О мифах и магии (гет)

— Северус!

Ноги подкосились, и Гермиона повалилась на колени. Попыталась отыскать его лицо, потом — запястье, чтобы проверить пульс. Ей мешало его пальто; казалось, он спелёнат, укутан в чёрную шерстяную ткань. Сырую. Холодную на ощупь.

Света больше не было — телефон отключился. Только слабое призрачное сияние, исходившее от тяжёлых облаков, едва-едва рассеивало мрак.

Во рту сделалось сухо, в горло будто ножи изнутри втыкали, выступила испарина. Сколько не ищи пульс, это ничем не поможет — вот что страшно.

Молясь и богохульствуя шёпотом, Гермиона наконец добралась до стылой, липкой кожи. То оказался палец. Она прощупала ладонь, предплечье. Ни переломов, ни реакции.

— Северус! — прошипела она, в который раз повторяя его имя, и со злым отчаянием сдавила его костлявую руку.

Его сердце всё ещё билось.

Свыкнувшись с темнотой, Гермиона разглядела, где голова Снейпа, смогла найти его плечи и, обхватив их, перевернула его на спину. Лицо его было бледным, с голубоватым отливом, рот немного приоткрыт. Гермиона склонилась к нему на грудь, боясь придавить своим весом, и приблизила к его губам ухо, но ей помешал внезапный порыв ветра, вздыбивший её пальто и разметавший их волосы.

Она в сердцах выругалась, готовая разреветься, и сложила лодочкой ладони между губами Снейпа и своим ухом.

Снова затаила дыхание.

Выдохнула. Отпрянула. Села на корточки.

Жив. Дышит. Пульс медленный, ровный. Значит, просто без сознания. Кажется, не ранен, насколько можно судить: ни неестественно выгнутых конечностей, ни видимых ссадин или кровоподтёков, ни шишек на голове.

— Что с тобой? — прошептала Гермиона.

Под её прикосновением Снейп вдруг вздрогнул. И тогда она поняла, что произошло.

Нет, неправда, будто поняла. Она просто знала. Ей и самой довелось это прочувствовать: собственное отражение, глянувшее на неё из зеркала огромными, запавшими, затравленными глазами; мороз по коже; неясные образы, голоса, никогда прежде не слыханные и смутные, но такие настоящие, вламывающиеся в сознание; тянущая жилы, ищущая выход, парализующая боль...

Откуда-то Гермиона знала, чувствовала это через холод безвольной кисти Снейпа. И ещё на подходе видела окутавший развалины ледяной туман, который потом развеялся, оставив за собой распростёртое на камнях тело.

Какими бы глупыми самой себе ни казались её действия, но больше ничего на ум не пришло, и она полезла в карман за одной из шоколадных лягушек, вышелушила из обёртки и вставила, придерживая, чтобы Снейп не подавился, конфету ему между губ.

Оставалось ждать, когда лягушка растает, хотя Гермиона не имела ни малейшего понятия, как шоколад может помочь.

И она ждала. Будто мать, терпеливо нянчащая своё дитя. По её ощущениям, прошло несколько часов; у неё занемели пальцы, которые она прижимала к губам Снейпа, и потому она не определила бы, потеплело ли его лицо под действием шоколада, или что угодно показалось бы тёплым по сравнению с её окоченевшей кожей.

Ветер снова притих. Разошлись облака, позволяя полумесяцу бросить тусклый луч на лицо Снейпа. Вытащив у того изо рта конфету, Гермиона увидела, что половины нет.

Ноги уже совсем не держали, и лишь чудом, уклонившись в последний миг, удалось не рухнуть на Снейпа. Гермиона примостилась возле него, ловя остатки тепла, и просунула вторую половину лягушки ему в рот.

— Ну же, — тихо взмолилась Гермиона, — давай, просто доешь её. Тебе станет легче.

Снейп что-то просипел. Она прильнула к нему, оставляя на его коже от подбородка до горла липкий след, пока придерживала голову.

