Они знали (джен)

Учитывая мою принадлежность к факультету Слизерин, вся эта история не должна вызывать у меня одобрения. На деле же оказалось, что я вовсе не была в таком шоке, как многие другие. Собственно, реакция гриффиндорцев и в том числе Макгонагалл меня не удивила совсем — ни для кого не секрет, что для большинства из них существует только два цвета: черный и белый. Они не видят дальше своего носа. И уж тем более смешно их запоздалое сожаление, которое теперь совершенно не нужно тому, перед кем они пытаются извиниться.

Я всегда уважала профессора Снейпа, причем не только как декана нашего факультета. В отличие от матери и старшей сестры, ум и профессионализм я ставила выше, чем недостатки внешности и характера. Этому меня научил мой отец. Он говорил, что лучше предпочтет работать с любой сволочью, если это человек понимающий и толковый, чем с милым и обаятельным дилетантом, у которого хорошо подвешен язык. И я была с ним полностью солидарна. Неудивительно, что поступив в Хогвартс, я сразу же выделила профессора Снейпа среди других учителей. Мое почтение к нему было совершенно искренним, в отличие от некоторых других студентов нашего факультета — например, Драко Малфоя. Впрочем, я вынуждена признать, что пристрастна, ведь Драко очень многое пережил и понял за последние два года. Я знаю это точно, поскольку весь его выпускной год в школе, мы находились в близких отношениях, которые продолжаются и сейчас. И если кто-то думает, будто ему было легко и просто, вынуждена заверить, что они ошибаются.

Да, мы оба были слизеринцами и оба чистокровны, но это не означает, будто нам (кроме отморозков вроде Крэбба и Гойла)очень нравилось то, что делали Пожиратели смерти со студентами. И между прочим, в целях объективности, следовало бы вспомнить, что пострадавшие от насилия Кэрроу почти всегда лезли на рожон сами. И у меня лично это не вызывало ни восхищения, ни сочувствия. Сочувствовала я профессору Снейпу, которому приходилось разбираться в подобных ситуациях. Мне очень нравились хитрость и мастерство, с которыми он это делал. Чаще всего, конечно, причиной таких конфликтов бывал Гарри Поттер, которого любили одни и также страстно ненавидели другие. Причем и его почитателей и врагов было так много, что они не могли поверить, что существуют еще и те, кто, подобно мне, совершенно к нему равнодушен.

Самого Поттера я знала очень мало, да и его друзей тоже. Я была младше их на курс и потому почти не сталкивалась с ними. Пару раз я встречала Грейнджер в библиотеке или в кабинете у преподавательницы нумерологии. Иногда у нас попадали общие уроки с младшей Уизли, подружкой Поттера. Героя во плоти я видела лишь на Святочном Балу, куда меня, по просьбе Дафны, пригласил один из ее приятелей с Рэйвенкло. Помня массовую женскую истерию, возникшую из-за него на моем пятом курсе, должна сказать, что на меня он особого впечатления не произвел. Вообще я редко участвовала в межфакультетской войне — мне достаточно было собственных проблем. Когда кто-то из друзей Поттера, считая меня врагом по определению, задевал меня — я отвечала. А остальное время предпочитала политику невмешательства. Для здоровья полезнее. Что думают обо мне какие-то «знаменитости», нищие и маглорожденные меня не волновало.

На четвертом курсе я входила в «Инспекционную дружину», хотя не питала никакой симпатии к Долорес Амбридж. Эта женщина была глупа, агрессивна и ограниченна, но она явно благоволила к нашему факультету. Для Драко ее владычество было еще одним способом «достать» Поттера и его команду. Методы ее преподавания не сильно трогали слизеринцев — почти каждый из нас не сомневался: всему, что нужно знать по Защите от Темных Искусств, нас научат родители. К профессору Снейпу Амбридж относилась вполне лояльно, несмотря на безграничное доверие к нему Дамблдора. Это доверие, кстати, было у нас предметом самых разнообразных толков. И по странному совпадению, именно в тот год произошел первый случай, давший мне пищу для размышлений.

