Пламенный венец (гет)

Кейтилин стояла на каменном крыльце у входа в чертог, укрытая тенью деревянного навеса. Её синие глаза, теперь казавшиеся многим утратившими былую яркость, неотрывно следили за Ронналом: мальчишка с веселым визгом носился между снующими во дворе слугами, рыцарями, лошадьми, телегами и собаками. В такое движение замок не приходил даже во время визита короля, и мальчик был рад быть подхваченным этим водоворотом людей и событий. Он весело смеялся, приставал к челяди и заваливал почтенных рыцарей уймой вопросов, не на все из которых у доблестных сиров находились подходящие ответы. Благодарение Семерым, Роннал рос смышленым мальчиком и мог поставить в тупик даже взрослых и опытных мужчин.

Один из рыцарей, седовласый ратник, у которого, видать, своих детей не было, посадил мальчишку на своего огромного боевого коня и катал его по двору. Кейтилин, увидев это, пришла в ужас — Роннала ещё даже на пони не сажали — и бросилась к сыну, дабы забрать его, но зычный голос появившегося во дворе Роберта остановил её.

— Оставь, женщина! — крикнул он. — Мой сын должен расти воином, не боящимся опасности, а во что хочешь превратить его ты? В нюню, что прячется за мамкиной юбкой?

Кейтилин ничего не оставалось, как отступить: перечить Роберту в присутствии его слуг и вассалов она бы не осмелилась, но сердце её не знало покоя, пока Роннала в конце концов не сняли с коня и не отправили восвояси. Теперь же главной её тревогой было то, как бы он ни упал, ни попал кому-то под ноги, под копыта коня или под колеса телеги, ведь Роннал совсем не глядел по сторонам, и если что-то вдруг особо привлекало его внимание, он кидался туда, не разбирая дороги.

Больше всего он любил донимать своего дядю Ренли, ибо еще помнил те времена, когда младший брат Роберта был ребенком и с удовольствием сам подыгрывал племяннику; теперь же при виде Роннала Ренли закатывал глаза и тяжело вздыхал, не желая выслушивать детскую болтовню: юноше больше нравилась компания оруженосцев, которые куда больше подходили ему по возрасту. Если бы не надвигающаяся война, Ренли, безусловно, тоже услали бы оруженосцем к какому-нибудь уважаемому рыцарю. Пока же он оставался при старшем брате — но чему Роберт мог научить его? Он едва обращал на мальчишку внимание, и Ренли большую часть времени слонялся без дела.

За юбку Кейтилин вдруг кто-то дёрнул и, поглядев вниз, она увидела, как за её подол цепляется малышка Кассанна. Голубые глаза девочки, такие же, как у самой леди Баратеон, горели неподдельным интересом. Ей самой, как и её брату, хотелось оказаться в гуще событий, и она, видно, улизнула от нянек и прибежала к матери на крыльцо. Кейтилин только головой покачала — знали бы её дети, что означает эта суета, радовались бы они точно так же?

А значила она ровно то, что Роберт собирал знамена, как и её отец Хостер Талли в далёком Риверране. Мятеж Бейлона Грейджоя вытащил целое бревно из и без того шаткого домика мира, так тщательно выстраиваемого десятилетиями в Семи Королевствах, теперь же её муж и отец намеревались разрушить его до основания, и все во имя своих прошлых обид. Где-то в глубине души у Кейтилин ещё теплилась слабая надежда, что даже после всего случившегося сложившееся положение удастся как-то разрешить, но умом она понимала, что и Роберт, и отец уже зашли слишком далеко, и дракон на Железном Троне никогда их не простит. Рейегар и так уже был достаточно великодушен, попробовав говорить с Робертом через своего Десницу, но ее муж и тут все обернул против себя, погубив ту толику привязанности, которую питал к нему лорд Аррен. Кровопролитие было неизбежно, и оставалось только быть стойкой перед лицом надвигающейся бури.

Кейтилин подхватила на руки дочь и понесла её обратно в дом. Девочка скривила губы, но Кейтилин не собиралась сдаваться — во всяком случае на Кассану Роберт прав не предъявлял, и Кейтилин сама могла решать, где девочке стоит находиться, а где нет. Дочь захныкала.

— Я хочу посмотреть на лыцалей, — объявила она.

— Ты посмотришь на них сегодня на пиру, — объяснила Кейтилин, — а пока нечего мешаться досточтимым господам, пойдем-ка лучше почитаем твои любимые истории, там тоже полно рыцарей.

— Но тут они настоящие! — невозмутимо объявила Кассана.

