С самого начала (джен)

Альбус вернулся в школу только через две недели, за спиной осталась не только настоящая дуэль, но и инсценировка для журналистов и политиков. И штурм Нуменгарда, самый настоящий, которым он руководил. Правота Геллерта стала очевидной — если бы у его последователей осталась хоть тень надежды, они сражались бы до последнего камня на земле, а так несколько камешков от Нуменгарда все-таки осталось.

Стоило ему появиться в школе, коллеги немедленно присоединились к сонму поздравляющих. Альбус едва выносил такое количество восхвалений в лицо, но не знал, как этого избежать. От идеи стать отшельником года на два его удерживало то, что теперь он получил кое-какой рычаг, чтобы что-то менять. От поста Министра он отказался, у него не было команды, которую можно привести в Министерство, а без этого он будет слеп и беспомощен. Визенгамот — вот то место, в котором куется будущее, а не с трудом обтесывается настоящее.

Итак, праздничный ужин был назначен на вечер, но коллеги и друзья заходили к нему группами и по одному. Слагхорн тоже пришел с поздравлениями, один, но в его лице не было ни тени радости, скорее, там угадывался страх. Поговорив с ним, Альбус утратил желание вежливо улыбаться и говорить что-либо оптимистичное. Заперев дверь, он отправился к Генри — эта встреча была теперь необходима не только для того, чтобы отдать Мантию…

* * *

Праздничный пир продолжался до глубокой ночи, потому что это действительно был праздник. К счастью, все заканчивается. Альбус за вечер не прикоснулся к спиртному, как его не уговаривали. Том пришел за полночь, зная, что Альбус будет ждать его, и Альбус действительно ждал, уверенный, что Том придет.

— Пойдем, — сказал он, и они направились прямо в спальню. Альбус использовал в качестве хранилища все тот же цветок, поэтому Камень и на это раз оказался запачкан землей. Том тщательно вытер его о рукав и долго разглядывал, пытаясь найти разницу между тем, что держал в руке, и тем, что помнил. Разница не обнаруживалась, но это ничего не значило — однажды Дамблдор продемонстрировал ему, какие точные копии предметов он умеет создавать. Теперь во всем, что делал Дамблдор, приходилось подозревать подделку.

— Надо будет сделать такую же оправу, как была.

— Во всех деталях? — Альбус понял слова Тома по-своему.

— Желательно, — ответил Том, еще не подозревая, как буквально понял его Альбус.

Дамблдор взял пергамент, поднес палочку к указательному пальцу. Капля крови упала на лист и расплылась по нему яркой, но быстро темнеющей кляксой.

— Достаточно?

Том не попросил бы об этом, но взял, раз дали. Альбус просто поступил честно, если этот Камень — не копия.

— Расскажешь, что произошло на самом деле?— спросил Том.

— На самом деле? — эхом переспросил Альбус.

— Да. Настоящую дуэль между вами, если она вообще была, никто не видел. Но это всего лишь любопытно, — голос Тома звучал завораживающе мягко, — а знать я хочу другое — откуда он все-таки узнал обо мне. Скажи мне правду…

Альбус с самого начала разговора ждал, когда Том применит свой самый сильный талант — «Скажи мне правду» — заклинание, всегда действовавшее на него безотказно. Слова Тому были не нужны, пела магия, Том хотел знать. Как будто прямо в сердце вползла змейка с большими доверчивыми глазами, раньше Альбус всегда протягивал ей руку, змея впивалась в нее зубами и впрыскивала сыворотку правды. А теперь нет. То ли он стал узнавать ее после стольких встреч, то ли Палочка хранила его теперь от всех опасных нападений. То ли… Альбус готовился, что Тому станет известно все, до последнего слова, но ничего не произошло. Еще одна победа, и Дары здесь не при чем — у них поровну. Он даже почувствовал что-то похожее на жалость. Том понял это, отвернулся.

— Я говорил тебе, — Альбус шагнул ближе, — что ты сломаешь свои способности, если не станешь осторожнее.

— Ничего я не сломал, — Том резко дернул плечом.

— Но раньше у тебя получалось, а теперь не получается.

Хороший учитель никогда не станет заострять внимание ученика на неудаче. Почти никогда, этот случай был исключением. Ученик ломает себя, разрезая душу на части, и не собирается останавливаться. На него не подействовал ни один другой аргумент, но, может быть, подействует этот?

— Ты раньше никогда так не сопротивлялся, — зло ответил Том, — раньше твои тайны ничем тебе не грозили. Сейчас правду раскрывать нельзя. Теперь ТЫ займешься подчинением магглов?

