Легкомысленная наследница (гет)

Письмо 26. Джордж Уикхем миссис Янг

Бонд-стрит, 5 мая 1811 года.

Клянусь, мы встретились по чистой случайности! Я бродил по парку, думая только о том, как нагулять аппетит, когда меня окликнул женский голос. Передо мной были мисс Дарси, ее собачка, которую я сразу узнал, и, конечно же, ты, мой ангел, во всем блеске своей красоты. Знаешь ли ты, что мы не виделись с мисс Дарси три, если не все четыре года? Она мне понравилась. Высокого роста, фигура уже совсем сформировалась, и эти темные как ночь глаза и тяжелые черные кудри!

— Мистер Уикхем? — спросила она, протягивая мне руку, пока собачка радостно путалась у нас под ногами. — Вы меня узнаете, сэр? Флосс сразу вас вспомнила. Вы пожмете мне руку?

Я чувствовал, как ты довольна. Кто бы мог подумать, что капризница судьба приведет ее прямо ко мне?

Письмо 27. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 5 мая 1811 г.

Воистину, судьба! И как очарователен ты был, Джордж, как обходителен и кроток! Можно было подумать, что ты и вправду ею увлекся. Дома она обронила о тебе несколько слов, и могу с уверенностью сказать, что сейчас она вспоминает о вашей встрече с невинным удовольствием. Ее никак нельзя назвать ветреницей. Чувства у нее сильные и глубокие. Ты был совершенно прав, полагая, что она до сих пор хранит благодарную память о том, как ты играл с ней в детстве.

Ты должен во всем слушаться меня. Чтобы завоевать ее сердце, понадобиться и далее искусно смешивать обходительность с нежностью. Ты должен овладеть всеми ее мыслями. Она должна счесть тебя совершенно неотразимым. Только тогда ты сможешь жить-поживать и добра наживать! Но в Лондоне у нас ничего не получится. Надобно, чтобы милое создание уверовало, что ради любви можно пожертвовать всем. Ее нрав и ее сердце таковы, что она даже помыслить не может о прямом непослушании. Она робка, задумчива и кротка. Временам ее охватывает уныние, а в глазах появляется такое печальное и отрешенное выражение, что это почти вызывает жалость. Чтобы завоевать, ее надобно обольстить, а не подталкивать к мятежу.

Письмо 28. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму, в действующую армию в Португалии.

Поместье Фэнуорт, Сассекс, 14 мая 1811 года

Если ты не станешь возражать, у меня есть предложение касательно моей сестры. Миссис Янг советует нанять дом у моря, чтобы провести там лето. Может быть, в Рамсгете — Джорджиана была там так счастлива, когда матушка была еще жива. Что скажешь? Мне думается, что там у нее найдется множество занятий, что поможет ей воспрять духом. Слава Богу, здоровья она крепкого!

Письмо 29. Джорджиана Дарси Фицуильяму Дарси в Пемберли

Брук-стрит, Мэйфер, 25 мая 1811 г.

Ты представить себе не можешь, каким утешением стала для меня миссис Янг. Я становлюсь лучше, умнее и счастливее с каждым часом. Какая разница с временами, когда меня окружали только невежественные, упрямые девицы и злокозненные младенцы! Я могу открыть ей свое сердце и высказать все, что у меня на душе в полной и безусловной уверенности, что найду в ней сочувствие и понимание.

Мысль отправиться к морю восхитительна! Ничто не может быть утешительнее, отраднее и целительнее для моей души! Я счастлива, что все мое пребывание в Кенте в этом году пройдет в Рамсгете. Я знаю, что эта слабость с моей стороны — так ненавидеть шум, но я его ненавижу, и тем большую благодарность у меня вызывает забота моего дорогого, моего добрейшего брата о моем благополучии. Я предвкушаю подлинное блаженство, и собираюсь упиваться тремя роскошествами: одиночеством, книгами и чудной погодой. Я нимало не склонна к меланхолии. Я буду весела как ласточка. В такую весну невозможно томиться тоской.

Письмо 30. Энн де Бэр Джорджиане Дарси в Рамсгет.

