Скелеты в шкафу (гет)

Чем дольше Мирабель слушала рассказ tío Бруно, тем страшнее ей становилось. Она уже знала, что тюрьма — это не самое приятное место, но никогда не задумывалась о том, что на самом деле творится в полицейских участках, о чем умалчивают в газетах и репортажах, через что прошел tío Бруно…

И теперь она это знала.

Голос у Бруно был ровным и спокойным, словно он просто читал в эфире новостную сводку, но его пальцы то и дело леденели, изредка стискивая ладонь Мирабель почти до боли. Доктор Моледо делал пометки в своем блокноте, уточнял детали, задавал правильные вопросы, и самым жутким было понимающее выражение на его лице, словно он слышал десятки, если не сотни, таких историй. Внешне Мирабель старалась держаться, спокойно поясняла некоторые моменты, но с каждой секундой стальной обруч, стиснувший её грудь, сжимался всё сильнее.

К концу рассказа в голове Мирабель не осталось ничего: ни мыслей, ни образов — только звенящая, гулкая пустота, как после первого визита в Ла Пикоту. Поднявшись следом за доктором Моледо со стула, Мирабель тут же судорожно вцепилась в договор — ее начало знобить, и весь мир сузился до этих слепяще-белых страниц с черной вязью отпечатанных букв. Она вскинула голову, невидяще глядя перед собой, и почувствовала живое, родное тепло tío Бруно рядом. Он рывком притянул её к себе, стискивая в крепких объятиях, и стальной обруч, мешавший дышать, лопнул с оглушительным треском. Мирабель судорожно вздохнула, обнимая его в ответ, выдираясь из мёртвой, гулкой тишины.

— Ты моё Чудо, — шепнул Бруно, касаясь сухими губами её щеки, и Мирабель зажмурилась, не размыкая объятий. Он всё это выдержал. Он всё это пережил ради них — а его забыли. Оставили здесь, в одиночестве! Мирабель прерывисто вздохнула, понимая, что не хочет его отпускать в этот ужас, в эту разрытую могилу, которой теперь видела Ла Пикоту.

Они оба замерли на несколько секунд, после чего Бруно разжал руки первым, отступая назад, и Мирабель заставила себя последовать его примеру. Он провёл ладонью по лицу, словно стирая дурной сон, и виновато улыбнулся:

— Спасибо, что осталась… и прости, малыш. Я тебе, кажется, руку чуть не сломал.

— Это ерунда, — Мирабель слабо качнула головой, надеясь, что он не заметит дрогнувшего голоса. — Что тебе привезти в субботу?

— Малыш, у меня всё есть, правда, — успокаивающе ответил Бруно. — И, к слову, ты не забыла, что обещала побольше отдыхать?

— Tío, я успеваю отдыхать, у нас, вот, даже понедельник выходной на следующей неделе, так что учимся только четыре дня. Я приеду, — упрямо возразила Мирабель, и Бруно мягко улыбнулся, соглашаясь — хотя, кажется, у него уже просто не оставалось сил на спор с ней. Запоздало сообразив, что они тут не одни, Мирабель оглянулась на адвоката, но тот стоял лицом к окну, заложив руки за спину и слегка перекатываясь с пятки на носок, полностью погружённый в свои размышления.

Пытаясь успокоиться, Мирабель разгладила слегка смявшийся в судорожной хватке договор: это было самое первое, самое яркое свидетельство того, что она действительно смогла сделать что-то для Бруно.

— Жалко, что у меня нет сейфа, — вырвалось у неё, и доктор Моледо, обернувшись, негромко хмыкнул:

— Этот документ не такой важности, чтобы так его беречь, сеньорита Рохас. Даже в случае потери вашего экземпляра, можно подписать новый.

— Да, но… — Мирабель вздохнула. Для неё этот договор был как… как шпага Боливара! Символ, который хотелось повесить на стену в рамочке, и, одновременно, спрятать от чужих глаз.

— Можно положить в ящик с Особенной Скатертью, — предложил tío Бруно и у Мирабель вырвался почти истерический смешок, стоило представить, как она глубокой ночью тайком пробирается в комнату абуэлы, чтоб спрятать договор с адвокатом.

— Думаю, я найду другое, не менее надежное место, — успокоившись, пообещала она, засовывая договор в файл, и Бруно кивнул ей. На его лице сквозь усталость словно проступали прежние черты — как будто после шторма сквозь тучи светило солнце.