Кейтилин не стала ей ничего объяснять — такой восторг, проявляемый её детьми, стал раздражать её, но и разъяснить им истинное положение вещей без того, чтобы их не напугать, она не могла. Роберт не делился с ней своими планами, и Кейтилин не имела представления о том, что он намеревался делать — ему бы хватило безрассудства отправиться войной прямиком на Королевскую Гавань, но Кейтилин надеялась, что хотя бы советники его окажутся толковыми в военных вопросах, и Роберту хватит ума их послушать.

Раз уж войны не избежать, она надеялась на победу. В конце концов от Роберта зависело будущее её детей, и они все были накрепко связаны с ним такими путами, что не разорвать. Стоит ему упасть, как они полетят вслед за ним.

От сира Кортни Пенроза особого толку не было. Роберт не доверял ему и не собирался брать его с собой, особенно после того, как тот, пойдя на поводу у Кейтилин, ослушался своего сюзерена и пустил в дом «драконовых прихвостней». Впрочем, и до этого сир Кортни заведовал хозяйственными делами, но не более, остальное оставалось для него такой же тайной, как и для Кейтилин.

— Плавда они класивые? — снова заговорила Кассанна у неё на руках, голосок девочки звучал мечтательно.

— Правда, — отозвалась Кейтилин. В детстве она сама восхищалась рыцарями, пока не убедилась, что большинство из них ничем не отличаются от Роберта: пьют, охотятся и спят с продажными женщинами. Ей хотелось, чтобы её дочери никогда не пришлось познать этого на собственном опыте, но она не представляла, как могла бы защитить девочку от взрослой жизни, что ожидала её впереди.

— А они победят? — снова задала вопрос Кассанна. — Лыцари всегда побеждают.

— Конечно, — кивнула Кейтилин. Она не стала уточнять, что кто-то всегда проигрывает. В жизни рыцари сражаются не со злыми разбойниками, а друг с другом, и если кто-то побеждает, то кто-то другой — гибнет.

Поднявшись в детскую, она передала дочь заботам нянек, а сама направилась на кухню, уже заранее догадываясь, что её там ждёт: кухарки снова начнут жаловаться на то, что провизии не хватает, что если и дальше так пойдёт, им не хватит запасов прокормиться самим до первого урожая — если же его конечно удастся собрать. Кейтилин все это прекрасно понимала, как и сир Кортни, но Роберт каждый день требовал пиры для своих воинов, а возражать ему никто, конечно же, не решался.

— Это самое меньшее, чем я могу отблагодарить их за верность мне! — прорычал он, когда Кейтилин в очередной раз попробовала вразумить его.

Не все вассалы Штормового Предела оказались столь верными. Были и те, кто на призыв своего лорда не откликнулся — среди них оказались и Коннингтоны, и Лонмауты, и Тарты, и несколько других домов. Послания, отправленные мейстером Норреном, остались без ответа, лорда Лонмаута видели отбывшим в сторону столицы с довольно большим отрядом.

Узнав об этом, Роберт рвал и метал, но ни для Кейтилин, ни для сира Кортни подобное развитие событий не стало чем-то удивительным. Второй сын лорда Лонмаута служил оруженосцем у Рейегара Таргариена еще в бытность того принцем Драконьего Камня, и всем было известно о дружбе нынешнего короля с Ричардом Лонмаутом и его семьёй. Роберт назначил награду тому, кто изловит лорда Лонмаута, словно лесного разбойника, и приведет его в Штормой Предел, но это пока ничего не дало, да Кейтилин и сомневалась, что подобная выходка вызовет что-либо иное, кроме смеха. Коннингтоны руководствовались схожими мотивами, но двигало ими, скорее всего, не дружеское чувство, а корысть. Если Роберт проиграет, нельзя было сказать с уверенностью, сохранит ли за ним или его сыном король титул верховного лорда Штормовых Земель, но даже если сохранит, то поживиться за его счёт смогут верные вассалы короны. Наверняка, наследники бывшего Десницы рассуждали именно так. Что до Тартов, то Селвин Тарт служил королю мастером над кораблями и давно жил в столице вместе с детьми — ожидать, что он переметнется на сторону Роберта было бы необдуманно.

Были и другие — те, кого Рейегару удалось очаровать, когда он приезжал в Штормовые Земли несколько лет назад. Роберт злился, обзывая их всех грязными предателями, Кейтилин же только молчала, поджимая губы. Она не осуждала их: если бы Роберт поумерил свою злобу и гордыню, то кое-кого из них он мог бы с лёгкостью перетянуть обратно. Но его юношеское обаяние, которым он так гордился и благодаря которому в пору своей молодости был всегда окружён преданными друзьями, утонуло в бочках с вином и в горечи, неустанно его преследовавшей.