— Северус! — позвала она слишком громко, пытаясь перекричать взбесившийся ветер, который принялся завывать в древесных кронах и между валунов.

Голова Снейпа повернулась набок, облачко пара слетело с губ и истаяло в лунном свете, потом голова перекатилась обратно. Он открыл глаза, и луна исчезла, черня их ещё сильнее.

— Эр-мио… — невнятно начал он, но из-за вклинившегося между Гермионой и ним шквала не смог договорить.

Она отстранилась, привалилась к каменной глыбе и помогла Снейпу сделать то же. Он двигался дёргано, через силу.

— Что случилось?

— Я… — опять не смог закончить он, скорчившись на земле и дрожа. — Ещё есть?

Гермиона достала и развернула вторую шоколадную лягушку, переломила пополам и протянула одну половину Снейпу, а другую — спрятала про запас в карман.

— Вот, — сказала она. — Ты когда ел вообще?

Ответа не последовало. Вместо этого Снейп жадно откусил лягушачью голову и, покончив с конфетой, попросил пить. Гермиона мысленно обругала себя: не додумалась, дура такая, взять воды.

— Скоро опять польёт, — сказала она. — У меня с собой миска. Та, со вчерашнего дня.

— Вернись-ка лучше в паб, — посоветовал Снейп, но Гермиона ответила лишь:

— Заночуем здесь, наверное.

Если бы она в тот момент его видела, а он — имел силы, то не поскупился бы на скепсис.

— С ума сошла? Ты хоть осознаёшь… — еле выдавил он и, вновь содрогаясь, сполз по стене.

Гермиона расстегнула молнию на сумке, достала из неё тонкое шерстяное покрывало, позаимствованное на кресле из их номера, и укрыла им колени Снейпа.

— Я соберу дрова, — сказала она. — Разведём костёр. Но не расскажешь ли сначала, что произошло?

И опять никакого ответа. И опять выглянула луна, осветила Снейпа. Тот, белый лицом, упёр взгляд в землю.

— Идти можешь? — спросила Гермиона, и он всё так же молча попробовал распрямить ноги. Безуспешно. — Ладно, — сдалась она. Поднявшись, она и сама пошатывалась, мучимая ужасным головокружением; пришлось ухватиться за крошащийся камень, чтобы устоять, и глубоко вдохнуть. — Я буду неподалёку.

Веток и прутьев вокруг валялось предостаточно, но найти сухой хворост — та ещё задача. Гермиона вынуждена была зайти дальше, чем намеревалась, прочесать подлесок в самой чаще. В ушах звенело от усилия расслышать зов, на таком расстоянии неуловимый. Глаза устали вглядываться в темноту.

К замку Гермиону несли поочерёдно то собственные ноги, то ветер. Она здорово задержалась. И не нашла Снейпа там, где оставила.

— Северус! — вскричала она, крепко стискивая охапку дров и чувствуя, как пульсирует в голове боль.

— Сюда! — раздалось снизу.

Там, в помещении, которого Гермиона прежде не заметила, она его и нашла. Не то чтобы помещение, а так — частично сохранившиеся стены, над которыми нависал лестничный пролёт. Снейп дрожащими руками помог ей спуститься, после чего рухнул на пол. Над их головами ярился и свистал ветер.

— Чёртова буря, — проворчала Гермиона, сваливая хворост в угол.

— Возвращайся в паб, — повторил Снейп. — Одну ночь я переживу.

— Благодарю за заботу, — взвилась Гермиона, — сэр. — Это прозвучало бы внушительнее, когда бы голос не сорвался на полуслове. — Мне и тут хорошо.

— По-моему, ветер превращается в ураган.

Гермиона шёпотом выругалась над охапкой хвороста.

Впрочем, под лестницей вполне можно было укрыться и от порывов ветра, и от дождя. Разве только живописные развалины рухнут, не выдержав напора непогоды, и расплющат горе-туристов.

— Замок не одну сотню лет простоял, — заметил на это Снейп. Его голос вновь звучал приятно, глубоко, но сам он по-прежнему опирался на стену. — Уверен, он простоит ещё одну ненастную ночь.