Альбус дернулся, как от пощечины.

— С чего ты взял?

— Просто предположил. Между моментом, когда вы встретились, и тем, когда началась дуэль, описанная во всех газетах, прошло больше двенадцати часов. Сам поединок — слишком правильный и предсказуемый, чтобы быть настоящим. Во-вторых, обычно ты рассказывал мне все, о чем я спрашивал, но не сегодня. Знаешь, есть разница, когда человек просто дерется, и когда он защищает свою жизнь. Я почувствовал именно такую разницу. Вместе эти два факта могут означать только одно — ваша дуэль была мистификацией. То, что я видел и слышал, тоже, следовательно, обман, — Том яростно выплевывал слово за словом, его лицо искривилось в насмешке, сморщился даже нос. — Вы заодно, вам зачем-то понадобился этот спектакль. Может быть, все дело в том, что он проиграл свою войну? Пришло время сменить декорации? Сделать рокировку так, чтобы никто не догадался, что фигуры одного цвета? А через некоторое время новый министр магии, Альбус Дамблдор, начнет свои великие реформы!

Том угадал предложение Геллерта почти слово в слово. Это пугало.

— От меня, — продолжил Том, — нужен был Камень, ты попросил его сделать то, чего сам не смог.

— Все не так!

— Тогда почему он пришел ко мне? Неразрешимая загадка, не находишь? — голос Тома стал противным, как скрежет металла по стеклу.

— Он узнал и о тебе, и о Кольце от Морфина, — Альбус теперь жалел, что откровенного разговора, с «правдой», к которой Том привык, не вышло.

— Но Морфин же в Азкабане, — опешил Том.

— Нет. Ты бы оставил его там, но я не мог — поэтому на самом деле он отправился на войну, искупать преступление, которого не совершал. К сожалению, противник показался ему ближе соратников, и он сбежал на ту сторону. Гриндельвальд поговорил с ним и отправился сюда.

Теперь Том молчал, переваривая сказанное. Повисла тишина.

— Я не имел понятия о его планах, клянусь жизнью. Утренняя дуэль разыграна, ты прав. Настоящая состоялась вечером, я ее выиграл. Благодаря тому, что ты смог сбежать, благодаря тому, что ты снял заклятие, благодаря Генри, ну и благодаря своим навыкам немного...

Том мгновенно успокоился. Он бы не закатил эту истерику, если бы не две недели одинокого пережевывания газетных статей и не почти необъяснимо воскресшая тоска по Камню, с которой он отлично справлялся полтора года. Но теперь перед ним был такой Альбус, как раньше, и это искупало все.

— Покажи мне, — теперь это было не требование, а просьба.

— В думосборе ничего не будет понятно.

Альбус всегда брал его за руку, лигеллиментируя, и Том последовал ритуалу. Наверно, прикосновение смягчало вторжение в разум, делая его менее болезненным…

— Ясно, — отозвался Том, когда воспоминание о дуэли закончилось, и Альбус отступил на шаг, разрывая зрительный контакт. — Повезло журналистам, не эту дуэль им пришлось описывать… «Третья чашка справа, кажется, подозрительно качнулась… Нет, спасена… Браво, Дамблдор…»

— Да уж, смысл не в этом. Он пытался внушить мне, что хочет проиграть… — Альбус описал стратегию Гриндельвальда, как понял ее, единственному слушателю, которому мог довериться. Единственному, кто мог понять.

— Нет, это не внушение, — Том улыбнулся, — Геллерт пришел тебе проиграть, на самом деле, это чистая правда, чище не бывает. Он надеется, что ты — победитель — получишь власть в вес, и благодаря этому сможешь довоплотить свою собственную идею. Это ведь ты придумал, что если сначала создать для магглов идею о сверхчеловеке, а потом показать его им, они сами подчинятся и сами пойдут за ним?

— Я, — ответ Дамблдора редко бывал таким ясным и исчерпывающим, — но ты не мог узнать об этом из моего воспоминания.

— Конечно нет. Помнишь главное правило: «когда нападаешь — открываешься»? Я увидел это, пока он копался в моих мозгах. Узнал кое-что интересное, хотя и не то, что хотел, я не узнал, договаривались ли вы заранее, но это не означало, что нет.