Мысли Кейтилин вновь вернулись к Лианне Старк — если бы этой девчонке хватило ума слушаться своего отца, ничего бы этого сейчас не было. Теперь же леди Баратеон ничего больше не оставалось, как молить Семерых о победе Роберта — ведь если он падёт, все они полетят вместе с ним. Она прикрыла глаза и стиснула зубы — нужно было готовиться к очередному пиру и не думать больше о войне.

Детей Кейтилин больше не видела до самого вечера, когда все снова собрались в Великом Чертоге, и она заняла свое место на возвышении подле Роберта. Кассанну, аккуратно причесанную и умытую, горничная Кейтилин, Амарея, усадила рядом с ней, Роннал же бегал среди гостей и о еде даже не думал. Один из сыновей лорда Баклера — худощавый мужчина с густой каштановой бородой и головой гладкой как яйцо — показывал мальчишке свой меч, а Роннал с восторгом разглядывал его оружие, касаясь клинка едва ли не с благоговением. Кейтилин подумала о том, что сейчас сын останется с ней, но через несколько лет он подрастёт и очередная война заберёт его с собой, а она больше не сможет удержать его подле себя. Для мужчины это позор — оставаться подле женской юбки, но что же делать теперь женщинам, когда единственным желанием становится сохранить жизнь самому любимому на свете существу?

Кейтилин изо всех сил стиснула кубок с вином. Пить ей не хотелось, да и кусок не лез в горло, но ради приличия она отправляла в рот небольшие кусочки отменно приготовленного фазана, добытого недавно на охоте Робертом и его вассалами. Мясо получилось нежным, но Кейтилин не замечала этого. Её муж, переговаривавшийся о чем-то с мейстером Норреном, выглядел веселым и оживленным, но она никак не могла понять, к добру это или к худу, а сира Кортни — единственного, с кем она могла поговорить — рядом не было: с возвышения его с недавних пор изгнали, хотя его брат и решил все же присоединится к Роберту, а не ждать бесцельно решения их немощного отца.

Лиза, ее сестра, была занята тем, что болтала с рыцарями. Кейтилин думала было отослать ее к отцу, но дороги сделались опасными, и рыцарей на них стало трудно отличить от разбойников. Кроме того, выделить для Лизы отряд сопровождения Роберт бы отказался: люди были нужны ему самому. Впрочем, сестра не унывала — наоборот, такое обилие мужчин вернуло румянец на ее щеки, а общество Кейтилин и вовсе перестало интересовать Лизу, и виделись они только за общими трапезами.

Достаточно набравшись, Роберт поднялся, держа в руке вновь наполненный кубок с вином. Вставая, он пошатнулся, кубок накренился, и часть вина выплеснулась на платье Кейтилин — поджав губы, она осторожно взяла салфетку и промокнула пятно. На это все равно никто не обращал внимания, ибо все смотрели на Роберта, и даже Роннал отвлёкся от беготни и разглядывания рыцарского оружия.

— Мои верные вассалы, — пробасил Роберт, перекрывая своим голосом гомон разговоров, стук приборов и шаги слуг, — уже давно мы сидим тут и протираем свои задницы. Пора с этим покончить! — в ответ на эти слова раздались восторженные крики и улюлюканье. Собравшиеся были разгорячены вином не менее своего верховного лорда и с радостью готовы были отправиться на битву прямо из-за пиршественного стола. — Через два дня мы выступаем! Будьте готовы!

Последние его слова потонули в восторженных криках, и Кейтилин едва держалась, чтобы не заткнуть уши. Кассанна, воодушевленная всеобщим весельем, хлопала в ладоши и визжала, а Роннал бездумно кричал и улюлюкал вместе со всеми. Никто из детей не понимал истинных причин этого восторга, но им обоим хотелось быть частью общего праздника, и Кейтилин не стала им мешать.

Празднество, как и было принято в доме Роберта, продолжалось далеко за полночь. Кейтилин же в сопровождении няньки покинула его гораздо раньше — детей требовалось уложить спать. Благо, её муж был занят другими делами, иначе, чего доброго, ещё и запретил бы ей это, тем более, Роннал и Касанна, разгоряченные криками и весельем, отправляться спать не хотели, но Кейтилин все же увела их из зала несмотря на протесты. Впрочем, когда их головы коснулись подушек, дети уснули даже без привычной вечерней истории — настолько они были утомлены сегодняшним днем.

Сама же Кейтилин долго не могла сомкнуть глаз. Шум пира долетал даже до её спальни, и она ворочалась, стараясь изгнать из головы тревожные мысли. Глубокой ночью она погрузилась наконец в беспокойный сон, но даже сквозь тяжёлую дрему она слышала, как отчаянно колотится у неё в груди заходящееся в страхе сердце. Вначале ей показалось, что шаги в коридоре привиделись ей во сне, но потом звук резко открывшейся двери разбудил её, и на пороге возник Роберт.

