Братство Х (гет)

POV Нейтан Холт

— Нейтан!

О, нет, ну что опять?

— Нееейт! Нейт, где ты?

Меня здесь нет. Я тебя не слышу. Я быстро достаю из кармана спутанные наушники, подсоединяю их к телефону и вставляю в уши. Включаю первую попавшуюся песню на полную громкость и качаю головой в такт музыке. Я так никогда не делаю, но возможно она увидит, что я занят, и решит не отвлекать.

— Нейтаннейтаннейтан!

Господи. Еще три недели. Всего три недели. Надо просто потерпеть.

— Что такое, Энжи? — терпеливо спрашиваю я, вынимая наушники и поворачиваясь к девочке.

Увидев ее зареванное несчастное лицо, я тут же пытаюсь улыбнуться, чтобы не напугать ее своим раздражением. На самом деле, я не против ее компании, но в любой другой день. Сегодня мне совсем не до этого. Сегодня. Неужели это уже сегодня?

Энжела смотрит на свои туфли, всхлипывает, и ее объяснение, из которого я улавливаю только имя обидчика, перетекает в протяжный вой. Черт, ну почему я? Я похож на защитника угнетенных или блюстителя порядка? Почему она не могла пойти к Анне? Или к миссис Ричардсон?

— Энжи, дорогая, не плачь, — я опускаю руку ей на плечо. — Расскажи, что случилось?

Никакого эффекта. Конечно. Почему все девчонки со своими слезами приходят ко мне? Я вот никому из них не ною о своей ужасной жизни, а мне, чтобы что-то получить, приходится выслушивать истории о порванных колготках и стервах-подружках и выказывать достаточное сочувствие. Но сейчас, конечно, не тот случай. От Энжи мне ничего не нужно — Мерлин упаси, ей же восемь лет, — только чтобы она снова улыбалась и признала, что все мальчишки дураки. Правда это или нет (конечно, нет), пусть этим утешается и не обращает внимания на издевки. По-другому в приюте не выживешь.

Я перекидываю ноги через скамейку, поворачиваюсь спиной к столу, и сажаю Энжи боком к себе на колени, позволяя выплакаться. Она обнимает меня своими маленькими ручками и утыкается лицом в толстовку. Я успокаивающе провожу ладонью по ее спине, и мне охватывает какое-то странное, неприятное ощущение.

Я никогда не испытывал угрызений совести по поводу измен — Джейд называет это изменами, но я ничего не обещаю девушкам, так что имею право делать все, что захочу. Но сейчас, когда я обнимаю заплаканную Энжелу, я почему-то чувствую, что предаю другую девочку, ту, которой, как младшей сестре, должно было всецело доставаться мое внимание. Я ее утешал, я носил ее на руках, заплетал ей косички и дул на ссадины на коленках. Иногда мне кажется неправильным делать это все для других детей, а не для нее. Глупо, знаю. Она все равно меня уже не помнит. И это не я ее бросил. Я бы никогда ее не бросил, но наши — ее — родители решили, что для нее так будет безопаснее. Я прекрасно их понимаю, честно. Я их не виню. Если бы я не знал, что такое магия, я бы тоже попытался оградить ее от странного мальчика, рядом с которым летали предметы. В конце концов, она была их родной дочерью, а я — нет. Вот что происходит, когда магглы случайно усыновляют волшебника. Сегодня, если она и увидит меня в толпе зрителей, то точно не узнает.

Всхлипы Энжи стихают, значит, скоро она успокоится и расскажет, что такого ей снова сказал Кевин. Я окидываю взглядом игровую площадку и не нахожу маленького паршивца, зато встречаюсь глазами с Анной. Мы с ней здесь самые старшие, и обычно она нянчится с детьми, но сейчас она читает книгу, устроившись на качелях. Я киваю на Энжи, надеясь, что в ней взыграет совесть или материнский инстинкт, но она только улыбается и подмигивает мне. Ну конечно. Ей кажется милым, что я вожусь с ребенком. Спокойно. Три недели.

Я бы с удовольствием уже свалил отсюда, потому что по волшебным законам я совершеннолетний. Но миссис Уизли посоветовала мне остаться еще на это лето, потому что система социальной поддержки у магглов действует лучше, чем у магов. Восемнадцать мне исполнится в сентябре, и государство должно обеспечить меня жильем или деньгами. Это был весомый довод, потому что жить в сарае Артура Уизли у меня уже не получится, а квартира Скорпиуса — все-таки квартира Скорпиуса. Тем более родители Розы иногда забирали меня на выходные по договоренности миссис Уизли с приютом, так что это было не так плохо. Потерпеть стоило. Но через три недели — Хогвартс, и я попрощаюсь с этим местом навсегда. Не буду скучать. Нисколько. Разве что по Анне, Броди и нескольким младшим детям. Но Анна тоже выпускается в этом году, говорит, что собирается изучать средневековую литературу в Оксфордском университете, если получит стипендию. Может, будем иногда встречаться. Пить вино и с ностальгией вспоминать счастливые приютские деньки… Хах, конечно. Но терять ее из виду все равно бы не хотелось. Познакомься мы при других обстоятельствах, я был бы не прочь узнать ее поближе, но с ее-то страхом быть брошенной, развившимся после того, как ее оставили на пороге приюта, я для нее — худший вариант.