Розингс-парк, окрестности Вестерхэма, Кент, 2 июня 1811 года

Дражайшая моя кузина! Как я не разочарована твоим отсутствием в Розингсе, понимаю, какие тяжкие последствия может иметь болезнь. С сильнейшим огорчением услыхала я о твоем нездоровье, и только надеюсь, что вскоре ты восстановишь силы. Не напрягай глаза и не утомляйся без нужды, излишне предаваясь чтению. Моя матушка часто повторяет, что чтение, ежели не знать меры, может расстроить ум девушки.

Мы имели удовольствие видеть твоего брата, хотя и недолго. Он не смог остаться на полных две недели, и был вынужден сократить визит из-за того, что у мистера Адамса, хансфордского священника, случился удар, и он умер прямо за кафедрой. По счастью, прихожан в церкви было немного, и, значит, мало кто испытал потрясение. Не знаю, кто получит его приход. Матушка пока в раздумье, и собирается, как только жара немного спадет, посетить архиепископа Кентерберийского. Твой брат советует остановиться на священнике, готовом жить в приходе и отдавать свои силы прихожанам. По его мнению, мистер Адамс был более склонен предаваться мыслям о трапезах и десятине, чем о христианском долге. Советы твоего брата, как тебе известно, всегда безупречны, и матушка склонна прислушаться к его суждению, тем более, что в его распоряжении множество приходов, а у нас есть только хансфордский.

Не забывай как следует укутываться, когда идешь гулять. И не выходи без шали или чепца. Чепчик, ежели его поддеть под шляпку, может быть весьма к лицу, и притом надежно укроет голову от морских ветров, и защитит от постоянных перемен температуры, которые так опасны у моря.

Письмо 31. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси.

Уилмот-хаус, графство Уиклоу, Ирландия, 7 июня 1811 года.

Наша плаванье оказалось вполне терпимым: ночью я спал, днем гулял по палубе, и прибыл в Ирландию, утомившись и проголодавшись не более, чем если бы отправился из Лондона в Пемберли. Уилмот-хаус расположен в двенадцати милях от Дублина на берегу сонной, медленной речки Лиффи. С виду это настоящий склеп — огромный, грязный дом, по которому гуляют сквозняки. Мальчиком он казался мне не в пример уютнее. Он обветшал и захирел. Я мерзну в нем в разгар июньской жары! Но ты бы не смогла удержаться от улыбки, услышь ты разговоры слуг: «Куда ваша милость торопится? Времени довольно…», «Господи помилуй! Неужто ваша милость и вправду решили!», и так далее [1] …

Дела здесь обстоят самым плачевным образом: никто не проявляет ни малейшего желания показать мне счетные книги или списки арендаторов. Последний раз сэр Фрэнсис был здесь лет двадцать назад, так что они привыкли полагаться только на себя. Хотя я сумел несколько примирить их со своей персоной, выразив намерение купить лошадь. Любой человек, даже англичанин, коли он разбирается в лошадях, не может быть в их глазах уж совсем пропащим. Я подберу лошадку и тебе, если мне удастся найти изящную, послушную кобылку. Думаю, что серая масть будет как раз для тебя.

Без сомнения, ты слышала последние новости с Полуострова. Ежели наконец-то удастся отворить дверь в Испанию, это будет славно. Прошу тебя, не предавайся излишней тревоге из-за нашего кузена Ричарда. Охранить его не в наших силах, более того — долг и честь обязывают его рисковать собой. Он и ранее участвовал в сражениях, и бывал неоднократно отмечен в депешах [2] как отличный офицер, с неизменными храбростью и самообладанием действующий под огнем противника. Его кавалерийская бригада считается гордостью армии. Даст Бог, мы еще увидим его на родине, тем более, что и на Уайтхолле [3] к нему расположены.

Ты можешь адресовать письма на почтамт в Дублине. Им даны инструкции доставлять их мне, и они знают, как меня разыскать. Почта идет всего пять или шесть дней, поэтому прошу тебя, окажи мне милость, и напиши как можно скорее и как можно подробнее. Обещаю, что непременно отвечу. Поведай мне свои мысли — твой портрет или набросок твоего дня в равной мере будут мне приятны. Мы не так близки, как подобало бы брату и сестре, и как мне хотелось бы. Я желал бы знать, как проходят твои дни, счастливы ли твои занятия музыкой, чем занят твой ум, и легко ли у тебя на сердце. Помяни брата в своих молитвах, и да хранит тебя Господь, любимая моя сестра!

