Новая история (джен)

Примечания:

1. Имена капитанов и года, как и вопросы о магическом мире, взяты с Поттермор

— Вот так и знала! — раздражённо топнула я ногой.

— Я не говорил, что это ты, — лукаво улыбнулся Эйвери.

— Зачем тогда такие вопросы?

— Я думал, может, ты видела. Оно такое массивное, в виде когтя, с рубином.

— Такое кольцо я бы точно увидела, Эйвери. Вообще, откуда я знаю? Вы вчера где только не были! Может, оно на лестнице соскользнуло?

— Может, — опустил голову Эйвери. — Мы уже везде искали. И нигде нет. Вот я и спросил.

— Очень жаль, — солгала я, — но не видела. Увижу — скажу. Это дорогое кольцо?

— Очень, — рассеянно провёл пальцами по стене Эйвери, — это единственное, что осталось у Рейнарда от отца. Интересно, — прищурился Эйвери, — это совпадение или наш таинственный вор вернулся?

— Не знаю, — пожала я плечами, поглубже запихнув руки в карманы, пальцами ощущала холод кольца, — но в прошлый раз он всё вернул.

— Странно всё это. И подумать только, — невесело рассмеялся Эйвери, — что этот человек, может быть, среди нас.

— Может быть. А может, ты уже отдашь мне деньги?

— Зачем тебе столько денег, Свенсон?

— Какое тебе дело?! — испугавшись, что всё прогорело, я остановилась и резко развернулась. И уязвлено пояснила: — У тебя то их много, а у меня — нет. Нужна одежда, нужны книги на будущий год. В конце концов, мыло нужно!

— Хорошо-хорошо, — покивал Эйвери, достав из кармана плотный мешочек, — я просто полюбопытствовал.

Деньги Эйвери отдал как нельзя вовремя. Я рисковала навсегда потерять свою и без того хрупкую репутацию, но наличие денег воодушевляло. Я намеревалась привести в исполнение план. От предвкушения сердце сильнее забилось в груди, безотчетно я приложила к ней руку. Я собиралась обмануть слизеринцев и за считанные минуты уничтожить своего врага!

Гостиная встретила возмущённым шуршанием страниц «Пророка». Выборы, наконец, прошли, и новым членом Визенгамота стал, кто бы мог подумать, некий Роджер Стивенс. Всё бы ничего, но он был грязнокровкой. Проходя вдоль диванов, я слышала то опасения, что маглы захватят наш мир, то едкие замечания от недовольных политокой Министерсива.

— Он к тому же гриффиндорец, — сказал Ромберг с таким видом, будто слово пачкало его губы.

— От гриффиндорцев нечего ждать хорошего, — согласились с ним. — Опять что-нибудь запретят.

— Взять бы всех этих грязнокровок да и уничтожить! — распоясался третьекурсник, очень довольный тем, что ему позволили говорить.

— У них нет против нас шансов, — согласись старшие. — Мы бы разбили их за месяц.

— Что там за месяц — в первом же бою!

— Если бы был жив Тёмный лорд…

Слышать такие мнения было не в новинку. Слизеринцам вообще нравилось мечтать об уничтожении маглов и грязнокровок. Ведь это так приятно, рассуждать о собственной правоте, упиваться силой, сидя на мягком диване, вдали от врагов. Розье, до этого реагировавший на разговоры о Лорде, как собака на зов хозяина, сидел в кресле возмутительно безучастный. От вида его понуро склонённой головы, меня охватывали презрение и жалость. Я считала, что нет на свете чувств более мерзких.

— Желаю тебе весело потратить деньги, — тихонько сказал Эйвери, отвесив неожиданно лёгкий насмешливый поклон. — И спасибо за помощь.

И, больше не сказав ни слова, шагнул к друзьям и хлопнул Розье по плечу. Я замерла у входа. Многие вещи были жизненно необходимы. Но вот беда: не было возможности сходить в магазин. Конечно, можно было попросить. Ту же Роули. Она староста и вообще казалась на удивление приятной. Но она была слизеринкой, а значит, могла разболтать. Был Снейп, но после Мунго очень не хотелось его беспокоить. А друзей больше не было. От глухого раздражения я была готова зарычать. Больше всего в жизни я ненавидела просить о помощи. И это значило, что кто-то обязан был мне задолжать. Желательно сегодня. Но кто и как? Мысли пролетали в голове, усиливая злость.

— Трис! — позвал Малфой. И я круто развернулась, сжав кулаки. Натянутой струной стояла я и пыталась испепелить Малфоя взглядом. Если бы Эйвери вдруг отвлёкся от друзей и взглянул на меня, он бы увидел поразительное сходство с колдографией. К счастью, он лениво отмахивался от нудящего Трэвэрса.