Энжела отпускает меня и отклоняется назад, заглядывая мне в лицо.

— В чем дело, Энжи? — спрашиваю я. — Что сказал Кевин?

Она грустно вздыхает.

— Он назвал меня тооолстой, — протягивает она. — Только не такими словами, а обиднее.

Серьезно? И из-за этого она развела такую сырость? Женщины, вы меня просто убиваете! Мне на ум приходит сотня фраз, которыми можно заверить девушку, что она совсем не толстая, а очень красивая, но сюда они, опять же, не подходят. Да и вообще — ей же восемь! Не рановато ли ей переживать из-за фигуры, которой все равно еще нет?

— Энжи, — ну и все, не знаю я, что ей сказать, кроме очевидного. — Ты совсем не толстая. Честно. Кевин так не считает, он это сказал, чтобы тебя задеть. Он глупый просто. А ты не должна обращать внимания.

— А ты можешь что-нибудь сделать, чтобы он перестал? — тихо просит она.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Не знаю, — она пожимает плечами. — Выбил из него все дерьмо?

Когда такое произносит маленькая веснушчатая девочка, это кажется смешным только в первые пару секунд. А потом невольно задумываешься, откуда ей могут быть известны такие выражения. Хотя в данном случае гадать не приходится — она появилась здесь полтора года назад, когда ее отца лишили родительских прав и посадили.

— Энжи, дорогая, за тебя я побил бы кого угодно, кто не младше меня в два раза. К тому же, насилие проблем не решает, — говорю я, мысленно вспоминая, сколько раз я сам не сдерживался и влезал в драку. Но ребенка надо учить правильно. — Таких придурков, как Кевин, в мире много, ты просто помни, что проблема в них, а не в тебе. Что бы он тебе ни говорил, это неправда. У него просто мозгов не хватает.

Энжела тихонько усмехается, и я расслабляюсь.

— Но если и дальше будет тебя доставать, я научу тебя парочке приемов перед отъездом, — добавляю я на всякий случай.

Я думал, что это ее развеселит и обнадежит, но она снова вздыхает.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

А вот на это я не знаю, что ответить. Я-то хочу. Уехать и никогда не возвращаться.

— Энж, у тебя же здесь столько друзей, — говорю я легким тоном. — Одним больше, одним меньше. Ты даже не заметишь, что меня нет.

Девочка только яростно мотает головой.

— Нет, ты лучше всех! Почему ты должен уйти?

Класс. Я польщен, честно, но еще и из-за этого переживать мне не хочется. Энжела, конечно, не понимает, как на меня влияют ее слова, но я почему-то чувствую себя подонком. Наверное, потому что знаю, что ей здесь торчать еще десять лет, если ее не удочерят.

— Может быть, я буду иногда заходить, навещать тебя, — невольно вырывается у меня, и я тут же ругаю себя за эти слова. Теперь действительно придется навещать, таким детям нельзя давать пустые обещания.

Я смотрю на наручные часы и понимаю, что мне пора идти, если я хочу успеть к началу. Я спускаю Энжелу с колен, поворачиваю лицом к себе и смотрю на нее, прищурившись.

— Энжи, — твердо говорю я. — Мне нужна твоя помощь.

— Какая? — мгновенно откликается она.

— Я должен уйти сейчас. Сможешь меня прикрыть?

На самом деле, это не будет для меня проблемой, потому что мне уже можно пользоваться магией и с одним маленьким «Конфундусом» миссис Ричардсон сама меня отпустит. К тому же, Анна тоже в курсе, и у нее есть целый список причин, по которым я могу не прийти на обед. Просто Энжела будет чувствовать себя важной, если ее посвятят в тайну.

— Куда ты идешь?

— По делам, — уклончиво отвечаю я.

Она наклоняется вперед.

— На свидание? — предполагает она заговорщическим шепотом.

Девчонка, что с нее взять?

— Да, на свидание, — киваю я.

Это не так, но правду я говорить не хочу. Это вызывает у Энжи вполне ожидаемую восторженную реакцию. Хотя в восемь лет ее еще такие вещи интересовать не должны.