Видно, он был совсем пьян, раз решил заявиться к ней — она давно уже не видела его у себя в спальне, и была этому рада. Кейтилин почувствовала, как напряглись все её мышцы, а тело пробила предательская дрожь. Роберт ничего не говорил, только мычал себе под нос что-то невнятное. Он устало опустился на кровать, которая прогнулась и заскрипела под его весом, и принялся раздеваться. Кейтилин лежала на боку, претворяясь спящей и зная заранее, что это мало чем сможет ей помочь.

Справившись наконец со своими завязками и застежками, Роберт улегся рядом с ней. Его рука по-свойски залезла ей под рубашку и грубо сжала её грудь.

— Просыпайся, — проревел он, и Кейтилин поняла, что так просто он её в покое не оставит.

Кейтилин пошевелилась, и ему этого было достаточно, чтобы навалиться на неё всем весом и, разведя ей ноги, резко войти в её лоно. Она вскрикнула, но Роберт словно бы этого не заметил. Казалось, своей грубостью, он словно бы мстил через неё Лианне Старк, мстил всему женскому роду, что в лице нынешней королевы нанес ему такую жестокую обиду. Роберт не целовал её, только мял своими огромными ручищами её грудь и бока, сжимал соски, что лишний раз убеждало её, что он причинял ей боль намеренно, хоть сам и не до конца осознавал это, ибо был слишком пьян.

Роберт громко пыхтел, и кровать скрипела под его резкими толчками, Кейтилин же лежала, вдавленная в перину, и думала о том, со всеми ли своими шлюхами он ведёт себя так. Боли она почти больше не замечала — научилась не замечать, проваливаясь глубоко в свои мысли, из которых теперь её вырвал рёв её мужа и жар его семени между её ног. Хотелось вылезти из-под него, умыться, снять с себя смрад нечистого тела и кислого вина, словно старую грязную одежду. Но Кейтилин не могла этого сделать: Роберт придавил её к постели своим весом, и она боялась пошевелиться, дабы не побеспокоить его и не вызвать приступ гнева или, того хуже, новый приступ желания. Это было её вечным положением — быть в полной зависимости от него и не иметь возможности освободиться.

Наконец, Роберт скатился с неё и улегся на спину, он все ещё тяжело дышал от натуги и смотрел куда-то в потолок.

— Почему ты так холодна со мной, жена? — вдруг спросил он своим рычащим недовольным тоном.

Кейтилин не ожидала такого вопроса. Она не ожидала, что он вообще заговорит с ней, и теперь понятия не имела, как ответить ему.

— А разве тебе нужно моё тепло? — наконец проговорила она, не зная, ждут ли все ещё от неё ответа. — Шлюхи вполне могут дать достаточно.

— Не ты ли вынуждаешь меня идти к шлюхам, а? — отозвался Роберт.

Кейтилин скривилась: конечно, теперь он обвинял во всем её, ведь Лианна Старк была далеко, за высокими стенами Красного Замка, или ещё дальше — на Драконьем Камне, под защитой волн Узкого моря и Королевского флота. Ничего подобного, Кейтилин, впрочем, не сказала, хотя эта мысль давно душила её.

— Я бы подарила все свое тепло тебе, если бы ты остался, — проговорила она, не глядя на него и в тайне надеясь, что эти слова возымеют хоть какое-то действие. Это была её последняя надежда, последняя возможность избежать страшной бури, что уже маячила на горизонте. Но ведь можно было ещё развернуться и убежать от неё.

— Это невозможно, — Роберт предпочитал нестись буре навстречу во весь опор. Что ещё она ждала от него? Штормовой Лорд.

— Твои слова лишний раз говорят мне о том, что не моего тепла ты ищешь, Роберт, а той, что никогда не сможет тебе его дать. — В свои слова Кейтилин вложила всю ненависть, горечь, злобу и обиду, что испытывала по отношению к нему сейчас и что мучили её все последние годы.

Она и дёрнуться не успела, как пальцы Роберта впились в её шею — она и не догадывалась, что он все ещё мог быть таким прытким. Кейтилин закашлялась и вцепилась в его запястье в надежде ослабить хватку, но с его стальными мускулами ей было не совладать.

— Что я говорил тебе, шлюха?! Не смей упоминать о ней! — ревел Роберт.

Кейтилин обуял страх, и она отчаянно забилась в его руках, но вместо того, чтобы выпустить её, он только сильнее стиснул пальцы на её шее и снова вошёл в неё. Кейтилин плакала, но у неё больше не было сил бороться. Когда он, наконец, закончил с ней и перевернулся на бок, к ней спиной, она позволила себе немного расслабиться, но её тело по-прежнему била дрожь, а по щекам текли слезы. Ей хотелось убежать, но ей некуда было скрыться. Она должна была остаться — ради своих детей и их будущего.