Альбус был абсолютно уверен, что Геллерта устроила бы и победа, приносящая ему Камень и Плащ и делающая его Хозяином Смерти. Скорее всего то, что Том увидел, предназначалось Альбусу с той же целью, что и влияние во время поединка, а интересный фактик выдан, чтобы придать всему веса и правдоподобия. А потом Геллерт проиграл дуэль и сделал ложный план основным, он был мастером превращать свои поражения в будущие триумфы. Но Тому Альбус ничего этого не сказал, чтобы не отнимать у него ощущения пусть маленькой, но победы над Гриндельвальдом.

— Мне ты решил не говорить.

Том кивнул.

— Ты же понимаешь, как это было — обрывки образов, отдельные слова… Тогда не было времени разобраться, и я боялся сбить тебя. Ты показал мне, что для тебя все всерьез.

— Так и есть.

— Знаю. Ты не хотел идти без Кольца, готов был рискнуть жизнью, только бы выиграть… А что дал тебе Генри?

— Мантию-невидимку, ты же видел. Если бы я знал, что она у него и он отдаст ее, дуэль произошла бы на два года раньше. Я познакомился с ним, ища того, кто разгадает твое заклинание. Второго или третьего сентября.

Они помолчали, Альбус вспоминал те дни, а Том разгадывал загадку.

— Ты хочешь сказать, что по силе она равна моему Кольцу? — спросил он.

— Посмотри еще раз на рисунок в своем Камне, — раз Том подчеркнул, что Кольцо его, то и Альбус сделал то же самое — подчеркнул.

Том скользнул взглядом по граням Камня и дальше, в глубину.

— Что он значит?

— Смотри: круг — Кольцо, треугольник — Плащ, тонкая черта — Палочка. Так Генри догадался, куда я иду, и что мне нужно.

— И теперь… — Том не совсем еще понимал, о чем идет речь, но какая-то логика во всем этом была, — покажи мне ее.

— Вот она, — Альбус вынул из потайного кармана мантии Палочку, необычно длинную, тонкую, с рельефными утолщениями по всей длине.

Том протянул руку. Альбус не шевельнулся, не протянул Палочку, только зрачки его расширились, делая голубые глаза темными. Это не был страх, не был гнев — другое чувство.

— Мне хочется только попробовать, что она такое, — сказал Том, глядя в глаза-туннели.

Молчание и никакой реакции.

— Я не отбирал у тебя Кольцо, все сложилось раньше, чем родились ты или я. Помнишь, что сказал Морфин — Салазар ждал меня, не могло случиться, чтобы не дождался. Нельзя так ревновать.

— А разве у тебя к Камню не было подобного? — Альбус будто очнулся.

— Было, — ответил Том, и сам поразился пониманию, — было. Мое. Не отдам. Убегу на край света и спрячу. Салазар только воспользовался этим на свою же беду.

Когда Альбус взял в руки Палочку первый раз, ощущение могущества, которое она готова ему дать, ошеломило его. Камень и Плащ ощущались иначе — в них обоих было море магии, они готовы были помочь по велению своих хозяев, но не были его.

— Как же ты смог переступить через это?

— Знаешь, Салазар настолько отравил все, что я еще в пещере первый раз захотел бросить Кольцо в воду, только бы он замолчал. Все время чувствовал, что он хочет подчинить меня, неприятное ощущение. Боролся с ним, как мог. Когда Камень уже лежал у тебя, я иногда прилетал ночью, сидел на подоконнике, чувствовал его зов, но ни разу не поддался.

Значит, Том сильнее. Альбус без слов протянул руку, пальцы немного разжались. Том взял Палочку. Взмах, люмус.

— Теперь никто не победит тебя? — не читая никаких детских сказок, Том пришел к абсолютно правильному выводу из того, что услышал; почувствовал магию Палочки — но магия была чужая.

— Все относительно, — ответил Альбус, — Гриндельвальд был уверен, что непобедим. Мантия уже у Генри, с ним и с тобой я буду драться на равных. Объединившись, вы сможете быть уверены в победе, — зачем-то добавил он.

— Это вряд ли. Я ему не понравился.

— Ты не можешь не нравиться людям, если не добиваешься этого специально. Обстоятельства, конечно, своеобразные, он увидел, что ты можешь, а обычные люди, когда видят что-то превосходящее их представление о возможном, несколько напрягаются. Он старался быть справедливым к тебе, но сегодня… До меня ведь уже дошло твое послание, сделанное через Слагхорна, и я поделился им с Генри как интересной теоретической идеей, не упоминая тебя, но он моментально понял, кто автор и насколько он… теоретик. Он сказал, что ты сойдешь с ума гораздо раньше, чем выполнишь этот план. И один крестраж — это риск. Мы верим в волшебство, но человеческий разум и душа слишком сложны, чтобы чинить их как чашу с помощью репаро. А то, что ты планируешь, это как разбить семь чашек, перемешать осколки, а потом попытаться склеить. Может получиться нечто с семью ручками, но без дна. И это может быть много хуже смерти.

