О мифах и магии (гет)

Прежде

Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс (и окрестности)

Второе мая 1998 года

Утром после победы Гермиона Грейнджер беспрестанно думала о камне. Нет, она не хотела его для себя. Вообще ни для кого. Но Гарри просто бросил его в лесу, якобы затоптав. И якобы портрет Дамблдора пообещал, что там никто камень не найдёт. А Гермиона знала: это неправильно.

После рассказа Гарри о том, что он увидел в Думосбросе, её первая мысль, когда они поднимались в кабинет Дамблдора… то есть Снейпа… то есть теперь ничей кабинет, была такой: камень где-то там. Он ждёт, чтобы его нашли. Как и человек, в чьи воспоминания они сейчас вторглись, — тот, кто у неё на глазах умер в Визжащей хижине.

Гарри что-то ещё говорил, улыбаясь, но она уже не слушала. Одурманенная и пустая, голова до сих пор кружилась, и видения прошедшей ночи никак не меркли в памяти.

Рон просто смотрел на Гарри и молчал. Выходит, эмоциональная глубина у него не как у чайной ложки. Ночь заполнила его до краёв, подавила.

— Нельзя! — вырвалось у Гермионы; тонкий голос её дрожал.

Портреты пустовали: все почившие директора и директрисы, поаплодировав Гарри, точно какому-нибудь престидижитатору, исчезли, чтобы присоединиться внизу к столпотворению. Ладонь Рона — Рона, чей мёртвый брат оставался в Большом Зале, пока вокруг люди топтались, ели, вели себя как ни в чём не бывало — лежала на плече Гермионы, словно это ей требовались сочувствие и поддержка.

Смахнув его руку, она накинулась на Гарри:

— Ты хочешь сейчас идти спать?! — Говорить с ним в таком тоне после всего случившегося — несправедливо. Но до вежливости ли ей было? — Камень по-прежнему где-то там, Гарри… валяется где-то в лесу, и это опасно, что он вот так валяется, что бы там ни считал Дамблдор. И Снейп!.. Он же до сих пор в Визжащей хижине… — На глаза навернулись слёзы, а голос в любой миг грозил сорваться. — Больше никто не знает, что он там. Мы должны пойти и забрать его, вернуть сюда.

Всю прошлую ночь Гермиона противостояла истерии. И унынию. И отчаянию. С наступлением утра пришла радость, но радость эту уже не получилось почувствовать, хотя она и прорывалась изнутри, едва не оставляя кровоточащие раны.

Гермионе Грейнджер было совсем не хорошо.

Что она пообещала Гарри после того, как высокий негромкий, но пробирающий до костей голос Волдеморта заполнил каждый дюйм в Визжащей хижине? Что всё будет хорошо?

Ложь.

Хорошо не будет больше никогда.

Она видела, как пал Волдеморт. Сама помогла вынести из Большого Зала его труп. Почему-то он казался гораздо страшнее по смерти, чем при жизни, — с красными, полуприкрытыми, будто у спящего кота, глазами. Пока Флитвик и МакГонагалл решали, безопасно ли сжигать тело, Гермиона обошла его по широкой дуге и почувствовала у двери громадное облегчение, когда на щиколотке не сомкнулись бледные пальцы.

В Большом Зале и вообще вокруг было множество тел. Но одного Гермиона не нашла. Может, его тоже перенесли — в вестибюль вместе с трупами Беллатрикс Лестрейндж, Яксли, Грейбека. И он… Ни имени, ничего. Кто он такой, что сделал, был ли тут по своей воле или под действием Империо, или ему и его семье угрожали смертью, если он откажется участвовать? Сначала, помнится, прямо перед ней разлетелся наруч доспехов и мимо просвистела перчатка, едва не ударив по лицу. В следующее мгновенье, видя перед собой лишь огромные глаза и оттопыренные уши, она направила свою палочку и прошептала:

— Ступефай!

Пожиратель смерти отлетел спиной вперёд на три шага, ещё на шаг и наконец на траекторию зелёного луча, выпущенного Беллатрикс Лестрейндж.

Беллатрикс, вращая безумными глазами, разочарованно закричала, но продолжила бой, не заметив Гермиону. Оставалось затаить дыхание и ждать, когда Беллатрикс уберётся. Но Гермиона смотрела не на неё, а на фигуру в чёрном плаще, распростёртую на полу. Неподвижную. Неживую.

Невилл не дал рассмотреть, кто это был, и оттащил, громко шепнув в самое ухо:

— Идём!

Кажется, не часы прошли, а годы. Так много изменилось. И одновременно — так мало.