— Тебе нужно что-то ещё? — спросила я, внутренне ликуя от холодного спокойствия собственного голоса. Уверенность и беззаботность Малфоя разом сменились сильным смущением. Я продолжала молчать, Паркинсон, прищурившись, переводила взгляд с одного на другого. Даже Тео и Блейз, сидевшие на полу, заинтересовались.

— Не хочешь присесть с нами? — дрогнувшими губами улыбнулся Малфой. Я прислушалась только после того, как на его лице появилось просящее выражение. И, не скрою, злость Паркинсон доставляла радость. Малфой учтиво подложил подушку под спину, но я продолжала сидеть гордо и прямо, чинно сложив руки на коленях.

— Я рад тебя видеть, — чуть поёрзав на месте, продолжал Малфой. Паркинсон за его спиной молчаливо метала молнии. По гримасе, исказившей её милое личико, было ясно, что она не прочь вцепиться кому-нибудь в волосы. Возможно, даже самому Драко. — Как прошло твоё утро?

— В сравнении с ночью ничего необычного, — моргнула я, заправив волосы за ухо, чтобы Малфой точно увидел мои припухшие глаза. И он увидел. И, желая извиниться хоть как-нибудь, накрыл кончики моих дрожавших пальцев своими холодными. Я бросила на них быстрый взгляд, но убирать не стала. Малфой улыбнулся открыто и радостно, я смущённо потупила взгляд. Приметила сумку Паркинсон сразу за Малфоем. И в голове будто щёлкнуло. — А как твоё? Ты себя… Хорошо чувствуешь после… После этого?

— После чего этого? — мгновенно вскипела Паркинсон, вцепившись ногтями в плечо Малфоя.

— Мне кошмар приснился, — вздрогнул тот, не отрывая взгляда от моего лица.

— А почему ты сказал ей, но не сказал мне?

— Да я… — залепетал Малфой. — Я…

— А он что, обязан? — с превосходством посмотрела я на Паркинсон.

— Кстати, да!

— И вообще, если уж тебе так интересно, кошмар касался квиддича. Ты же в нём ничего не понимаешь, — фыркнула я и отвернулась с видом «бестактная ты тварь».

— А ты-то, конечно, понимаешь, — усмехнулась Паркинсон. — Ты ужасно грубая. Настоящие леди не играют в квиддич.

— Глупая ты, Паркинсон. Сразу видно, тебе не о чем говорить с человеком, который и любит, и разбирается в квиддиче! — натянуто рассмеялась я и стрельнула глазами в Малфоя, потихоньку сунув свободную руку в карман с кольцом. Тут мимо прошёл Эйвери, и я сжала кулак. Нагнулась вперёд, якобы желая видеть Паркинсон получше. Малфой не отрывал взгляда от моего лица, что неожиданно воодушевляло. — Кэтти Рэйнолс возглавляла команду в тысяча семьсот двадцать четвёртом, Викки Бишопер — в тысяча семьсот двадцать восьмом, — тараторила я, вытащив кольцо и поддев его нитью, — Джесс Лафингтон — в тысяча семьсот сорок восьмом, Винки Кроккет — в тысяча девятьсот сороковом, — кольцо уже было на полпути. Вторая нить взлетела в воздух: я бы сбила ею первого, кто прошёл рядом, — Джо Кинг — в пятьдесят втором, Джоди Джекнайф — в шестидесятом, Эмма Ванити — в семьдесят втором, Люсинда Толкэлот — в семьдесят шестом. И все они были девочками. [1]

— Ты всё придумываешь!

— Это можно прочесть на доске капитанов Слизерина в Зале наград.

— Так долго мыла, что запомнила?

— Я её мыла всего один раз. И да, запомнила. Потому что мне интересен квиддич и я запоминаю всё, что с ним связано. В эту игру могут играть только смелые и ловкие люди, — дрожавшим голосом уверяла я. Хотела добавить ещё и «умные», но побоялась, что самолюбие Малфоя сейчас просто затопит. Приподняла руку, кольцо упало в сумку, и я обличительно ткнула пальцем в Паркинсон. — А ты не такая!

— Такая! Если я не хочу сшибать людей мячом, сидя на метле, это не значит, что я не смелая! Правда, Драко?

— Но в квиддиче не только мячом сшибают, Панси. Вот у ловца совсем другая задача.

— Я… Я уверена, что ты станешь замечательным ловцом, — сдавленно и грустно ответила я, жалея, что не умею розоветь по желанию. Малфой благодарно сжал мою ладонь. А сама, вспомнив таблички в зале наград, прикинула, уж не начать ли мне и в самом деле играть. Капитан, сборная, рукоплескаюший стадион, кубок, всеобщая любовь — всё это за секунду пролетело перед глазами. По лицу сама по себе расползлась торжествующая улыбка. Ведь квиддич — это ещё и легальный способ двинуть кому-нибудь битой! Прямо в трибуны, прямо в Паркинсон, потные ладони, с кем не бывает… Я покачала головой. — Это даже хорошо, что Поттер начал играть раньше тебя.