В последние дни пребывания Роберта в Штормовом Пределе Кейтилин томилась ожиданием его скорейшего отбытия. Он больше не трогал её и даже едва заговаривал с ней, но она все равно не могла больше заснуть в ожидании его шагов, а днем, под лучами палящего летнего солнца, вынуждена была носить плотное платье с высоким воротником, скрывавшее пурпурное ожерелье из синяков на шее. Благо, ветер, что почти всегда дул с моря в этих местах, хотя бы немного облегчал её жизнь.

Как и положено, Кейтилин с детьми провожали Роберта во дворе. Часть его многочисленного войска уже выливалась в распахнутые ворота, ржали кони, гремели латы, и лорд Штормового Предела чувствовал себя среди всего этого, как рыба в воде. Ренли сидел на лошади подле брата и выглядел весьма гордым собой, Роннал и Кассанна стояли рядом с матерью, не в силах сдержать своего восторга.

— Я хочу пойти с тобой отец, — проговорил Роннал. Он уже несколько раз просил, чтобы его взяли с собой, но, конечно же, ему было в этом отказано.

— В следующий раз, сын, — пообещал ему Роберт. — Ты растешь настоящим воином, гляди, продолжай заниматься, и настанет час, и ты стяжаешь свою долю славы.

— Ты заберёшь всю славу себе, — возмутился Роннал.

— И на тебя ее хватит, у тебя будут свои победы, и все будут славить Роннала, сына Роберта, — он улыбнулся и потрепал сына по волосам. Мальчик надулся, но возражать не стал.

Кассанна расплакалась и уцепилась за отца. Теперь, когда его отъезд казался неминуемым, восторг сменился слезами, и девочка обхватила его за шею, стоило Роберту взять её на руки. Он неуклюже чмокнул её в макушку и вернул матери, не зная что с ней делать. Кассанна продолжала тянуть к нему руки, но Роберт уже не обращал на неё внимания, он лишь сухо поцеловал Кейтилин в лоб и, с некоторым усилием оседлав своего коня, отправился вслед за вытекающими сквозь ворота воинами.

Роннал, ухватив сестру за руку, бросился в замок и поспешил в сторону одной из смотровых башен, с которой просматривался тракт. Кейтилин и няньки припустили за детьми — ещё не хватало, чтобы они расшиблись. Кейтилин нагнала их почти на самом верху, когда Роннал пытался подсадить Кассанну на парапет. Пришлось ей самой взять девочку на руки, а мальчик сам встал на уступ у стены, и все их глаза были устремлены на убегающую вдаль ленту дороги, по которой текла река из войска с разноцветными парусами знамен.

Кассанна уцепилась за платье матери и принялась всхлипывать, утирая ручонками нос и щеки.

— Не реви! — Роннал со злостью обернулся на неё. По нему было видно, что он вот-вот сам расплачется, но он изо всех сил сдерживал слезы. Истинно мужского в нем было гораздо больше, чем в его отце. — Отец всех победит и вернётся! — Вскричал он. — Обязательно вернётся.

За этим потянулись долгие дни ожидания, которым не было видно конца. Гонцов с Запада не было, и никто не приезжал в Штормовой Предел — жизнь словно замерла, все текло своим чередом, но в то же время жизнь в замке нельзя было назвать привычной. Всюду поселился страх и неопределённость. Никто не говорил об этом вслух, но каждый, от слуги до господина, опасался за свою судьбу. Кейтилин сносила это все молча, поддерживая в детях светлую уверенность в победе их отца, остальные продолжали трудиться, не жалуясь, и только Лиза, лишенная теперь мужского общества и без того подверженная вспышкам гнева, постоянно высказывала свое недовольство. Кейтилин ожидала обрести в сестре хотя бы слабую поддержку, но выходило скорее наоборот.

— Лучше бы отец отправил меня в столицу, — заявила она одним пасмурным утром, когда они с Кейтилин завтракали у неё в комнате.

— Не говори глупости, — отозвалась Кейтилин. — Ты, что, хочешь стать заложницей в Красном Замке?

— Станнис что-то не очень жалуется, — фыркнула Лиза.

— Станнис предал своего брата, — резко возразила сестре Кейтилин. Конечно, она так не думала, но ей нужно было что-то ответить на это.

Лиза поджала губы, но потом вместе же произнесла:

— Мы все расплачиваемся за то, что Роберт не смог уложить в постель Лианну Старк, а наш отец не смог подложить тебя под её братца.

