Поворот не туда (гет)

Гермиона проснулась в холодном поту. Старый кошмар — давно позабытый и похороненный на задворках подсознания — вновь напомнил о себе, заставив сердце болезненно сжаться. Какое-то время она лежала абсолютно неподвижно и слепо таращилась в расчерченный предутренними тенями потолок, пытаясь справиться с подступающими слезами.

Хотя на часах не было и шести, Гермиона по опыту знала, что не заснёт. Она нашарила под подушкой палочку, затем осторожно, чтобы не разбудить сопящего под боком мужа, выпуталась из тёплого кокона одеяла. Вздрогнула, когда босые ступни коснулись ледяного паркета, и поспешно завернулась в тяжёлый махровый халат. Чтобы окончательно проснуться и прийти в себя, ей нужно было принять душ и позавтракать.

В ванной Гермиона долго рассматривала себя в зеркале. “Видок ещё тот, — подумала она. — Бледная, растрёпанная и виноватая. С таким лицом только в измене и признаваться”. Наложив на дверь Заглушающее, Гермиона открутила кран на полную и встала под упругие, обжигающие кипятком струи. Ей хотелось плакать, но она привычно сжала руки в кулаки и зажмурилась, вспоминая сложнейший рецепт модифицированного ранозаживляющего. Помогло.

Наскоро вытершись и высушив волосы, Гермиона отправилась готовить завтрак. По дороге заглянула в детскую. Обычно малышка Роза вскакивала ни свет ни заря, но сегодня сладко спала, смешно подложив под щёчку крепко стиснутый кулачок. Плюшевый медвежонок в круглых очках — подарок дяди “Айи” — валялся рядом с кроваткой, однако Гермиона не стала его поднимать. Склонившись над спящей дочерью, она хмуро, без улыбки, вгляделась в изученное до последней чёрточки личико, сквозь которое сейчас проступало другое — любимое и до боли знакомое лицо.

В разметавшихся по подушке тёмно-каштановых кудряшках не было даже намёка на обычную рыжину, а ореховые глаза — Гермиона была в этом уверена — приобрели отчётливый изумрудно-зелёный оттенок. Однако проверить свою догадку так ни разу и не осмелилась.

Она задумчиво дотронулась до небольшой серебряной булавки — обычно такую мамы и бабушки цепляют маггловским детишкам от сглаза — и попыталась вспомнить, когда в последний раз обновляла чары на амулете. И не смогла. Со всей этой кутерьмой на работе она напрочь забыла об осторожности.

Гермиона аккуратно отстегнула булавку, положила её на ладонь и накрыла другой. Смежила веки и, сосредоточившись, зашептала заученные когда-то слова. Простейшие маскировочные чары — очень лёгкие, практически неощутимые даже для самого опытного мага, — искусно вплетённые в заклинание обычного поискового амулета. Стоило лишь немного изменить оттенок волос и цвет глаз — и никто не догадается, что на самом деле Роза — не дочь Рона. Люди слепы и очень часто не замечают очевидного.

В случившемся была какая-то горькая ирония: они с Роном долго и безуспешно пытались завести ребёнка, тогда как забеременеть от Гарри у неё получилось с первого раза. Она вспомнила, как пришла к нему после чудовищной ссоры с мужем, едва не окончившейся разводом. Пришла как к другу, нуждаясь в дружеских объятиях, поддержке и утешении. Джинни с годовалым Джеймсом в то время гостила у родителей, и они с Гарри оказались в огромном пустом доме совершенно одни. Они немного выпили и позже Гермиона не могла сказать, кто из них первым потянулся за поцелуем… За которым последовал ещё один, и ещё… И ночь жаркого, безудержного секса, которую она вспоминала до сих пор.

