С самого начала (джен)

Альбус аппарировал в ближайший к выходу из школы класс, сбежал по ступеням вестибюля, огибая учеников, распахнул дверь и сразу увидел его. Мягкие льняные волосы, когда-то свивавшиеся кольцами, теперь были коротко острижены и казались жесткими и колючими, в каждой детали — война, хотя на нем не было военной формы, но что-то строгое, маггловское, черное. Геллерт сидел на спинке скамьи, по своему обыкновению качая ногой. Альбус замер на ступенях, на мгновение все остальное исчезло. Каждый, увидев его, узнал бы Белокурую Бестию одного немецкого философа и убедился в возможности предельной концентрации в одном человеке воли, могущества и знания. Образ маггла, однако, рассыпался от одного движения — длинная гибкая палочка с резными шишечками рассекла воздух, Геллерт сосредоточенно искал кого-то или что-то. Никто вокруг, за исключением Альбуса, не обращал на него ни малейшего внимания. Геллерт почувствовал взгляд, поднял голову. Поняв, что они видят друг друга, хотя никто не видит их, оба расхохотались.

Геллерт спрыгнул на землю, и капля ртути показалась бы по сравнению с ним медлительной и неповоротливой. В два шага он оказался рядом:

— У тебя целых два Дара? — Геллерт всегда подходил чуточку слишком близко, а спрашивал то, что больше всего хотел знать, без всяких предисловий.

— Как ты определил? — а Альбус чуточку отвык от прямоты.

— Про Камень я знаю, Мантия на тебе, хотя я тебя вижу.

— Ты хочешь сказать, она не работает?

Альбус быстро восстанавливал навыки, двух фраз хватило, чтобы вспомнить, как разговаривать с Геллертом — не теряя ни секунды времени.

— Нет, этого я не говорил. Просто старая магия слишком наивна по сравнению с нашими артефактами, — Геллерт приподнял очки Альбуса и снова опустил их ему на нос, потом каким-то странным движением коснулся своего левого глаза, и извлек оттуда прозрачную полусферу, повторяющую форму глазного яблока, — ты сквозь очки меня видишь, в отличие от других. Это примерно то же самое, только в бою не слетит.

Альбус сам приподнял очки и снова опустил на нос.

— Ты угадал, с ними вижу, без них — нет.

Им предстояло драться, каждый знал это. Им предстояло придумать, как обойти клятву, данную в юности — не нападать друг на друга под страхом потери самого дорогого — либо попасть под ее действие. Но это не проблема Альбуса, Геллерт пришел, ему и нападать. Пока же Альбус прикидывал, видит ли его Геллерт только одним глазом, или его артефакт совершеннее своей формы, и рассчитывать на это не стоит. Его очки, конечно же, в бою не слетали.

Но схватка будет позже, а пока дружный смех скрыл расчеты.

— Так откуда Мантия? — Геллерт ладонью сжал невесомую ткань.

— Это длинная история…

— Да уж понятно. Давай, рассказывай.

Они накинули друг на друга еще парочку заклинаний, чтобы их никто не слышал и не наткнулся случайно, и стали прогуливаться по школьному двору, обсуждая Дары смерти и где их обычно можно найти. Альбус начал издалека, рассказал о своей гипотезе — о том, что каждый из Даров передается своим особенным способом. Кроме палочки, с которой все ясно, какой-то из Даров переходит по наследству, а третий — добровольно.

— Мой английский дрюг так лубить свой сложный теорий, что не видэть большой буква, написанный прямо в книжка, — усмехнулся Геллерт, — Мантия — по наследству, Камень — по любви.

Альбус покачал головой и начал описывать, как искал в архивах, как Том помог, насколько неожиданно это было, что они пришли к тому, что искали, одновременно. Том не унаследовал Камень, любви там особо неоткуда было взяться, хотя…

Геллерт перебил.

— Можешь сразу опустить все, что мог бы рассказать мне твой юный друг на самой длинной и честной из исповедей.

— О, — только и смог ответить Альбус, — а как ты его нашел?

— Морфин Гонт — еще один твой друг, раз ты его освободил, — ответил Геллерт, — очень стремился ко мне, даже не подозревая, как сильно он мне нужен. Так бывает, хотя вероятность таких встреч — одна на миллион. Мне потребовалось вывернуть Морфина наизнанку, чтобы поверить, что он — не ловушка и не твой план.

Геллерт закончил на вопросительной ноте.

— Нет, я бы не стал думать, что ты купишься на столь прозрачную уловку. Случайность.

— Том Риддл считает, что ты искал Дары, чтобы победить меня, — снова утверждение Геллерта содержало вопрос.

— Это просто наше маленькое хобби, от которого я так и не смог отказаться.

— Но ты продолжаешь думать, что они помогли бы тебе, случись между нами поединок? — спросил Геллерт немного изумленно.

— И есть только один способ проверить это.