— Но ты же сам говорил… Ох, ладно, забудь.

Они по очереди напились набравшейся в миску дождевой воды, причём Гермиона извинилась, что может заразить Снейпа, а тот заверил её, что ещё неизвестно, кто кого заразит. Когда поздний час усмирил ветер и успокоил Торчмид, не единожды заданные вопросы получили наконец свои ответы.

— Почему ты не вернёшься? — Снейп едва не потушил огонь неудачно подброшенной веткой, и Гермиона пристроила её поверх других в костре.

— Меня мама вызванивает, — ответила она так тихо, что пришлось повторять.

— Я думал, ты держишь с ней связь.

— Держу. Держала. Несколько дней назад. Рассказала ей о наших планах. Но после того как мы с тобой… — она замолчала и кашлянула себе в плечо, — ну… ты понял… — в который раз покраснела, уверенная, что и при свете костра её смущение заметно, — я…

— Не решилась предстать перед ней?

— Вовсе нет, — возразила Гермиона. — Просто я заболела и… закрутилась. А моя мать… Она любит меня, но такая… Она любит всё контролировать.

— Кто бы мог подумать, — сухо отозвался он.

— Она пригрозила послать за мной полицию. Когда мы говорили с ней в последний раз, она сказала, что выяснит, почему тебя арестовывали, и, зная её, я уверена, что она уже это сделала. Это только вопрос времени, прежде чем кто-нибудь заявится в паб и потащит меня домой. Потому что она уверена, что ты собираешься меня убить.

— И дабы избежать этой участи, ты решила провести ночь в разрушенном замке.

— У тебя есть идея получше? — ощетинилась она, но сразу смягчилась: — Прости. — Зарывшись в волосы пальцами, она провела, сколько смогла, ими сквозь пряди, потом бросила несколько выпавших волосков в огонь. Волоски задрожали и стали пеплом. — Ладно, твоя очередь. — Вздох. — Рассказывай, что с тобой случилось.

У сырой стены Снейп кутался в клетчатое покрывало, наброшенное на плечи и обёрнутое вокруг шеи. Он сидел, раскинув в позе куклы выпрямленные ноги. На осунувшемся лице танцевали отблески пламени.

— Мне уже лучше, — предусмотрительно сообщил он и в качестве доказательства поднял ногу, согнув в колене. Но нога немедленно съехала обратно.

— Ты не отвечаешь на вопрос.

— Ну да.

Снейп повертел в руках пустую миску, поставил и со скрежетом отодвинул её, затем начал выцарапывать на покрытом грязью камне рисунок: разделённый линией круг внутри треугольника.

— Итак, — упорствовала Гермиона.

— Что значит «грязнокровка»? — спросил он. Его губы искривила ухмылка.

Вздрогнув, Гермиона не сразу ответила:

— Не знаю.

— Похоже на оскорбление.

— Да, похоже.

Снейп беспокойно заёрзал и прикрыл глаза.

— Худшие моменты моей жизни, — выдавил он. — Вот то, что я видел. И тьму вокруг.

«И думаешь только о том, что никогда не была и не будешь счастлива», — припомнилось Гермионе.

— И ещё кое-что, чего никогда не происходило, — во избежание новых вопросов поспешно добавил Снейп, выводя пальцем по грязи другой узор: две параллельные линии, закруглённые, чтобы соединиться и слиться в одну, точно куриная вилочковая косточка. — А с тобой что было? — поинтересовался он нарочито рассеянным тоном. — Тогда, в Уловке.

— Я уже рассказывала.

— Всего ничего рассказала, — возразил Снейп. Он бросил рисовать, протянул испачканную руку к раскрытой сумке Гермионы и вытащил оттуда дневник, на чистом листе которого набросал треугольник с кругом и линией, потом — просто круг, снова и снова, в столбик, как ряд пуговиц. — Ты чувствовала то, что ещё не доводилось чувствовать: мрак, удушье, боль.