Примечания:

1. Ирландская прислуга славилась своей развязностью. — Э.

2. Большая честь для офицера — быть упомянутым в депеше командующего с отчетом о сражении. Военных орденов в ту пору еще не существовало, так что это был эквивалент такой награды. — Э.

3. На улице Уайтхолл располагался (и располагается до сих пор) Штаб конной гвардии, который во время наполеоновских войн выполнял функции Генерального штаба. — П.

Письмо З2. Леди Алетея Фицуильям Джорджиане Дарси.

Скроуп-холл, Олдборо, Суффолк, 12 июня 1811 года.

В этот скучный предрассветный час я, чтобы развеять мрак, решила взяться за перо и потешить глупостями мою кузиночку в день ее рождения. Итак, тебе пятнадцать! Говорят, ты стала настоящей леди, элегантной, изысканной, блещущей дарованиями, и ко всему прехорошенькой. Ну и ну! Открыла ли ты уже счет разбитым сердцам? У тебя еще будет время подумать о браке через несколько лет. Сейчас ты в той поре, когда девушка должна понять, какова она, и в чем состоит ее путь к счастью.

Не хочу читать тебе проповеди, кузиночка, но все ж таки позволю себе немного серьезности, хотя сегодня и твой день рождения. У тебя нет матери, которая могла бы о тебе позаботиться, и сестры, которой ты могла бы довериться. Девочка моя, ты всегда найдешь во мне преданного друга, ежели настанет в том нужда. Есть вещи, которые нельзя поведать мужским ушам. Я — сама осмотрительность, и коли узнаю, что ты целовалась со своим учителем танцев, вовсе не обязательно доложу об том твоим опекунам. Кузен Ингхэм шлет тебе поклон и наилучшие пожелания. Уверена, что твои маленькие кузены к нему бы присоединились, умей они выражать свои мысли иначе, чем несвязным лепетом, который чарует их маменьку, но ставит в тупик всех остальных.

Письмо 33. Джорджиана Дарси Фицуильяму Дарси в Дублин.

Брик-стрит, Рамсгет, 16 июня 1811 года.

Милый мой брат, когда бы ты мог видеть, как сияло и переливалось на солнце море, полное неуемной энергии, какую я помню с прежних времен, ты бы, уверена, как и я, замер и не сводил бы глаз с бесконечного колебания волн. Я любовалась рассветом и оставалась на берегу почти до начала прилива, и пребывала в полнейшей безмятежности. Вот истинная пища для поэзии! Гавань восхитительна в своем гармоничном природном изгибе. Я вспомнила мистера Тёрнера: свет, рассеивающийся над водою и мириады серебристых отблесков неба на волнах созданы для его карандашей. Как милостив Бог, сотворивший этот прекрасный мир и позволивший мне им любоваться! За моим окном зеленеет полный жизни вяз, я слышу, как под карнизом щебечут ласточки, и тысячи счастливейших мыслей переполняют мой ум. Я пишу тебе в восторге от множества упоительных ощущений. Сегодня мы все утро посвятим рисованию.

Посылаю тебе с этим письмом свою глубочайшую преданность и нежнейшую любовь. Пусть оно скорее пересечет пролив с приветом от твоей благодарной сестры. Серая лошадка — что за прелестная мысль!

Письмо 34. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 18 июня 1811 года.

С какой радостью я бы с тобою повидалась! Я томлюсь от невыносимой скуки, вызванной как переизбытком добродетели, так и необходимостью в совершенстве разыгрывать свою роль. Что ж! Мы ли следим, следят ли за нами — свет не спускает глаз с молодых девушек и слишком склонен подвергать их поведение осуждению. Вообрази, дорогой: жуткая тетушка из Розингса прислала двух лакеев, чтобы сопровождать наследницу! Двух лакеев в париках и парадных ливреях! Бедняги так и изнывали в них от жары всю дорогу. Мисс Дарси расстроилась. Она ощутила, что ее любимым опекунам нанесено оскорбление, но долго грустить и печалиться оказалась не в состоянии.