— А как ее зовут? — с любопытством спрашивает она, и я прямо вижу, как в ее голове формируется план дальнейших вопросов вроде места, куда я ее поведу и собираюсь ли дарить цветы.

Я слегка улыбаюсь, и имя, которое я не произносил очень давно, легко слетает с губ.

— Бэйли.

Я «убеждаю» миссис Ричардсон отпустить меня до вечера и перелезаю через забор — трансгрессия все-таки слишком заметна. До нужной станции я добираюсь до метро и, поднявшись, достаю телефон, чтобы проверить адрес. Я помню его наизусть, потому что смотрел на фотографию слишком долго, но мне зачем-то нужно убедиться. Я до сих пор не могу в это поверить. Серьезно. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Даже после говорящих портретов, волшебных комнат в стенах и агрессивных деревьев, охраняющих потайные ходы, то, что я случайно наткнулся на этот стенд, кажется мне нереальным.

Около недели назад, когда мы водили детей прокатиться на «Колесе Тысячелетия»*, мы проходили мимо спортивного комплекса, и там была афиша, объявляющая о турнире по спортивной гимнастике. И среди девочек на фотографии была она. Бэйли. Я не видел ее восемь лет, но это точно она, я не мог бы ее не узнать. Она начала ходить в спортивную школу еще когда я жил дома, и я ничуть не удивился, увидев, что она не бросила. Она всегда была целеустремленной и очень усердной. Я хорошо помню, как после занятий она показывала новые движения, и на шпагат она села, наверное, через месяц. Уверен, сегодня она займет первое место. А если нет… Я всегда могу заставить судей передумать.

Около комплекса уже достаточно много народу. Насколько я понял, здесь собрались делегации из разных городов, и сопровождающие родители стоят по группкам на улице, потому что до церемонии открытия еще двадцать минут, и то такие вещи обычно начинаются позже. Я окидываю всех внимательным взглядом, молясь про себя, чтобы с девочками из Глазго поехали не Холты. Я не знаю, что было бы, если бы здесь были родители. Заговорили бы они со мной или предпочли бы не заметить? Позволили бы увидеться с Бэйли?

Оказывается, чтобы посмотреть соревнования, надо купить билет. Их продают на входе за символическую цену, так что мне не приходится прибегать к волшебству.

— У вас кто-то выступает? — спрашивает меня женщина, протягивая билет.

— Моя сестра, — отвечаю я.

Мне хотелось произнести это с гордостью, заверить ее, что да, здесь моя сестра и она лучшая. Но, только сказав это, я жду, что она уличит меня во лжи. Потому что действительно это все одно сплошная ложь. Гадкое чувство, как будто краду чужую жизнь, притворяюсь обыкновенным Нейтаном Холтом, который год назад поступил в колледж в Лондоне и уехал из родного Глазго, а сейчас пришел посмотреть на выступление любимой младшей сестренки на выездных соревнованиях. А что на самом деле? Сбежал из приюта, чтобы издалека понаблюдать за девочкой, которую я даже не имею права называть своей сестрой…

В зале царит гул. Ничего еще не началось, но большая часть мест занята. В основном здесь родители, есть и бывшие спортсмены, судя по костюмам и медалям. Ажиотаж такой же, как на Чемпионате мира по квиддичу, даже забавно. Площадка с брусьями пока пустует, а гимнастки, видимо, разогреваются в другом зале, но по трибунам то и дело снуют нервные девочки, а их родители пытаются их успокоить и втайне от тренеров подкармливают шоколадом. Пару раз мой взгляд задерживается на гимнастках в синих толстовках с белым крестом на спине**, но это не Бэйли. Самые удачные места, конечно, уже заняты, и я сажусь ближе к краю сектора. Я бы сейчас не отказался от омнинокля.

Церемония начинается на сорок минут позже указанного времени, и все встают, когда включают гимн Великобритании. Затем объявляют парад, и под торжественную музыку гимнастки строем выходят на площадку, становясь по краям ковра. Я не сразу замечаю, что начал нервно барабанить ладонью по колену, пока выискивал взглядом Бэйли. А вдруг она заболела и не приехала? Или в том коллаже была старая фотография, а она давно перестала заниматься? Или машина сломалась по пути к автобусу, и делегация уехала без нее? Или…