В ответ она еле заметно кивнула и, шмыгнув носом, демонстративно уставилась на пламя.

— А вину? — уточнил он, и Гермиона быстро повернулась к нему, ловя его взгляд. — Нет?

Она помотала головой.

— Ты, наверное, просто никогда ничего плохого не делала, — горько произнёс он.

— Просто ничего такого тогда не пришло на память, — в тон ему ответила она.

Снейп вздохнул, захлопнул и положил в сумку дневник, потом сунул руку в карман:

— У меня для тебя кое-что есть.

Нахмурившись, Гермиона ждала, пока он извлечёт это кое-что, оказавшееся чёрным камнем на кожаном шнурке. Камень блеснул, словно изнутри озарённый пламенем, а она со странной завороженностью смотрела на ожерелье в протянутой руке Снейпа, на то, как чёрный шнурок свисает с его длинных пальцев.

— Подарок, — сказал Снейп.

— Спасибо, — озадаченно отозвалась она, принимая ожерелье.

Оно было тёплым на ощупь, не сырым, не покрытым влагой ночного холодного воздуха, вовсе не красивым и неподходящего цвета. Но сам камень очаровывал не то формой, не то выгравированными тонкими линиями, едва заметными в огненных отблесках. И ещё он казался очень знакомым, своим, принадлежащим по праву.

— Не поможешь? — Гермиона вернула ожерелье, убирая на плечо волосы, крепко их удерживая и поворачиваясь спиной к Снейпу. Прикосновение его холодных пальцев было бодрящим: он обвёл шею, поместил камень между ключиц, легко дотронулся до границы роста волос, защёлкивая застёжку.

— Это так неправильно, — зашептал он Гермионе на ухо, — видеть то, чего нет. Наваждения. Выдуманные слова.

— Со мной происходит то же, — шёпотом подтвердила она.

— Ничего этого не существует, Гермиона. — Ладонь Снейпа осталась на плече, нащупывая под воротником пальто кожаный шнурок. — Это лишь у нас в головах.

— То, что оно у нас в головах, — проговорила она, прижимая и крепко удерживая его ладонь у себя на плече: кожа к коже — холодной, подобной алебастру или мрамору, позлащённой отсветами костра, — не означает, что этого не существует.

* * *

— Гермиона, проснись!

И незачем так орать. Она всё равно спала вполглаза эти несколько часов, ныряя и выныривая из дрёмы, не бывшей крепче, чем закрыть-глаза-дышать-медленно-забыть-об-убийственном-холоде.

Открыв глаза, Гермиона, во-первых, увидела, что костёр погас, а во-вторых, — почему он погас: кострище утонуло под четырёхдюймовым слоем воды.

По крайней мере, уже рассвело. Наступило ветреное, пасмурное, отнюдь не доброе, но утро. И явило Снейпа во всей красе: осунувшегося, с посеревшей кожей и тёмными кругами под глазами.

— Это было глупо, — ворчала Гермиона, тря веки основаниями ладоней, — устраивать костёр в яме.

— Так-то оно так, но либо костёр, либо мы, — ответил Снейп. — А я вовсе не лелеял мечту спать в луже. Помоги встать.

Он протянул руки, и его получилось поднять на ноги на удивление легко. Справившись, Гермиона не отпустила его, а наоборот прильнула в надежде, что от него исходит хоть немного тепла. Надежда была напрасной.

— Прости, — смутился он, когда Гермиона, дрожа, отодвинулась.

— Пожалуй, стоило вернуться в паб. — На это Снейп хмыкнул, а она сжала его ладонь. — Пойдём добывать новые дрова.

— Послушай… — начал было он, но она уже карабкалась на следующий этаж, не желая ни слушать, ни говорить. Пока.

А дальше что — вот насущный вопрос.

