Огненные дьяволы (гет)

— В общем, там-то меня по голове и приложило, — голодный как сто чертей Маттиас пытался одновременно поведать свою историю и заглотить порцию разведенного супа, отчего речь его звучала хоть и пылко, но совершенно неразборчиво.

По правде говоря, с интересом слушал его один лишь Джаспер. Уайлен откровенно клевал носом, Аника переругивалась с кем-то из казино, шипя разъяренной кошкой и зажимая голосящую трубку рукой, а Нина, которую как раз перед этим угораздило столкнуться в коридоре с матерью Маттиаса, и вовсе находилась в некоторой прострации и сидела, съёжившись и нервно передергивая плечами.

Каз, откинувшись спиной на стену, задумчиво крутил в пальцах пластиковую вилку, и рассматривал край обширной гематомы, видневшийся из-под ворота толстовки Маттиаса. Вид у неё был давешний, как минимум двухдневный.

Маттиас, по его версии, все это время дисциплинированно сидел в деревне, но почувствовал неладное значительно раньше городских, а потому не стал дожидаться развития событий, вскочил в машину и рванул в город. По пути не обошлось без приключений, после которых Маттиас приобрел нынешний слегка потрепанный вид, однако добрые люди перевязали его и показали объездную дорогу, которую миновал камнепад,

Ну, в принципе, звучало складно, если принять на веру, что камни могут так прицельно заехать в челюсть.

Впрочем, Каз был не в настроении выводить кого-либо на чистую воду. После наполненного событиями дня и трех часов сна он держался только на собственном опыте, а между тем до состояния Уайлена ему оставалось совсем недалеко.

Между тем ему было на что отвлечься ещё: Инеж сидела рядом с ним. За счет присоединившихся людей совсем близко, так что он чувствовал бедром тепло её ноги, и ощущения эти его весьма занимали.

Все происходило естественно как сама природа. Поначалу им, как опоздавшим достались места с краю, где было неудобно, зато достаточно пространства, и никто друг другу не мешал, но когда к трапезе присоединилась бригада с одной из машин скорой, то вынужденно пришлось потесниться. И теперь Каз был одним боком был притиснут к выступу на стене, а с другой стороны ютилась Инеж, честно пытаясь ужаться в пространстве до состояния тени. Получалось у неё с переменным успехом, но Каз её усилия ценил.

Однако при каждом неловком или слишком резком движении ноги под столом все равно соприкасались. Поначалу уставший взвинченный Каз то и дело вздрагивал, но потом как-то свыкся и перестал реагировать.

Ну, как перестал… Он по-прежнему невероятно остро чувствовал тепло её ног рядом. Наверное, это были фантомные ощущения, потому что длиннющие ходули Джаспера, пару раз пнувшие его по лодыжке, не ощущались примерно никак, хотя от его-то ног под столом деваться было действительно некуда.

Маттиас, временно взявший паузу в своих рассказах, бросил внимательный взгляд на Каза, потом перевел его на Инеж, а затем вновь поймал взгляд друга, с насмешливым вопросом приподнял брови и понимающе усмехнулся.

“Как в подростковых фильмах” — просигналил он одними губами и рассмеялся, когда Каз попытался испепелить его одной силой мысли.

Это было ни черта не смешно.

К тому же, насколько Каз себя помнил подростком, ходить вокруг да около обычно приходилось весьма недолго. Не сказать, что его надолго занимали девчонки, с которыми ему доводилось пересекаться, но он, с двенадцати лет крутивший партнерш в самых разнообразных сложных поддержках, излишней нерешительностью никогда не страдал.

От недостатка женского внимания, кстати говоря, тоже. Просто… всегда, в конце концов, находились дела поинтереснее, чем вся эта тягомотина. Тем более, по какому-то особенному закону подлости, пик популярности Каза вечно приходился на те моменты, когда ему было максимально некогда и надо было впахивать по пятнадцать часов в день, вот тогда все как с цепи срывались. Нет, чтобы подстроиться под те моменты, когда у него были моральные и физические силы, чтобы замечать в своей жизни ещё кого-нибудь кроме тренера и брата... В общем, святая Елизавета, объединившись с мирозданием, мстила Казу по полной.

— Инеж, а передай соль, пожалуйста, — неожиданно светски улыбнулся ей Джаспер.