Я имею ввиду как раз тот матч по квиддичу между Гриффиндором и Слизерином, после которого Поттера и одного из рыжих близнецов Уизли выгнали из команды, чему несказанно радовались все наши игроки. Я была в числе болельщиков на трибуне, вместе с остальными учениками нашего факультета. Паркинсон дирижировала хором, исполнявшим песенку, которую накануне в гостиной сочинил Драко при помощи Нота и Забини. В плане содержания песенка оставляла желать лучшего, но задачу свою выполняла. Младший из братьев Уизли — вратарь Гриффиндора оказался абсолютно деморализован. Мне было ничуть его не жаль — если он так плохо владеет собой, что какая-то песенка способна его вывести, то для спорта не годится. Сыграл он, конечно, хуже некуда. Гриффиндорцы выиграли матч благодаря Поттеру. Взбешенный до крайности Драко, едва спустившись на землю, принялся издеваться над членами гриффиндорской команды. Я, конечно, понимала его обиду и разочарование, но все же не одобряла подобного поведения. Иногда с оскорблениями легко перехватить через край. А вот Пэнси Паркинсон явно так не считала. Она следила за перепалкой с живейшим интересом. Это еще больше раззадорило Малфоя, ведь Пэнси тоже была неравнодушна к нему. Они даже вместе ходили на Святочный Бал. Я не любила Паркинсон и не считала, что ее отношения с Драко продлятся долго. Настолько расчетливая, истеричная, туповатая и лишенная воображения девица не могла удержать рядом такого, как он. Я тогда уже была влюблена в этого высокомерного парня, но, как полагается девушке, не демонстрировала своих чувств, дожидаясь, пока он сам ко мне подойдет. В том, что рано или поздно это случится я ничуть не сомневалась. Но в тот момент я ужасно ревновала, ненавидя Паркинсон, которая заливалась хохотом в двух шагах от меня.

Пока Драко смеялся над Уизли, Поттер и Джонсон изо всех сил сдерживали рыжих близнецов. Но пренебрежительно отозвавшись о матери Поттера, Драко перехватил через край. Никто не успел опомниться, как те двое уже налетели на него с кулаками…Они лупили его минуты три, прежде чем оторопевшая мадам Хуч не отбросила Поттера Импедиментой. Все зрители находились в совершенном шоке, даже преподаватели. Такая дикость на глазах у всей школы!

Болельщики кричали что-то, Драко стонал на земле, Крэбб и Гойл стояли возле него, Уизли и Поттера увела с собой разъяренная Макгонагалл, Амбридж злорадно кряхтела и потирала руки, оставшиеся на поле члены команд громко ругали друг друга… Я вместе с Паркинсон и другими нашими ребятами подошла ближе, потому что меня все же взволновало состояние младшего Малфоя. С ним вроде было все в порядке, он пытался подняться, опираясь на Крэбба и Гойла. Тут краем глаза я увидела, как рядом с Себастьяном Монтегю, на которого все еще орала Джонсон, возникла фигура профессора Снейпа. Как всегда спокойно он велел обоим замолчать. Монтегю послушался, а Джонсон в праведном гневе повернулась к нашему декану и стала горячо доказывать ему, что Поттер не мог поступить иначе. Профессор жестом остановил ее и спросил с сарказмом, что же такого ужасного сказал Драко, что Уизли с Поттером набросились на него вдвоем… Стоявший рядом с Джонсон Джордж Уизли, все еще удерживаемый Спиннет и Белл, начал пересказывать грубости в адрес его родителей. Я склонилась над Драко и слышала лишь часть его слов…

— А потом он сказал гадость о матери Гарри, профессор, он сказал…

— ЧТО??? — этот вскрик разнесся по всему стадиону, так что даже те, кто находился уже на полпути к замку, обернулись. Я и Пэнси подняли головы и уставились на профессора Снейпа и застыли от ужаса. Такого страшного лица я никогда у него не видела. Он шагнул к Драко и несколько секунд мне казалось, что декан сейчас ударит его или выхватит палочку и заколдует на месте, как тот сумасшедший самозванец год назад. Но профессор Снейп быстро овладел собой и равнодушным тоном приказал Крэббу с Гойлом помочь Драко дойти до Больничного Крыла. Себастьян, воспользовавшись этим, подошел к декану и заявил:

— Сэр, мне кажется, вы должны пожаловаться на Поттера директору! Он же мог серьезно покалечить Драко!