— Это почему это? — надулся Малфой.

— Это вопиющее нарушение правил.

— Будь добрее, Драко, — улыбнулась я, проигнорировав Паркинсон. — Вот он сейчас поиграет, поймёт, что такое выигрывать, а потом ты всё у него отберешь. Представляешь, как это обидно!

— А ведь и правда. Пусть. Пусть Поттер радуется, пока может, — рассмеялся Малфой, и я улыбнулась ему в ответ. В ногу меня словно что-то укусило, но я решила, что сейчас не до обиды Блейза.

— А Свенсон брала вещи у Уизли, — победно выдала Паркинсон, и я почувствовала себя сдувшимся шариком.

— Ничего я не брала! Ещё чего!

— Уизли так сказал!

— Мало ли, что там сказал Уизли! Кстати, Драко, спасибо за подарок.

— Подарок?

— Утром возле двери моей комнаты стояла корзинка с яйцами. Это же от тебя?

— А-а-а. Да. Да, от меня, — самодовольно улыбнулся Малфой, откинувшись на спинку дивана. Мою ногу будто вилкой ткнули.

— И какие там были яйца? — надулся Блейз, а я вздрогнула и сжала пальцы.

— Яйца как яйца, — нахмурился Малфой, раздражённо дёрнув ногой.

—Спасибо, Драко, ты очень… Заботлив, — опустила я голову, пряча уже искреннюю улыбку и прекрасно понимая, что корзинка от Блейза. Сердце радостно забилось в груди. Ведь это можно считать шагом к примирению! Я качнула головой, решив, что сейчас не лучшее время. Каменная дверь отъехала в сторону, и диван напротив заняли довольные Крэбб и Гойл. Блейз возмущённо бахнул перед Тео учебником. Тот даже не вздрогнул.

— Это что, чары? — наклонился Гойл. — А мы только что сдали. Сами всё сдали. И сложные же вопросы у Флитвика!

— Мы в вас верили, — улыбнулась Паркинсон.

— Да ещё бы, — развалился Крэбб, — это было не так уж и сложно. Немного тренировок и всё. Это, конечно, не всем по силам, — потирал он грудь, скосив глаза на Тео. Тот вжал голову в плечи, а мне вдруг остро захотелось ударить Крэбба томом истории. Или битой. Я даже перестала наматывать нитью ремешок сумки Паркинсон на ножку дивана.

— Зато вы единственные, кто чуть не остался на второй год, — скривил губы Блейз, стиснув пальцами мантию Тео.

В душе я была согласна с Блейзом, но, ничего не сказав, отвернулась. И решила, что займусь примирением сразу, как разберусь с местью. Сглотнула. Увы, Паркинсон никуда не спешила, Блейз продолжал тыкать мои ступни «вилками». Именно туда он смотрел. Стрелка часов быстро летела, приближая время обеда, но я уже успела себя накрутить и боялась, что Паркинсон дёрнет сумку недостаточно сильно.

— Так идём? — вставая, спросил Крэбб.

— Драко, — протянула я и тоже встала, — ты не возьмёшь мою сумку? Она такая тяжёлая.

— Ты даже сумку заколдовать не можешь. Ещё хуже, чем Грейнджер, — скривилась Паркинсон.

Но Малфой, подскочив и сияя, как начищенный галлеон, с готовностью отозвался на мою просьбу. Мне кажется, он бы всё сделал, лишь бы загладить ночную вину. Наши с ним пальцы снова на миг соприкоснулись, взгляды встретились. «Как в дурацком фильме», — решила я. От ожидания казалось, что все двигаются очень медленно. Вот Паркинсон рванула сумку, вот порвалась ткань. Вот в воздух взлетели пергаменты, перья, покатились чернильницы, круглое зеркальце отразило потолок, тени раскрасили каменный пол всеми цветами радуги… И кольцо. Массивное, в виде когтя, с рубином. Оно оглушительно заскакало по полу, отдаваясь звоном ликования в голове. Словно живое, подкатилось к начищенным туфлям своего хозяина.