Зачем она это затеяла, она и сама не знала, но ей было безразлично. И если бы Снейп вздумал спрашивать, ответила бы, что для выживания, хотя и осознавала, насколько глупо прозвучал бы такой ответ. Для выживания следовало пройти милю в известном направлении, добраться до деревни, вернуться в номер. Выживание подразумевало обратный путь домой, к родителям. Выживание требовало отбросить даже тень мысли, допускающей, будто что-то не так.

Зато ни о чём подобном позволительно не думать, когда предстоит столько хлопот. Например, нужно позавтракать захваченными батончиками мюсли. И скормить последний кусочек шоколада Снейпу, чтобы окончательно победить его недомогание. А то он только говорит, что в порядке, на самом же деле — врёт как дышит. Он относительно твёрдо шёл лишь неспешным шагом. На Гермиону, кажется, это — чем бы оно ни было — так не подействовало. Никакая вина, о которой спрашивал Снейп, её не угнетала. Наверное, в одном дне его детства больше чёрного отчаяния, чем можно себе представить.

Камни сделались скользкими, и Гермиона помогла Снейпу спуститься. В окрестностях замка царил хаос: в массиве леса, словно шрамы, зияли пустоты на месте поваленных деревьев; по полю разбросало обломки ветвей; какой-то пластиковый мусор, принесённый неведомо откуда, валялся тут и там и выглядел совершенно невообразимо на фоне пейзажа, где нога человека, казалось, не ступала пару сотен лет.

Гермиона оглянулась, затаив дыхание и предвкушая то, что в конце концов увидит при свете дня: долгожданная веха, кульминация их поисков, последняя точка на карте.

Теперь ясно, что это — всего лишь руины. Мокрые, мрачные, рухнувшие от ожидания стены; прокисший, тлетворный дух.

Ночью, когда они силились уснуть, Снейп спросил, знакомо ли ей что-нибудь.

— Не знаю, — ответила тогда Гермиона, про себя понимая, что нет, не знакомо.

Снейп нашёл палку и, опираясь на неё, шёл рядом с Гермионой. Он смотрел под ноги, чтобы не оступиться, но всё же сумел заметить на её лице обеспокоенное выражение.

— Что случилось? — поинтересовался он, повёл бровью и добавил: — Тебя что-то тревожит.

— Всё меня тревожит.

Они продолжили путь.

Хвороста было много, и, как ни странно, не такого уж и сырого. Гермиона соорудила из покрывала суму и нагружала её, пока Снейп придирчиво выбирал всякий сучок, медля, хмыкая, чем пугал и бесил. Конечно, она сдерживала себя, не понимая ко всему прочему, из-за чего ярится и откуда взялось внезапное желание вернуться в замок и броситься вниз с развалин самой высокой башни.

— С этим местом что-то нечисто, — пробормотал Снейп, разворашивая кучу ветвей, а Гермиона вздохнула в знак согласия.

— Мне кажется, оно не такое, каким должно быть, — сказала она и вдруг остановилась.

Из грязи и сумрака возникла кривобокая развалюха, у которой отсутствовала половина крыши. Не то конюшня, не то сарай, каких немало, но эта лачуга выглядела подозрительно знакомой.

— Смотри-ка, крыша, — выдохнул Снейп, но Гермиона уже прошагала дальше, глядя мимо строения — на поваленную огромную иву, выкорчеванную недавней бурей.

— За деревом явно ухаживали, — непонимающе проговорила Гермиона, хмурясь. — Ветви подрезаны. Значит, кто-то живёт здесь.

Он лишь пожал плечами:

— Из всех возможных свидетельств человеческого присутствия мы имеем только это.

— Значит, кто-то подравнивал крону. Давай, дерево, вроде погибло. Может, ветки будут…

Тут оба замерли. Вывороченные корни не просто взрыли землю. Под деревом в ней чернела глубокая нора.

— И как тебе это нравится? — На Гермиону нашло озорное настроение, запуская по телу дрожь; под воротником кулон налился теплом. — Подземный ход.

На лице Снейпа мелькнули тени удивления и обиды.

— Нет, — произнёс он.

— «Нет» — не подземный ход? Или ты туда не полезешь?