Доктор Моледо подошёл к двери и постучал — через минуту с шумом провернулся замок, и охранник выпустил их. Мирабель обернулась, переступая порог — tío Бруно смотрел им вслед, и сердце у неё снова сжалось… но теперь к тоске примешивалась слабая надежда, что скоро всё изменится и будет лучше.

По коридору Мирабель шла, не замечая ничего вокруг. В голове сами собой всплывали детали разговора с адвокатом, и притихший на время озноб снова вернулся, усиливаясь с каждой секундой. Пройдя мимо длинной очереди посетителей, они дошли до припаркованного Рено, и Мирабель села на переднее сиденье, бездумно защелкивая ремень безопасности под одобрительный кивок доктора Моледо.

В машине уютно пахло шоколадными чуррос и кофе, и в памяти ожили осколки детских воспоминаний: когда tío Бруно забирал её после уроков из школы, он тоже часто покупал ей горячие чуррос на улице, чтобы «поддержать растущий организм». Внутри коротко обожгло болью, и Мирабель безотчетно прижала к губам свою ладонь, которая, справедливости ради, всё ещё слегка ныла от слишком сильной хватки tío Бруно. Нет, нельзя, сейчас нельзя о нём думать, иначе она позорно разрыдается прямо на глазах у доктора Моледо! Лучше потом, вернувшись в кампус, поплакать в ванной или в комнате, накрывшись подушкой…

Доктор Моледо, внимательно глянув на неё, завёл машину, аккуратно выруливая на шоссе, и Мирабель торопливо уставилась в окно, за которым проплывал кирпичный заборчик. Хорошо, что дороги снова забиты, к моменту, когда они доедут до офиса сеньора адвоката, она уже точно сумеет взять себя в руки…

— Я понимаю, как вам было непросто, но вы хорошо держались, сеньорита Рохас, — доктор Моледо нарушил тишину, когда они свернули на проспект Каракас, и Мирабель неуверенно обернулась. — И ваши замечания были очень вовремя и по делу.

— Спасибо, — немного осипшим голосом поблагодарила его Мирабель, и доктор Моледо, пользуясь тем, что машина вновь застряла на светофоре, добавил:

— В нашем деле порой бывает трудно справиться со своими эмоциями, оставаясь в рамках профессионализма и адвокатской этики. Поначалу это кажется практически невозможным, но… чем больше опыт, тем проще нам отстраниться от чувств, держа голову холодной.

— Но как же это сложно… — Мирабель зябко повела плечами, снова отводя взгляд в сторону.

— Становится легче, когда приходит понимание, что в пылу эмоций и праведного гнева или возмущения можно не заметить какой-то мелочи, которая развалит всю стратегию защиты. И, потому, каждый адвокат должен оставаться беспристрастным.

Мирабель кривовато улыбнулась, вспоминая рассказ Бруно. Интересно, а отсутствие материалов дела на руках у адвоката во время суда — это что, тоже беспристрастно?

— Неужели… Неужели никто не видел, насколько это дело шатается? — шепотом спросила она почти себе под нос.

— Это оборотная сторона нашей работы, — негромко ответил доктор Моледо, глядя на вереницу машин перед ними. — Очень часто люди, особенно те, которые раньше слишком близко принимали всё к сердцу, выгорают. И на смену беспристрастности приходит равнодушие.

— Но почему и мама, и tía Пепа, Рената… они все тоже поверили, сразу?! Безоговорочно! — Мирабель машинально потёрла запястье. — Даже абуэла, а ведь она должна знать его лучше всех прочих, она же его мама… Даже я догадалась, ведь tío Бруно не умеет врать, у него всё в глазах читается…

Доктор Моледо ободряюще улыбнулся ей:

— Но, ведь не все поверили в то, что сеньор Мадригаль виновен, не так ли? А почему… Сеньорита Рохас, вы ведь помните то время террора Эскобара? В новостях по телевизору и по радио, в газетах, ежедневно писали о новых смертях, о преступлениях, о людях, открывшихся с ужасной стороны. Есть такая прекрасная фраза, прошу не упрекать меня за источник: «Бытие определяет сознание».⁽¹⁾ Когда весь мир сходит с ума, когда всё вокруг с каждым днём всё глубже погружается в пучину хаоса и ужаса, жестокости и насилия, поверить в худшее гораздо проще. Это уже известно: в стрессовой ситуации способность к критическому мышлению и восприятию информации снижается, и находятся те, кто мастерски играют на этой слабости…

Мирабель отрывисто кивнула, понимая, о ком говорит доктор Моледо:

— Но ведь, даже потом, когда майора Ортегу отстранили от должности, а потом и вовсе посадили в тюрьму за коррупцию и нарушения, абуэла по-прежнему стояла на своём: что он честный и порядочный человек, и все обвинения это чудовищная ошибка и злые наветы продажных политиков, — она расстроено покачала головой, пытаясь взглянуть на ситуацию глазами абуэлы. Неужели, только потому, что абуэло Педро тоже был полицейским, она скорее поверила Ортеге, чем собственному сыну, даже имея на руках ту проклятую папку?! Или… или же есть что-то ещё, чего она не знает?..