Кейтилин стиснула зубы, намереваясь сдержаться. Лиза вечно была всем недовольна, при этом она ровным счётом ничего не сделала для того, чтобы перестать докучать отцу или сестре и сделать хоть что-нибудь для благополучия семьи. Она столовалась то в доме отца, то у сестры, то у кого-то из своих друзей, коих, впрочем, она удосужилась завести не так много.

— Тебе напомнить, что сейчас ты живёшь под крышей Роберта исключительно из его милости? — сухо отозвалась Кейтилин.

— Как будто это сильно меня радует, — скривилась Лиза.

— Ты всегда вольна покинуть мой дом, — Кейтилин крепко сжала в руках вилку, чувствуя, как в ней закипает гнев.

Лиза лишь вскинула голову, но ничего не ответила: возразить ей было нечего. Как прекрасно понимала сама Кейтилин, сейчас, когда по всем Семи Королевствам шагали армии великих лордов, ехать куда-либо было небезопасно. К тому же, кроме Речных Земель, Лизу Талли сейчас бы нигде не приняли.

Кейтилин хотелось ещё что-то добавить к сказанному, но она великодушно предпочла далее не унижать сестру, хотя и сама бы с радостью отправила ту подальше от своего дома. Лиза же с достоинством доела свой завтрак и потом удалилась, так и не вымолвив ни слова, и Кейтилин задумалась о том, всегда ли её сестра была такой. Сейчас ей казалось, что да, но в то же время перед глазами всплывали картины из детства — их совместные игры и забавы. Куда делась та весёлая жизнерадостная девочка, когда она исчезла? — Кейтилин не могла сказать.

Хотя Роберт и не лишал сира Кортни должности кастеляна, заправлял замком теперь мейстер Норрен. Он получал все послания и сам решал, какие из них показывать Кейтилин и сиру Кортни — обычно те письма, что мейстер удосуживался доводить до их сведения, не несли в себе ничего важного и касались сугубо бытовых вопросов. Когда же Кейтилин попыталась поговорить с Норреном о возможной нехватке зерна, тот лишь отмахнулся, объявив, что это забота её и сира Кортни. Кейтилин разозлилась на такую наглость, но мейстера это, судя по всему, мало заботило — он вёл свои дела так, словно он был лордом замка и все кругом принадлежало ему. Одно лишь постоянное присутствие мейстера Норрена мешало Кейтилин выдохнуть спокойно теперь, когда Роберт был далеко.

Так потянулись дни, а затем и недели. Лиза продолжала изводить сестру жалобами, словно ничего и не произошло, Норрен получал какие-то послания и что-то отвечал на них, но содержание этой переписки по-прежнему оставалось тайной, дети, кажется, большую часть времени забывали о том, какие опасности грозят их отцу, но потом Кассанна ни с того ни с сего принималась плакать, Кейтилин становилось понятно, что девочке было страшно. Она сама постоянно пребывала в страхе, особенно учитывая то, что она находилась в полном неведении, но плакать ей было нельзя. Кейтилин хотелось бы, чтобы она могла излить кому-то свое горе, но рядом с ней не было никого, на кого она могла бы опереться. Разве что сир Кортни, добрый верный сир Кортни, стоявший рядом с ней все эти годы.

Его помощь всегда оставалась молчаливой и едва ли заметной, и Кейтилин вынуждена была признаться себе, что она сама едва ли отдавала должное этому единственному преданному человеку, который не искал выгоды в службе, а видел в ней честь. Сир Кортни не был беден, и при желании он мог давно оставить Роберта с его необязательностью, пренебрежением и бесконечной неблагодарность, но сир Кортни остался и продолжал нести свою службу. Вот она истинная преданность, которая так и не была вознаграждена по достоинству.

— Вы чем-то встревожены? — спросил сир Кортни, внимательно разглядывая лицо Кейтилин. Они в очередной раз делали ревизию своих запасов, ломая голову, откуда можно было взять достаточно зерна, чтобы чувствовать себя уверенными хотя бы в завтрашнем дне, о последующих месяцах говорить пока не приходилось. Послания, отправленные в Простор, остались без ответа, в чем не было ничего удивительного.

— Ничем особенным, кроме того, что и так уже давно тревожит меня, — Кейтилин указала на открытую перед ней учётную книгу.

— Простите мне такое замечание, но выглядите вы усталой, — осторожно проговорил он.

Кейтилин усмехнулась.

— Если вы боитесь оскорбить меня этими словами, то не тревожтесь, — она мягко улыбнулась. — Я знаю, что моё лицо уже утратило былую свежесть, но это немудрено.

— Вы не утратили красоты, — проговорил сир Кортни, — только глаза ваши изменились с тех пор, как вы приехали сюда молодой женой лорда Роберта. Я хорошо помню тот день, вы были так юны и взволнованы.