— Нет, — с нажимом повторил он.

Гермиона выпустила из рук хворост и бросила свой рюкзак Снейпу. Тот не поймал, и рюкзак упал.

— Тогда до скорого, — сказала она и нырнула в черноту.

* * *

Пришлось ползти на четвереньках; земля влажно чавкала под ладонями и коленями. Из-за спины Гермионы раздавалось ворчание Снейпа, но он полз, пусть и неохотно.

— Это нелепо, — говорил он, и земляной тоннель глушил его звучный голос. — Ход наверняка завален. Он тесный. И, вероятно, ведёт к озеру.

— Я говорила с Дином, — начала Гермиона, а закончила долгим выдохом. Её прошиб пот, хотя в тоннеле вовсе не было тепло. Тяжёлый кулон ритмично ударялся о грудь. В повисшей тишине слышалось, как руки и колени Снейпа попеременно вдавливаются в грязь.

— Продолжай.

Гермиона поползла дальше. Перед глазами заплясали мушки, всё закачалось, а в горле саднило сильнее, чем накануне утром.

— Он уже слышал эту историю, — сказала она. — Ту, которую я искала. О трёх братьях.

— Правда?

— Ему рассказала я.

Опять повисла тишина — теперь полная, потому что они остановились. Гермиона опустилась на корточки и смахнула влажную прядь со лба.

— Что? — не понял Снейп.

— Я тогда была больна, — хрипло выдала Гермиона. — Несколько лет назад. Это я рассказала ему ту историю.

— Он врёт.

— Не знаю.

Они помолчали. Потом Снейп недоверчиво спросил:

— Думаешь, он правду говорит?

— В половине случаев я не знаю, откуда берётся то, что взбредает мне в голову. Я могла в бреду наговорить что угодно, а потом и не вспомнить — это не так уж невероятно.

Она вздрогнула, почувствовав, как уха коснулось нечто, очень похожее на паука, и поползла дальше. Снейп — за ней.

— Вероятно, скоро конец, — сказал он, и отчего-то его слова заставили Гермиону поёжиться. — Ну и о чём там было? Что за три брата?

— Дело в том, что их две, — отвечала Гермиона. — Две разные истории. В обоих случаях сказки или что-то в таком роде, хотя первая — более сказочная.

— И она о том… — поторопил её Снейп.

Пол тоннеля начал подниматься, а потолок сделался ниже. Вот тогда-то темнота и стала ощутимой, и чем больше Гермиона жалела, что без раздумий полезла в подземный ход, тем сильнее. Кто так делает, хотелось ей спросить, но она не посмела, поскольку Снейп несомненно заставил бы её повернуть обратно.

— Трое братьев, — стала рассказывать она — пришли к реке и…

— И построили переправу, — удивлённо закончил за неё Снейп. — Эту я знаю.

— Откуда?

— Понятия не имею, — ответил он. — По-моему, все её знают.

— Я так… не думаю.

— Значит, только мы.

— И Дин, — добавила Гермиона. — И Бэгшот.

— А вторая история? — не вытерпел Снейп.

— Ну… — начала она и замолчала, чтобы перевести дух, затем размяла ноющие пальцы и чуть-чуть развернулась, не зная, впрочем, увидит ли Снейпа в кромешной тьме. Не увидела. — Значит, первая — вроде как изначальная история о трёх мифических предметах: мече, плаще и камне.

Снейп невнятно согласился.

— Во второй истории опять фигурируют братья, хотя в первой двое из них погибли из-за предметов, которые им дала Смерть. И это, думается мне, вроде основы первой сказки. Тут братья пытаются использовать предметы и свою предполагаемую власть над Смертью, чтобы вернуть к жизни друга, но выходит наоборот.

— Почему? — нервно выдохнул Снейп.

Нельзя было понять, далеко ли он позади: может, в миллиметре от Гермионы, может, на расстоянии нескольких лиг. У неё закружилась голова и заболели от напряжения глаза.