— Чем старше человек, тем сложнее ему признать свою неправоту, — заметил доктор Моледо, вновь сосредотачиваясь на дороге — вереница машин, наконец, сдвинулась с места. — Впрочем, и не только людям. Наша судебная система ещё более неповоротливая, когда вопрос касается подобных дел, и потому их бывает сложно вести. Но, сложно — не значит, что невозможно, — добавил он, и Мирабель слабо улыбнулась.

Проехав особо загруженный участок дороги, они остановились на светофоре, и, пользуясь моментом, доктор Моледо вновь обернулся к Мирабель.

— Возвращаясь же к нашей теме... Как вы знаете, мне доводилось сталкиваться с покойным майором — тогда, разумеется, ещё капитаном Карлосом Ортегой. И я могу понять, почему ваша уважаемая абуэла ему поверила. У капитана Ортеги имелся весьма солидный послужной список и крепкая репутация — никто бы не назвал его некомпетентным. Он хорошо говорил, умел подтолкнуть беседу в нужном направлении, обладал быстрым умом, и весьма успешно скрывал свою изворотливость. Я бы и сам мог обмануться, если бы уже не знал о некоторых его методах работы с подозреваемыми.

Мирабель непримиримо нахохлилась, рассеянно растирая собственную ладонь. Умом она понимала все аргументы доктора Моледо, и касайся дело кого-то другого — они бы даже могли стать исчерпывающим ответом на её вопросы, но… Дело ведь в Бруно.

То, что провернул Ортега, было настоящей подлостью, и даже его скоропостижная смерть в негостеприимных объятиях Ла Пикоты не могла принести никакого морального удовлетворения: чёртов мерзавец должен был остаться жив, чтобы на суде сознаться, что оболгал её tío Бруно!..

— Но зачем ему это? — вырвалось у Мирабель, и доктор Моледо бросил на неё непонимающий взгляд, пропуская вперед автобус. — Неужели только ради машины?..

— А вот здесь, между прочим, я могу понять, чем руководствовался покойный майор Ортега, — невозмутимо отозвался доктор Моледо. — В его словах к сеньору Мадригалю не было лжи: Эскобар действительно мог заинтересоваться смертью своего человека… Особенно такого, что потакал его извращённому вкусу.⁽²⁾ По мнению капитана Ортеги, ваш уважаемый tío имел и возможность, и, что самое главное — мотив для убийства сеньора Освальдо Ортиса. Признание звучало правдоподобно и вполне удовлетворило Эскобара, раз вашу семью, благодарение Деве Марии, и вправду обошло его внимание. Карлос Ортега — преступник, коррупционер, но не убийца. Ему действительно не хотелось читать в новостях о смерти семьи, которую он знал, пусть даже и не близко. А машина здесь — приятная с его точки зрения мелочь, что-то вроде премии за успешно выполненную работу.

Мирабель оторопело уставилась на сеньора адвоката, пытаясь уложить информацию в своей голове. В её глазах Ортега был и оставался чудовищем, но… выходит, он был чудовищем иной породы, а выставление tío Бруно убийцей и монстром вообще чуть ли не благое дело?..

— Люди, настоящие, живые люди, очень сложные создания, — вполголоса продолжил доктор Моледо, чувствуя её замешательство. — В человеке одновременно существует и зло, и добро, и серость. Карлос Ортега не хотел смерти вашей семьи, но то, что его действия стали частью вашей семейной трагедии, его не трогало. Эскобар, будучи жестоким убийцей, садистом и наркоторговцем, был заботливым и любящим отцом. Юристы не могут руководствоваться понятиями «хороший человек — плохой человек». Есть преступные действия, есть последствия этих действий, есть нарушения, и есть судебные ошибки, которые нужно исправлять и не допускать их повторения.

Мирабель неуверенно кивнула, понимая, что ей понадобится ещё очень много времени, чтобы окончательно понять и принять слова сеньора адвоката.

