Воображала (джен)

Громкое тиканье шахматных часов (во весь экран).

Голос Врача:

— Вот поэтому-то ты до сих пор и здесь… Всё остальное — чушь собачья. Отговорки. Да ты и сама это понимаешь. Раз до сих пор здесь — значит, понимаешь. Просто ведёшь себя, как страус — сунула голову в песок и думаешь, что всё в порядке.

Голос его гулко отдаётся от серых стен, сложенных из крупных камней. Высоко под потолком — узкое окошко с допотопной решёткой, сквозь неё виден кусочек неба. Камера теперь напоминает глубокий каменный мешок или башню, в ней нет ни углов, ни дверей.

Голос Воображалы, такой же усталый и неприязненный:

— Заткнись…

Смех Врача больше похож на кашель. Крик чайки за окном.

— Голову в песок — это очень удобно. Но так нельзя — всю жизнь. Не получится. И когда-нибудь ты наберёшься смелости признаться самой себе, что убегать тебе больше некуда. И вот тогда. Именно тогда. Ты станешь работать на них. На свой оживший кошмар.

За узким окошком — пронзительно-яркое небо. Шум прибоя. Яркое солнце.

Мельком — две лежащие валетом фигурки глубоко на дне мрачного каменного колодца. Гулкий звук падающих капель.

Голос Воображалы:

— Я могу вернуть всё к самому началу…

Шум прибоя. Ослепительный блеск прямо в камеру, потом тускнеет, дробится, рассыпается брызгами на мокрых камнях.

*

Смена кадра

*

Камни желтеют, мельчают, превращаясь в песок.Трёхлетняя Воображала играет на песке туфелькой. Голос китайца:

— Выбор за вами… только за вами.

Крик чайки. Она — как белый штрих на ярко-синем небе. Отдаляется. Белый штрих на узкой полоске ярко-синего неба в крупную клетку, окаймлённой серым камнем.

*

Смена кадра

*

Изнутри башня залита оранжевым предзакатным светом. Голос Врача насмешлив:

— … И всё повторится опять…

Оранжевый свет. Чернильные тени. Воображала сидит у каменной стены, голова запрокинута. Пальцы автоматически перебирают оранжевый песок.

— … Может быть, уже повторялось… И не раз…

Звук падающих капель. Чайки больше не видно в окне. Небо светлеет, выцветает, становится неотличимым от стен. Оранжевый свет тускнеет. Голос Воображалы тих и точно так же бесцветен:

— Но ведь я могу и не притворяться. Я могу всё, ты сам это сказал… В том числе — и на самом деле стать такою, как все.

*

смена кадра

*

Салон движущейся автомашины. Маленькая девочка в светлых колготках и красно-оранжевом платьице стоит на коленках на детском сиденье. За стеклом — ночная дорога. Идёт дождь. Раздражённый голос женщины:

— Сядь нормально, кому сказали?!

Девочка оборачивается, послушно устраивается на сидении. Сама защелкивает ремешок безопасности. Она слишком спокойная, слишком послушная, слишком аккуратная, слишком тёмный оттенок платья и волос. В салоне полутемно, лица не разобрать.

Машина останавливается.

— Ну что ты там копаешься?

Хлопает дверца, раздражённый голос женщины приглушён. Девочка послушно сползает с сиденья, оказывается на свету. Поднимает голову.

У неё лицо Анаис с неизменной еле заметной улыбочкой маленького Будды.

Камера надвигается на стекло машины, залитое дождём.

*

смена кадра

*

Залитое дождем оконное стекло. Вид на ночной город сверху, с уровня пятого-шестого этажа. Огни реклам, строчка фонарей вдоль дороги.