Гарри согласился с тем, что в лесу камень могут найти, но продолжал стоять с Роном у подножия лестницы в холле. Оба — измученные, оба ждут инструкций.

— Сначала за камнем, — приказала Гермиона, как отчеканила. Этот жёсткий, непререкаемый тон принадлежал кому-то другому. — Потом за Снейпом.

Новый день бил под дых, выжигал глаза. На скоротечный миг единственным желанием стало просто уснуть, соскользнуть в небытие и забыть обо всём. Флакон бы зелья сна без сновидений, подумалось ей, и ещё один, и ещё…

Лес будто сам надвигался навстречу, бросался под ноги, которых Гермиона почти не чуяла. Солнце скрылось за ветвями. Гарри безропотно вёл за собой вперёд.

— Вроде где-то здесь, — сказал он, закрывающимися глазами уставившись на лесную подстилку. Кроссовка ворошила листву и пинала камешки. — Где-то.

— А если призвать его? — предложил Рон.

Гарри взмахнул своей волшебной палочкой с пером феникса в сердцевине и негромко произнёс:

— Акцио камень.

Плоский серый голыш прилетел к нему в ладонь.

— Воскрешающий камень, — по-суфлёрски шепнул Рон.

Гарри попробовал снова. Безрезультатно.

— Вам незачем оставаться тут, — сказал он Рону, совершенно измученному и расстроенному. Гермиона в это время стояла поодаль в оцепенении.

— Да ничего, — отозвался Рон, явно подразумевая, что предпочёл бы не возвращаться.

— Гарри, Старшую палочку попробуй, — посоветовала Гермиона.

— Когда-нибудь ты отстрелишь себе всё хозяйство, — ухмыльнулся Муди, мёртвый Муди в её голове, когда Гарри сунул за пояс свою волшебную палочку, а Старшую — поднял.

— Акцио Воскрешающий камень.

Секунда-другая — и вот уже маленький чёрный камень появился, поблёскивая в пятнах света, откуда-то с запада, паря, стремясь к призвавшему.

Не Гарри потянулся за ним. Камень схватила и крепко сжала в кулаке Гермиона.

— Вот поэтому, — назидательно сказала она, — и не стоит бросать такие штуки в лесу.

И они пошли прочь, поплелись в направлении Визжащей хижины.

Всё напоминало о долгих месяцах, проведённых в таких же лесах с теми же спутниками, только теперь было теплее. Гермионе не приходилось видеть эти деревья при свете дня. А после прошлой ночи они больше не должны казаться зловещими. Просто деревья. Но мысли её были далеко, и полог леса был по-прежнему густым над ними троими, идущими молча. Рядом ощущалось чужое присутствие: преследовали какие-то невидимые бесплотные фигуры, тени скользили среди кустов.

Она так стискивала камень, что у неё занемели пальцы. Вдруг захотелось обрамить его, как когда-то он был вставлен в кольцо; но, наверное, лучше сделать медальон, ожерелье — чтобы носить ближе к сердцу.

Словно Хроноворот.

Воскрешающий камень, конечно, не Хроноворот, но тоже нечто необычное на ощупь.

Гладкий, хоть и с трещиной посредине, тёплый, гудящий, живой.

Гермиона вспомнила, что чувствовала похожее предвкушение, когда сидела напротив Дамблдора в его кабинете. Первый день её третьего курса. Тогда, оставив её наедине с директором и грудой документов, МакГонагалл отправилась гонять Пивза, который, судя по шуму, громил женский туалет. Едва за ней закрылась дверь кабинета, Гермиона распрямила спину, вцепилась в свою мантию и ждала, зная, что в отсутствие её декана Дамблдор скажет ей гораздо больше.

— Не стану вас пугать, — ожидаемо начал Дамблдор. Она показалась себе в этом кресле донельзя маленькой и доверчивой, ужасно наивной, а он потряс, точно погремушкой, песочными часами, и тонкое стекло поймало отблеск пламени свечей. — Профессор МакГонагалл, вероятно, уже опередила меня. В отличие от других средств Хроноворот слишком мал, а вы слишком умны, чтобы вызвать нежелательные последствия. — Гермиона польщённо покраснела. — Себя саму вы узнаете сразу и сразу разберётесь, что происходит. Однако ваши друзья могут оказаться менее понятливыми, как и Министерство.

— Знаю, — кивнула она. — Я им не скажу и постараюсь, чтобы наши пути не пересеклись.

— Верю, что именно так вы и поступите. — На Хроноворот в своей руке Дамблдор посмотрел поверх съехавших на кончик длинного носа очков-полумесяцев и чуть нахмурился.

— Профессор, — обратилась к нему Гермиона.