— И всё-таки, знаете, ваш попугай был абсолютно прав, — проворчала она, и доктор Моледо усмехнулся, сворачивая к своему офису:

— Ну, спорить с этим инфернальным созданием я бы не решился.

Он припарковал машину на своём месте, и Мирабель отстегнула ремень безопасности, выбираясь наружу, невольно находя взглядом окно офиса доктора Моледо. Ещё четыре дня назад, впервые подходя к этому двухэтажному зданию, Мирабель даже не надеялась, что первая встреча сеньора адвоката и её tío Бруно произойдёт так скоро…

…Учтя прошлый опыт с поездкой к доктору Мене, Мирабель приехала за пятнадцать минут до назначенного времени, пожертвовав целым часом сна — хотя, если так посмотреть, то и жертвовать особо было нечем. И так всю неделю, которая, будто в издёвку, тянулась чудовищно медленно, она почти не спала. Какой гонорар возьмет доктор Моледо? Как ей оплатить учебу на втором курсе? Есть ли вообще смысл переживать из-за этого, или она вылетит из университета после первой же сессии, полностью подтвердив все сомнения абуэлы, потому что все знания отказывались оседать в её голове, занятой совсем другими проблемами? Эти мысли, вертевшиеся, как какая-то адская карусель, не отпускали Мирабель ни днём, ни ночью, но здесь, в просторной и светлой приёмной офиса доктора Моледо, они наконец-то стихли, и в голове воцарилась звенящая пустота.

Секретарь, вежливо уточнив у неё имя и время, предложила кофе или воду, но Мирабель, на этот раз успевшая позавтракать, покачала головой. «Интересно, и почему Педро её так боится, очень милая сеньора…» — машинально подумала Мирабель, опускаясь на удобный диван и поглядывая на часы, которые, кажется, остановились. Да нет, точно остановились — минутная стрелка прилипла к циферблату, не двигаясь с места. Секретарь — на бедже значилось имя Эстела Мендоса — поднялась со своего места и прошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Мирабель глубоко вдохнула, пытаясь справиться с нервозностью. Если и на этот раз адвокатский гонорар окажется неподъёмным для неё, тогда остается лишь оббивать пороги общественных организаций, занимающихся защитой прав граждан Колумбии — на недавнем семинаре по введению в право про них рассказывала профессор Лопес.

— Доктор Моледо готов вас принять, — тишину нарушил негромкий голос сеньоры Эстелы, и Мирабель, очнувшись, поднялась с дивана, поправив сумочку на плече. Едва она переступила порог, как ей в лицо прилетело пронзительное:

— Пр-реступник! Кар-ртель! Кр-риминал!

Мирабель, запнувшись, заморгала, пытаясь понять, что это было. Возле массивного письменного стола с разложенными папками стояла высокая клетка, в которой, на жёрдочке, умостился роскошный сине-жёлтый попугай ара, пристально уставившийся на неё одним глазом. Попугай был настолько внушительным, что Мирабель не сразу обратила внимание на доктора Оскара Моледо, который со вздохом поднялся из-за стола.

— Прошу прощения, сеньорита, это исчадие ада, кажется, скоро распугает всех моих клиентов.

Попугай покосился на адвоката, потом на саму Мирабель, и, распушив хвост, изрек: «Инфузор-рия», гордо поворачиваясь к ним спиной.

— А, по-моему, очень даже симпатичная птичка, — робко пробормотала Мирабель, и попугай, переступив на жёрдочке, довольно курлыкнул:

— Нер-рончик хор-роший, Нер-рончик лапочка.

— Сущий демон и пожиратель мозга, — вздохнул доктор Моледо, жестом предлагая Мирабель сесть в кресло. — Итак, сеньорита Рохас, я готов вас выслушать.

То и дело косясь на попугая, который продолжал сидеть к ним хвостом, Мирабель устроилась поудобнее, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли и сосредоточиться на том, что её сюда привело.

В третий раз пересказывать дело было одновременно проще и легче: теперь Мирабель точно знала, о чём говорить, а что можно опустить, но полное осознание несправедливости и чудовищности ситуации давило на плечи, пригибая к земле.

Она следила за выражением лица адвоката, пытаясь понять, что он решит, но доктор Моледо мастерски владел собой. Он внимательно её слушал, изредка делая пометки в блокноте; Мирабель заметила, что он был левшой, а правой рукой двигал немного осторожно — видимо, именно её он и сломал. И стоило ей впервые упомянуть имя Карлоса Ортеги, как попугай, распахнув крылья, заклёкотал, бегая по жёрдочке из стороны в сторону:

— Кор-рупция! Мр-разь! Пр-родался!