Общество здесь самое ограниченное и скучное. Счастье, что мисс Дарси от природы застенчива и любит одиночество, потому что в городе не найти сколько-нибудь приятного знакомства. При том с нас не спускают глаз, и решительно все — каждый наш шаг, наши наряды, наши уборы, наши шляпки, мясо, за которым мы посылаем к мяснику, фрукты, которые мы едим, места, которые мы предпочитаем для прогулок, книги, которые мы читаем — все служит предметом самых тщательных разборов. Девицы подражают манерам мисс Дарси, а юнцы на нее пялятся. Маменьки старательно прикидывают, какую пользу они могли бы извлечь из знакомства с каждой из нас в отдельности или с нами обоими вместе. Жена помощника священника [1], невыносимая и вызывающе уродливая особа, напросилась к нам на чай только для того, чтобы поглазеть и подопытываться. Я вполне сознаю, что мисс Дарси ее разочаровала: ей пришлось с видимой досадой признать ту благовоспитанной девушкой. Она не носит шелковых платьев, представьте себе! И никаких драгоценностей. Как смешно и нелепо выглядела бы такая молоденькая девушка, увешанная побрякушками и обмотанная кружевами! И мы не играем в карты, по той простой причине, что мисс Дарси равнодушна к картам. Какой у нас добродетельный и неприступный вид в наших очень простеньких и очень дорогих деревенских нарядах!

Ах! Я не пожалела бы гинеи за удовольствие потрясти, основательно потрясти все это общество! Если бы они только узнали, какую жизнь я вела, не сомневаюсь, что их дружеские излияния моментально бы прекратились. А если бы они догадались, какого низкого я рождения, и сколько приключений уже выпало на мою долю!

Примечания:

1. Алисон со свойственной ей добросовестностью обнаружила, что в ту пору в Рамсгете не было церкви с самостоятельным приходом. Поэтому — «жена помощника священника».

2. Подчеркнутая простота одежды вне Лондона — признак аристократизма и хорошего воспитания. Ср. в «Мельнице на Флоссе» Джордж Эллиот визит дочки помещика в «простом белом шерстяном платье» к жене городского врача, разодетой по последней моде, что подтверждает ее более низкий социальный статус. — П.

Письмо 35. Джордж Уикхем миссис Янг

Бонд-стрит,19 июня 1811 года.

Кэт, божественная Кэт, я буду в Рамсгете и начну томиться по тебе самое позднее со вторника. Жди меня! Вспомни прежние времена и выстави свечу в окне. Давай посмеемся над злобными старыми сплетницами!

Письмо 36. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 21 июня 1811 года.

Какая беспредельная дерзость, мой храбрый Джордж! С какой охотой я зажгла бы для тебя свечу, но мы не можем подвергать риску свои надежды. Имей терпение, сохраняй смиренный вид, упражняйся в набожности и раскаянии. Все зависит от того, сумеешь ли ты придать себе видимость добродетели, потому что надо, чтобы она не просто влюбилась в тебя, несмотря на неодобрение своего брата, но была готова пойти за тебя замуж. А для этого она должна верить в твою добродетель. Именно так!

Когда я слышу, как глупцы рассуждают о том, что без религии не может быть ни нравственности, ни доброго поведения, меня тошнит от этих бездумных банальностей. Общие правила никуда не гонятся, потому что под них никогда нельзя подогнать многочисленные оттенки причудливой человеческой натуры, я уж не говорю об искусственном и тщательно выделанном людском творении под названием «свет». Те, кто пробивает себе дорогу в жизни, редко могут позволить себе такую роскошь, как неуклонное следование добрым правилам. И женщины еще менее, чем мужчины. И уж совсем мало женщин, которые могут позволить себе двойную роскошь — добродетели и милосердного понимания. Девушек учат сохранять видимость добродетели, но по правде это не более, чем притворство. Безыскусная открытость в нашем мире не окупается, и те, у кого слишком доверчивое и нежное сердце рано или поздно спознаются с бедой. Так что порой я думаю, что ты сослужишь ей добрую службу, разрушив ее веру в любовь прежде, чем она научится думать или сожалеть. Я упомянула твое имя, и она вспыхнула до корней волос. Обворожи ее нежностью своей страсти, убаюкай ласками, и она упадет к тебе в объятия.