Он перевёл взгляд на неё. Мягкие губы сложились в ожидающую улыбку.

— Вы сказали, в отличие от других средств, — сказала Гермиона. — Значит ли это, что в наших силах повернуть время вспять? То есть другой способ. Больше, чем на несколько часов.

— О да, — ответил Дамблдор. — Во всяком случае, так было раньше. Определённые ограничения, как и теперь, тоже были, а определённые способы, — он покрутил стеклянный корпус в худых пальцах, — вы найдёте строго запрещёнными.

— Каким ещё образом это возможно? — Она алкала знаний — больше слов, больше знаний! — и руки нетерпеливо теребили край мантии.

— Требуется могущественная магия, полагаю, — ответил Дамблдор рассеянно, точно и сам не понимая, какая такая могущественная магия.

— То, что действительно способно изменить мироздание, — догадалась Гермиона, — или его направление? Навсегда?

— Трудная и извилистая стезя для столь юной особы, — вместо ответа сказал Дамблдор.

— Зато захватывающая! — вырвалось у неё. Она не могла оторваться от поблёскивающего в старческих пальцах Хроноворота, который директор старался ненароком не повернуть, от цепочки, обвившей бледные морщинистые суставы. — Но ведь прошлое невозможно изменить, правда? Иначе случившееся никогда не случилось бы так, чтобы заставить его изменить… — стремительно развивала свою мысль Гермиона, в волнении всё быстрее барабаня пальцами по коленке. — Разве что параллельные вселенные существуют на самом деле, и тогда мы только создадим больше развилок…

— Пожалуй, — мягко перебил Дамблдор, — нам лучше этого не знать.

— Наверное, — сдалась Гермиона. Но потом, не сумев сдержаться, добавила: — Наверное… где-то в другом мире живёт маггла Гермиона Грейнджер.

— И Альбус Дамблдор, торгующий носками. — Голос казался задумчивым. — Но в том-то и сложность такого мира. Магия — как любовь: отчаянно желает, чтобы её отыскали.

— Значит, даже если та Гермиона не получит своего письма из Хогвартса, то всё равно почувствует, что ей чего-то не хватает, — сказала она и поёжилась от собственного предположения.

— Несомненно, — согласился Дамблдор. — Ах, — воскликнул он, — как бы меня ни вдохновляло ваше, мисс Грейнджер, общество, у нас ещё будет время для постулирования и выдвижения теорий. Теперь же, насколько я помню, у вас три урока — все на девять утра — и завтрак. — С тихим стуком на стол лёг Хроноворот, а цепочка — вокруг, неровными петлями, так и просясь обвить Гермионе пальцы. — Вам лучше поторопиться.

Но времени для постулирования и выдвижения теорий у них не нашлось: в следующие четыре года до смерти старого мага забот было много, а возможностей побеседовать — мало. В конце третьего курса, возвращая Хроноворот, Гермиона думала, как могла бы использовать его ещё раз: устроиться с директором в его кабинете, где под нежный перезвон блестящих приспособлений Фоукс чистит в углу пёрышки, и наконец закончить тот разговор.

Разумеется, она была права относительно временной коллизии. Знала, что права. Но понимала, что и Дамблдор, прекрасно осведомлённый о событиях той ночи, когда они спасли Сириуса Блэка, тоже прав. Всё так и должно было произойти: она и Гарри, трижды повернув часики, исполнили своё предназначение. Сириус тогда никак не мог лишиться души. Клювокрыл никак не мог лишиться головы под топором Макнейра.

Как тут не думать об ином варианте развития событий? Особенно потом, два года спустя… Если бы они просто отогнали дементоров, а Сириус отправился обратно в Азкабан, то оказался за решёткой, но выжил бы. Пришлось последовать совету Дамблдора и задвинуть эти мысли подальше, но лишь затем, чтобы снова и снова бесконечными ночами в палатке возвращаться к ним, пытаясь отвлечься от храпа Гарри.

Похожие сомнения мучали её и теперь. И они же вопили, когда она отправила родителей собирать вещи для переезда в Австралию, когда она говорила по телефону со своей кузиной Порцией, магглой, и та рассказывала о парне, с которым встречается, о победе её хоккейной команды, об ужасной погоде — и ничего сверх того: ни настоящих забот, ни страха. Прелесть неведенья. Обычная жизнь, далёкая от лежащих здесь мертвецов.

Камень перекатывался на ладони — вперёд-назад, вперёд и вперёд. И вперёд.

Вдох, горький и резкий, смёрзся на губах, хотя и ночь была тёплой, и утро, чья ярая яркость казалась обманом, пустотой, дырой в пространстве, способной засосать в ничто, уже давно наступило.