Бэйли появляется в зале в бело-голубом купальнике и со сложной прической. Она идет с поднятой головой и расправленными плечами, улыбается сразу всем зрителям, никому в отдельности — значит, родителей здесь нет. Она останавливается боком ко мне. Затем главный судья и еще какие-то непонятные люди произносят длинные приветственные речи, которые я пропускаю мимо ушей, не в силах оторвать глаз от нее. Я не обратил внимания на других гимнасток, но мне это и не нужно, чтобы сказать, что Бэйли — самая красивая девочка в зале. Конечно, она изменилась. Ей четырнадцать лет, три месяца и девять дней, а когда я видел ее в последний раз, ей было семь и она уезжала в летний лагерь. Она была крошечной и смешной, а сейчас — высокая, стройная, слишком ярко накрашенная для своего возраста, хотя у всех остальных макияж такой же. Но это все та же Бэйли. У нее такая же очаровательная улыбка, такой же живой взгляд, и я чувствую себя жалким нытиком, думая о том, сколько пропустил. Почему я не могу просто признать, что мы не семья, и жить дальше спокойно?

Открытие заканчивается, девочки таким же ровным строем покидают зал, и на следующие минут сорок Бэйли пропадает из виду. Гимнастки сменяют друг друга на площадке. Нельзя сказать, что меня хоть сколько-нибудь интересует этот девчачий вид спорта, но я ловлю себя на том, что внимательно слежу за каждым движением. Это выглядит довольно жутко, но технику я нахожу точной и завораживающей. Конечно, мое сердце принадлежит квиддичу, но в этом определенно что-то есть. Когда приглашают некую Жаклин Россман и объявляют, чтобы готовилась Бэйли Холт, я достаю телефон и сразу включаю камеру, чтобы ничего не пропустить. Выступление Жаклин длится дольше, чем все предыдущие выступления вместе, но потом, наконец-то, на площадку уверенным шагом выходит Бэйли.

Теперь я понимаю, почему Джейд так ругается, когда я ловлю снитч в перевороте или слишком близко к земле. По крайней мере сейчас, когда я наблюдаю со стороны, как моя сестра делает сальто, или как это может называться, я задерживаю дыхание и хватаюсь свободной рукой за палочку, готовясь в любую секунду замедлить ее падение. И мне наплевать на толпу вокруг, если Бэйли каждую секунду может сломать себе шею. Когда она приземляется на мат и тут же распрямляет спину, я присоединяюсь к аплодисментам, жалея, что не могу запустить фейерверки, как мы делаем это на матчах по квиддичу. Я наблюдаю за тем, как, покинув площадку, она обнимается с подругами по команде и перекидывается парой слов с тренером, а потом уходит в другой зал. После этого я теряю интерес к соревнованиям до следующего вида упражнений и пересматриваю видео. Несмотря на то, что камера дергается во время каждого сложного движения, теперь, когда я уже не переживаю за нее, я могу по-настоящему восхититься тем, насколько четко и красиво она все делает. Она точно лучше всех предыдущих девочек — и это уже объективная оценка.

— Привет, Нейт, — неожиданно раздается за моей спиной, и места с обеих сторон от меня занимают непонятно откуда здесь взявшиеся Джексон и Эндрю.

— Что вы тут делаете? — спрашиваю я, даже не скрывая недовольства в голосе.

Хоть мы и живем в одной комнате, друзьями нас назвать явно нельзя, и их появление на соревнованиях по спортивной гимнастике меня очень настораживает.

— Да мы увидели, как ты сваливаешь, — с ухмылкой объясняет Эндрю. — Решили, что ты идешь на дело, а нас не взял.

— То, что я один раз вам помог, не значит, что я в этом участвую, — говорю я, поморщившись.

Не то чтобы я мог остаться в стороне, когда Джексон попался, обчищая карманы в толпе людей на улице. Хоть я и терпеть не могу их обоих, они не проводят десять месяцев в замке с уютными спальнями и ломящимися от еды столами. Я знаю, как дерьмово жить в детском доме, чтобы хоть как-то оправдать то, чем они занимаются, — и примерно представляю, насколько дерьмовее в колонии для несовершеннолетних, чтобы без колебаний вмешаться. После этого они решили, что я заинтересован в их деятельности, и несколько раз предлагали присоединиться. С палочкой мне даже не пришлось бы прилагать особых усилий, но использовать магию, чтобы воровать у магглов, — это слишком даже для меня.

— Ну конечно, ты ведь выше этого, когда у тебя такие заботливые друзья, — замечает Джексон. — Что ты такого сделал, чтобы заслужить расположение Гермионы и даже тусоваться по выходным у нее дома?

— Миссис Уизли, — поправляю я сквозь сжатые зубы.

— И это на такие мероприятия они тебя обычно водят? — продолжает он. — Или тебе просто нравятся маленькие девочки в купальниках? Настолько, что ты сбежал из приюта, чтобы посмотреть?

Эндрю начинает ржать, и кто-то возмущенно шикает.