Том не опустил глаза. Он никогда не думал, что они смогут поговорить об этом. Что Альбус сможет. Что не будет угроз, попыток запретить, обвинений… Они не разговаривали после смерти Миртл, но теперь очевидно, что Альбус знает, кто это сделал и зачем. Когда-то обещал убить за это, но… не убил.

— Что еще сказал Генри?

— Сказал: «А кому-то потом бегать и уничтожать эти крестражи». Его семья веками этим занимается. И еще Генри просил передать, что, если это правда, то ваш договор о закорючках отменяется.

— А ты что скажешь?

— Сейчас — ничего. Я буду надеяться, что эта идея — семь крестажей — появилась под влиянием момента, ведь я понимаю, какие события привели тебя к ней. Я не буду ставить условий. Ты всегда можешь прийти ко мне и рассказать, что бы не случилось. Не только потому, что я всегда останусь твоим должником, хотя и это так.

— А ты бы уничтожил мой крестраж, если бы он к тебе попал? — Том думал об этом постоянно, и все же была причина, по которой он не мог прийти к окончательному ответу сам, — Ведь даже ЕГО ты не смог убить.

— Я не хотел убивать, хотел только остановить.

Альбус задумался. Том смотрел прямо в глаза, стараясь выцарапать оттуда правдивый ответ. Так что, если крестраж?...

— Я бы наверно смог при двух условиях: если бы думал, что этим остановлю тебя, и если бы был уверен, что ты не раскаешься никогда и не вернешь себе таким образом отрезанную часть души.

Том понял, что проверить можно только от противного.

— Если когда-нибудь ты поймешь, что я превратился в чашку без дна, тогда… Ты сам. Я не хочу, чтобы это делал какой-то там Поттер. И Камень у меня забери… Тогда он твой.

В словах была магия, клятва, которую не нарушишь.

— Ты рискнешь довериться моему решению?

— Да, но взамен, если ты умрешь, ничего не сделав для бессмертия, твою Палочку возьму я.

Это была нечестная сделка.

— Так не получится, мой мальчик. Чтобы стать владельцем Палочки, ты должен победить меня.

Том только пожал плечами, сунул руку за пазуху, достал нетолстую книжицу в черном переплете и положил перед Альбусом.

— Здесь я, когда мне семнадцать с половиной. Тогда я был сильно на тебя обижен.

Альбус открыл первую страницу. Там было выведено строгим ровным почерком: Дневник Тома Марволо Риддла. Дальше все страницы были пустыми.

— Если напишешь ему что-то, он ответит, — подсказал Том. А если напитаешь магией, сможете общаться.

— Я попробую.

— Только не думай, это не совсем я. Твой Поттер считает, что я сойду с ума. Может, кто и сошел, если не понимал, что и как отделять. Но я понял. Здесь моя самоуверенность, зацикленность на плане, за которую ты меня ругал, и даже немного жестокости. С каждым крестражем я буду становиться лучше.

— Увидим, — ответил Альбус, кладя в карман Самоуверенность, Зацикленность и Жестокость.

* * *

Том провел остаток ночи в полусне, в грезах о будущем, которые сменяло беспокойство — он хотел поговорить с Альбусом о своих планах, о том, что уже договорился с Диппетом, о том, что останется в школе преподавать, но не решился, а ведь от этого зависит, сбудутся ли все его надежды. Готов ли Альбус начать с чистого листа… Альбус промолчал об этом, хотя знал, плохой знак…

Утром, когда он почти провалился в глубокий сон, его разбудила сова с запиской от Армандо Диппета. Поднимаясь в директорский кабинет, Том недоумевал, что директору могло понадобиться в такую рань. На последней ступени винтовой лестницы он уже знал, что получит отказ, и не ошибся. По словам Диппета, который еще вчера был рад закрыть вакансию преподавателя ЗОТИ лучшим учеником выпуска, Том вдруг оказался слишком молод, недостаточно опытен, не знал мира за стенами школы, да и просто мог быть не готов вовремя среагировать на несчастный случай. Том попробовал вежливо возражать, но каждое его слово вызывало ответный поток — Диппет старательно убеждал самого себя, что принял правильное решение. Спорить в такой ситуации — себе дороже. Процедив сквозь зубы «Дамблдор», Том развернулся и вышел.