Движение света — и Гермиона побледнела.

Рядом шли призраки. Один находился между ней и Роном, другой следовал по пятам за Гарри. Но ребята не обращали на них внимания, если вообще видели. Однако вот они — призраки. Серые, тусклые, бесшумно движущиеся.

В первом она узнала Фреда.

— Гермиона, — сказал он и почесал ухо, единственный раз в жизни — в смерти — смутившись, — передай Джорджу, я ему пять галеонов должен. Пусть возьмёт из моей половины магазина. Неудачное пари вышло. И передай Кэти Белл…

Но его голос растворился в гуле других голосов, и всё новые привидения выступали из тени леса, сопровождали по пути в хижину. Никак невозможно было ни выпустить камень, ни перестать катать его по ладони. Сейчас рядом хромал Муди, подбрасывая в воздух свой искусственный глаз, который вращал серой радужкой, крутился и истаивал по краям.

— Постоянная бдительность, Грейнджер! — пророкотал Муди. — Бдительности много не бывает. И раз уж ты здесь, значит, не понимаешь, что…

Появился Люпин. Он не улыбался.

— Я знаю, Гарри присмотрит за Тедди, — сказал он. — Но ты сама пригляди за Гарри, хорошо?

Их становилось больше и больше. Бесконечная череда серых фигур, бредущих чащей.

Колин Криви с дымящейся фотокамерой в руке: «Сообщите моему отцу? Наверное, магглорожденным нужно, чтобы…».

Тут был даже Крэбб. Он неуклюже ступал, уперев в землю взгляд, и бормотал еле слышно что-то вроде: «Я не хотел…».

Лес поредел. Стену, отделявшую его от Хогсмида, проломило взрывом, и по улице раскидало камни. На вершине холма виднелась Визжащая хижина, не разрушенная, но с отодранными досками и отваливающейся распахнутой дверью.

Заметив рядом чей-то призрак, Гермиона его не узнала, пока не пригляделась внимательней. Оттопыренные уши, огромные и больше не безучастные глаза, чей обладатель уже не пытается убить её.

— Мне адски жаль. Даже не знаю, что я там делал. Но лучше поздно, чем никогда. Не плачьте, это была вина Беллатрикс…

Сердце стучало неистово, от подъёма на холм сбивалось дыхание, глаза слезились. Хотелось выбросить камень, но не хватало решимости. И призраки тянулись следом.

Гарри и Рон тихо переговаривались, позабыв о Гермионе. Однако и обратись они к ней, она бы не услышала их за какофонией сетований на судьбу, последних желаний, посмертных признаний…

Снейпа среди привидений не было. Он пока оставался внутри, там, в луже собственной крови.

Первым вошёл в хижину Рон, за ним — Гарри. Потом — Гермиона, закрывая за спиной дверь. Прочие остались снаружи, не желая или не умея пройти через дверь, но по-прежнему слышимые: гул голосов, стенающих, вопрошающих почему…

Рон и Гарри остановились, оба глядя на одно и то же место на полу. У Гермионы в горле пересохло, и невозможно было заставить себя сделать хоть шаг — иначе и самая слабая надежда развеется, иначе станет известно наверняка, что новый призрак сейчас скребётся снаружи в окно и пытается донести свою последнюю волю…

— А и в самом деле чертовски несправедливо, да? — проговорил Рон, и Гермиона взглянула на него с удивлением, осознав, что он озвучил её мысль. — После всего… То есть он был ужасным козлом, но, получается, не таким и плохим в конце концов.

Гарри ничего не сказал. Гермиона, стоявшая позади него, видела лишь поблескивающий из-за ящиков край лужи.

— Я вроде как надеялся… — Рон вдруг охрип и прочистил горло. А у Гермионы в горле колотилось сердце. — Из всех уж он-то мог бы постараться и всё устроить, ну вы поняли. Как думаете, мы можем что-то сделать? То есть я знаю, что уже слишком поздно. Просто что-нибудь… У тебя есть Дары. Вдруг…

— Он умер, Рон, — отозвался Гарри.

— Пожалуйста, Гермиона… — шептали снаружи голоса.

— Можем, — сказала она. Облизала губы. Тихий голос сделался ломким. — Гарри, сколько людей погибло за тебя прошлой ночью?

Они наконец обернули к ней какие-то искажённые, поплывшие лица. На лицах — недоумение, скорбь, усталость.

Гарри ответил:

— Не знаю.

— Ты и сам погиб, — продолжала она, — но смог вернуться.

— Ты чего, Гермиона? — нахмурился Рон.