Улыбочка подозрительно напоминала акулью.

— На, — Инеж протянула ему миску с пятиграммовыми стикерами соли, перца и каких-то ещё приправ. По мнению Каза, вещь была золотая: он в свое время намучился с подсчитыванием калорий, граммов и прочей чепухи, когда в подростковом возрасте организм пошел в разнос, выкидывая один сюрприз за другим. С тех пор Каз предпочитал бдительно подсчитывать, сколько и чего потребляет, и очень любил те моменты, когда для этого не требовалось напрягать мозг.

— О, спасибо! — обрадовался Джаспер. — А, зараза, не дотягиваюсь! Ещё чуть-чуть…

Он действительно не мог дотянуться, отчего Инеж пришлось привстать и наклониться над столом. Её бедро чувствительно проехалось по колену Каза. Инеж в тот же миг отстранилась и обеспокоенно покосилась на него.

Каз сделал вид, что ничего не заметил, из-под полуприкрытых век наблюдая за хитрыми переглядками Маттиаса и Джаспера. Спустя пять минут Джасперу понадобилась бутылка воды — Каз в последний момент успел отодвинуть колено. По большей части порядочности ради, хотя на самом деле ему очень хотелось пережить этот волнительный момент вновь. Внутри что-то каждый раз с восторженной настороженностью замирало от этих теплых соприкосновений. Однако Инеж нервничала едва ли не больше него, стараясь не причинить ему беспокойства. Видно, недавний его приступ был слишком свеж в её памяти.

— А салатик можешь передать? — просительно произнес Маттиас.

Каз не дрогнувшей рукой перехватил миску.

— Давай-ка я передам.

Миска была увесистой, но Каз продолжал держать её на вытянутой руке, пока пристыженный Маттиас не приподнялся со стула сам и не забрал злополучный салат. Каз одарил его угрожающим взглядом и с намеком сдвинул брови.

Экспериментаторы чертовы. Нашли время и место!

Они были по уши в неприятностях. Город был по уши в неприятностях. Полиция вообще ввязалась во что-то самоубийственное, а эти олухи затеяли какие-то подростковые глупости. Совершенно не ко времени.

Каз осторожно скосил глаза вбок: Инеж казалась совсем погруженной в себя. Может, беспокоилась за близких? Или её так напугали люди, которых привела Зои? Она то и дело крепко сжимала губы, точно боялась расплакаться, а в глазах застыло переживание какой-то горькой утраты.

Когда поздний обед, точнее ужин, закончился, выяснилось, что команду воронов в целом уже готовы отпустить. Основной пик привоза пострадавших прошел, кого-то ещё подвозили, а врачи в массе своей все ещё были заняты на операциях, но в таком количестве волонтеров больница больше не нуждалась.

Джаспер подогнал машину и первым делом затолкал в неё сонного Уайлена. Тот сильно стрессанул сегодня с непривычки, на его долю раньше не выпадало такого количества переживаний за раз. Уай был как раз из тех людей, кого волнение или нервный срыв вырубали в практически беспробудный постоянный сон. Безобидная особенность в сущности, но в отличие от того же Маттиаса Уайлена на соревнования приходилось будить пинками.

Нина и Аника тоже были не против, чтобы их развезли по домам. Всем сегодня досталось.

— Поедешь с нами? — спросил Джаспер.

Каз покачал головой.

— А как тогда? С автобусами сегодня сложно.

— Давай я подброшу, — вмешался Маттиас.

Вот это звучало очень многообещающе. Каз был совсем не против вытрясти из Маттиаса, какого черта он забыл в его клубе и во что он ввязался со Следопытом на пару? Однако Маттиас, почувствовав запах жареного, весьма предусмотрительно добавил:

— Могу и Инеж захватить, все равно вам примерно в одну сторону.

И нахально подмигнул.

Как же они его достали! Каз скрипнул зубами, однако решил не нагнетать и согласно кивнул. Предложение, несмотря на сомнительную подоплеку, звучало вполне здраво.

— Тогда пойду мотор прогрею, — жизнерадостно отозвался Маттиас. — Ночевать все равно в квартире буду, Бруму сейчас точно не до меня, а завтра что-нибудь придумаем!