Чувство вины от содеянного — поначалу такое острое, что Гермиона всерьёз намеревалась стереть себе память — со временем притупилось. С мужем они помирились сразу же, как только выяснилось, что она ждёт малыша. Рон буквально носил её на руках, выполнял любой каприз и так радовался предстоящему отцовству, что у неё не хватило духу сознаться в том, что ребёнок не от него. И она почти смогла себя убедить, что у них наконец-то получилось, что та ночь с Гарри совершенно ни при чём… но лишь до того момента, как она взяла новорожденную дочь на руки. Хватило взгляда, и пока толпа радостно галдящих родственников осаждала её палату, Гермиона лихорадочно перебирала варианты. Старинный серебряный крестик — подарок её собственной бабушки, который она почти никогда не снимала, — стал её спасением. Как и освоенные в долгих скитаниях маскировочные чары.

Когда Роза немного подросла и начала активно ползать по всему дому, крестик дополнила булавка-поисковый маячок. Гермиона уже задумывалась, чтобы заменить её на серёжки, но Рон строго-настрого запретил прокалывать дочке уши. “Не раньше, чем Роза пойдёт в школу”, — заявил он, из-за чего они снова повздорили. Однако последнее слово осталось за ним.

А Гарри… Он ни о чём не догадался. Роза родилась, когда его младшему сыну исполнился месяц, и Гермиона не посмела открыть ему правду. Потом они встречались ещё несколько раз — в их редкие совместные выходные, в маггловских отелях, где их никто не мог узнать, — смотрели взятые напрокат фильмы, пили вино, болтая обо всём и ни о чём, и занимались любовью так, словно в целом мире не было никого, кроме них двоих… Да, он никогда не оставит семью и детей, но Гермионе этого и не требовалось. Ей нужно было хотя бы иногда делиться с ним обедом и ерошить украдкой непокорные тёмные вихры, изредка прикасаться и ещё реже целовать упрямо сомкнутые губы… Чего хотелось Гарри, она не знала. Знала одно: когда они были вместе, ему никогда не снились кошмары… Как и ей самой.

Очнувшись от воспоминаний, Гермиона вернула булавку на место, поцеловала дочь и спустилась на кухню.

Пора было готовить завтрак.

* * *

Тео зажмурился, когда солнечный луч, пробравшийся сквозь неплотно задёрнутые шторы, упал ему на лицо.

Вставать не хотелось.

Вчерашняя попойка не прошла для него даром: губы растрескались, язык распух и прилип к нёбу, а в голове шумело так, словно пили они не коллекционный бренди из малфоевских подвалов, а низкопробное пойло старого Аберфорта, вкус которого он не мог забыть ещё со школьных времён.

Где-то рядом хлопнула дверь, а в следующую секунду тяжёлые бархатные шторы с треском разъехались, впуская в комнату невыносимо яркие потоки солнечного света. Следом распахнулось окно.

— Драко, рано же ещё, какого чёрта?! — прохрипел Тео, зарываясь лицом в подушку, однако до отвращения жизнерадостный Малфой не обратил на его протест ни малейшего внимания.

— Завтрак через полчаса, так что, будь добр, приводи себя в порядок и спускайся.

— Лучше Блейза разбуди, он мне кое-что вчера пообещал. — Тео снова закрыл глаза, пытаясь поймать ускользающее сновидение. — Вам, кстати, не пора на работу? Проконтролировать поставки и всё такое?

— Насчёт поставок не волнуйся, заказ уже давным-давно отгружен. Блейзу на работу только к одиннадцати — в отличие от некоторых, — а у меня вообще-то выходной, который я намереваюсь провести с семьёй. Так что давай, шевелись, если не хочешь проспать всё на свете. Тебе ещё зелья сегодня варить из новых ингредиентов и всячески ублажать великую и ужасную Грейнджер, чтобы она позволила тебе покопаться в больничном архиве.

— Иди к дракклам, Малфой!

— Нет, ну а что? Дамочка в самом соку, даром что грязнокровка… Видел, какие у неё ножки?

— Заткнись, иначе я за себя не ручаюсь! — Окончательно проснувшийся Тео запустил в приятеля подушкой, однако та, не долетев до цели каких-то пары футов, шлёпнулась на пол.

Уловив в его голосе угрозу, Драко вмиг прекратил паясничать.