— Зачем это нам? — спросила Гермиона, протягивая на ладони Воскрешающий камень. — Зачем это всем? Не впервые кто-то бьётся из-за магии, Гарри. С такими штуковинами мы способны уничтожать миры. — Она подбросила камень, и он на краткий миг не касался её кожи. Стоило камню вернуться на ладонь, вернулись и голоса. — Людей подобной силой наделять нельзя.

— Я же сказал, что от Даров избавлюсь… — начал было Гарри, но Гермиона перебила:

— Не в Дарах дело! — Измученная, на грани слёз, она подалась вперёд, но, увидев прядь чёрных волос на полу, отступила обратно к стене, тяжело дыша. За заколоченными окнами серые призраки то повисали, то скользили в лучах солнца. Мутные, перламутровые фантомы, слишком плотные, чтобы не быть настоящими. — Все эти люди, — выкашляла она.

Что-то в хижине менялось. Удушающе горячая, смертельно тихая тень заслонила солнце. Рон, собравшийся выхватить волшебную палочку, и Гарри отшагнули от тела Снейпа, глядя вниз так, словно что-то вдруг произошло, но ничего не сказали.

— И такое случится снова, — сказала Гермиона. — Новые Люпины, новые Фреды. Чьи-то матери и мужья, и жёны, и дети.

— Гермиона… — опять подал голос Рон.

— Это, Гарри, свойство истории — повторяться. Люди снова будут умирать. И всё из-за магии.

В который раз она подняла руку с лежащим на ладони камнем. Казалось, он потемнел ещё сильнее, вобрав в себя и уничтожив весь свет. Да, Хроноворот не способен вернуть человека к жизни. И Воскрешающий камень на самом деле тоже не способен. Что в тот день сказал Дамблдор? Другие средства? Могущественная магия? Куда уж могущественней, чем этот камень, эта мантия и эта палочка в руке Гарри Поттера.

Гермиона едва не рассмеялась, продолжая вспоминать слова Дамблдора и затаённое в его голосе заветное желание: «И Альбус Дамблдор, торгующий носками». Такой несущий успокоение образ, мирный такой. Такой правильный.

Камень, неуместный на ладони, налился жаром. Гарри выглядел глупо со слишком большой волшебной палочкой. У Рона исчезла половина бедра, скрытая свисающим из кармана краем мантии-невидимки. Они втроём — всего лишь дети, в чьих руках оказались самые могущественные предметы волшебного мира. Дети, сумевшие победить в сражении — одном из длинной череды — за силу, которой человеку обладать непозволительно. Уж очень свойственно человеку ошибаться.

Сколько времени потрачено впустую! На неверно заданные вопросы. На сражение не в той борьбе. Волдеморт — далеко не первый, положивший так много жизней на алтарь магии, и далеко не последний.

Сказку о трёх братьях Гермиона изучила тщательнейшим образом, из простых слов на странице знала об их слабости и страхах, злобе и отчаянии. Какое совпадение: вот они сами, близкие, точно рожденные от одних родителей, сейчас в этой комнате — со Старшей палочкой, Воскрешающим камнем и Мантией-невидимкой. Но Гермиона упустила суть — то, что подразумевал Дамблдор. Противостоять смерти во всеоружии — пустяк, тем более неважный, когда все уже мертвы. Война выиграна, но какой ценой и ради какого будущего? А главное — надолго ли?

Смысл Даров Смерти она поняла неправильно.

Никто никогда не должен был обладать ими.

Никто и никогда. С самого дня их сотворения.

— Гарри, — тихо попросила Гермиона, — можно мне твою мантию?

— Пожалуйста, — ответил Гарри и, за полу вытащив из кармана Рона мантию, бросил её Гермионе.

Поймав, Гермиона немедленно набросила её на себя и нацелила волшебную палочку на Гарри:

— Экспеллиармус!

Ей бы сперва подумать — как она сама не раз советовала Гарри и Рону, — хоть минуту, и она бы так не поступила. «Глупая, безмозглая, ни на что не способная…» — проворчал на задворках сознания кто-то голосом Распределяющей Шляпы.

Но в тот миг камень принадлежал ей. Мантия принадлежала ей. Волшебная палочка принадлежала ей.

И право приказывать Смерти принадлежало ей.

А Смерть в очередной раз доказала, что не потерпит над собой власти.

* * *

Перепутье

Январь 2005 года

Утром, очутившись со Снейпом в Визжащей хижине, Гермиона Грейнджер беспрестанно думала о камне. Она не сразу поняла, до чего сильно ей хочется сорвать с шеи кулон и перекатывать по ладони. Застёжка разомкнулась сама собой, и концы кожаного шнурка повисли в воздухе, а камень лёг в ладонь.