Последняя фраза была сказана почти что хором, так бывало у них и раньше.

— Как ты думаешь, Гел, если мы нападем одновременно по какому-нибудь сигналу, клятва накажет нас обоих или никого?

— Ты боишься?

— Я уже испытал ее действие на себе, напав на тебя тогда.

— Тогда, значит, не боялся?

Пришло время поговорить и расставить все точки над i. Мысленно Альбус произносил эти слова много тысяч раз, а теперь перед ним слушатель, которому предназначалось все это.

— Тогда… Аби напал на тебя по глупости, но он был еще ребенком, хоть и вымахал выше нас обоих, а ты ответил всерьез. Я знал, что ему не продержаться против тебя и пяти минут. Он свой, он слабее — защитить его было инстинктом, гораздо более сильным, чем логика, осознанный страх, запрет клятвы. Я ввязался в вашу схватку. С точки зрения нашей клятвы, видимо — напал на тебя первым, и был наказан — потерял самое дорогое.

— Если бы магия работала честно, ты потерял бы разум, — иронично ответил Геллерт, — сестра была для тебя обузой.

В тот день они потеряли друг друга. Сначала это было неочевидно, Альбус ждал письма со дня на день. Ждал, чтобы рассказать в ответ, как ужасно поступил Геллерт, а потом, может быть, простить. Но сам так никогда и не написал. Геллерт даже не предположил, что Альбус имеет ввиду его, говоря о самом дорогом. Что ж… видимо, он прав.

— Если бы я потерял разум, — ответил Альбус серьезно, — мне бы нечем было сожалеть о потере, а Ариана… сделала меня взрослым. За то, что посмотрел на нее, как на обузу, вина грызет меня до сих пор.

— Напрасно, — только и ответил Геллерт.

За разговором они дошли до берега озера, остановились у самой кромки, не в силах взглянуть друг другу в глаза. Слишком много нитей он оборвал, слишком очевидно стало, что разделила их не случайность. Еще минута. Они подошли не только к краю озера — дальше им предстояло посмотреть друг на друга и принять решение.

Повернулись одновременно.

— Подсмотрел у мальчишки ваши хитроумные дуэли, дуэль с чашками идеальна — мы вообще не будем нападать друг на друга.

— В школе есть отличное место для тренировок, идем, там сейчас никого.

Они пошли обратно в горку, к школе, прошли по коридорам, так никем и незамеченные, спустились в дуэльный зал, который был, конечно, не просто залом, а запутанным лабиринтом вокруг помоста для открытых поединков .

Геллерт с любопытством осмотрел место, запрыгнул на помост и протянул руку Альбусу. Они вместе поработали над обстановкой: круглый стол, посуда для чаепития.

— Палочка против камушка и тряпки, противники бьются до третьей чашки, — объявил голосом Геллерта невидимый распорядитель, и дуэлянты, поклонившись друг другу, стали в позицию…

Геллерт не обладал врожденной ментальной магией, как Том или Альбус, все свои таланты он вырастил в себе сам. В шестнадцать лет это впечатляло, а теперь за его спиной были годы и годы тренировок и бесконечная вереница людей, чьей волей он овладел. Подчинил себе и Альбуса, подарив ему в награду первую чашку, а вторую взяв себе.

Но и Альбус не терял времени, в его активе было многое, в том числе целое лето, в которое Том ни на минуту не оставлял попыток взять его под контроль и позволил изучить каждый всполох удовольствия от подчинения. Альбус оставил Геллерту столько контроля, сколько смог — таким блаженством было это ощущение. Геллерт пришел, чтобы проиграть — эта мысль старательно вытесняла из его головы все остальные, как кукушонок выталкивает из гнезда своих сводных братьев и сестер.

Четыре чашки они разделили пополам — Геллерт любил драму. Альбус тоже ее любил, поэтому сохранил блаженную расслабленную улыбку в последней, решающей схватке.

Через пятнадцать минут после объявления дуэли палочка и спасенный мир лежали перед Альбусом Дамблдором, победителем. Альбус взял Палочку и был сражен ощущением — вот ей он стал хозяином. Ни Камень, ни Мантия не были его, а значит, не могли помочь?

Геллерт присел на ту самую скамейку, где Том с Альбусом когда-то отдыхали после дуэлей с ловушками.

— Я пришел за последним средством, чтобы повернуть историю в свою пользу, а проиграл даже то, что было, — Геллерт взглянул на Палочку в руках Альбуса. — На самом деле, я проиграл тебе много лет назад, а узнал это только сейчас, из воспоминаний Риддла о той самой дуэли с чашками. Сначала я должен был завоевать Англию и тебя. Я дурак.

— Вот как?

— Я проиграл, угодив в твою ловушку с русскими. Ты все правильно рассчитал, они оказались сильнее, мои магглы уже почти проиграли им. Если бы вместо этого я отправился в Англию, она бы пала к моим ногам так же быстро, как любая страна в Европе, потому что каждый английский маг в отдельности хочет управлять магглами, считает это справедливым, а чтобы смести ваше трусливое правительство, хватило бы и недели.