Все замолчали, на лицах застыло растерянное выражение. Но вот растерянность сменилась удивлением, а затем — презрением. Ради достижения цели слизеринцы не чурались никаких методов. А больше амбиций они ценили хитрость. Но хитрым мог считаться только тот, кто не попадался на грязных делишках. Так, они с восхищением вспоминали вора, который сто лет назад обманул все защитные чары и ограбил музей. Они уважали Люциуса Малфоя, хотя все подозревали его во взяточничестве. Они были хорошего мнения о миссис Забини, которая убивала своих мужей и слыла чёрной вдовой. Ведь у них хватало ума и смелости, чтобы уйти от закона. Слизеринцы даже не имели ничего против воришки, который украл вещи. Пусть даже их собственные. Они только злились, что сами оказались недостаточно бдительными. Поэтому возвращение вещей их напрягло. Слизеринцы не любили игры, правил которых не знали. А ещё больше не любили глупцов, которые попались. Таким людям доверять было нельзя. Кто знает, когда они подведут?

— Так это была ты-ы-ы! — воскликнула я, пока не опередили, и ткнула пальцем в хлопавшую глазами Паркинсон. — Ты его украла!

— Я?! — удивилась Паркинсон. Такой искренности я прежде не видела на её лице. Она попятилась назад, словно не желая иметь к кольцу никакого отношения. Ножки кресла противно шкрябнули по полу. Это Розье молниеносно подскочил, упав на колени перед драгоценной находкой.

— Ты совсем больная! — упирала я. — Да и в прошлый раз тоже вещи ты украла!

— Совсем чокнулась! — замахала руками Паркинсон и собиралась развернуться, но врезалась в хмурого Эйвери.

— Так что оно делало в твоей сумке?

— Мне почём знать? Лучше нужно следить за своими вещами!

— Обвинила меня, но ничего не вышло! И ты решила попытаться снова?! Поехавшая! — громко продолжала я, боясь, что слизеринцы не поймут и всё будет напрасно.

Но они поняли. А тем, кто не понял, уже рассказывали. Словно шелест листьев по гостиной разносился рокот возмущения. Перешёптывания, вопросы, ответы, домыслы — всё слилось в неясный гул. Паркинсон поняла ещё больше. Никогда прежде я не видела такой гримасы ненависти. Она подбежала так близко, что из всего лица я видела только горящие яростью зелёные глаза. Казалось, что с каждого её волоска, с каждой реснички, срывались фиолетовые огненные язычки. Кулачки Паркинсон дрожали, а язычки вздымались, разрастались, закручивались в настоящие вихри. И вся моя тонкая защита, моя хлипкая плёночка от чужих эмоций, затрещала, задрожала и пошла трещинами. Раскрошилась, словно штукатурка. Перед глазами побелело, казалось, я растворилась в чужой магии. Все звуки, все ощущения — всё пропало, перед глазами, словно кадры на перемотке, заскользили чужие воспоминания.

У Панси Паркинсон никогда не было хороших отношений с матерью. Панси всегда всё делала неправильно.

— Ты даже родиться не могла нормально! — кричала мать. — Лезла вперёд ногами!

Панси всегда всё делала не так. Играла не тогда, когда нужно. И не так, как нужно. То придёт грязная с прогулки, то разбросает, а то и вовсе намалюет каракули в отцовских пергаментах.

— Как только такая мысль пришла в твой маленький глупый мозг?! — спрашивала мать. — Нормальный ребёнок до этого не додумается!

Панси всегда всё делала не вовремя. Хотела есть то до обеда, то после. То хотела гулять, то сидеть дома. То не хотела лезть в ванну, то не хотела вылезать из неё.

— Определись ты уже, что хочешь! — просила мать. — Что тебе от меня нужно?!

Панси всегда была хуже всех остальных.

— Посмотри на дочку Булстроудов! — советовала мать. — Почему её платье чистое, а твоё хоть сейчас выкидывай?! Почему дочь МакФейлов уже читает, а ты никак не можешь запомнить буквы?! Почему другие дети хорошо ведут себя за столом, а ты вечно пачкаешься? Ложку до рта донести не можешь?! Ответишь ты мне или нет?!

К шести годам Панси была уверена, что она…

—… абсолютно никчёмное, бесполезное существо!

Что от неё…

— … никакой пользы!

Что она…

— … позор семьи!

Что ей лучше бы…

— … никогда не рождаться, — как-то шепнула мать, зло застёгивая пуговки на детском пальтишке. Ведь Панси ничего не могла сделать сама.

Всё это обрушилось так внезапно, что я и подумать не успела. Хотелось сжаться и уползти куда-то от этой странной крикуньи. Где нет обвинений, где нет страха. Внезапно всё изменилось, будто перелиснули страницу альбома, а мрачные краски сменились светлыми и тёплыми. В них тоже была женщина, но совсем другая. Казалось, вся она была соткана из света, как самая настоящая сказочная фея. Высокая, узкоплечая и узкобёдрая, она стояла на залитой солнцем лужайке. Тонкая шея плотно обтянута воротничком светлого платья, пышные юбки приятно шелестят при каждом шаге. Будто под весом широкополой шляпы, украшенной нежными розами, голова чуть откинута назад. Но больше всего взгляд притягивали её глаза. Большие, обрамлённые пышными ресницами, ярко голубые, они, казалось, впитали в себя все положенные природой краски. Мерещилось, что в них вот-вот поплывут облака и полетят птицы, нужно только немного подождать. Белые кисти рук сияли, словно пыльцой посыпанные. Женщина нежно держала за руку маленького светловолосого мальчика.