— Всё, мы поехали! Адьос! — Джаспер опустил стекло со стороны водителя, дал пять Маттиасу, помахал Казу и завел мотор. — Не шалите тут!

Ребята уехали, а Маттиас неторопливо направился к своему фургончику, припаркованному поодаль. Вид у него был на удивление чистенький и не помятый.

— Так говоришь, под обвал попал? — протянул Каз. — Надо же, даже машину не задело! Везет тебе! Да, Маттиас?

— А? — тот обернулся, и глаза его слегка забегали. — Ну да, везунчик как есть. Слушай, позовешь Инеж? Что-то у неё телефон на звонки не отвечает.

— Ладно, — медленно произнес Каз. — Как скажешь…

Инеж он нашел у стенда. Она стояла перед ним, закрыв глаза, и губы её едва заметно шевелились, точно она стояла перед алтарем шепча молитву. Каз заметил, как на её щеке блеснула мокрая дорожка, но Инеж в тот же миг утерла её ладонью. А затем протянула руку и осторожно коснулась прозрачного пластика, на котором были отпечатаны убористые неразборчивые буквы имени.

“Януш Ритвельд”. Каз отвел взгляд. Зрелище казалось странным, почти отталкивающим. Почему её так привлек портрет отца? Что в нем было такого, притягательного?

Если бы Каз не сказал, то она бы, наверное, даже никогда не провела этой параллели. Они с отцом были почти не похожи, лицом Каз пошел в мать, а такие нюансы, как похожие носы или форма подбородка редко считывались окружающими, учитывая, что отец, сколько Каз его помнил, старательно отращивал и подравнивал щегольскую бородку. Отчасти поэтому, возможно, Каз испытывал столь стойкую неприязнь к какой-либо лишней растительности на собственном лице.

— Тебя кто-нибудь заберет? — спросил он негромко. — Мы с Маттиасом едем вдвоем, можем подбросить до дома.

Инеж словно пробудилась от какого-то забытья, быстро смахнула с щеки последнюю слезинку, тряхнула головой и обернулась к Казу, уже привычно спокойная. Только блестящие глаза намекали, что она недавно плакала.

— Я была бы вам благодарна, — улыбнулась она. — Совсем забыла, что домой надо, и договориться не с кем.

— Ну и отлично, — Каз кивнул и поймал взгляд отца с фотографии. Серо-голубые глаза смотрели с отстраненной доброжелательностью, а лоб был чуть нахмурен. Отец недолюбливал вспышку камеры.

Джорди тоже не любил стоять перед объективом, он предпочитал, чтобы камера находилась в его руках. Так что от обоих почти не осталось фотографий. И, наверное, это было не так уж плохо — по крайней мере, растравливать душу было нечем.

— Все в порядке? — на всякий случай спросил он.

Инеж вздохнула и кивнула.

— Да, все в порядке. Просто прилив воспоминаний. У твоего отца очень запоминающееся лицо, и теперь кажется, словно я его знаю, хотя мне неоткуда.

— Если не бывала здесь лет десять назад, то, наверное, неоткуда, — Каз пожал плечами. — Они с матерью уехали обратно на родину, когда мне было пятнадцать. С тех пор мы вживую не общались.

— Ничего себе, — Инеж поравнялась с ним, и они медленно пошли в направлении фургона. — Скучаешь по ним?

— Не особо, — Каз хмыкнул. — Можно сказать, я от них сам отказался. Я рано стал самостоятельным на самом деле, в четырнадцать лет уже был в состоянии заработать на жизнь. Не без помощи Пьетро, конечно. Так что непререкаемый родительский авторитет прошел как-то мимо меня.

— О, а я работать начала лет с восьми, — оживилась Инеж. — Правда, с родителями, но мне действительно платили. Я потом на эти деньги выучилась в компьютерном колледже.

— Тебе повезло с родителями, — Каз невольно улыбнулся. — При родителях-врачах растешь по сути сиротой: ты их не видишь. Они всегда на работе и всегда заняты благородной миссией, от которой их грех отвлекать. Мы с братом выросли сами, держась друг за друга, пока они спасали чужие жизни и чужих детей.

Он не знал, почему его потянуло на воспоминания. Та часть его жизни сейчас казалась какой-то нереальной, будто выдуманной. Постоянно приходилось напоминать себе, как обстоят дела на самом деле. Разговор возвращал его в настоящее.