Снейп, отступая от люка, через который они пролезли, что-то говорил, а Гермиона не могла сдвинуться с места, словно парализованная.

Они были не одни.

— Северус! — хотела окликнуть она, но не издала ни звука.

Здесь ли он вообще? Она не осмеливалась повернуть голову, чтобы проверить это, и видела — не моргая, онемев, не шевелясь — лишь три сероватые тени. Три призрака, бывшие чудовищно, удивительно знакомыми.

Два парня стояли впереди, всего в шаге от неё, рассматривая что-то невидимое на полу, а позади них — она сама.

Сначала она себя не узнала — из-за одежды, причёски, из-за мелькнувших в провале рта передних зубов вполне нормального размера. Моложе лет на семь. И всё-таки она, Гермиона Грейнджер. Её собственные глубоко посаженные глаза, а в них — испуг, тот же самый испуг, который она ощущала по эту сторону комнаты.

Гермиона не слышала призраков, но знала, о чём они говорят. Слова читались по губам, обретая забытое звучание. Она знала.

— Экспеллиармус! — произнесла юная Гермиона, и волшебная палочка — разумеется, волшебная палочка, Гермиона так и знала, что это будет волшебная палочка — перелетела из рук одного из парней в руку её призрака.

Знала она и каково чувствовать шершавость дерева, прикасаться по всей длине, до самого кончика бузинной ветки. И ощущать под пальцами покалывание.

Призраки растаяли. Камень выпал из ладони и запрыгал по доскам. Мир отмер. Гермиона тоже ожила и немедленно упала, запнувшись о деревянный ящик, который от удара распахнулся и извергал на пол груду каких-то заплесневелых сумок из змеиной кожи за грудой.

Гермиона засмеялась. Не было иного способа, чтобы увидеть и понять, чтобы унять разгорающуюся в голове боль. Чтобы осознать, что Снейп — в нескольких шагах от неё, сидит у стены, поджав колени к груди и вцепившись в щиколотки, с бледным, искажённым страхом лицом, смотрит на неё, окружённую змеиной кожей, и ждёт, когда она перестанет смеяться.

У неё уже ныли рёбра, когда она смогла остановиться, а от жгучей головной боли, казалось, сейчас череп треснет.

Она чувствовала, что истекает светом. Свет изливался из тела, бежал по дощатому полу — дюйм за дюймом, шаг за шагом, миля за милей. Свет окатил развалины замка, собирая его по камню. И камни дымились, шипели, но подчинялись. И поле битвы, вновь запятнанное кровью, усеяли тела погибших. И Гермиона узнала имена всех выживших и павших, всех…

— Снейп! — позвала Гермиона.

Тот не ответил.

Обняв себя, она сделал глубокий вдох, потом выдох.

— Я вспомнила, — сказала она.

Снейп подтянул колени на дюйм ближе к себе, ещё крепче.

— К сожалению, я тоже, — откликнулся он. — Жаль, не правда ли, что мир магии — это то место, где я мёртв?

* * *

Опять сделалось темно. Всегда темно.

Но в «Крае света» свет горел, и на месте был бармен, совершенно им не удивившийся.

— Таки живые, как я погляжу, — сказал он, когда Снейп и Гермиона вошли плечом к плечу, дрожа от холода.

Снейп в ответ хмыкнул, а Гермиона проронила:

— Едва.

Бармен вернул им ключ от номера.

— Ваша мама снова звонила, — услышала Гермиона, уже поднимаясь по ступенькам.

— Я ей перезвоню, — через плечо бросила она и вместе со Снейпом в буквальном смысле побежала в номер.

Сразу включили чайник. Ветер снаружи крепчал, и оставалось молиться, чтобы электропровода выдержали — хотя бы пока не вскипит вода.

— Ты их не видел, — с уверенностью сказала Гермиона и вручила кружку с чаем Снейпу.

Кровать так и не застелили, и тот, забравшись в постель, укутал ноги.

— Кое-что я видел, Гермиона, — ответил он, ставя кружку у кровати. — Я видел Нагини. За секунду до того, как она разорвала мне горло.

— Ты помнишь, — выдохнула Гермиона.

— Да, я помню.

Слово это — «помню» — слишком простое, недостаточное. Память сохранила отдельные события, детали, но как охватить всё одновременно? Точно так же можно пытаться вспомнить книгу, прочитанную давным-давно, причём всю и сразу.

Голова болела и болела, а рука каждые несколько минут ощупывала карман, чтобы проверить, там ли камень.

— Это всё по-настоящему? — проговорила Гермиона. — Это должно быть по-настоящему.