— Смерть обманула их, — ответила Гермиона. — Их друг воскрес, но Смерть получила абсолютный контроль и… — Тёмной волной накатила тишина, в которой с низкого — всего в нескольких дюймах над их головами — свода падали капли, и Гермиона надеялась, что это вода. — Смерть забрала обратно подаренные ею силы: силу жизни, силу… там не использовалось слово «магия», но, кажется, именно магия и подразумевалась, и… И дальше там так: «Смерть подняла завесу», — не то сказала, не то подумала она. И почему именно это? — «И стёрла их. Всех до одного, как будто их и не было».

— Кого — их? — спросил Снейп с неожиданной злобой.

— Не… не знаю.

— Магов? — резко бросил он.

— Нас, — ответила Гермиона; голос её дрожал.

— Замечательная теория, мисс Грейнджер, — пророкотал Снейп, заполняя голосом всё свободное пространство, и земля начала осыпаться, — но мы-то существуем.

Часто моргая, Гермиона отвернулась от него, невидимого. В горле стоял ком.

— Это ещё не всё, — сказала она, выталкивая из себя слова. — Мрачная Лощина. Замок. У этих мест есть кое-что общее.

— Помимо нашей одержимости?

— Да, — едва слышно подтвердила Гермиона. Пальцы взрыли землю. — И там, и там свирепствовала чума.

Звук дыхания Снейпа смешался с неритмичным стуком капель и чем-то ещё на заднем плане, похожим на белый шум, как в телевизоре. Но она не доверяла своему слуху: слишком сильно звенело в ушах.

— Вперёд, — сказал Снейп.

Гермиона развернулась, тряся головой, чтобы избавиться от звона, но к нему присоединился ещё один звук: равномерно ударял по груди кулон, и удары — громкие, неестественно громкие — отдавались прямо в сердце, а оттуда били в голову, стучали в ноющем лбу.

Тоннель шёл в гору, и они до сих пор поднимались, хотя уже должны были добраться до поверхности земли. Наконец Гермиона увидела впереди свет. Тусклый, сероватый, но всё же свет.

Она хотела сообщить об этом, но не успела, потому что ударилась головой о древесный корень и чертыхнулась. Вместе с болью промелькнуло перед мысленным взором непонятное видение: две светящиеся жёлтые точки. Глубоко в черепе белый шум нарастал, пока не перерос в постоянное пульсирующее шипение.

— Гермиона! — позвал сзади Снейп.

Кулон на шее тяжелел с каждым мгновеньем. Гермиона не почувствовала, как застыла, парализованная. Почудилось, что она не здесь, в лазе, а где-то над ним, что она прячется и, затаив дыхание, наблюдает. Всё тело ныло, и каждый волосок встал дыбом.

— Гермиона! — опять окликнул Снейп. Его ладони подтолкнули её бёдра. — Не вздумай, чёрт подери, останавливаться сейчас! Вперёд!

Она двинулась на свет машинально, не чувствуя рук и ног. Потом её вынесло через сломанную створку в заставленное коробками помещение; пыльно-блеклый свет сочился через окна, заколоченные и заросшие колючим кустарником. Снейп выбрался следом, и Гермиона помогла ему встать.

Оба замерли.

— Я знаю, где мы, — сказала Гермиона.

Разворачиваясь, она поскользнулась на чём-то и схватилась за пустой ящик. Древесина под пальцами крошилась в труху.

Гермиона вздохнула. В глазах внезапно защипало. Шипение стихло, но на смену тревожному звуку пришла сама тревога. Предощущение чего-то страшного.

Она взглянула на Снейпа, ожидая увидеть на его лице скуку или усталость, грязные следы, и почти услышала, как он требует немедленно уйти отсюда, пока гнилой пол не провалился под ними. Но увидела, что его и без того бледное лицо совершенно побелело, а в распахнутых чёрных глазах плещется ужас.

Это не она говорит. Не её голос произносит два слова — известные ей, слышанные прежде, вырвавшиеся вместе с дрожащим выдохом:

— Визжащая хижина.