Если бы кто-то спросил его, не дав времени на раздумья, то, наверное, Каз на автомате бы выдал, что он сирота. После гибели брата оно так и чувствовалось. Хотя ощущение это пришло к нему много раньше, ещё в детстве: связи с родителями он практически не чувствовал лет с одиннадцати.

А уж после того, что они сделали с Джорди… о какой семье вообще могла идти речь? Пока у родителей все было хорошо, Каз не готов был даже слышать их голоса.

Возможно, годам к сорока-пятидесяти он сможет найти в себе что-то из ностальгических воспоминаний, чтобы встретиться и, вероятно, оплатить дом престарелых.

— Залезайте, — Маттиас открыл перед ними дверь фургона. — Ну, или Инеж может сесть в кабину, втроем все равно туда не поместимся.

— А чего так?.. А, — сообразила Инеж. — Ну да.

— Понимаешь, если двое парней увозят девушку в фургоне, то это как-то подозрительно, — пояснил Каз со смешком. — А если девушка и парень заталкивают в фургон другого парня и лихо уезжают, то в этом хотя бы интрига останется.

— Вот и полезай! — Маттиас нарочито угрожающе подступил к Казу. — А то, видишь, девушка тебя боится!

Каз закатил глаза.

— Учитывая, что к фургонам я питаю особенные чувства… — фыркнула Инеж. — Маттиас, я ведь могу тебе доверять?

— Мне да, а вот ему — я бы не советовал, — Маттиас ткнул пальцем в Каза и покачал головой. — Он очень подозрительный, кого хочешь спроси!

— Вы даже не представляете до какой степени, — иронично заверил их Каз, схватился за поручень и ловко запрыгнул в фургон. — Как определитесь, свистните!

— Ну так что? — Маттиас перевел взгляд на Инеж.

Она неопределенно пожала плечами.

— Попробую в фургоне, — она улыбнулась. — Мне нужен позитивный опыт в этом плане. К тому же, руль ведь в твоих руках, не так ли?..

— Мне льстит твое доверие, — Маттиас серьезно кивнул. — Подсадить?

Инеж насмешливо вскинула бровь, и в тот же миг оказалась внутри фургона. Маттиас усмехнулся и закрыл дверь.

Инеж тут же потеряла браваду и неуютно поежилась. На лице её проскочило сомнение, и на сидящего у откидного стола Каза она оглянулась едва ли не с испугом.

Он лишь дружелюбно кивнул на соседнее сидение.

— Вот ты и в святая святых нашего коллектива. Здесь хранится всё, чему могут приделать ноги, включая горючее. Если почувствуешь керосин, не пугайся, он неискоренимая часть атмосферы, пока Уайлен не научится тщательно закручивать крышки.

Инеж слегка расслабилась и села тоже, подобрав ноги. Неустойчивая поза для машины, но Каз был уверен, что как бы их ни тряхнуло, Инеж даже не пошатнется.

— Ехать где-то полчаса, — сообщил он. — В нынешних условиях может чуть подольше, если где-то затор.

Инеж с благодарностью кивнула. Она с любопытством оглядывалась, и Каз осторожно из-под ресниц разглядывал её чистое задумчивое лицо. Удивительно, как влияло освещение на её черты. Утренний свет делал их нежными, утонченными, а контрастный тусклый подчеркивал упрямую линию подбородка, углублял взгляд темных глаз, делая его гипнотизирующе бездонным, точно глубокий омут. Затянет, и не заметишь, как уже утонул.

И губы, резко очерченные, темные, удивительно аккуратной формы. Этот свет играл с ними, то подсвечивая их яркость, то скрывая вуалью полутьмы. Точно тени и свет преданно служили Инеж, помогая явить свою красоту тому, кто окажется способен увидеть.

Каз видел.

Если бы он мог, он бы поцеловал её прямо сейчас, запустив руку в шелковую гладь волос и сходя с ума от этого магического травяного аромата, что щекотал ноздри, тревожа воображение.

Инеж в его воображении откинула голову назад, обнажая шею и ключицы, и, прильнув к нему, запустила пальцы в его волосы на затылке. Губы её были мучительно сладкими и горячими, а глаза горели воистину колдовским огнем...