Мирабель смолкла на полуслове, уставившись на птицу, как на посланника Божьего. Доктор Моледо тоже обернулся к клетке, укоризненно покачивая головой:

— Ай-яй, Нерончик, показания с чужих слов… — заметив взгляд Мирабель, доктор Моледо, кашлянув, пояснил: — Понимаете, Нерона мне подарил мой приятель, прокурор. И, мне кажется, имя Карлоса Ортеги…

— Пр-реступник!

— … звучало в его кабинете достаточно часто, — закончил доктор Моледо и снова вздохнул. — Впрочем, я, к сожалению, тоже достаточно часто сталкивался на практике с плодами его, скажем так, трудов на страже порядка. Так что, можно сказать, что устами, в данном случае, конечно, клювом этого инфернального создания глаголет истина…

Теперь, после рассказа tío Бруно, Мирабель окончательно уверилась, что попугай доктора Моледо был абсолютно прав в своих нелестных характеристиках.

— Сейчас мы поднимемся в офис, и я вам всё подробно объясню по поводу оплаты, — заметил доктор Моледо, и Мирабель вынырнула из своих воспоминаний, возвращаясь к действительности. — У моей секретарши сегодня выходной, так что распечатаю квитанцию сам, чтобы вам не ездить туда-сюда, а уже во вторник, когда откроется банк, вы сможете сразу перевести деньги.

В субботний день здесь царила гулкая, почти как в церкви, тишина, и Мирабель невольно старалась ступать как можно тише. Правда, уже на подходе к кабинету доктора Моледо она услышала бодрую попугаичью болтовню, мигом рассеявшую всю торжественность.

— А он не голодает тут, один? — робко спросила Мирабель, переступая порог офиса, и попугай поприветствовал её почти привычным: «Инфузор-рия!»

— Ничуть. Я часто на выходных заезжаю в офис чтобы его покормить, так что Нерончик без компании не остаётся, — успокоил её доктор Моледо, включая компьютер и глядя на неё с добродушной улыбкой. — А что, сеньорита Рохас, хотите дать взятку моему попугаю?

— Скорее, благотворительный взнос, — вымученно отшутилась Мирабель, и доктор Моледо кивнул на коробку с зерновыми палочками:

— Ну, если в рамках благотворительности…

Попугай, заметив в её руках угощение, тут же оживился, курлыча что-то, подозрительно напоминающее: «Хор-рошая инфузор-рия!», и Мирабель, протолкнув зерновую палочку сквозь прутья, уселась в кресло, бездумно вертя в пальцах яркую целлофановую обертку.

Пока на огромном квадратном мониторе мерцал загрузочный экран Windows 95, Доктор Моледо объяснил ей порядок действий в банке и повторил схему оплаты. Прикинув свои возможности, Мирабель почувствовала робкий проблеск надежды — у неё даже оставалось немного денег на счету, а значит, собрать сумму для оплаты второго курса будет легче…

— Но, разумеется, это только в случае выигрыша дела, — добавил доктор Моледо, и внутренности у неё снова смёрзлись.

— А может быть иначе? — тихо спросила Мирабель, теребя несчастную обертку.

— Увы, сеньорита Рохас, в нашем деле нет никаких гарантий. Со своей стороны я сделаю всё, что в моих силах, чтобы добиться защиты прав вашего родственника, но ещё есть прокурор, а так же судьи. И решающее слово будет за ними. Человеческий фактор никогда нельзя списывать со счета.

Мирабель понимающе кивнула: на лекциях в университете часто повторяли, что хороший юрист никогда и никому не обещает стопроцентного успеха. «Хотите дать гарантии — продавайте кастрюли и сковородки, — твердила профессор Лопес. — Всегда нужно помнить, что может всплыть какая-то мелочь, или любимая кошка судьи начнёт рожать в день заседания, и мысли у него будут не о деле, а о котятах.» В душе шевельнулся страх, но Мирабель решительно задавила его.

Зажужжал принтер, и доктор Моледо передал ей распечатанные квитанции. Уставившись на ещё тёплые листы с пропечатанными цифрами, Мирабель с оглушительной ясностью осознала, что она действительно смогла сделать хоть что-то полезное для Бруно. В ушах гулко застучала кровь, и голос доктора Моледо донесся словно из другого конца автомобильного туннеля:

— Сеньорита Рохас, дать вам воды?

