Ananke (гет)

Большой Зал пустел с каждым днём. Ученики уходили ночами, перебираясь в секретное убежище сопротивления, которое основал Невилл Лонгботтомом. Из-за этого Северус тратил всё больше и больше времени на патрулирование тёмных коридоров замка после отбоя. Периодически студенты вылезали из укрытия, чтобы в знак протеста нарисовать что-нибудь на стенах или устроить ловушку возле его кабинета, а Кэрроу с азартом гончих пытались их поймать.

— Лучше бы они прекратили пытаться пожертвовать собой, — сказал он однажды Лили. — Понимаю их желание сражаться за благородное дело, но вряд ли кому-то поможет, если их убьют за то, что они засорили туалет в учительской. Храбрость и глупость — смертельное сочетание.

Однако на самом деле он говорил это не всерьёз. Да, ему было бы проще, окажись ученики менее деятельными, но втайне Северус начал испытывать глубокое уважение к Невиллу Лонгботтому — которого он никогда не ценил — и его друзьям за то, что они сопротивлялись. Для него было неожиданностью, насколько смело они выступили против Волдеморта, не имея больше поддержки и защиты Дамблдора. В глубине души он признал, что они намного сильнее и храбрее, чем он считал раньше.

Но как бы Северуса ни раздражало, что его тайное задание намеренно срывали именно те, кого он пытался защищать, он всё равно делал всё возможное, чтобы дети были в безопасности. Он редко спал по ночам, а если это всё же случалось, спал, сидя в кресле, не раздеваясь, положив руку на палочку, готовый встать, как только зазвенит сигнальный колокольчик. Иногда он готовил зелья, чтобы продолжать бодрствовать, но чаще просто работал допоздна и таким образом избегал сна. Это было адской мукой.

В редкие моменты сна Северусу часто грезились полузабытые места из детства. Иногда ему снились тёмные грязные руки, которые затягивали его в чёрное болото. Чаще всего не снилось ничего.

Это был — даже если сравнивать со всеми остальными удручающими событиями его жизни — ужасный период. Но, несмотря на всё это, в каждый новый день пробивался маленький лучик счастья, который расцвечивал его безрадостную жизнь и делал её почти прекрасной: Лили была с ним, ближе, чем когда-либо. Она валялась в его кровати, сидела у окна с книгой в руке, выходила из ванной, пахнущая лавандой и розой, работала над зельем у котла, заплетала волосы в косу у зеркала, приветствовала его после долгого дня с улыбкой, от которой расплавился бы даже металл. Он видел её каждое утро перед тем, как уйти в кабинет, и каждый вечер, когда возвращался. И если в течение дня наступал момент, когда его ноша начинала казаться слишком тяжёлой, он мог просто зайти в комнату и поговорить с ней за чашкой чая. Лили дарила ему силы жить в самые сложные времена.

Часть его желала, чтобы эта чудовищная, чудесная фаза жизни никогда не заканчивалась, но он знал, что это не продлится долго. Середина лета приближалась. Скоро, слишком скоро Лили уйдёт, и мысль, что он потеряет её снова, сводила его с ума.

Сейчас, когда им — наконец-то — больше не из-за чего было ссориться, приближающаяся разлука чувствовалась особенно болезненно. Им больше нечего было скрывать друг от друга, не было больше шокирующих откровений, незаконченных споров, древних разногласий. Раны затянулись, и впервые все проблемы между ними были улажены. Когда Северус смотрел на Лили, он не видел девушку, которую потерял, или друга, который его предал. Он видел просто её.

И всё же он не чувствовал себя полностью непринуждённо, когда она была рядом. В очередной раз Лили вызывала в нём противоречивые реакции: её присутствие его успокаивало, но также и добавляло беспокойства. Он тешил себя мыслями, что его любовь к ней переросла похоть, или что его чувства прошли, или что он прекрасно справлялся со своими желаниями, — но ничто из этого не было правдой. Он хотел Лили — всю и всегда. И теперь, когда она постоянно была рядом, скрывать это становилось всё труднее.

Лили снилась Северусу с влажных ночей ранней юности, но все сексуальные фантазии касательно неё умерли вместе с ней. Он больше не мог вовлекать её в свои грязные мысли, потому что даже упоминание Лили наполняло его глубочайшей печалью и раскаянием. После её смерти его любовь стала почти платонической. Все плотские мысли казались оскорблением её памяти. Но, когда она вернулась, это жгучее желание вновь разлилось в его венах и с тех пор не оставляло в покое.

По ночам он прислушивался к тому, как она дышит и ворочается во сне за задёрнутым балдахином, не в силах ни на чём сосредоточиться. Порой он по часу смотрел на страницу какой-нибудь книги и вместо слов видел одну лишь бессмыслицу. Едва он закрывал глаза, он видел Лили, и очистить сознание помог бы разве что сильный удар по голове. В нём рос голод, который он никогда не смог бы удовлетворить.

Он был себе отвратителен.

За присутствие Лили приходилось расплачиваться сексуальной неудовлетворённостью, и эта цена его устраивала. Её тело или любовь никогда не станут его, но у него была её дружба, и этого было более чем достаточно. Против него повернулся остальной мир, но он никогда ещё не ощущал себя менее одиноким. Это было приятное незнакомое чувство, и он понял, почему Лили всегда была ему так важна: несмотря на все их различия, она была его единственным настоящим другом. Возможно, было правильным, что она осталась его последним союзником сейчас — в конце мира.