— Ты очень красивая, — мягко улыбнувшись, сказала женщина. Ласковый голос успокаивал, от аромата цветов щемило в груди. — Драко, познакомься с Панси Паркинсон.

Нарцисса Малфой считала Панси милой девочкой. Она никогда не скупилась на похвалу и никогда не ругалась. Она говорила Панси, что она очень красивая. Она знала все сказки на свете. Как-то раз заплела Панси волосы. У них даже был секрет: разбитая ваза. В семь Панси захотела, чтобы Нарцисса Малфой стала её матерью. А в восемь решила, что для этого нужно выйти замуж за Драко. Пусть он забияка. Пусть самодовольный и не очень умён. Пусть трус и злословит. Пусть Панси не нравятся ни его волосы, ни его мётлы. Всё это мелочи, которые ради Нарциссы можно и потерпеть.

С тех пор всё шло хорошо. Драко и Панси проводили вместе много времени. Вместе играли, вместе гуляли, вместе учились и вместе отдыхали. Панси бывала у Малфоев чаще, чем у себя дома. Она помогала Нарциссе выбирать шторы и ковры, строила домовиков и определяла десерт на ужин. Она готовилась стать достойной хозяйкой Малфой-мэнора. Панси даже дождалась похвалы от матери. Только было уже не нужно. Наконец, отец заговорил о помолвке. И Малфои вроде даже ответили согласием. Сердце Панси готово было разбиться на миллиарды кусочков, чтобы потом склеиться в нежных руках Нарциссы. Первого сентября будущая свекровь даже обняла на прощание. Всё шло хорошо. Если бы не одно недоразумение. Оно спутало все планы, разрушило жизнь. Оно ворвалось в купе маленькой тощей замарашкой.

Нищая.

Сирота.

Грязнокровка.

— Сука, — тихо выдохнула мне в лицо Паркинсон.

От всего пережитого ноги подогнулись, я смиренно села на диван. Розье и Роули, как два конвоира, вели Паркинсон к Снейпу. Обернувшись, я увидела только её горделиво выпрямленную спину. Драко успокаивающе гладил меня по плечу.

* * *

Лёжа на спине, я рассматривала балдахин кровати и никак не могла отдышаться. Чувство, что вот-вот что-то случится, сдавливало грудь, ведь не могло же мне везти весь день. Я опасливо глянула на дверь, ожидая, что сейчас ворвётся Снейп и снимет десяток другой баллов. Вряд ли он ценил откровенное враньё ему в глаза. Я могла обмануть детей в приюте, Малфоя, даже слизеринцев, но Снейпа? В это не верилось.

Роули позвала меня в кабинет декана примерно через час после Паркинсон. Как раз в тот момент, когда слизеринцы стали обсуждать самые пикантные скандалы семьи, пытаясь выяснить, откуда у неё склонность к воровству.

— Где вы провели вчерашнюю ночь? — допытывался Снейп у Эйвери и его команды, когда я вошла. Коротким кивком профессор указал мне на стул, призывая подождать.

— Мы были в подземельях, сэр, — с высоко поднятой головой лгал Эйвери, засунув руки в карманы, — в комнатах.

— Неужели? — приподнял брови Снейп в притворном удивлении. Я так и замерла, сжимая ручку двери.

Тонкая фиолетовая нить медленно, как-то неуверенно потянулась к голове Эйвери. У меня перехватило дыхание, но нить тут же рассыпалась пылью. Эйвери был окклюментом от рождения, его мысли не мог прочитать никто. И Эйвери этим успешно пользовался. К тому же, он с самого утра бегал по школе не только в поисках пропажи своего друга. Не настолько он самоотверженный. Он допытывался, не попался ли кто из студентов в пьяном состоянии, не жаловались ли старосты, в курсе ли деканы. Никто не попался, поэтому и смотрел Эйвери так чисто и уверенно. Я даже позавидовала. Лицо Снейпа никак не изменилось, будто произошедшее было ему привычно.

— Профессор Флитвик пожаловался мне, что кто-то распевал похабные песенки вчера ночью. Вашими голосами.

— Похабные песенки? — удивился Эйвери. — Мы ничего не слышали. Мы же были в подземельях. А голоса и спутать можно.