— Вчера, когда ты отключился, мы с Блейзом обсуждали твою… проблему и пришли к выводу, что полтора месяца — слишком долгий срок, за который может случиться всякое. Поэтому оптимальным для тебя вариантом будет соблазнить Грейнджер и таким образом получить доступ в архив.

— Вы оба спятили.

— Да нет же, ты только послушай! Тебе вовсе не обязательно с ней спать. Удели ей внимание, пригласи на обед, поцелуй пару раз… Мне, что ли, тебя учить?! Сделай так, чтобы она ела из твоих рук! Разве влюблённая по уши женщина сможет отказать тебе в маленькой просьбе?

Тео мстительно улыбнулся.

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но с Грейнджер мне ничего не светит. Она спит с Поттером.

От изумления у Малфоя вытянулось лицо.

— Чёрт, такая была идея… — Он запустил пятерню в волосы и бросил взгляд на ухмыляющегося Тео. — Ты уверен?

Тео пожал плечами.

— Не на сто процентов, но... Видел их как-то. Мне показалось, они больше, чем просто друзья.

— Жаль… Слышал новость? — Драко обернулся к вошедшему в комнату Блейзу. — Наш замечательный во всех отношениях план летит к чертям собачьим, потому что Грейнджер спит с Поттером.

Блейз никак на это не отреагировал, и Малфой переспросил:

— Ты слышал, что я сказал? Святая Грейнджер…

— ...спит с Поттером, — закончил за него Блейз. — Я тебя понял, не ори. Это ничего не меняет. — Жестом фокусника он выудил из кармана мантии небольшой хрустальный флакон и бросил его Тео. — Думаю, хватит и пары капель, но я бы добавил четыре — чтоб наверняка.

Тео повертел в руке флакон, на донышке которого плескалась бесцветная жидкость.

— Предлагаешь её отравить и под шумок занять освободившуюся должность?

Блейз рассмеялся.

— Это не яд, а зелье подчинения.

Тео выразительно приподнял брови.

— Да-да, то самое “жидкое Империо”, которого якобы не существует. Экспериментальный образец — и не спрашивай, как он ко мне попал. Через несколько дней — максимум неделю — из Грейнджер можно будет вить верёвки… Это хорошая новость.

— А плохая?

— У зелья куча побочных эффектов: тошнота, сильная головная боль, тремор конечностей, учащённое сердцебиение, временное помрачение сознания… К слову, это тебе только на руку: после всего она мало что будет помнить.

Аккуратно поставив флакон на тумбочку, Тео наклонился, чтобы подобрать валяющуюся на полу одежду.

— Нет, — сказал он, натягивая брюки.

— Зря отказываешься, — вмешался Драко. — Времени у тебя, насколько я понял, почти не осталось…

— Блейз забыл упомянуть о главном. Зелье вызывает неконтролируемое физическое влечение, которое тем сильнее, чем дольше ему сопротивляешься.

Вот теперь Блейз удивился по-настоящему.

— Откуда ты?..

— Оттуда, что я сам его создал и испытал его действие на собственной шкуре. Поэтому — нет.

* * *

— Привет. — Рон неслышно подкрался к ней сзади, обнял за талию и забавно потянул носом. — М-м, мои любимые блинчики… О, и даже какао? В честь чего праздник? Или… — Он деланно нахмурился, изображая бурный мыслительный процесс. — Только не говори мне, что я забыл о какой-нибудь годовщине!

Гермиона выложила последний блинчик на тарелку и с улыбкой покачала головой.

— Просто захотелось тебя побаловать. Подождёшь, пока я сварю кофе?

Рон кивнул, но стоило ей отвернуться к плите, как он тут же стащил блинчик и, обжигаясь, запихнул его в рот. Гермиона усмехнулась и сделала вид, что не заметила пропажи.

— Ты рано встала. Снова плохой сон?

— Да нет, просто не спалось, — ответила она, покривив душой.

Рон знал, что в последние пару лет ей периодически снятся кошмары, и не раз пытался выяснить причину. Гермиона обычно отмалчивалась или говорила, что всё в порядке, а Рон не настаивал. Просто обнимал — вот как сейчас, — грея своим теплом, и она радовалась, что ей достался такой любящий и заботливый муж… А ведь когда-то всерьёз считала, будто эмоциональный диапазон у него — как у чайной ложки.