— Каз? — голос настоящей Инеж бесцеремонно прервал грезу, в которую Каз неожиданно для себя провалился наяву. — Все в порядке?

— А?.. Что?.. Не, все в порядке, да, — Каз очнулся и тряхнул головой, сбрасывая морок. — Извини, устал уже, зависаю. Иногда могу так по полчаса сидеть, глядя в одну точку, в своих мыслях. Ты одергивай, если замечаешь.

И желательно за волосы… тьфу! Каз вздохнул и поерзал на сидении, пытаясь размять ноги. Его что-то тоже потянуло на глупости.

Инеж не сводила с него глаз. Она сидела, подперев подбородок руками и склонив голову набок. Легкая полуулыбка надежно скрывала от него её настоящие мысли. Если бы она позвала сейчас, Каз пошел бы хоть на край на света.

Правда, всем остальным знать об этом было совершенно необязательно.

— Знаешь, он был прав, — произнесла она полушепотом. — Тот, кто спас меня, он был прав. Здесь всё совсем иначе.

— Веселее или страшнее? — Каз неосознанно подался ближе.

— Искреннее. Здесь я наконец-то почувствовала себя собой, — Инеж смотрела ему в глаза, и Каз не мог отвести взгляд. — Я сама не знала, что хотела найти, когда мы приехали сюда, а теперь понимаю, что… эта страна словно излечивает меня.

— Расскажи мне о нем? О том, кто спас тебя.

Инеж печально улыбнулась.

— Я не знаю, кем он был, но для меня он стал кем-то вроде ангела с небес. Даже имени его не знаю. Мы говорили не более сорока минут, но он смог подарить мне надежду. Сказал, что все случившееся со мной не помешает мне жить, что я вернусь к родителям и я не жертва. Я верила ему, так разумно и спокойно он говорил.

— И он рассказал тебе о нашей стране?

— Да… это казалось почти сказками. Они меня заворожили, эти истории о вулканах и озерах, городах и горных деревнях, все приобрело какие-то маняще волшебные черты. Я тогда жгуче захотела поехать сюда. А он даже обещал показать мне лучшие тропы, где не ступала нога туриста, но безумно красиво. Знаешь, я поверила, мне так отчаянно хотелось кому-то поверить. Он рассказывал, что его здесь ждут друзья и родные, обещал познакомить с ними.

— Было бы здорово, да… — Каз мягко усмехнулся. — Здесь дружелюбные люди. Недоверчивые, но если понравишься им, то они будут тянуться к тебе всем сердцем.

— Наверное, и впрямь понравилась, — Инеж застенчиво пожала плечами. — Перед уходом он доверил мне одну вещь, сказал, что она может помочь ему. Для меня это стало делом чести. Я помогла ему незаметно выбраться, после этого меня поймали, пытались узнать, куда он ушел, угрожали. Я так и не сказала, только плакала. И тогда…

Голос Инеж дрогнул, она медленно стянула с плеча рукав, обнажая кожу, испещренную продолговатыми полосками тонких шрамов и маленькими круглыми точками.

— Они сделали это. Для устрашения.

— Ублюдки.

— Сказали, за искалеченную выкуп не заплатят и если лицо испортят, а здесь можно, — Инеж вернула рукав на место и дернула плечом. — Я все равно сделала то, о чем он попросил. Когда меня оставили, доползла до комнаты и сделала. Я надеялась, что он вернется, вернется за мной, но нет...

— Разве он не понимал, как подставляет ту, кто помог ему? — Каз сжал челюсти.

Понимал, чертов ублюдок. И знал, на что идет. Инеж действительно хранили ангелы, если её не убили тогда. Чтобы верить, что она сможет помочь, надо было быть либо сказочником, либо непрошибаемым циником. Он не мог не спросить себя: смог бы он поступить так же, как тот человек, о котором она говорила? И он знал ответ. Смог бы, если бы на кону стояла жизнь Джорди, Каз сделал бы все, чтобы вернуться к нему.

— Я сказала, что могу помочь ему. Я была готова к последствиям, — Инеж распрямила плечи, и ее непреклонный взгляд прожег его насквозь. — Он передал властям наши координаты, и это место накрыли через день.