Нити потянулись к голове Розье, мои пальцы на дверной ручке побелели. Но Розье, скорее всего, был занят мыслями о кольце, семье, отце и Азкабанне. Губы Снейпа раздражённо дёрнулись, нить потянулась к МакНейру. Тот окклюментом от рождения не был, но имел уникальный навык думать лишь о чём-то одном. В голове Эйвери нити с бусинами вращались всё так же чётко и красиво, у Розье они летали на разной скорости и сталкивались друг с другом. А у МакНейра было много-много маленьких бусин и одна очень большая.

— Почему не пришли на тренировку?

— Проспали, сэр, — спокойно, даже как-то флегматично ответил МакНейр. — Завтра же всё отработаем.

— Я договорюсь с Флинтом, — пообещал Эйвери.

Но расписание квиддича интересовало Снейпа так же, как троллей интересует полёт на мётлах. Нить змеёй ползла к Трэвэрсу. Он стоял ссутулившись, одну руку прятал за спиной, а на пальце другой отвратительно грыз ноготь, кидая быстрые, суетливые взгляды то на друзей, то на Снейпа. Даже не глядя на его нити, было ясно, что он вот-вот расколется. И строгий, почти угрожающий взгляд Эйвери его не пугал. А вот суровый Снейпа, отработанный за многие годы — очень даже.

— Вы можете что-нибудь добавить, мистер Трэвэрс?

Тот крепко зажмурился и, казалось, готов был застонать. Внутри у меня всё замерло. Меньше всего хотелось быть причастной к похабным песенкам. А я ведь и миссис Норрис обездвижила.

— Они были у меня, сэр! — выпалила я, подбежав и встав в одну линию с провинившимися. Трудно сказать, кто удивился больше: Эйвери или Снейп.

— У вас, — медленно повторил Снейп, всем видом дав понять, насколько странно это звучало. — И что же они у вас делали?

— Они, ну, они… — забормотала я, пытаясь уйти от нити Снейпа.

— Мы с ней занимались, — пришёл на помощь Эйвери, положив горячую ладонь мне на лоб в якобы дружеском жесте. Нить Снейпа тут же рассыпалась. Я болезненно ощущала короткие удары сердца. Казалось, ещё чуть-чуть и оно выпрыгнет через рот.

— Занимались, — раздражённо повторил Снейп, придирчиво всматриваясь в наши неловкие улыбки. Выйдя из-за стола, он сделал несколько бесконечно медленных шагов, остановившись за нашими спинами, будто правда была написана на мантиях. — И чем же вы, четверо пятнадцатилетних четверокурсников занимались с первокурсницей? И. Почему. Ночью. Эйвери?!

— Да…Да-да-да, мы просто зазанимались, сэр, — протараторил Эйвери, не любивший, когда ему напоминали о возрасте и всём остальном. — Увлеклись. Ну, знаете, то одни чары, то другие, то что-то по истории магии рассказать. Нам просто очень хотелось… Покрасоваться своими знаниями. Признаю.

— Конечно, — вкрадчиво произнёс Снейп, всё ещё стоя за нами. По моей спине струился холодный пот. — У вас ведь такой ощутимый багаж знаний. Именно поэтому профессора так впечатлены вашими результатами. Я в особенности.

— У первокурсников багаж меньше. Имеющегося было достаточно, — на миг прикрыв глаза, гнул своё Эйвери.

— Разумеется, — снова спокойно согласился Снейп. Эйвери чуть погладил меня по голове, так и не убрав руку. — Это очень похвальное времяпровождение. Очень. Я приятно удивлён вашим решением. Свенсон! — позвал Снейп, в пару резких стремительных шагов оказавшись прямо перед моим лицом. — Чему же вы научились? Продемонстрируйте, мне любопытно узнать.

— Ну, я… Все эти чары можно применить только к живым существам, сэр.

— Ничего страшного, — успокоил Снейп, превратив чернильницу в мышь. Я сглотнула, все заклинания вылетели из головы. Снейп не говорил вслух! Раньше мне не приходило в голову колдовать молча! Мысли улетели совсем в другую сторону, и я не сразу поняла, почему Эйвери чуть сдавил моё плечо. Я неожиданно вспомнила, что на самом деле он научил меня только Аваде Кедавре. По кислому лицу самого Эйвери было заметно, что и он об этом помнил. И теперь очень жалел. — Ну же, мисс Свенсон, не стесняйтесь.

— Ну… Соппоро! — начала я и мышь тут же уснула. — Фините. Брахиабиндо — мышь связали верёвки. — Вомитаре Виридис, — мышку вырвало. Никто не произносил ни слова, что поощряло меня продолжать. — Дантисимус, Диффиндо, Обскуро — у мыши отросли зубы, верёвки исчезли, зато на глазах появилась чёрная повязка. — Иммобюлус — использовала я парализующее, чтобы мышь не сбежала. — Мимбл Вимбл — и язык мыши завязался узлом. — Калворио, — вся шёрстка мыши упала на стол. — Инфлаэртус!