— Да ты… Как ты смеешь, подлая дрянь! — тут же влезла Джонсон. Твой Малфой сам спровоцировал их! Значит, ему все можно, да? Ему можно говорить такое… такое… — она почти была готова разрыдаться.

— Довольно, мисс, Джонсон. — профессор Снейп даже не повернул к ней головы.

— Думаю, мистер Монтегю, — обратился он к Себастьяну, что профессор Макгонагалл и профессор Амбридж разберутся с возмутительным поведением Поттера без нашей с вами помощи. А кроме того, я надеюсь, впредь, мистер Малфой научится видеть грань, что будет ему, безусловно, полезно.

С этими словами он развернулся и быстрым шагом направился к замку. А мы все молча последовали за ним. Придя в гостиную, я села в кресло и задумалась. Да, Драко был очень груб, но что именно в его словах могло вызвать такую реакцию нашего декана. Семью Уизли он оскорблял и раньше, причем не один раз, как мне рассказывали. Некрасиво с его стороны, но что здесь странного? Неужели только упоминание о матери Поттера так задело профессора Снейпа? Почему? Быть может их что-то связывает? Моя голова раскалывалась от этих вопросов и я даже не разделяла общего ликования по поводу исключения Поттера и Уизли из гриффиндорской сборной. Впервые в жизни мне захотелось нарушить свое же твердое правило: никогда не интересоваться тем, что меня не касается. К сожалению в том году такой возможности мне не представилось. События посыпались одно за другим. Разоблачение созданной Поттером нелегальной организации, побег директора Дамблдора, воцарение Долорес Амбридж, потом «прощание Уизли», о котором говорила вся школа. Инспекционную дружину бкувально затравили. У Гойла от чьего-то проклятья началась мерзкая сыпь, Пэнси наградили рожками… Я предпочла не попадаться лишний раз кому-то на глаза и почти все время проводила в нашей гостиной.

Когда после отчаянной нелепой выходки Поттера и его друзей было официально объявлено, что Темный Лорд действительно вернулся, я поняла, что все серьезно и проблемы будут не только у маглорожденных. Даже возвращение Дамблдора не вселяло уверенности. Все лето я думала о том, что теперь будет со всеми нами и какая жизнь нас ожидает, если сторонники Темного Лорда все же захватят власть. Я сомневалась, что это будет так замечательно, как уверяли те, кто служил ему. Отец разделял мои сомнения. Дафна и мама просто растерялись и даже подумывали о том, чтобы уехать на время, хотя нам ничего не грозило. Но отец решил, что мы должны остаться в Британии.

Новый год в Хогвартсе принес лишь новые тревоги. Я с самого начала заметила раненую руку Дамблдора, но разве могла понять, что это значит? О профессоре Снейпе я тоже забыла — куда больше беспокоил Драко. Он явно что-то скрывал. Теперь он не задирал гриффиндорцев, постоянно отсутствовал в гостиной и не подпускал к себе никого. Сердце подсказывало мне, что у него серьезные проблемы, но я не расспрашивала, зная, что он все равно ничего не скажет. Временами, когда мы с ним оставались наедине, он бросал на меня такие взгляды, словно хотел мне открыться. Я старалась ободрить его глазами, но безуспешно…

Жуткие происшествия с Белл и Уизли усилили мое беспокойство в десятки раз. Я знала, что Поттер подозревал во всем этом Драко но ничего доказать не смог. Когда позже подтвердилась его виновность, я все равно не смогла осудить парня. Если бы кто-то угрожал убить моих родных, я пошла бы и не на такое…

Частые ссоры Драко с профессором Снейпом и напряженное состояние последнего тоже не укрылось от моего внимания. Все знали о его роли шпиона. Дамблдор был убежден, что профессор Снейп на его стороне, а Поттер кричал на всех углах, что наш декан на самом деле работает на лорда Волдеморта. Об их вражде знала вся школа, профессор невзлюбил Поттера с первого урока, а тот отвечал ему взаимностью. Что до меня, то я любила зелья — это был мой второй любимый предмет после нумерологии. И новый преподаватель Гораций Слагхорн тоже мне нравился, несмотря на привычку слишком много говорить о своих бывших учениках-знаменитостях. Особенно он благоволил к Джиневре Уизли, хотя знания ее были довольно посредственными. Он часто говорил, что она похожа на Лили Эванс — такая же жизнерадостная и яркая. Насколько я поняла, эта Лили Эванс и являлась матерью Гарри Поттера. Теперь я знала ее имя.