— Ты слишком предвзято судишь об англичанах по маленькой их горстке. Кстати, если бы ты напал на Англию, тебе пришлось бы иметь дело и со Штатами тоже.

Геллерт фыркнул.

— Та же история — самоуверенное твердолобое правительство и поддержка простых магов. Это было бы трудно, не спорю, но больше шансов, чем на той дороге, которой пошел я. Если бы у меня была еще одна жизнь, я вообще не стал бы затевать большую войну, а начал с переворотов. Сначала контроль над министерствами, потом — над магглами. Кстати, — Геллерт вернул Альбусу словечко, — как минимум одно министерство магии завтра к вечеру будет твоим, Альбус.

— Нет.

— Но почему?

— Так все изменить, как я хочу, простому министру не под силу, мне никто не даст. Мир навоевался, ближайшие пятьдесят лет, а я, конечно, не проживу дольше, изменить отношения с магглами будет невозможно. Пусть просто будет мир.

— Слова обывателя. Ну, может, Том захочет. Чем-то, знаешь, он напомнил мне меня.

Альбус только кивнул — все верно. И еще один важный, хотя и более приземленный, чем судьба мира, вопрос.

— Если ты знал все, что знал Том, то должен был подумать, что я приду к тебе смертельно проклятым.

— Я недооценил его, он не должен был удрать. Этим он лишил меня шанса просто украсть Камень из тайника, о котором ты даже не знал, или обменять на него мальчишку, если первое не выйдет. Даже после его побега еще оставались шансы: ты бы не умер без его позволения, а Старшая палочка сильнее любого колдовства, я снял бы проклятие, спас тебе жизнь, и, возможно, все пошло бы по-другому. Как получилось, что ты не проклят? И Мантия — о ней он ничего не знал.

— Ты немного сбил с него спесь и убедил, что иногда не стоит отказываться от помощи. Когда Том пришел, вернее приполз и рассказал, что случилось, я позвал одного знакомого специалиста по проклятиям, и вдвоем с Томом им удалось освободить Камень. Он же одолжил мне Мантию.

— Одолжил Мантию, как просто… Я забыл, как легко ты заводишь друзей, и что это могут быть за друзья.

Это ставило некую точку в противостоянии: у Геллерта были только последователи, у Альбуса были только друзья. Такие друзья, которые никогда не стали бы ничьими последователями. Они были бы непобедимы вместе, но не порознь, именно желание Геллерта принимать окончательные решения разделило их когда-то. Но теперь делить нечего.

— Давай убежим? — Альбус знал, что ответ будет отрицательным, хотя воображение уже построило хижину на необитаемом острове, заросшем пальмами и окруженном океаном.

— Ты же понимаешь — я могу быть побежденным, но не беглецом. А ты приготовься, бремя славы ломает людей и с более здоровой психикой, — и он толкнул Альбуса локтем в бок, а Альбус — его…

А потом наступило утро.

Геллерт хотел, чтобы его поражение стало грандиозным зрелищем. Посреди обсуждения самых эффектных для публики заклинаний Альбус стал искать слова, чтобы снова предложить побег, но был резко одернут:

— Так забавно — тебя все считали послушным и дисциплинированным, а меня неконтролируемым и неуправляемым, а на самом деле это тобой всю жизнь управляли «я хочу» и «мне интересно», а мной — «я должен» и «так правильно». Собирайся.

* * *

Верил ли Альбус по-настоящему, что это когда-нибудь произойдет наяву? В глубине души — нет. Мог ли он победить Геллерта — да никогда. Только абстрактная цель — мир — толкала его вперед, и дуэль оставалась где-то в туманной дали будущего. А потом случилось так, что места для размышлений не осталось — потребовалось пойти и победить. Альбус шел побеждать, но как только увидел Геллерта, сознание ему снесло, как выразился Том, только вряд ли они имели ввиду одно и то же.

Альбус не думал, что они заговорят, будто прошел всего миг с последней встречи… и что в глазах Геллерта по-прежнему будет гореть самый яркий в мире огонь. Понимание с полуслова, с полувзгляда. Между собой и другими Альбус всегда чувствовал стену, между ним и Геллертом стены не было тогда и не появилось сейчас.

Когда-то Альбус был готов бросить к его ногам весь мир. Сейчас в нем не осталось практически ничего от того восемнадцатилетнего мальчишки, который встретил Геллерта, и в Геллерте мало что осталось, они бы скорее всего и не узнали друг друга, если бы не смотрели друг на друга сквозь все время и расстояние, что разделяли их.

Победил ли он сам или только благодаря Дарам Смерти? Не узнать. Хотя…в ушах звенели последние сказанные ими наедине слова:

«Хотя бы теперь ты будешь мне писать?»

«Конечно буду».