— Достаточно! — взмахнул рукой Снейп, и равнодушно взглянул на раздутую чарами мышь: — Чудный воздушный шарик. Кто был королём гоблинов во времена Основателей Хогвартса? — продолжил он, развернув длинный пергамент.

— Рагнук первый, — с готовностью ответила я, под тяжёлый вздох Эйвери.

— Чем прославилась Венделина Странная?

— Любила гореть на костре.

— В каком году был принят Статут о секретности?

— В тысяча шестьсот восемьдесят девятом.

— В каком веке состоялся первый Совет магов?

— В четырнадцатом.

— А кто его возглавил?

— Бэрдок Малдун.

— Отлично. Просто отлично, мисс Свенсон, что вы знаете ответы на эти вопросы. Жаль только, что сам мистер Эйвери эти ответы не знает! — процедил Снейп, развернув к нам пергамент с жирным «Отвратительно» в самом низу. — Как вы собираетесь сдавать СОВ?

— Ну, так оно в следующем году только, — покачивался с пятки на носок Эйвери. — И я уже начал готовиться! Я вот помог Свенсон с заклинаниями, а она мне с историей.

— Первокурсница. Готовит вас к СОВ. Эйвери. Верно?

— Надо же с чего-то начинать! А других не попросишь — засмеют же, сами знаете.

— Допустим, что я вам верю. Хотя я вам не верю. Если всё было настолько невинно, насколько вы рассказываете, почему сразу не сказали?

— У меня ужасная репутация, — выкручивался Эйвери, — я боялся её улучшить.

— Ах, репутация, — выдохнул Снейп, чуть отклонившись назад. Было чувство, что он как дракон сейчас пальнёт огнём.

— Плохая репутация — всё, что у меня есть, — улыбнулся Эйвери.

Снейп ещё раз обошёл нас со спины. Мне бы очень хотелось, чтобы Эйвери опять положил руку мне на лоб. Но он не решался. Поэтому я упорно прокручивала в голове то, как эти четверо спали в моей комнате, как я разговаривала с Эйвери о дружбе. Снейп встал за столом и раздражённо прихлопнул по нему руками.

— За почти двенадцать часов вы могли бы придумать нечто более вразумительное.

— Что вы, сэр, — внезапно подал голос МакНейр, — разве мы можем хотя бы пытаться обмануть вас всерьёз. Мы же знаем, что это невозможно.

Снейп блеснул глазами, Трэвэрс громко сглотнул. К счастью, он не мог без последствий отлегилиментить нас по полной, а давать Сыворотку правды ученикам без веской причины нельзя. Иначе близнецы Уизли учились бы исключительно у Филча.

— Значит, так, — выдохнул Снейп, снова подойдя к нам вплотную и сложив руки за спиной. — Свенсон. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, сэр, — опешила я.

— Зелья больше не нужны? От кошмаров.

— Нет, сэр.

— Когда я вчера спрашивал, не видели ли вы кого-нибудь, вы мне солгали.

— Ну… Я видела их в своей комнате, а в коридоре — нет. Это…

— Недопонимание, — поддакнул Эйвери.

— Свенсон. Десять баллов за знания. И десять за помощь сокурсникам. Эйвери. Вы, во-первых, улучшите свои оценки, во-вторых, раз уж у вас столь явный педагогический талант, будете заниматься со всеми провинившимися и отстающими по зельям.

— Да, сэр.

— В-третьих, вы перестанете кидать студентов в озеро. И, в-четвёртых, никаких больше гуляний и тем более песен.

— Да, сэр.

— И если вы нарушите слово, я и пальцем не пошевелю, чтобы прикрыть вас от Скримджера, Грюма и прочих. Это ясно? Они сейчас как раз в кабинете директора.

— Да, сэр. Больше не повторится, сэр, — сглотнув и побелев, отвечал Эйвери.

— Розье, я жду, что и ваша успеваемость возрастёт. Ваш отец был бы разочарован, узнай он, что его сын не может использовать даже Протего.

— Исправлюсь, сэр, — блеснул глазами Розье.

— МакНейр. Ещё один прогул, и я исключу вас из команды. Я думаю, вам будет жаль разочаровывать сокурсников, которые строят на вас большие надежды. Флинта в особенности. А никогда не игравших в сборную не берут, как вы, надеюсь, помните.

— Я буду усиленно тренироваться, — подобравшись, пообещал МакНейр.

— Трэвэрс.

— Сэр?