— А этот человек… он…

— Его убили, Хозяйка того борделя, её звали Хелен, кричала, что он мертв. Она таскала меня за волосы и повторяла “Сдох!.. Сдох! Сдох!”, она была в истерике, вне себя. До сих пор не могу забыть, как она прокусила себе губу, и когда она кричала, мне в лицо летела кровавая слюна. Почему-то это запомнилось так ярко… Её посадили пожизненно, я давала свидетельские показания в суде. Иногда вспоминаю, прокручиваю в голове те сцены и надеюсь, вдруг она лгала? Я молюсь об этом, и… вдруг чудо все-таки произошло?

— Чудес не бывает, — Каз отвел взгляд. — Я оставил надежду на это в тот момент, когда тело брата окоченело рядом со мной и я вдруг понял, что не могу узнать его лицо. А через несколько часов нас нашли. Всего несколько часов, он не дождался.

— Ты любил его.

— У меня никого кроме него не было, — Каз криво улыбнулся. — Я обожал его, боготворил. По сути, это он воспитал меня, даже был моим опекуном до самого совершеннолетия, когда родители покинули страну.

В груди закололо острой привычной болью, и Каз на мгновение закрыл глаза. Ладони, лежащей на столе, мягко и щекотно коснулось дуновение тепла. Всего лишь нагретый воздух, тут же сменившийся прохладой сквозняка.

— Прости, — Инеж отодвинула руку. — Я иногда забываюсь…

— Ничего, — Каз поднял ладонь. — Знаешь, что можно почувствовать какой-то предмет, не прикасаясь к нему? Пальцы скользят в нескольких сантиметрах, мышцы напрягаются, и ты чувствуешь, понимаешь, что вот оно — рядом с тобой! Можно закрыть глаза, ничего не изменится.

И такое неприкосновение изводит, выматывает, заставляет замирать на пике непрожитых эмоций, так полно и остро, как никогда не смогло бы передать касание. Та грань, которую люди перешагивают, не ощущая, не наслаждаясь ей в первозданной невозможной остроте.

Инеж, словно загипнотизированная его пристальным взглядом, тоже подняла хрупкую узкую ладонь с тонкими пальцами и медленно поднесла к его. Совсем близко…

— Закрой глаза, — мягко подсказал Каз, и когда она подчинилась, медленно провел кончиками пальцев в нескольких сантиметрах от её запястья все выше и выше, поднимаясь вдоль раскрытой ладони. — Чувствуешь?

— Это почти больно, — прошептала Инеж.

Её пальцы дрогнули в попытке дотянуться до его, и Каз медленно проскользил по её тыльной стороне ладони, почти чувствуя кожей чужое тепло, но все ещё сохраняя между ними прослойку воздуха, с каждой секундой все более и более тонкую…

Больно. Да, человек склонен ощущать боль, не получая того, чего желает даже на подсознательном уровне. Когда глаза открыты, это ещё больнее, до замирания в груди, когда хочется выгнуться дугой от невозможности получить желаемое — мозг не понимает, почему до сих пор не получил привычных ощущений, когда видно, что они так близко.

Буквально в двух миллиметрах.

Инеж выдохнула и распахнула глаза. Расширенные зрачки заполняли радужку манящей загадочной полутьмой. Её кисть отогнулась назад, беззащитно раскрывая ладонь, и Каз навис над ней, придвигаясь все ближе напряженными пальцами. В жесте этом было всё: покорность и жажда возобладания, жаркая близость и до болезненных судорог невозможная сдержанность.

Тело простреливало мучительными уколами неутолимой жажды, каждую мышцу сводило сладкой судорогой, от которой замирало сердце. Баланс на самой грани невыполнимого желания, от которого ты удерживаешься лишь силой оголенной наэлектризованной воли.

Такая незатейливая игра с собственным мозгом, простенький фокус, позволяющий прожить нечто большее, чем то, чем оно является на самом деле. Несостоявшимся прикосновением.

И Инеж принимала правила игры. Машину слегка потряхивало на ходу, но между ладонями их по-прежнему оставалось пространство. Мучительно ощущаемое каждой клеточкой тела.

Дыхание её становилось частым и прерывистым, а глаза были наполнены той же жаркой, нестерпимой мукой, что и у него. Инеж улыбалась, и слегка шевелила кистью в такт колебаний фургона, точно извивающаяся в пламени своих юбок гибкая танцовщица, то грациозно откидываясь назад, то соблазнительно прильнув к своему партнеру. Каз подхватывал ритм этого странного молчаливого танца.