— Молодые люди, нельзя ли вести себя прилично? — подхватывает одна из зрительниц.

— Простите, больше не будем, — притворно раскаивается он.

Я делаю медленный вдох, напоминая себе, что Джексона избивал отец, а Эндрю в пять лет оставили одного в парке аттракционов и больше за ним не вернулись. У них есть все причины быть подонками. А мне осталось всего три недели.

— А это у тебя что? — спрашивает Джексон, выхватывая из моих рук телефон и включая видео с Бэйли. — Ого, твоя подружка?

— Отдай, — тихо говорю я, хотя меня уже трясет от гнева. — Просто отдай.

— А ты, как я вижу, действительно предпочитаешь девочек помладше, — произносит Эндрю, тоже заглядывая в экран. — Хотя тут тебя можно понять, она такая гибкая, я бы тоже…

Мой кулак с противным хрустом ломает его нос, а в следующую секунду мы катимся вниз по ступенькам. Кто-то кричит, но мне на это плевать, и я придавливаю его к полу и методично наношу удары по его лицу, выбивая из его головы все мысли о Бэйли.

— Еще слово скажи о моей сестре, и я убью тебя!

Перед глазами все белеет от ярости, и я не вижу, куда бью, но не собираюсь останавливаться, пока он не захлебнется в собственной крови. Только когда я чувствую, что ударяю по воздуху, я понимаю, что кто-то оттащил меня от него. Я пытаюсь вырваться, потому что этот ублюдок даже близко не получил того, что заслуживает, но меня дергают назад, к выходу из зала. В ушах шумит кровь, и я не слышу того, что происходят вокруг. Оглянувшись по сторонам, я обнаруживаю, что мы оказались прямо на площадке. Одна из гимнасток стоит чуть поодаль, в ужасе наблюдая за сценой, а кто-то из судей уже осматривает стонущего на полу Эндрю. Я же… Я же не сломал ему ничего, кроме носа?

— Пойдем-ка отсюда, парень, — говорит охранник, держа мои руки за спиной. — Давай, шевелись.

Даже если мне удастся дотянуться до палочки, я не смогу применить ее при всех этих людях, иначе сяду уже не в маггловскую тюрьму.

Я в дерьме.

Черт.

Надо было всего лишь продержаться три недели.

Я позволяю увести себя в холл, и нас сопровождают шокированные взгляды и шепот. Здесь уже собрались все гимнастки, и Бэйли наверняка среди них. Я испортил ей соревнования кровавой сценой избиения прямо на площадке. Хороша забота.

Кто-то уже вызвал копов, которые с радостью надевают на меня наручники. Я все еще не могу ничего сделать, придется подождать, пока они привезут меня в участок. Когда меня сажают в машину, я замечаю подъезжающую скорую помощь. Они ведь просто проверят его и вправят нос, да? Я же не мог серьезно его покалечить. Нет, это была просто обычная драка.

Черт.

Констебль что-то говорит мне с переднего сиденья, но я пропускаю его слова мимо ушей. Плевать мне, что меня ждет, я надолго у вас не задержусь. Но вот обратно в приют мне путь заказан, и я с сожалением вспоминаю свое обещание помочь Энжи против Кевина.

Да, нашел о чем переживать. Меня, блин, арестовали. Эндрю же был жив, когда меня уводили? Конечно, не мог же я избить его до смерти. Черт, почему я не могу держать себя в руках, даже зная, что меня провоцируют?

Когда ко мне окончательно возвращается чувство реальности, я вдруг понимаю, что у меня болит скула. Руки все еще закованы в наручники у меня за спиной, и я касаюсь лица плечом, после чего вижу на серой ткани толстовки темное пятно. Я даже не могу вспомнить момента, когда он меня достал.

Твою мать, я же не убил его там?

На протяжении всей процедуры мне так и не подворачивается удобного момента, чтобы сбежать, а после того, как у меня при осмотре отбирают палочку (этот мудак зовет своего напарника, чтобы он оценил находку, и они оба, посмеиваясь, гадают, что это может быть, — руки чешутся, но не устраивать же повторную драку в участке), я уже готовлюсь провести ночь за решеткой. Хотя нет, этого не будет, ведь они обязательно позвонят в приют, а миссис Ричардсон свяжется с миссис Уизли. И она будет очень разочарована, когда придет разбираться с беспорядком, который я устроил.

Констебль приносит мне воду и новости из больницы: перелом носа, трещина в черепе, возможно сотрясение мозга.

Итого: драка в публичном месте, где присутствуют дети, и нанесение увечий легкой или средней степени тяжести — для магглов, применение заклинания «Конфундус» к воспитательнице детского дома — для магов, если начнут копать.

