Приманка Минотавра (гет)

Анкин, 4 сентября 3340 года

Когда Серая закричала, я опомнился и отвёл руку с ножом, которая собиралась нанести второй удар в область груди. Первый пришёлся в живот, но, кажется, вместе с нарушением психики я временно потерял свои боевые навыки: ничего важного задето не было, хотя выглядело это страшно. Я схватил его за шиворот и вытащил в ближайший коридор. Перевёл дух.

— Ты извини, что я на тебя напал.

— Это всё газ. Да я и сам сошёл с ума, — музыкант со слезами на глазах рассматривал то, что осталось от гитары. Похоже, его больше волновали осколки гитары, чем собственное ранение.

Нужно было зашить рану. Я достал аптечку, вытащил нейтралицин — походную мазь для обеззараживания и обезболивания, вытер кровь, стал наносить мазь вокруг раны: надо было срочно её зашить.

Помолчал, раздумывая, стоит объяснять причину нашего буйства или нет. Почему-то после этой точки я чувствовал необъяснимое доверие к парню, да и мне просто захотелось высказаться.

— Это действительно газ, на мне уже его применяли — несколько лет назад, на Марсе. Проверяли нашу обороноспособность и сплочённость взводов. Этот газ не смог бы заставить тебя сделать ничего, что бы ты не сделал в реальной жизни. Но доводит до абсурда и сметает все собственные границы. Я испугался за Серую. Очень сильно.

— Ты тоже меня извини. Я на неё напал только из-за Некриды. Сам не знаю, что на меня нашло. Я же, кстати, обещал не трогать её и её клиентов. Так что вполне возможно, из-за нарушения договора Лабиринт заставил тебя напасть на меня.

— Возможно. Но ты же сам сказал, что ты влюблён, Скит, — тихо произнёс я, отложив мазь, и взяв специальные иглу и нить. — Любой на твоём месте поступил бы так же. И я. Давай просто договоримся, что никогда не причиним вреда ни друг другу, ни любимым друг друга. Друг, — не знаю, что на меня нашло, но мне захотелось его так назвать.

— Хорошо, слово, — он вздохнул. Его гитара была разрушена, любимая снова далеко и без его защиты, он ранен, нарушил договор в Лабиринте... Наверное, ему сложно. Но он всё равно согласился, даже осознавая возможные последствия нарушения второго договора в Лабиринте. И вдруг он тоже добавил:

— Друг.

В этот момент я воткнул иглу в кожу — и нас окутало сияние. И растворилось. На секунду, не больше.

— Что это было?

— Лабиринт принял нашу дружбу, — уверенно ответил Скит. Интересно, с чего он это взял? Откуда такая уверенность?

— Да уж, втыкание в человека открывашки очень способствует дружбе!

— Наверное, — он улыбнулся одними губами; в его глазах была тоска.

— Я берёг её больше всего на свете, — невпопад произнёс он. — Ты же помнишь, что я входил сюда с гитарой? Она помогла мне пережить всё, через что я прошёл. Она и Пушок. А сейчас я лишился и гитары, — он любовно погладил осколок грифа. — Гитару уже не вернуть... Да и Пушок, скорее всего, погиб. Пушок...

Я закончил с шитьём и взглянул на него. Кажется, Скит совсем скис. Как я мог его поддержать?

И тут послышалось заливистое тявканье с точки. Мы обернулись, и через несколько секунд увидели миниатюрного, всего в треть метра длиной, волчонка, с трудом тащившего из точки в наш коридор потерявшую сознание девочку. Увидев нас, он бросил свою добычу и снова тявкнул, подбежав к своему хозяину, лизнул его улыбающееся лицо.

— Пушок, не может быть! Ты жив!