— По-настоящему. — Ладонь Снейпа взметнулась и принялась массажировать шею. Там был белёсый шрам. Длинный, а вовсе не парные отметины отвратительных, отравленных клыков. — Никогда ещё не было ничего более настоящего, чем этот ужас.

Гермиона молчала, добавляя себе сахар в чай.

— Но ничего этого не случилось, — сказала она. — Мы здесь. Мы больше не в том мире.

— И что здесь за место тогда? — спросил Снейп. Его голос был горьким, мрачным. — Что-то вроде чистилища? Никогда не верил в жизнь после смерти, и тут вдруг…

— Думаю, это я виновата. — Гермиона примостилась на край кровати. От близости Снейпа у неё подвело живот. Медленно она пододвинулась ещё на несколько дюймов. — Думаю, это сделала я.

— И что же, ради всего святого, ты такого сделала?

Она провела пальцем по ручке кружки, с округлой стенки которой таращилось полустёртое изображение свиной головы.

— У меня были Дары Смерти, — донеслось до Снейпа, и он хмуро уставился в свою кружку. — Я была не совсем в себе, — продолжила Гермиона извиняющимся тоном, — увидела столько смертей, сама одного убила, и мы пришли в хижину забрать твоё тело…

Снейп громко сглотнул.

— Я тут подумала, мы всё усложняем, — она заговорила торопливо. — А всё довольно просто, нет? В основе всего один факт: в том мире магия есть, а в этом — нет. По крайней мере, её больше нет для нас. Либо здесь магии никогда не существовало, либо она исчезает прежде, чем доходит до нас. И это — она вытащила из кармана камень и поднесла его к свету, — склоняет меня ко второму варианту.

— Смерть сама и приносила чуму, — пробормотал вдруг Снейп, и Гермиона припомнила, как он рассказывал ей эту историю, услышанную на экскурсии в Мрачной Лощине, — через лес в деревню, когда приветствовала всякого жителя поцелуем…

— Я хотела мир без магии. Чтобы люди из-за неё не гибли. А обернулось всё… чем-то уродливым.

Повисла долгая тишина. Боясь нарушить её, они едва дышали.

— И вот магия исчезла, — выдавила в конце концов Гермиона. Она сделала глоток слишком горячего чаю, причмокнула обожжённым языком, вытерла уголок губ тыльной стороной ладони. — Все умерли, так и не родившись. А мы — забытые артефакты.

— Пожалуй, — согласился Снейп. — Пара звеньев в длинной цепи совпадений.

— И дементоры. Это ведь они, кто ещё? Они остались, — она скривилась. — Прихвостни смерти.

— Несомненно, — процедил Снейп.

— Но всё остальное… Дамблдор как-то сказал мне… — Гермиона замолчала, устраиваясь на поджатых под себя ногах и чуть-чуть не свалившись на кровать. — Он сказал, что магия хочет, чтобы её нашли. Всё вело меня сюда. Ты привёл меня сюда. Несмотря ни на что.

Найдись в её голове больше места для благопристойности, для мучительных раздумий, Гермиона бы чуть внимательнее отнеслась к тому, где устроилась и насколько приблизилась к Снейпу. И к тому, что они в этом номере только лишь вдвоём, наедине. И к тому, как раньше она скользила ладонями по его коже, прижималась губами к его губам, напросилась в его постель.

И к тому, что он был её преподавателем, а она — его ученицей.

— Профессор, — она заговорила шёпотом, — мне кажется, Дин отчасти прав. — Перед мысленным взором вырисовалась, оттеснив прочие, картинка: замок Хогвартс, и гигант-Хагрид укладывает безжизненное тело Гарри Поттера на землю. — Чтобы вернуться туда, к тому, каким мир должен быть… — камень катался по ладони, сунутой в карман; сгустились тени, шепотки скреблись в ушах, — кажется, я должна умереть.

* * *

— Две двойные порции, пожалуйста, — заказал Снейп, потому что так велела Гермиона, хотя самого его подташнивало не только от запаха, но и от мысли о еде. Но Гермиона ждала его в номере, прямо сейчас обнажённая, принимала душ, и, стоило подумать об этом, тошнота усилилась. Его ученица… — И виски.

— Тоже двойную порцию? — спросил бармен.

— Да.

Снейп ждал заказ, барабаня пальцами по стойке. Он смотрел на телеэкран, но ничего за своими мыслями не видел.

Гермиона Грейнджер. Девочка-Которая-Выжила.

Первая реакция на ее нерешительное заявление «Кажется, я должна умереть» оказалась той же, что и в случае с Дином Томасом, — беспокойство. Правда, теперь не с кем было обменяться взглядами и разделить опасения. И не кому было назвать его, Снейпа, сумасшедшим, раз он способен допустить, что Гермиона вообще-то права.