Я точно в дерьме.

Черт возьми, надо быстрее выбираться отсюда, пока отпечатки пальцев не успели попасть в базу. Если я разобью камеры заклинанием, они могут свалить это на спрятанное оружие? Мне главное добраться до палочки.

Твою мать, поверить не могу, что я так вляпался в день, который должен был быть лучшим за все лето.

Что бы сделал Скорпиус? Скорпиус чертов легилимент, он бы просто влез им в головы. Не годится.

Роза? Изобразила бы припадок, чтобы дождаться, пока откроют камеру?

Джейд — да Джейд бы вообще никогда не попала за решетку.

Я вытираю о джинсы вспотевшие ладони и делаю глубокий вдох. Если что-то пойдет не так, мне конец.

Соберись.

Я подзываю констебля. Говорю, что у меня болит рука, наверное, повредил в драке. Он подходит близко к решетке. Раз-два-три — Мерлин за что ты меня так ненавидишь? — я хватаю его за форму и резко дергаю на себя, ударяя головой о прутья. Твою мать. Прислушиваюсь — из соседней комнаты все еще доносятся звуки телевизора. Так, ключи, где его ключи? Трясущимися руками я отбираю у него связку ключей — из них подходит шестой или седьмой. Беру палочку из коробки с личными вещами. Разбиваю обе камеры. Выдергиваю из розетки шнур, предварительно убедившись, что программа распознавания еще не нашла совпадение. Трансгрессирую. Еще раз. Еще раз. Просто на всякий случай.

Я намеренно не перемещаюсь сразу в штаб — держусь подальше от города. Когда в каком-то лесу я понимаю, что никто меня не преследует, я падаю на землю, пытаясь восстановить дыхание и унять бешено колотящееся сердце.

Через час я открываю дверь квартиры на Лиссон Гров и останавливаюсь в прихожей, пытаясь решить, что мне больше нужно — выпивка или сразу сон. Вспомнив про разбитую скулу, я сначала направляюсь в ванную и на пороге замираю как вкопанный.

Замирает и девушка, стоящая спиной ко мне, — с убранными темными волосами, напряженными плечами и в одном белом полотенце. Скорпиус нам чего-то не рассказал?

— Подними руки и медленно повернись.

Девушка расслабляется и громко фыркает.

— Так не терпится увидеть меня в неглиже, Холт?

— Роза?!

Она поворачивается, придерживая полотенце руками, и — да, это действительно она. Очевидно, тоже поддалась течению и превратилась в девчонку, которая постоянно меняет цвет волос, ведь еще две недели назад она определенно была рыжей.

— Давно не виделись, Нейтан, — ухмыляется она. — Я тебя обниму, когда ты дашь мне одеться.

Теперь понятно, почему миссис Уизли во время последнего визита расспрашивала, не писала ли мне ее дочь. Интересно, сколько уже Роза здесь живет?

— Одевайся, я тебе не мешаю, — говорю я, опираясь плечом о косяк.

Она закатывает глаза.

— Ты откуда такой побитый? — интересуется она, и только подскочившее вверх настроение стремительно падает, когда я вспоминаю весь сегодняшний день.

— Из тюрьмы сбежал.

— Эй, там же было не так плохо, — говорит она, поднимая брови.

— Нет, Роза, буквально из тюрьмы, — я качаю головой и сжимаю челюсть. — Меня арестовали за драку, и в приют мне уже не вернуться. Так что на остаток месяца я тут, и мне все равно, если тебя это не устраивает.

Она хмурится и даже выглядит обеспокоенной, хотя для нее это редкая эмоция.

— Так, подожди на кухне, я скоро подойду, — командует она, и я не спорю.

Несмотря на голод, я не уверен, что меня не стошнит, если я сейчас что-то съем. Все равно я по привычке проверяю холодильник, который оказывается забит всякой полуфабрикатной дрянью, и закрываю дверцу.

Я опускаюсь на стул, откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Несмотря на безумную усталость, я рад, что сейчас не один. В конце концов, я за день успел увидеть свою сестру впервые за восемь лет, отправить Эндрю Марвина в больницу и сбежать из полицейского участка, напав на офицера.

Звук шагов заставляет меня открыть глаза, и Роза появляется на кухне, уже одетая, с ватой и экстрактом бадьяна в руках. Она молча встает между моих ног — она ненамного меня выше, когда я сижу, — и поворачивает мою голову набок.

Я вздрагиваю, когда она прижимает диск к ране, из-за чего ее начинает щипать.

— А палочкой нельзя?

На секунду она надавливает сильнее, и я готов шипеть от боли.