И вот уже руки кружили друг вокруг друга, то искушая отголоском тепла чужих пальцев на запястье, то лаская друг друга в не ощутимом соединении ладоней. Все ближе и ближе, все опаснее и опаснее. Словно игра с огнем.

Инеж раскинула пальцы как можно шире, и Каз медленно проник между них своими. Их руки были несоразмерны, конечно же, и подрагивающие пальцы обоих впервые соприкоснулись краткими колющими разрядами, от которых тело пробирала мелкая саднящая дрожь. Инеж вздрогнула, Каз с трудом сдержал шумный вздох.

Внутри все болело от мучительно сдерживаемого желания сомкнуть пальцы, стиснуть чужую ладонь в своей, ощутить этот катарсис от пережитого и дать мозгу наконец то, что он так отчаянно желал сейчас и так отчаянно ненавидел в обычное время.

Иногда в искусстве самообмана Казу не было равных.

— Сейчас…

Это стало подобно электрическому разряду: ощущение чужой ладони, плотно обхватывающей его в судорожном принятии того чувства, что поразило обоих, когда сладостное мучительное томление вмиг сменяется неосознаваемым счастьем обладания.

И все это лишь от мимолетного прикосновения.

Дыхание сбилось у обоих, Каз облизнул пересохшие губы. Их руки все ещё оставались сцепленными, а сердце в груди колотилось как сумасшедшее.

Инеж мягко провела большим пальцем по его запястью, коснулась выступающих вен, на мгновение прижала учащенный пульс, а затем скользнула рукой ниже. Ощущение её пальцев, медленно спускающихся по его предплечью, было восхитительно-пугающим. Это делало его беспомощным, словно он больше не принадлежал себе и стремительно терял связь с реальностью, с каждой секундой все сильнее и сильнее.

Он поймал её ладонь, решительно и мягко, стараясь не касаться ее руки ничем помимо дрожащих пальцев. Только не больше, не сильнее. Он не выдержит, он сломается. И что произойдет тогда, неведомо даже ему самому.

Он бы не хотел увидеть брезгливую жалость ещё и в её глазах.

Сейчас Инеж смотрела на него из-под густых ресниц завороженно и потрясенно. Она тоже почувствовала этот миг, прожила его всем существом и держалась за его руку точно за спасательный канат. Будто тоже боялась потеряться в вихре взметнувшихся эмоций.

Машина остановилась, слабый толчок инерции дернул что-то внутри, и Каз наконец очнулся. В голове все ещё шумело, но мысли немного прояснились.

Святые, что он творит?..

Почему Инеж, почему именно она? Почему она так легко принимала его нынешнего? Почему он чувствовал такое безоговорочное доверие к ней, словно уже прожил жизнь, каждый день чувствуя её незримую поддержку.

Маттиас постучал в стенку.

— Приехали! Инеж, твоя остановка!

Каз молчаливо возблагодарил судьбу за то, что они в свое время разграничили импровизированной дверью водительский отсек и рабочее пространство. Он не хотел бы, чтобы Маттиас видел эти мгновения. Слишком невинные и слишком личные в одно и то же время.

Теплые пальцы мягко погладили его ладонь.

— Мне пора, — Инеж улыбнулась так светло и ласково, что он замер на мгновение, не зная чем ответить. И только коротко кивнул, разжав пальцы.

— Доброй ночи.

— И тебе, — Инеж грациозно поднялась на ноги.

Каз тоже встал и обогнал её, открыв тяжелую дверь. Свежий воздух обдал холодом пылающее лицо.

— А у вас здесь целая гардеробная, — Инеж махнула рукой на стенку, сплошь увешанную черными толстовками. Где-то с краю сиротливо ютилась коллекция кожаных брюк Джаспера и даже парочка, принадлежащих самому Казу. Как часть костюма для выступления, разумеется.

Где-то там же до сих пор валялся ночной кошмар Каза — кожаные шорты, которые Джаспер когда-то художественно дополнил синим ирокезом и кольцом в носу. Незабвенное зрелище, которое тем не менее очень хотелось забыть. Как и тот факт, что Каз тоже когда-то на спор примерял этот ужас, а где-то на старом телефоне Джаспера бережно хранился компромат на всех друзей. Хорошо хоть без ирокеза.