— Н-нет, спасибо… — Мирабель сухо сглотнула — горло, кажется, сузилось до размера коктейльной трубочки. Но в любом случае, это только начало, впереди ещё столько всего предстоит…

— Как я уже предупреждал уважаемого сеньора Мадригаля, понадобится время, чтобы мне предоставили материалы дела, — словно откликаясь на её мысли, произнес доктор Моледо, и Мирабель судорожно кивнула. — Обычно, рассмотрение такого запроса официально занимает от пяти до десяти рабочих дней, но, по факту, может пройти не меньше месяца.

— Я понимаю. Я… могу что-нибудь ещё сделать? — спросила Мирабель, машинально стиснув обертку в пальцах, и доктор Моледо неожиданно тепло улыбнулся ей:

— Сеньорита Рохас, вы уже делаете немало. Для заключённых, особенно оказавшихся в тюрьме в результате судебной ошибки, очень важна поддержка со стороны их семьи и близких. И я говорю не только о моральной, но и вполне материальной стороне дела: неизвестно, сколько денег из бюджета, выделяемых на финансирование пенитенциарных учреждений, действительно доходит до адресата, а сколько оседает в карманах «по пути». Еда, одежда, туалетные принадлежности — это всё кажется мелочами, но для того, кто находится по ту сторону решетки, это способ выжить.

Мирабель, смутившись, перевела взгляд на попугая, который уже закончил чистить перья, и теперь смотрел на неё круглым, блестящим взглядом, и её как молнией озарила простая мысль: ведь можно приносить tío Бруно не только свежеприготовленную еду! Шоколадные вафли, печенье, фрукты, зубная паста, мыло... Элементарные вещи, о которых tío Бруно, разумеется, молчал, чтобы не обременять её. Горячая волна стыда и досады подкатила к горлу, и Мирабель зажмурилась, борясь с желанием постучать головой о стол. Ну почему же она, ослица скудоумная, не догадалась об этом сама?!

— Спасибо, доктор Моледо! — с чувством произнесла Мирабель, поднимаясь на ноги. — Я могу идти?

— Да, разумеется. В случае надобности, вы можете позвонить мне на пейджер или передать послание с моим племянником, Педро… — доктор Моледо написал свой номер на листке и протянул ей, и Мирабель с легким трепетом спрятала его во внутреннем кармане сумки. Распечатанные квитанции она положила к договору — конечно, прятать его в банковскую ячейку она не собиралась, зато в шкатулке с письмами tío Бруно точно найдётся место для этого сокровища.

Подавленное состояние, накатившее после рассказа tío Бруно, растворилось без следа — теперь у неё была цель. Мирабель мысленно составляла список того, что привезёт Бруно в следующую субботу. И нужно ещё у мамы узнать, какие фрукты особенно полезны для сердца — она как наяву снова почувствовала слишком неровный пульс tío Бруно под пальцами, и бездумно прижала ладонь к своей щеке.

В ставшее родным общежитие Мирабель практически влетела на невидимых крыльях. Поднявшись в свою комнату, она нос к носу столкнулась с Марисой, которая шла к ванной с полотенцем в руках.

— О, Мира! Тебе там вроде звонили на вахту, Диана разговаривала, — сообщила та, и Мирабель, непонимающе поправив очки, слегка съехавшие по переносице, заглянула в их комнату. Диана, сосредоточенно красившая ногти одновременно с написанием конспекта по истории права, помахала ей рукой:

— Тебе с дому звонили, я сказала, шо ты с нашей Хандритой в киношку пошла, вроде, это брат твой был. Просил перезвонить, как вернёшься, — передала Диана, с прищуром рассматривая ноготь.

— А ему-то что надо? — растерянно пробормотала Мирабель, бросив сумку на кровать, и открыла шкаф, чтобы положить договор с квитанциями. Диана, заметив файлик с бумагами, оживилась:

— Ну шо, срослось?! Взялся сеньор адвокат за дело твого tío?

— Да! — Мирабель подпрыгнула на месте, вскинув к потолку стиснутые в кулаки ладони.

— Ай, слава деве Марии! Дай Бог, скоро выпустят, тьфу-тьфу-тьфу, — Диана суеверно постучала кулаком по столу и тут же с воплем схватилась за пузырек с ацетоном. — Та ну шо ж ты делать будешь, вся изгваздалась!

