Гермиона Грейнджер и русский хардкор (джен)

Ох, как хорошо лежать-то… а главное — тепло! Хоть и жестко. Провожу рукой по поверхности — ворс щекочет ладонь. Интересно.

Кстати, не помешало бы перевернуться лицом к миру, а то этот самый ворс набивается в нос, и оттого чихать хочется.

Белый потолок, белая люстра, напротив — окно, наполовину занавешенное темными шторами. На улице ночь. Однако, здравствуйте.

Зеленые стены — да, в темноте не видно, что они ярче изумрудов, но я-то знаю…

Лежу я на полу, застеленном черной коровьей шкурой, по левую руку стоит черная кровать, по правую — книжный шкаф и рабочий стол. За спиной — шкаф-купе.

А вот на кровати лежит тело.

Я села и сдернула с тела одеяло. Тело недовольно заворчало и повернулось на другой бок — лицом ко мне.

Какая же я страшная, когда сплю после пьянки! И тушь до конца не смыла…

Странно, но шока не было. Ну да, я-оригинальная спит, я-Грейнджер сидит на полу. Что такого-то?

Поднялась с пола, с неудовольствием почувствовав ломоту во всех суставах. Давно так паршиво не было. Откуда-то из квартиры доносится мефистофельский зов кота. Он не умеет мяукать нормально, зато прекрасно умеет пугать случайных ночных гостей светящимися в темноте глазами и издаваемыми звуками. Очень похоже на стон заплутавшей души, ха.

Еще раз бросаю взгляд на спящую себя. Волосы закрывают половину лица. Протягиваю руку, чтобы отбросить с ее лица мешающие пряди.

Мир покачнулся перед глазами, моментально сменив ракурс. Я оторвала голову от подушки.

Больше в комнате никого не было.

Тело слушалось… нет, не плохо — просто непривычно. Я осторожно поднялась с кровати, и, ухватившись за кованый столбик, повернулась к зеркалу.

Лицо почти не изменилось — лишь чуть утончился нос и выступили скулы. Волосы же стали почти как у меня-Гермионы — до пояса, только не такие непослушные — они мягкими золотыми кольцами падали на грудь. Всегда мечтала…

Я, казалось, чуть подросла. Плечи стали уже, да и вообще вся фигура будто истончилась — уменьшились запястья, чуть удлинились пальцы, изменилась форма ногтей, и, кажется, стоп — в темноте плохо видно.

Я осторожно подняла руки, наклонилась, присела. Вроде нормально, не падаю.

Сделав два шага по комнате, я почувствовала под ногой что-то. Наверное, опять пенал рассыпался, спасибо коту, любящему прыгать по столам.

Присела, чтоб подобрать карандаш и вернуть на законное место.

В лунном свете серебрилась витая волшебная палочка. Я протянула руку — пальцы слегка дрожали — и коснулась теплого дерева. Пальцы привычно провели по рукоятке и легли в чуть заметные выемки.

Я резко встала, приподняла кисть и взмахнула плавно, немного по-дирижерски:

— Люмос!

…Мертвенно-бледный свет играл в хрустальных подвесках на люстре, отражался в зеркале, освещая мое лицо, но котором медленно расплывалась победная улыбка. Я подлетела к окну. Распахнув его, я ткнула в звездное небо палочкой как шпагой и воскликнула:

— Фейерверкус!

Ярко-красный шар взмыл в небо и рассыпался золотыми искрами. На улице застрекотал трамвай.