— Я ведь говорил, что ещё один проступок, и старостой в следующем году вам не быть. Я рассчитывал, что у вас хватит решимости повлиять на друзей. Но я вижу, что ошибся. Предложу эту должность Флинту.

— Флинту? — ахнул Трэвэрс и даже забыл про свой ноготь. — Он же и так будет капитаном после Монтегю, куда ему старостат!

— Ничего. Такое бывает, и я уверен, что мистер Флинт справится. А вы ничего не сделали, чтобы это мнение изменить. У вас есть время только до конца года. А теперь убирайтесь отсюда, мне нужно урезонить Филча.

На ватных ногах мы вышли из кабинета. Когда Снейп с шумом захлопнул дверь, из всех будто воздух выпустили. У меня от облегчения даже голова закружилась, Эйвери, бесшумно смеясь, опустился на корточки и зарылся пальцами в волосы, Трэвэрс, тихо застонав, прислонился лбом к стене, Розье нежно поглаживал кольцо.

— Это всё из-за вас, — простонал Трэвэрс, — не видать мне значка из-за вас!

— Вечно у тебя всё плохо, — огрызнулся Эйвери. — Подумаешь, значок. Мы авроров чудом избежали, а ты про значок!

— Мне это было важно!

— Да получишь ты его!

— Не здесь, — сухо заметил МакНейр, хлопнув по плечу Эйвери, а другой рукой перекинув меня через плечо. От неожиданности я даже не пикнула. Если не считать Снейпа, никогда раньше меня на руках не носили. Но тогда я просто вырубилась. Поэтому сейчас, прислушиваясь и принюхиваясь, ощущая на талии большую горячую руку, я была полностью захвачена новыми ощущениями.

В каком-то заброшенном классе в подземельях МакНейр, наконец, поставил меня на пол. И тут же подхватил Эйвери.

— Свенсон! — кружился он, а я чувствовала себя потрёпанной тряпичной куклой. — Да ты молоток! Ты даже не представляешь, от чего ты нас спасла!

— Всё было не так страшно. Или нет?

— Не так страшно? — рассмеялся Эйвери. — Теперь у нас есть пусть и хлипкое, но оправдание! Снейп сможет их убедить. Я на это очень надеюсь. Очень!

— Да простите уже меня, — потупился Розье.

Эйвери, обуреваемый радостью, хлопал по плечу то Розье, то МакНейра. И даже пытался подбодрить раздражавшего его Трэвэрса. Я вздрогнула при слове «аврорат», помня, что когда-то авроры пришли и к моим родителям. И всё кончилось плохо.

— Мне помощь нужна, — напомнила я Эйвери.

— О, разумеется мы умеем быть благодарными! Что угодно?

— Нужно, чтобы кто-то сходил для меня в магазин.

— В магазин? — удивился Эйвери. — Я люблю ходить по магазинам.

— Мне нужны пергаменты.

— Пергаменты? — обескураженно уточнил он.

— М-да, — опустила я голову и дёрнула Эйвери за рукав. Оттащив его в угол, заговорила тише. — У меня кончились пергаменты. Я уже старые использовала. Просто вытягивала с них чернила и писала заново. Но что-то пошло не так и сейчас они почти разваливаются в руках.

— Только пергаменты и всё? — не унимался Эйвери. — Ты же и про одежду что-то говорила, про мыло…

— Одежду ты мне всё равно не подберёшь. Ну, ещё можно перья и чернила.

— И всё? Тебе больше ничего не хочется? Ни лакричных палочек? Ни перечных чёртиков? Шоколадных лягушек? Ни там, не знаю, кулончика, духов? Ну или куклы?

— Я похожа на человека, который играет в куклы? — закатила я глаза. — На остальное нет денег. Принеси мне пергаменты завтра.

— У тебя же есть пятьдесят галлеонов.

— И это всё, что у меня есть. Я должна экономить. И вообще не лезь не в своё дело! Сказала же, что только пергаменты.

— Хорошо, Свенсон, — растерянно протянул Эйвери, а я, злясь на свой длинный язык, и на Эйвери, и вообще на всех, зло хлопнула дверью.

Поэтому я обесиленно лежала на кровати, раскинув руки в стороны. С каждой секундой в голове возникали всё новые и новые вопросы. Чем всё же конкретно страшны авроры? Кто такие Скримджер и Грюм? И что ужасного они могут сделать из-за песни? Я была слишком уставшей и никак не могла понять, что дети Пожирателей смерти, поющие песенки о Пожирателях смерти, воспринимаются Министерством как новые действующие Пожиратели смерти. Сегодня они песни поют, а завтра маглов убивают. А ещё нужно было знать чуть больше об опекунах моих новых приятелей. Но я лежала, и чувство приближающейся катастрофы подкатывало тошнотой к горлу.