Неубедительно скрыв хихиканье за кашлем, Мирабель выскользнула за дверь, сбегая вниз, к вахтерше. Та, немного поворчав, разрешила воспользоваться телефоном, и, считая гудки, Мирабель заткнула второе ухо пальцем — мимо как раз шли Серхио со своими приятелями, в полный голос обсуждая чьи-то «выдающиеся достоинства» третьего размера.

— Дом семьи Мадригаль, — в трубке раздался тусклый голос Камило, и Мирабель, мигом растеряв все воодушевление, резко выпрямилась:

— Это я, что случилось?!

— Звонил Мариано, у Лолы закружилась голова, её повезли в больницу, мои родители и твой папа сейчас там, — тем же мёртвым и безэмоциональным тоном ответил Камило, и Мирабель, знавшая его как свои пять пальцев, поняла, что кузен на грани паники. В трубке раздался слабый шум шагов, приглушённый и неразборчивый голос абуэлы, и Камило с невнятным «угу» передал трубку.

— Мирабелита, дорогая, всё в порядке, и нет никаких причин для волнений, — голос абуэлы, напротив, звучал так же твёрдо и уверенно, как и всегда, и Мирабель перевела дух. — С Лолой все будет хорошо, но я была бы очень благодарна, если бы ты приехала. Я сейчас с Антонио и Камило, и мне бы не помешала небольшая помощь с обедом…

— Конечно, абуэла, я сейчас приеду, — без колебаний отозвалась Мирабель, расслышав за спокойствием тщательно подавляемую нервозность.

Заскочив в комнату за сумкой, и только помотав головой на вопросительный взгляд Дианы, Мирабель выскочила из кампуса, быстрым шагом идя к остановке. Автобус подошёл набитый битком, и ей с трудом удалось занять стоячее место в уголке, неудобно выгнувшись между двумя поручнями. Покачиваясь вместе с ходом автобуса, Мирабель прикрыла глаза, чувствуя слабые угрызения совести из-за того, что не волновалась за судьбу Долорес так же сильно, как Камило. Нет, она переживала, действительно переживала, но все эмоции словно оказались накрыты толстым стеклянным колпаком. Может, об этом и говорил доктор Моледо — в какой-то момент учишься отстраняться от происходящего?..

Автобус слишком резво вошёл в поворот, и Мирабель стукнулась плечом о поручень, досадливо зашипев от короткой вспышки боли. Выйдя на своей остановке, она зашагала к дому, растирая ноющее плечо, которым ещё дважды умудрилась удариться за время поездки. Дверь открыл взвинченный до предела Камило, и Мирабель торопливо схватила его за дрожащие руки:

— Все нормально будет, успо…

— Да я знаю! — рявкнул он, и тут же, выдохнув, зажмурился. — Извини. Но когда мне говорят «успокойся»…

— Хочется кого-нибудь убить, — понимающе кивнула Мирабель, проходя в дом. — Я знаю, поэтому и сказала.

— Вот засранка хитрая, — буркнул Камило, но руки у него уже не тряслись. — Спасибо, что приехала.

— Вот именно, Мирабелита, спасибо. Одна я бы с обедом не управилась, а твой кузен скорее всё в процессе готовки сжует, — ласково заметила абуэла, выходя из гостиной. С одного боку к ней прильнул притихший Антонио, который только молча помахал Мирабель, и абуэла мягко потрепала его по пружинистым тёмным кудряшкам. Камило, моментально входя в роль, закатил глаза и фыркнул:

— Ну конечно, обвиняйте юное дарование, что оно слишком много ест! Это всё мой талант, ему нужна пища.

— Особенно среди ночи, — пробормотала Мирабель себе под нос, переобуваясь в домашние сандалии, и Камило ехидно прищурился:

— Уж кто бы говорил…

Абуэла благодарно улыбнулась им, продолжая приобнимать Антонио.

Отправившись на кухню, Мирабель беззастенчиво командовала Камило, с притворной строгостью рычала, стоило ему с комичными ужимками потянуть в рот дольку перца или кусочек картофеля, один раз пригрозила стукнуть его половником, когда кузен сделал вид что пытается съесть курицу прямо из кастрюли с супом. Вскоре с работы вернулась Луиза, тут же вызвавшись помогать с готовкой, к ним на кухню пришли Антонио с абуэлой, и театральное представление Камило развернулось во всю мощь. Атмосфера в доме неуловимо изменилась — если поначалу Мирабель почти физически ощущала сгустившееся напряжение, то теперь даже Антонио неуверенно улыбался краешком рта.