Выключив плиту, Гермиона налила себе кофе, села напротив и, подперев подбородок ладонью, стала смотреть, как муж с аппетитом уплетает блинчики, поливая их сиропом.

— Спасибо, было очень вкусно, — сказал Рон, когда тарелка опустела. Гермиона поднялась, чтобы налить ему ещё какао, но не успела опомниться, как оказалась в кольце крепких мужских объятий.

— Рон, что ты делаешь?! — задохнулась она, осознав, что упирается бедром в его возбуждённый член.

— А как же десерт? — мурлыкнул Рон ей на ухо, и Гермиона почувствовала, как к щекам приливает краска.

— Рон… Мне пора... собираться… Скоро... придёт… няня... — Слабые протесты заглушил прижавшийся к её губам жаркий, голодный, ищущий рот.

Нетерпеливым движением Рон распахнул её халат, оголяя такое желанное для него тело, подхватил под ягодицы и усадил на столешницу. Чуткие пальцы поймали мгновенно напрягшийся сосок и легонько сжали, вырывая у Гермионы болезненно-сладкий стон.

— Рон! — вскрикнула она, хватаясь за его плечи. Грубоватые прикосновения его больших шершавых ладоней сводили с ума.

— Малышка… девочка моя… родная… — бормотал он, устраиваясь между широко развёденных бёдер. — Люблю тебя… так сильно люблю…

Признание мужа подействовало не хуже пощёчины.

Гермиона словно бы увидела себя со стороны: вот она наслаждается ласками законного супруга, тогда как полчаса назад изнывала от желания коснуться другого… От собственного двуличия её затошнило.

Сгорая от стыда, она хотела отстраниться.

— Рон, перестань… Прошу!

Но Рон как будто не слышал. Навалившись сверху, он жадно целовал её шею и плечи, царапая нежную кожу отросшей щетиной, мял и покусывал грудь, урча, как огромный голодный кот. Вконец отчаявшись, Гермиона попыталась дотянуться до палочки, но вместо резной деревянной поверхности пальцы нащупали тяжёлую керамическую кружку…

Громкая трель дверного звонка прозвучала как никогда вовремя.

* * *

Увидев Тео, девушка-бариста улыбнулась ему, как старому знакомому.

— Вам как обычно?

— Сегодня — американо и латте, пожалуйста. И два маффина на ваш выбор.

Кивнув, девушка достала бумажный пакет для выпечки.

— Черничные подойдут? — спросила она.

— Вполне.

Бариста отдала ему пакет и повернулась к кофемашине, а Тео задумался об утреннем разговоре.

Блейз так и не признался, как к нему попала секретная разработка. Экспериментальный образец несуществующего зелья, рецепт которого Тео не смог бы вспомнить при всём желании: перед уходом из Министерства ему основательно — хоть и довольно топорно — почистили память. Мерлин свидетель, он не хотел его брать, но Забини мог быть чертовски убедительным…

Тео взвесил на ладони почти пустой флакон. Всего три капли — именно три, а не две или четыре, — и проблема будет решена.

Вот только какой ценой?

— Латте с сахаром?

— Простите?..

— Ваша дама пьёт латте с сахаром? — повторила девушка, кивнув на стаканчик, который она держала в руке.

— А с чего вы решили, что латте предназначается даме?

— Приятелю вы бы взяли эспрессо и “Сникерс”, — ответила девушка преувеличено-серьёзно, и Тео невольно засмеялся.

— Вас не проведёшь, — сказал он. — Латте действительно предназначается даме, и она пьёт его с подсластителем.

Отвинтив крышечку флакона, Тео взял протянутый ему стаканчик и отмерил три капли зелья. Насколько он помнил, зелье было безвкусным, но на всякий случай добавил в латте щепотку корицы. “Если Грейнджер любит корицу — значит, судьба”, — загадал он и, расплатившись за кофе и маффины, отправился на работу.