— Лучше не рисковать, — легко произносит она и дует на мою кожу. — Как-то раз я попыталась вправить Питеру нос, и его пришлось вести в Больничное крыло. Так ты расскажешь мне, что случилось?

Я хмыкаю — долго же она терпела, я уж понадеялся, что она не станет меня допрашивать. Не то чтобы мне хочется рассказывать ей о Бэйли, но мне необходимо с кем-то поговорить. И, несмотря на то, что лучшей слушательницей обычно является Джейд, сейчас мне нужна именно Роза, потому что она точно не станет меня осуждать. Она бы тоже приложила полицейского головой о прутья без зазрения совести, если бы в ее тощих ручках хватило для этого сил.

И я говорю, а она слушает, продолжая обрабатывать следы на моем лице.

— Какая-то у тебя странная любовь к девочке, которую ты не видел столько лет, — замечает она сразу после впечатленного комментария о том, как ловко я расправился с копом.

— Иди нахер, Роза, — огрызаюсь я, тут же жалея о своей откровенности. — Ты услышала, что я только что избил парня за такие слова?

— Нейтан, — произносит она неожиданно мягким голосом и ерошит рукой мои волосы. — Конечно, я ничего такого не имела в виду. Просто стоит ли тратить свою любовь на людей, для которых ты оказался недостаточно хорош и которые от тебя отказались?

— Это ее родители от меня отказались, — хмуро возражаю я. — А Бэйли была единственной, кто никогда не боялся меня из-за того, что я умел делать. И пока мать возила меня в церковь, чтобы изгнать дьявола, Бэйли называла меня волшебником и просила показать фокусы. В детстве у меня не было никого, кроме нее.

Роза вздыхает и все-таки обнимает меня, как и обещала, обвив руки вокруг моей шеи и опустив подбородок на голову.

— Надеюсь, тому ублюдку действительно поставят сотрясение мозга, — говорит она через какое-то время.

И как бы неправильно и аморально это ни было, мне становится намного легче от ее слов.

— Твоей маме, наверное, уже сообщили, — вздыхаю я, вспоминая о том, что на данный момент волнует меня больше всего.

— И что? Она не будет на тебя орать, потому что ты не ее сын, а даже если бы очень захотела — ей нас не найти. Расслабься.

— Да не в этом дело, просто твоя семья столько для меня сделала…

— Это не значит, что ты теперь обязан быть послушным маленьким мальчиком. Слушай, — она делает шаг назад и заглядывает мне в лицо. — Я завтра собиралась к дедушке, хочешь со мной? Я уже писала ему, что со мной все в порядке, и он передал это маме, чтобы она не объявила меня в розыск. Мало ли что ей в голову взбредет. Если тебя это так напрягает, расскажешь ему, как все было, он поймет, что у тебя не было другого выхода.

Я просто киваю. С Артуром Уизли у меня всегда были хорошие отношения — ровно с того дня, как он обнаружил меня на диване в своем сарае. Это было лето после пятого курса, и я ни в коем случае не мог вернуться в детский дом в Глазго. Мне было некуда идти, но я собирался сбежать с платформы, где меня должен был встретить социальный работник. И в поезде, когда Роза и Скорпиус впервые услышали об этом, они составили целый план. Поскольку в поместье к Гринграссам можно попасть только по приглашению владельцев, а в гостинице я не мог жить один как несовершеннолетний, Роза предложила мне временно пожить в сарае ее дедушки, пока не найдется вариант лучше. Я ночевал там на диване, а утром эльф Скорпиуса трансгрессировал меня к Джейд или Розе. И это была идеальная жизнь, пока Артуру вдруг в шесть утра не пришла в голову мысль срочно провести в сарай интернет. Так все и вскрылось — но вместо того, чтобы прогнать меня, он предложил мне завтрак, а я помог ему с техникой, в которой хорошо разбирался с детства. Разумеется, за этим последовало целое семейное собрание Уизли, и некоторое время я жил в «Норе», а потом мама Розы устроила меня в приют в Лондоне, чтобы я получил всю положенную по закону социальную помощь.

— И что теперь? — спрашиваю я.

— Ничего, — Роза пожимает плечами. — У нас три недели до школы, можем делать, что захотим. О, да это же нужно отметить!

Она подскакивает и перемещается к кухонному шкафу, но, разумеется, не может дотянуться до верхней полки, даже встав на носочки. Я поднимаюсь со стула, встаю позади нее и достаю бутылку рома.

— Как ты живешь с таким маленьким ростиком? — издевательски интересуюсь я, за что тут же получаю локтем в живот. — Ну вот, теперь будешь пить воду, — хмыкаю я и тут же неожиданно добавляю: — Я скучал.