Позволь сообщить тебе, что семя уже посеяно. Нынешним утром мы надели свои соломенные шляпки и отправились на прогулку. Вообрази себе, как я определяю растения и рассуждаю о видах насекомых, пока мы бредем вдоль зеленых склонов и цветущих изгородей.

— Приморские цветы, — воскликнула мисс, наклоняясь к ним, — так отличны от дербиширских! Посмотрите только! Вы любите цветы, мадам?

— Очень, — отвечала я, — особливо полевые. У меня никогда не было своего дома, где я могла бы полюбить садовые цветы.

— Милая мадам, — вновь воскликнула она, опустив глаза долу. — Как мне вас жаль! Жаль от всего сердца! Мне дорого само имя «Дербишир», оно связано с тысячью светлых воспоминаний. Сердце мое разбилось бы, если бы я лишилась отчего дома.

— В судьбе странницы есть свои утешения, — серьезно сказала я. — Я лучше знаю свет, и видала больше его обитателей, чем большинство женщин, особливо женщин двадцати семи лет от роду. Льщу себя мыслью, что научилась неплохо разбираться в людях.

Мы немного прошли в молчании, потому что начался крутой склон. Примерно в двадцати ярдах от городка, когда уже показались улочки и дома, мисс Дарси замедлила шаг.

— Что тебя тревожит, милая моя девочка? Откройся мне.

— Что вы думаете о мистере Уикхеме? — спросила она, заливаясь нежным румянцем. Обычно грустная и задумчивая, она необыкновенно оживляется всякий раз, когда речь заходит о тебе.

— Он мне нравится. Да и всем нравится. И, конечно, он необыкновенно хорош собой, — отвечала я. — А его манеры представляют собой такую смесь искренности и деликатности, что он не может не очаровывать.

— Думаю, он и впрямь хорош собой, — сказала она, — хотя я никогда об этом не думала. Наверно, потому, что знаю его с детства.

— Не стану тебя бранить, Джорджиана, — рассмеялась я, — но мне не верится, что найдется девица, которая не сочла бы мистера Уикхема любезным и достойным кавалером.

— Брат его не любит.

— Тогда тебе стоит об том пожалеть.

— Поверьте, милая мадам, что меня печалит, глубоко печалит, что мой брат и спутник его детских игр разошлись между собой. Мне это причиняет подлинную боль. Батюшка любил мистера Уикхема. Но на свете нет человека, чье мнение я ценила бы выше, чем мнение моего брата. Мне тяжко думать, что его могут счесть жестокосердным.

Я поглядела ей прямо в глаза и взяла под руку.

— Милая моя, это очень серьезный разговор. Позволь мне ответить тебе со всей серьезностью. Я не знаю — и откуда мне знать? — отчего твой брат разошелся с мистером Уикхемом. Но твой брат — человек благородный, лучший, какого я встречала. Он правдив и искренен. Его ни в коей мере нельзя назвать тираном. Если порой он судит излишне сурово, то потому, что исходит из высочайших принципов природы и разума, и заповедей нашей веры. И эти же принципы в конце концов могут смягчить его суровость.

— Как вы ласковы, как добры! — прервала она меня, с нежностью сжав мою руку.

Я ответила ей дружеским пожатием.

— Утри слезы. Пойдем. Тебя не должны увидеть в слезах, моя малютка, не то нам не будет покою от сплетниц.

Она охотно повиновалась, добавив только:

— Это было глупо, я этого вовсе не хотела. Просто мне ненавистна мысль о чьем-либо несчастье, и я была бы так рада, если бы они примирились.

— Может, так и случится, — сказала я с улыбкой. — Узы детской привязанности не так легко расторгнуть. Но не слушай меня, не стоит. Что я могу знать? Я росла сиротой с самого раннего детства, и у меня не было ни братьев, ни сестер. Ты сама во всем разберешься. Я питаю величайшее доверие к твоему чистосердечию и твоему природному здравомыслию.

Так что птичка попалась. Клетка уже наготове. На этом кончаю — пора переодеваться к обеду.