Когда раздался телефонный звонок, Мирабель дала Антонио важное задание: следить за своим кузеном в оба глаза. В трубке раздался немного усталый, но весёлый голос мамы:

— О, Мира? Ты дома, как хорошо… Передай, что с Долорес всё в полном порядке, мы все вместе вечером приедем, Пепита и Тин сейчас заедут за её вещами, Феликс тут Мариано в чувство приводит… — мама издала короткий смешок. — У вас всё нормально?

— Абсолютно, готовим обед, — заверила её Мирабель и, попрощавшись, повесила трубку. Антонио, услышав слова своей любимой tía Хульеты, окончательно приободрился, и начал упрашивать Мирабель поделиться кусочком курицы с Парсом, который с самым печальным видом сидел в углу кухни, не сводя умильно-печального взгляда с кастрюли. Мирабель на мгновение растерялась, когда абуэла тихо шепнула ей: «Спасибо» и крепко обняла.

К тому моменту, когда наконец-то вернулись родители, суп и курица с рисом были готовы, и вся семья расселась за столом.

— До понедельника Лолу подержат в дородовом отделении, а в понедельник проведут кесарево, уже пора, — объяснила мама, и tía Пепа подтверждала каждое её слово кивками. — К субботе её как раз выпишут, поэтому во вторник уже начнём приносить подарки для малышей в дом Гузманам.

Мирабель застыла с поднесённой к губам ложкой, глядя перед собой и чувствуя, как волосы встают дыбом.

Пинетки!

Она же ещё летом обещала Лоле связать пинетки для своих племянниц, и забыла! В своё оправдание Мирабель могла бы сказать только то, что в тот же день она узнала, что Бруно чуть не зарезали, потом она свалилась с простудой, а потом и учёба началась…

— Хульета, не сглазь! — tía Пепа нервно вцепилась в косу, и tío Феликс успокаивающе бросился разминать её плечи. Мама тут же ойкнула, трижды стукнув по дереву.

— А мы скажем tío Бруно, что у него появятся… а как зовут детей племянницы? — жизнерадостно спросил Антонио, и над столом повисла тишина, а Мирабель чуть не подавилась супом, больно стукнувшись зубами о ложку.

— Внучатые племянники, — чуть дрогнувшим голосом произнесла абуэла, а tía Пепа быстро затараторила:

— Разумеется, mi gatito, но Австралия очень далеко, и добираться оттуда сложно…

Мирабель заметила умоляющий взгляд Антонио и коротко кивнула. Да, об этом она точно расскажет и… Нет, стоп, если Лолу выпишут в субботу, то навестить Бруно в тюрьме не получится, но можно написать письмо и предупредить его. И связать пинетки до следующих выходных!

Эту ночь Мирабель провела дома, в знакомой и привычной обстановке, а утром, отговорившись учёбой, первым делом отправилась в Unicentro, где купила самую нежную и тонкую пряжу и подходящие спицы. Вернувшись в общежитие, она, радуясь, что понедельник ещё был выходным, сразу села за вязание, не обращая внимания на пристальные взгляды Дианы и Алехандры. Спустя полчаса, её соседки, наконец, нарушили тишину.

— Мира, не подумай, что нам так уж интересно… — осторожно произнесла Алехандра, и Диана её перебила:

— Но скажи нам, как на духу: ты шо, так удачно навещала свого tío, шо теперь ждёшь младенчика?

Мирабель, замерев от неожиданности, непонимающе вскинула голову, растерянно переводя взгляд с их лиц на будущие пинетки, после чего в мозгу что-то щёлкнуло, и она с облегчением улыбнулась:

— Боже, нет! Это не для меня, а для кузины. Ей скоро рожать, а я ещё летом обещала… и, в общем, немного отвлеклась.

Алехандра с шумным выдохом повалилась на свою кровать, а Диана понимающе закивала:

— А-а-а, ну это святое, да. А то мы ужо думали, шо не зря ты те кружевные трусы надевала…

— Диана! — Мирабель, не выдержав, рассмеялась, предусмотрительно отодвинув спицы подальше от лица. — Он мой tío!

— Ой, я тя умоляю, у моей мамы есть подруга, так у ней крестница за свого кузена замуж вышла…

Мирабель, продолжая хихикать, бросила в Диану подушку, и вязание пришлось отложить минут на пять, пока несчастная подушка летала по их комнате, рассыпая бело-рыжие перья.

1) Карл Маркс

Вернуться к тексту

2) Эскобар был известен своим пристрастием к девочкам, не достигшим даже возраста сексуального согласия (в Колумбии он с 14 лет).

Вернуться к тексту