У огромного окна стоит Воображала. Смотрит на мокрую улицу. Её лицо смутно отражается в тёмном стекле. Огни расплываются, сливаясь, отражение становится отчётливым. Оно еле заметно улыбается, не размыкая губ. Ярко-рыжие волосы гаснут, не отражаясь, светлое личико в стекле обрамлено сгустившейся темнотой. Стекло затуманивается — Воображала дышит на него, протягивая по чёрному фону непрозрачную серую полосу. Пальцем рисует на ней три флажка в ряд. Серая полоска быстро тает, нарисованные флажки пропадают, вновь проступает отражение. Слишком светлое лицо, слишком тёмные и аккуратные волосы. Воображала снова дышит на стекло, и на туманной полоске проявляются нарисованные ранее флажки. Воображала стирает их рукой. Говорит вполголоса:

— Конечно, не смогу! Ты прав. Я никогда не смогу перестать верить в свою исключительность, хоть тресни. Да и никто бы не смог. Это как с плаванием или ездой на велосипеде: если один раз научился, то уже не забыть. Надо иначе.

Она щёлкает пальцами, и на них оранжево-синим цветком распускается неоновая бабочка. Шевелит светящимися крылышками, переливается. Воображала смотрит на неё задумчиво, голос её тих:

— Я пыталась им объяснить, что я тут ни при чём… что они и сами всё это могут. Стоит только поверить. По-настоящему поверить. Но они не верили. Теперь я думаю — хорошо, что они мне не верили. Представляешь, что было бы, если бы они всё-таки смогли? Только они одни, пока другие не могут. Ж-жуть… Нет, всё-таки хорошо, что у военных так туго с верой, даже с верой в себя самих. Если уж делать— то всем. Иначе нечестно…

— Счастья для всех и даром, и чтоб никто не ушёл? — Врач лежит на боку, подперев голову рукой, смотрит на Воображалу снизу вверх, голос ехиден. — Ню-ню…

Воображала смотрит на бабочку. Бабочка машет крылышками — ритмично, словно танцуя. Вображала протягивает бабочку Врачу:

— Держи!

С пальцев её срывается сине-оранжевый лучик, ударяет в поднятую Врачом ладонь. Сжимается в шарик, расправляет сине-оранжевые крылья. Врач смотрит на бабочку недоумённо, потом переводит взгляд туда, где только что стояла Воображала. Лицо его меняется — он понимает. Вскакивает, бросается к окну.

У окна никого нет, рамы открыты, ночной город внизу — нерезко и мутно, словно его затягивает туманом. Врач с размаху налетает на стену — окно не настоящее, оно просто нарисовано на белой штукатурке. Слой побелки с рисунком осыпается, оплывает. Врач стоит лицом к сплошной бетонной стене.

Лязг открывающейся двери. Врач, почти не шевелясь, поворачивает голову в сторону вошедших. На лице его — усталая и удовлетворенная гордость человека, только что с успехом выполнившего трудную работу.

*

смена кадра

*

Воображала идёт по ночному городу. В мокром асфальте отражаются неоновые иероглифы реклам. Набережная, мокрые деревья, ажурные решётки. За мостом и домами, мельком — Эйфелева башня. На мосту — широкие стеклянные двери, не ведущие никуда — за ними всё тот же мост.

Воображала легко толкает их, входит в ярко освещённую станцию канатной дороги. Поскрипывая, движется трос, увозя в темноту пустые сиденья. Воображала садится в одно из них, её медленно выносит в ночь. Небо впереди светлеет, очерчивая контуры гор. Светает. Воображала закрывает глаза, встречный ветер ерошит светлые волосы, треплет флажки над тросом.

Три флажка морской сигнализации.

*

смена кадра

*

Настенный коврик с котёнком. Над ковриком — три флажка. Звонит телефон. Он красный, блестящий, стоит на маленьком столике. К столику подвинут стул, Анаис стоит коленками на сиденье и ставит на красный пластик аккуратные чёрные горошины тушью.

Телефон звонит.

*

смена кадра

*

Воображала, закрыв глаза, прислонилась к стеклянной стенке таксофонной будки. Лицо бледное, мокрые волосы прилипли ко лбу, на макушке медленно тают снежинки. В трубке слышны гудки.

Воображала вешает трубку.

Хлопает дверь. Быстрые шаги. Конти хватает телефон — красный, в чёрные крапинки:

— Алло! Тори?! Тори, это ты?!..

В трубке гудки. Анаис еле заметно улыбается, рисуя алые горошины на черном столике.

*

смена кадра

*