У меня, как и у Уизли этот год был годом сдачи С.О.В. Поэтому и я и она к весне практически переселились в библиотеку. С какого-то момента я стала все чаще замечать там гриффиндорскую троицу. Нет, я не подслушивала, но изредка до меня долетали их разговоры. Речь шла о каком-то «Принце-полукровке». Нередко приходила одна Грейнджер и рылась в старых документах и подшивках «Пророка». В другое время я бы заинтересовалась ее поведением, но перед экзаменами мне было некогда играть в детектива.

Смерть Дамблдора и нападение на Хогвартс Пожирателей Смерти привели к отсрочке экзаменов. Их принимали на неделю позже, после похорон директора. Как я сказала, я не осуждала Драко. И я не хотела осуждать профессора Снейпа. Ведь все же он спасал Драко жизнь — Темный Лорд убил бы его, если б не было исполнено его задание. С другой же стороны, я понимала, чем был директор для наших противников и признавала, что у них есть все основания ненавидеть и проклинать профессора Снейпа. И все же неприятно было слышать, как они называли его убийцей и клялись отомстить.

Экзамены я сдала более или менее прилично. Все каникулы только и думала, что о Драко, о том, каково ему сейчас. Я хотела поскорее вернуться в Хогвартс, чтобы встретить его там и хоть как-то поддержать, утешить… Попутно я спросила у родителей о том, что может означать «Принц-полукровка». Отец объяснил, что Принцы были столетие назад весьма богатым и могущественным чистокровным родом, но позже в значительной мере утратили влияние. А вскоре род прервался, поскольку последний его представитель имел только одну-единственную дочь, которая к тому же вышла замуж против воли родителей. Естественно, они отреклись от нее. Но зачем Грейнджер пыталась выяснить что-то об этой женщине, осталось вопросом.

Назначение профессора Снейпа директором Хогвартса, в принципе, было ожидаемым решением. Новая власть взялась за маглорожденных всерьез. В итоге им запретили учиться в школе. Часть из них скрылась, а часть «ушла в подполье» с явным намерением продолжать сопротивляться. Ни мне, ни Драко, впрочем, до этого не было особого дела. В Хогвартс мы ехали вместе, в одном купе. По его виду было понятно, что он вовсе не так уж счастлив победой Темного Лорда. Да и где было радоваться: дом его перестал быть домом, над ним самим и родителями нависала угроза смерти. И все же, как он признавался, в присутствии нашего декана — вернее, теперь уже директора — он чувствовал себя немного уверенней. Выдержка и хладнокровие профессора Снейпа всегда восхищали его. Я как могла успокаивала Драко, хотя знала, что год этот в школе будет непростым и для нас.

Мое предсказание сбылось: мы оказались в атмосфере ненависти и вражды со стороны остальных трех факультетов и преподавателей. В каждом из нас видели врага по умолчанию. Не мы стояли над всеми, как хвалилась Паркинсон, а все стояли против нас. Директора, новых учителей и слизеринцев. Кэрроу были просто тупыми садистами, которые упивались жаждой власти, пока им это разрешали и плевать они хотели, что про них думают. А профессору Снейпу проклятий и пожеланий смерти доставалось за троих.

Гриффиндорцы снова собрали ту тайную группу, которую основал Поттер два года назад. Сам он, как и Уизли с Грейнджер где-то пропадал. «Боролся за всех», как уверяла его подружка Уизли. Она, Лонгботтом и Лавгуд подняли сопротивление… Гриффиндорцы лезли на рожон и буквально напрашивались на наказания Кэрроу. Чего стоила одна попытка кражи этого дурацкого меча из кабинета профессора Снейпа. Можно подумать, их положение как-то улучшилось! Доморощенных партизан следовало бы проучить как следует, но их только отправили в Запретный Лес в компанию глупца-лесничего.