Ему вспоминалось прошлое, которое сейчас даже не ощущалось реальным — до того, как он принял Метку и Лили отвернулась от него. Тогда она была просто Лили, а он — просто Северус, и он мог смотреть на открытое небо, не чувствуя ни страха, ни отчаяния. Тогда — ненадолго и совершенно беспричинно — он был счастлив. Единственный раз за всю жизнь его направляло смутное ощущение, что есть в мире что-то настоящее и прекрасное. То, ради чего стоит жить.

Он до сих про не знал, что именно.

* * *

По ощущениям Лили, она, Северус и ворон Данте вполне могли бы быть единственными живыми душами во всём замке.

Глядя на окрестности из окна высокой башни, она видела лишь стальную поверхность озера да вершины деревьев Запретного Леса вдалеке. Никто не летал над водой на метле и не прогуливался по берегу озера. До неё не доносилось ни смеха, ни звуков игры из внутреннего двора. Замок был тих и бездыханен, словно катакомбы, как будто из него высосали всю радость. Хогвартс и в самом деле стал не таким, как раньше.

Дни проплывали мимо неё, словно дрейфующие льдины, и были заполнены долгими, тихими часами одиночества. Лили проводила время, читая книги, бездумно смотря в окно и чувствуя себя абсолютно, совершенно, чудовищно бесполезной. Она пряталась в убежище от бури подобно какой-нибудь запертой в башне принцессе из сказок. Школу терроризировала парочка садистов, Северус умирал под гнётом обязанностей, а она ничем не могла помочь.

Только теперь она начала понимать, как трудно было быть Северусом Снейпом. Ему нужно было управлять школой, защищать учеников, выполнять поручения Дамблдора — и заботиться о Лили. Она всё думала о том, как обращалась с ним в последние месяцы — как накричала на него, высмеяла его и сомневалась в нём, хотя он не делал ей ничего, кроме добра, — и мучилась чувством вины. Сама того не понимая, она была мелочной и злой. Ей казалось, что она вправе обижаться на Северуса, но теперь она поняла, что сама должна была извиняться всё это время.

Она была себе отвратительна.

Лили пыталась загладить своё поведение, поддерживая Северуса. По нему было видно, что ему нужна была чья-то помощь: он был кожа да кости, и временами Лили боялась, что он потеряет сознание от нехватки сна. Она присматривала, чтобы он ел, хотя бы немного отдыхал и не загонял себя в могилу работой. Но лучше всего справляться со стрессом помогали их беседы. Лили так часто, как могла, призывала Северуса найти время посидеть с ней, потому что только в такие моменты он выглядел расслабленным. Они говорили о прошлом, настоящем и будущем, говорили о магии, мечтах и войне.

И никогда не говорили о любви.

Жизнь Лили тоже начала вращаться вокруг этих бесед. Она чувствовала, что общество Северуса утоляет постоянно растущую жажду, о существовании у себя которой даже не догадывалась. Она всё больше и больше осознавала, как сильно восхищалась Северусом и нуждалась в нём, и мысль о том, что однажды ей придётся уйти, её убивала. Несмотря на то, что она вернётся в более раннюю точку истории и обязательно воссоединится с его более ранней версией, Лили не могла не беспокоиться об этом, другом Северусе. Что с ним станет, когда она изменит прошлое? Исчезнет ли этот чудесный, мудрый, прекрасный Северус или продолжит влачить своё несчастное существование? В любом случае, будущее пугало. Казалось, Северус был обречён, что бы она ни делала.

— Что ты будешь делать, если они тебя поймают? — спросила она его однажды.

— Кто? — кисло ответил он. — Пожиратели или Орден?

Ей хотелось, чтобы она действительно была ангелом, которым он её считал. Будь она действительно такой хорошей, то знала бы, как ему помочь. Лили бы что угодно сделала, чтобы хоть чуть-чуть облегчить его невыносимую жизнь, да только не знала, чего он хотел.

Нет. Это было ложью. Она прекрасно знала, чего он хотел. Её кожа горела льдом и пламенем, когда он смотрел на неё. Но этого просто не могло произойти, потому что он был Северусом, она — Лили, и некоторым вещам просто не суждено случиться.

Но всё же физическое притяжение, которое зародилось в ней после признания Северуса, не исчезло само по себе, как она надеялась. На самом деле оно только усиливалось. Она ощущала, что постоянно сексуально домогается его глазами. Когда он стоял рядом с ней, её тело крайне остро чувствовало его присутствие и ей приходилось изо всех сил сражаться с желанием пройтись руками по его вытянутой спине, или очертить пальцами линию его подбородка, или расстегнуть пуговицы на его рубашке и…

По ночам она лежала без сна в кровати Северуса, вслушиваясь, как он беспокойно расхаживает по комнате. Лили всё думала, не откинуть ли ей балдахин и… не сделать ли что-нибудь. Она даже не знала, чего от него хочет. Не знала, что ему сказать, потому что её слова дротиками пронзали его железную кожу, и неважно, что меньше всего на свете она желала причинить ему боль.

Казалось, ей судьбой было предназначено разбить ему сердце, хотела она того или нет.