— Да, чего там только нет, — хмыкнул Каз. — Это все бывшая одежда для выступлений. То, что не требует специального хранения.

— Ты же в курсе, что я вернула ту толстовку? — уточнила Инеж. — Хотела тебе лично, но Джаспер сказал, что передаст.

Вот уж что-то, а тему Джаспера и толстовок Каз предпочел бы держать под вечным и нерушимым табу.

— Он все вернул, — успокоил её Каз и первым спрыгнул на землю. — Прошу.

Ему хотелось попробовать это, если они уже зашли так далеко, то он хотел зайти ещё дальше. Каз вытянул руку, безмолвно предлагая Инеж опереться о его ладонь. Она сдвинула брови.

— Ты уверен?

— Нет, — Каз усмехнулся. — Но удержу тебя в любом случае, не бойся.

За все время, пока они были знакомы, Инеж не принимала ни чьей руки, не позволяя никому ни подсаживать себя, ни помогать спуститься. Она прекрасно справлялась и сама. Однако на этот раз она лишь лукаво склонила голову набок и без раздумий вложила пальцы в его ладонь.

Этот болезненный рывок в груди на грани между тошнотой и наслаждением, отголосок недавнего сражения с собственным мозгом. Каз был не уверен, что сможет привыкнуть к такому.

— Ай! — Инеж дернула головой. она уже спрыгнула и теперь стояла, запрокинув голову, почти как в его недавнем видении. Только лицо её было искажено болезненной гримасой. — Волосы за что-то зацепились!..

— Дай посмотрю, — Каз приблизился и пригляделся. — За шнурок зацепились. Сейчас.

Он осторожно высвободил тонкую прядку. На одной из толстовок был очень противный шнурок, ещё и с подвеской. Нина тоже постоянно цеплялась за неё волосами.

— Спасибо, — Инеж смотрела на него снизу-вверх. — Скоро увидимся?

Это звучало почти вопросом, и Каз кивнул.

— Непременно. Ладно, давай. Доброй ночи! Привет родителям!

— Передам! — Инеж с улыбкой кивнула. — Доброй ночи! Маттиас, спасибо!

— Не за что, прекрасная сеньорита! — откликнулся Маттиас.

Инеж побежала к входной двери, где её уже ждал отец. Он приветственно кивнул Казу и Маттиасу.

Каз проводил Инеж взглядом, захлопнул за собой дверь фургона и направился к кабине. Когда он забрался на пассажирское сидение, Маттиас повернулся к нему с широкой ухмылкой.

— Ну что, можно тебя поздравить? С излечением, стало быть! Быстрые вы, ребята, меня всего два дня не было!..

— Следую твоему совету, — пробормотал Каз. — Ладонями соприкоснуться уже получается, но это я и с тобой пробовал.

— Да я смотрю, ты тут много чего ещё пробуешь, — Маттиас многозначительно поиграл бровями. — Вообще ты рисковый парень, на вас же её отец смотрел.

— С каких пор подать девушке руку стало уголовно наказуемо? — Каз нахмурился. — Ты чего?

— Ну, не отпирайся, — Маттиас подмигнул. — Как впечатления? Давай рассказывай!

— Про что?..

Видимо, тон Каза навел все же Маттиаса на какие-то размышления, потому как он прекратил шутовскую пантомиму и все с той же с ухмылкой пояснил.

— Ты же её поцеловал, разве нет? Со стороны именно так и смотрелось. Я в боковое зеркало видел.

Каз пообещал себе, что на следующей репетиции будет гонять обоих друзей так долго, пока они не уползут, жалобно подвывая и клянясь навсегда оставлять свои инсинуации при себе.

— Судя по твоему обиженному лицу, это так и осталось в твоих потаенных мечтах, — фыркнул Маттиас. — Бедолага!.. Кстати, сеньор Гафа на тебя очень внимательно смотрел…

— Иди ты к черту! — мрачно отозвался Каз.

Маттиас посмотрел на него с каким-то странным выражением на лице и только криво усмехнулся.

— Придумай что-нибудь другое, дружище! Там я уже был...