Альбус открыл мгновенно, как будто ждал его — но нет, просто несколько сундуков стояли уже собранными, он был готов унестись из школы навстречу большой политике.

— Какого дьявола, — услышал Альбус вместо приветствия. Вид у Тома был достаточно красноречив — галстук съехал вбок, волосы растрепались, глаза сверкали, — ты внушил все это Диппету!?

— Послушай… — начал Альбус, но не смог вклиниться в поток слов, Тома несло дальше.

— Поздно! — крикнул он. — Поздно. Он сказал совершенно четко, что я не подхожу школе, и пока он здесь директор, моей ноги тут не будет.

— Послушай…

— Нет уж, не трудись. Ты разрушил все мои планы за одни сутки. Дольше я иду один. И верни… его.

Альбус побледнел.

— Я не сделаю ему ничего плохого.

Он даже шагнул назад, заслоняя собой один из сундуков, и Том понял, что дневник ему забрать не удастся.

— Ты что же, считаешь, что я сделаю?

— Я не знаю, Том. Ты обвиняешь меня в том, что я повлиял на Диппета, но ты ошибаешься. Я ему ни слова не сказал, с ним разговаривал Слагхорн. Знаешь почему? Потому что он не дурак, и связал твои вопросы с некоторыми событиями здесь. Вчера он ворвался ко мне, после трех формальных фраз все выложил и спросил, не думаю ли я, что ты остаешься, чтобы убить еще шесть детей. Что я должен был ответить? Я не стал ни соглашаться, ни опровергать, посоветовал ему осторожно отговорить директора, что он и сделал. А теперь я спрошу тебя: зачем тебе был этот разговор? Если тебе так важно было его мнение, почему не стер ему память? Чего ты хотел добиться?

Альбус стал заводиться. Чем больше он думал об этом, тем страшнее ему становилось, тем сильнее ему хотелось, чтобы Том объяснил свою цель.

— Я хотел поговорить об этом с кем-то, кто не станет на меня орать. И я не сказал ему, что собираюсь это делать, всего лишь вопрос о том, возможно это или нет. Я не думал, что он все поймет, — тихо, тише обычного ответил Том.

— Ты обвиняешь меня, что я разрушил все твои планы, но ты сам их разрушил. Тебе это ясно?

Том неохотно, еле-еле кивнул головой.

— Еще один вопрос: ты стремишься занять место преподавателя в школе, но Хагрид рассказывал мне, что ты поклялся три года отрабатывать стоимость акромантулов. Что это была за клятва, как ты планировал ее обойти?

Тут глаза Тома широко раскрылись. Он не готов был признать, что забыл об этом, нет, до того, как появилась возможность занять место преподавателя ЗОТИ, он знал, что три года проработает в лавке. Все слизеринцы были посвящены в историю с акромантулами, иначе его престиж непоправимо пострадал бы от этой работы, в то время как все его одногодки из хороших семей заняли бы пусть маленькие должности, но в министерстве, либо помогали бы родителям вести их семейные дела. Но потом… да, он забыл. А клятва не из тех, что можно обойти, Дамблдор прав. А если бы он не напомнил?

Альбус прочел все это, как в раскрытой книге.

— Мальчик мой, такие вещи нельзя забывать. Ты уверен, что всегда понимаешь, что делаешь?

— Я не сумасшедший! — закричал Том, в его голосе было отчаянье, — я не сумасшедший… Я уже один раз говорил тебе это.

Да, так и было — в их самую первую встречу. Магглы частенько говорили Тому, что он сумасшедший, и его упекут в специальный дом для таких, как он. Когда он увидел профессора, первая его мысль была о том, что этот профессор — психиатрических наук. Тогда Альбус объяснил ему, что никакого сумасшествия нет, просто он волшебник. А сейчас?

— Я не знаю, что думать, Том. Это могут быть естественные ошибки, но могут быть и последствия… сам знаешь, чего. Ты говорил со мной о крестраже, до того, как создал его, верно? Потом стер мне память, перечеркнув мой ответ. Думал, Гораций скажет что-то другое? — честно говоря, Альбусу это было особенно обидно, — думаю, я просил тебя не делать этого, хотя бы не спешить, но ты поспешил. Теперь только время ответит.

— Тебе нужно время, чтобы понять, не сумасшедший ли я? Что ж, это тоже ответ.