Кейтилин тоже хорошо помнила тот день, последний день её иллюзий, пока она ещё испытывала какие-то ожидания. Она никогда не любила Роберта, но была готова исполнить волю отца и принять того мужа, которого ей послали Семеро. Она восхищалась его силой, его красотой и статностью — в её воображении он был истинным рыцарем. Кроме того, Кейтилин не могла не испытывать лёгкого злорадства по отношению к Старкам, которые пренебрегли ей. Слухи о романе Брандона с Элией Мартелл добрались и до Риверрана, а Эддард открыто отказался от неё, выбрав Эшару Дейн вопреки традициям и здравому смыслу. Теперь Эддард Старк и его жена тоже стали её врагами.

— Я мало знала тогда жизнь, — уклончиво отозвалась Кейтилин.

И почему она думала, что муж будет хорошо с ней обращаться и прислушиваться к ней? Были ли тому виной истории, которые она во множестве любила слушать в детстве, или уверенность в собственной исключительности? Она ведь не была слепа — она видела, как мужья напиваются и бьют своих жён, будь то бедняки или знатные рыцари на службе её отца. Отчего она решила, что с ней будет иначе? Вёл ли себя так Эддард? Вряд ли. А Брандон — всегда горячий и скорый на гнев не меньше Роберта? На это у Кейтилин не было ответа. Сейчас все выходило так, что злорадствовать следовало Старкам: они получили, что хотели, а Кейтилин достался Роберт.

— Вы не заслужили тех ударов, что нанесла вам судьба, — голос сира Кортни звучал ласково.

— Я благодарна вам, сир Кортни, за все, что вы сделали и делаете для моего мужа и нашего дома, — Кейтилин улыбнулась ему. Что бы она делала без преданного сира Кортни с его советами и неизменным спокойствием и готовностью прийти на помощь.

Он странно посмотрел на неё, будто бы хотел что-то сказать, но не решался. Повисло молчание, показавшееся Кейтилин неловким, пока сир Кортни не произнес:

— Я рад, что смог быть вам полезным в час нужды. Я очень ценю это.

На этом разговор иссяк, а когда вновь возобновился, то они вернулись к насущным делам, которые больше всего занимали их в данный момент.

Ожидание тяготило Кейтилин, как бы она ни старалась занять себя и не трепетать с каждым новым вороном, залетавшим на воронью вышку к мейстеру Норрену. По ночам ей стали являться кошмары, в которых Роберт погибал, а в Штормовой Предел являлось королевское войско для того, чтобы насиловать, убивать и грабить. Иногда эти сны были такими яркими, что, пробудившись, Кейтилин бежала в детскую — проверить все ли хорошо у детей, и каждый раз сердце у неё в груди отчаянно стучало.

Это казалось Кейтилин невыносимым, но она бодрилась, хотя бессонные ночи и бесконечная тревога были написаны у неё на лице. Она уже слишком устала ждать, когда вести наконец пришли, и принёс их не ворон. Гонец от Роберта приехал ранним утром и вручил письмо самой Кейтилин. После стольких дней тревог и неведения она с трудом верила, что весть достигла её и что письмо было вручено ей в руки. Она уже и забыла, когда в последний раз ощущала себя хозяйкой в своём же доме.

Не забыв о своих обязанностях, Кейтилин отправила гонца на кухню, а сама поспешила к себе, пока обо всем не прознал Норрен. Руки у неё тряслись, и она едва могла совладать с обуявшим её страхом — ей чудилось, что сейчас её взору явится нечто ужасное.

Она сломала печать, но ей еле удавалось держать пергамент в руках, такой сильной была дрожь. В конце концов, Кейтилин сделала глубокий вдох и впилась в слова, написанные, вероятно, рукой какого-то мейстера, сопровождавшего её мужа в походе, ибо от мужа здесь была только подпись в конце. Пробежав глазами первые строки, Кейтилин вздохнула с невероятным облегчением: Роберт сообщал о победе! Большая часть войска Простора была отправлена Мейсом Тиреллом ему наперерез, чтобы задержать его продвижение, но Роберт разбил их у реки Путеводной и теперь намеревался форсировать преграду и продолжить свое движение по направлению к столице. Письмо было витиеватым и, как видно, несколько приукрашенным мейстером, но даже сквозь эти скупые строки пробивался невиданный восторг, испытываемый Робертом. Он горел азартом, словно выехал не на войну, а на очередную охоту, вот только дракон — не вепрь, так просто его не убить. И как бы лёгкая первая победа ни добавила Роберту лишнего самодовольства, лишив его необходимой осмотрительности.