Дамблдор — боже, сколько лет он уже не помнил Дамблдора? — рассказал ему о судьбе Гарри Поттера и о том, что должно произойти, но некоторые тайны не раскрыл. Гермиона рассказала ему о событиях после его смерти. Событиях таких странных, что они походили на сон. Мальчишка пал от руки Волдеморта, потом вернулся в мир живых. Что всё это значит? Какой в этом смысл? Хотелось опровергнуть всё сказанное ею.

— Несомненно, если ты, Грейнджер, хочешь умереть, тебе понадобятся все три…

— Не имеет значения, обладаешь ли ты всеми тремя непосредственно, — перебила Гермиона. — Гарри выбросил Воскрешающий камень в лесу, а Старшая палочка была у Волдеморта. Но Гарри всё равно смог ожить.

— Ты же понимаешь, что это абсурд, — не сумел сдержаться Снейп.

Водя пальцем по грани мобильного телефона, пока выключенного, но заряжающегося, она прошептала:

— Не больший, чем такая жизнь.

Снейп подумал, что он эгоист. В том мире он умер, а здесь — существовал, если не сказать больше. Не странно ли вспоминать свою маггловскую жизнь теперь, когда можно сопоставить её с другой, пусть даже никогда и не прожитой?

Не задавая вопросов и не предлагая выбирать между этими жизнями, Гермиона, чувствовалось, всё же подталкивает его к какому-то решению.

— Это несправедливо, — со слезами сказала она. — Здесь — ты есть. А там… — она потёрла пальцем щёку. — Что с тобой будет, если я вернусь туда?

— Думаю, ничего.

— Не ничего, а ничто, — возразила она. — Сев… профессор, я не могу…

Не говоря уже о том, как ей вернуться…

Бармен подал виски. Снейп опустошил бокал и попросил повторить.

Когда он нёс поднос в номер, то слегка пошатывался. Однако прислушивался изо всех сил.

Не следовало оставлять Гермиону одну. Она же… не совсем в себе — так она, кажется, сказала?

Но беда не в том, что она свихнулась. Беда в том, что она права. Пожелай она поставить эксперимент, выдав каждому по листу бумаги, чтобы записать любую мелочь, какую они вспомнят о войне, они смогли бы сравнить, совпадают ли факты. Но эксперимент и не нужен. Оба они говорили на одном языке. Оба они — в одной лодке; да только лодка, похоже, тонет.

Обратно же, он знал, можно вернуться единственным путём. Этот мир исчезнет, прекратит существование, если повернуть вспять время и на перепутье выбрать верную дорогу. Гермиона должна пойти верной дорогой. Смертью повелевает по-настоящему тот, кто встретится с ней по своей воле, а не вынужден жертвовать собой ради спасения друзей.

Помнится, он сказал:

— Видимо, мне придётся постараться, чтобы тебе было легче выбрать.

Она посмотрела на него — сперва затуманенными глазами, потом смущённо.

— Мисс Грейнджер, — продолжал он, — Гермиона, ты не должна считаться со мной. В другой ситуации я бы, скорее всего, стал тебя отговаривать от чего-то подобного, но этот случай — особый. Я не встану у тебя на пути.

Поднос подрагивал в руке. Другой рукой Снейп постучал в дверь, но Гермиона не отозвалась. В горле вдруг пересохло, и он распахнул дверь. Гермиона сидела на кровати и бездумно глядела на мобильник. Мокрые волосы колечками лежали на её плечах.

— Дин умер, — сказала она.

Снейп уронил пустой бокал для виски. Телефон выскользнул из ладони Гермионы.

— Мне надо ехать, — сказала она.

У Снейпа на языке вертелся миллион вопросов о том, что случилось, как и почему, и что делать теперь, но он не сумел выдавить ни слова. Получилось только едва заметно кивнуть. И сделать шаг вправо, уйдя с её пути.

* * *

Утром, собирая перед отъездом вещи, он его и нашёл. В конверте, за билетом на поезд, лежал аккуратно сложенный прямоугольником листок из её блокнота с написанным второпях посланием: «Я подожду пока. Ещё немного. Гермиона».

Ниже — два крестика, означающие поцелуи, причём первый был зачёркнут, а второй, вероятно, нарисован потом. Под ними более твёрдой рукой она написала постскриптум.

P.S. Кстати, последним, что ты увидел перед смертью, была не Нагини. Я там была и всё видела.

Это были глаза Гарри.

Нет, не Гарри.

Глаза Лили