— Я тоже, — улыбается она и, изловчившись, выхватывает у меня ром.

Мы переносим в гостиную еду, заставляем ей кофейный столик, и я с удовольствием падаю на диван. На какой-то момент мне хочется просто лечь и никогда больше не шевелиться, но я знаю, что «это нужно отметить» на самом деле означает «нам нужно напиться и забыть, как все дерьмово». Мне это сейчас точно не помешает.

Я окидываю гостиную ленивым взглядом и замечаю в углу два больших чемодана.

— Ты взяла с собой мои вещи? — громко спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Роза, возвращаясь в комнату со стаканами. — У меня не было времени собираться, потом попросила Лили и Хьюго.

— Наши отличники-старосты не сдали тебя родителям? — я поднимаю брови.

— Эй! — она садится рядом и толкает меня в плечо. — Мы друг друга не сдаем, старосты или лузеры. Так ты уже знаешь, что Хью назначили старостой?

— Твоя мама сказала.

— Конечно, сказала, — с легким раздражением комментирует она.

— Что у вас случилось? — спрашиваю я, разливая ром.

— Да как всегда, — она качает головой, делает большой глоток и закашливается.

Я следую ее примеру. Алкоголь обжигает горло и тут же дает в голову. Я давно не пил, в приюте это сложно, а на семейных обедах Уизли — тем более.

— Ее не устраивает, что я не такая идеальная, каким должна быть дочь Гермионы Уизли. Не помню, с чего все началось, кажется, с обсуждения ЖАБА, ну и потом — очередной скандал. Бесит.

Она передергивает плечами.

Я молчу. Я знаю, что не имею права ничего ей говорить, мы друг другу нотации не читаем, но меня убивает, насколько Роза не ценит то, что у нее есть. Да, я понимаю, проблемы с родителями есть у всех, у кого есть родители. Но она перебарщивает со своим бунтом, плюет на учебу и правила, только чтобы досадить родственникам, не осознавая, какая у нее потрясающая семья. Нам всем о такой можно только мечтать.

Она опустошает свой стакан и снова пополняет его, после чего смотрит на меня внимательным взглядом. В ней на мгновение проявляется что-то странное, то ли злое, то ли сломленное, — но потом она снова становится привычной Розой.

— Ну, рассказывай, что с тобой произошло за то время, что мы не виделись?

— Да ничего особенного, — я пожимаю плечами. — Все утро убеждал Энжелу, что она не толстая. Это генетическая черта всех женщин, или что? Ей восемь!

Роза заходится смехом.

На середине бутылки я вдруг обнаруживаю, что мы успели обсудить половину наших однокурсников и перебрать всевозможные варианты кандидатов на нового преподавателя по Зельеварению. Видимо, ей так надоело жить одной, что она не смогла дождаться Джейд, чтобы посплетничать.

Еще через несколько стаканов становится действительно похоже, что мы отмечаем преждевременно наступившую свободу. Включив музыку на полную громкость, Роза танцует на кофейном столике, предварительно скинув с него весь мусор и посуду. Поскольку стакан превратился в осколки на полу, я пью из горла, следя взглядом за ее движениями. Каждый раз, когда она поднимает руки, ее майка задирается, обнажая полоску кожи. И новая прическа ей идет гораздо больше. И, стоит отдать ей должное, танцует она классно.

Настолько классно, что столик под ней в конечном счете ломается, и я едва успеваю ее поймать. Она заливается хохотом, уткнувшись лбом мне в грудь, а потом поднимает голову и смотрит мне в глаза затуманенным взглядом.

В следующую секунду Роза набрасывается на меня, толкая назад на диван и опускаясь мне на колени. У меня нет сил, да и желания, сопротивляться, и я отвечаю на ее поцелуй, прижимая к себе за бедра, она вцепляется пальцами в мои волосы.

— Роза, — выдыхаю я, когда мы отстраняемся друг от друга из-за нехватки кислорода. — Я не думаю, что это хорошая идея.

Я даже удивляюсь, что мне удается это произнести, потому что мои руки, действуя несогласованно с мозгом, уже проскальзывают под ее майку.

— Заткнись, — бормочет она, прижимаясь губами к моей шее и почти прикусывая кожу. — Это первый и последний раз. Мы никогда больше не будем об этом вспоминать.

— Договорились.

Я слишком пьян, чтобы нормально соображать, но то, с каким отчаянием Роза стаскивает с меня толстовку и впивается пальцами в плечи, дает мне понять, что не я один хочу забыться.

________________________

* "Колесо тысячелетия", оно же "Лондонский глаз" — самое большое в Лондоне колесо обозрения London Eye.

** Флаг Шотландии.