Кейтилин сложила письмо и убрала его в висевший у пояса кошель. Она кликнула слугу и приказала ему позвать Норрена и сира Кортни в свою горницу — радость от того, что она поведает этому надутому индюку мейстеру такую новость, переполняла её радостью и самодовольством. Наконец-то Кейтилин сможет показать ему, что он не хозяин в этом доме, а всего лишь слуга, от чьих услуг при желании всегда можно отказаться.

Она явилась первой и, усевшись за большой дубовый стол, принялась их дожидаться. Сир Кортни явился вовремя: он был, как и всегда, уравновешен и не задавал лишних вопросов, ожидая, что же скажет ему Кейтилин. Норрен пришёл с опозданием и даже не удосужился принести свои извинения.

— Гляжу, миледи, вы собрали нас, чтобы сообщить радостную новость, — улыбнулся он. Кейтилин побледнела. Откуда он мог это узнать? Впрочем, гадать долго ей не пришлось: Норрен сам все объяснил: — Гонец лорда Роберта на кухне только об этом и болтает — видно, желает покрасоваться перед девками, ведь и он сам, якобы, принимал участие в достославной победе.

Кейтилин сжала челюсть. Ей следовало приказать юноше держать язык за зубами, но такая мысль даже не пришла ей в голову — она была слишком увлечена полученным посланием и чувством собственной важности, которое наконец смогла испытать после, казалось, непрекращающегося унижения.

— Что ж, — проговорила она, сделав глубокий вдох, — надеюсь, полученные новости помогут нашим людям воспрять духом и меньше роптать.

— Лорд Роберт одержал победу? — спросил сир Кортни, который, судя по всему, по кухням не ходил.

— Да, — отозвалась Кейтилин. — Для всех нас это великая радость. Пусть боги и дальше хранят его и наших воинов.

— Да будет так, — торжественно произнес мейстер.

Сир Кортни смолчал, только любезно поклонился.

Роннал и Кассанна оба были взбудоражены этой новостью. Роннал схватил свой деревянный меч и бросился во двор, размахивая им и во всю изображая победоносную атаку на линии противника. Он громко кричал, а оставшиеся в замке конюхи и псари оторвались от работы, наблюдая за ним. Один из старших конюхов подхватил мальчика, водрузил его на высокого жеребца и, держа коня под уздцы, сделал с Ронналом круг по двору. Остальные, кому довелось это наблюдать, с восторгом захлопали в ладоши.

Кейтилин, чьё сердце кровью обливалось от страха, вмешиваться не стала: придёт день, и Роннал с достоинством займёт место своего отца — ему нужны были любовь и уважение вассалов и слуг. Мальчишку любили, и Кейтилин была крайне этим довольна.

Кассанна тоже хотела что-то сделать и в конце концов с помощью нянюшки она сплела венок из полевых цветов и водрузила брату на голову. Венок вышел немного кривоватым, и Роннал хотел было сорвать его, но потом няня объяснила ему, что это его корона победителя, и мальчик проходил в венке весь оставшийся день, пока цветы не завяли.

— Почему моя корона так быстро увяла, матушка? — спросил он, вертя в руках ставший бесполезным венок.

— Цветы вянут, если не ставить их в воду, — отозвалась Кейтилин. — Но тебе пусть это послужит напоминанием о мимолетности славы.

Роннал немного приуныл, но ничего не ответил матери. Впрочем, в следующие дни он уговорил сира Кортни позаниматься с ним во дворе, и, по словам кастеляна, проявил невиданное усердие. Кейтилин, наблюдая за ними, думала, что он ещё очень мал, но ей нравилось его усердие и готовность учиться. Он выслушивал все наставления с выражением слишком серьёзным для шестилетки, и Кейтилин казалось, что её маленький сын совершенно не заметным для неё образом неожиданно повзрослел.

Прошло всего лишь несколько дней тишины и относительного покоя: в замке обсуждали радостную новость и позволили себе наконец-то посмотреть в будущее с надеждой. Это оживление длилось, впрочем, не так уж и долго. Однажды утром Кейтилин была разбужена настойчивым стуком в дверь — такие ранние визиты не предвещали ничего хорошего.

На пороге она обнаружила сира Кортни, уже полностью одетого. Он выглядел встревоженным и постоянно хмурился.

— Сир! — воскликнула Кейтилин. — Во имя Семерых, говорите, что произошло.

— Боюсь, мои известия вас не порадуют, — отозвался кастелян. — В залив вошли корабли. Они пока ещё не подошли близко, но с башен я смог разглядеть их цвета — это Редвины.

— И что это значит? — спросила Кейтилин. — Что они намерены делать? Замок невозможно атаковать с моря.

— Да, миледи, — подтвердил её слова сир Кортни. — Я не думаю, что они не собираются атаковать — нас намерены окружить.