Такое решение профессора Снейпа так меня удивило, что я вспомнила о том случае на матче и о странных беседах гриффиндорской троицы. Я сделала именно то, что хотела, но не успела сделать Грейнджер — просмотрела список старых обладателей награды за зельеварение. И там я обнаружила два имени: Северуса Снейпа и Лили Эванс. Награды они получили на четвертом курсе Хогвартса за свой общий проект, который был даже описан в каком-то научном журнале. Но исследования так и не были доведены до конца.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтоб сложить два и два. Профессора Снейпа когда-то связывали с матерью Поттера довольно близкие отношения. И, видимо, он по меньшей мере помнил об этом сейчас, через много лет…

Правда, как и другие, я не догадывалась, кто подстроил все те таинственные случаи. Происшествие с Амикусом не вызвало сочувствия даже у слизеринцев — он был последней скотиной, хоть и держался с нами почтительно и даже подобострастно. Чудесное спасение старосты Рэйвенкло я тоже, в общем и целом, одобряла — не хотелось, чтобы он умер от проклятия наших парней. А Теодор Нотт параллельно своей сваре с Финниганом успел так достать меня своими приставаниями и ухаживаниями, что я была просто счастлива, когда узнала, что он останется в больнице Святого Мунго дольше, чем планировалось.

Весной гриффиндорцы стали получать какие-то новости о Потере. И хотя половина этого факультета куда-то исчезла, новости распространялись с головокружительной быстротой. Бут из Рэйвенкло в очередной раз нарвался на побои Амикуса, подняв за обедом крик об ограблении Гринготтса. Все ждали чего-то…

Ночью нас подняли из постелей и объявили эвакуацию. Объяснили, что Поттер с друзьями в школе и что на Хогвартс собирается напасть армия Темного Лорда. В Большом Зале обнаружились не только Гарри Поттер с Грейнджер и Уизли. Там еще были все учителя, кроме Кэрроу, авроры, выпускники, уже окончившие школу и почти вся поттеровская группировка. Всех усадили за стол и встрепанная, но спокойная Макгонагалл разъяснила правила эвакуации. Нам предстояло пройти через Выручай-комнату в бар «Кабанья голова» и оттуда аппарировать. Макмиллан с Хаффлпаффа попросил разрешения остаться и драться. Гриффиндорцы, в своем репертуаре, поддержали его. За столом Рэйвенкло кто-то высказал беспокойство о багаже — в такой-то момент! И тут уже не выдержала я: громко осведомилась о причине отсутствия профессора Снейпа. Зря я это сделала. Вульгарное выражение «сделал ноги» в устах всегда приличной и сдержанной Макгонагалл сильно покоробило. Еще больше коробил смех за тремя столами. И тут раздался голос Темного Лорда, потребовавший выдачи Поттера. Пэнси Паркинсон вскочила и заорала, что Поттер здесь, прежде, чем я успела ее остановить. Три других факультета повернулись к нам вытащив волшебные палочки… Думаю, что не я одна в ту минуту перепугалась до полусмерти. Паркинсон заслужила хороший урок за свою глупость, но мы-то почему должны были отвечать за нее?

Положение спасла Макгонагалл. Она в деликатной форме велела нам убираться. По дороге к Выручай-Комнате я не заметила, как Драко отпустил мою руку. Потом я не раз выговаривала ему за возвращение обратно. Если бы не Поттер, он мог сгореть заживо! Но, оказавшись в «Кабаньей голове» мне и Дафне не оставалось ничего, кроме как аппарировать домой. Родители горячо обняли нас и заперлись в доме. Оставалось только ждать…

Весть о победе Поттера дошла до нас по радио. Поскольку я ужасно волновалась за Драко, мы решили тут же вернуться в Хогвартс, где я и попала на «выступление» Поттера, который подробно рассказывал всем ту самую историю. Смерть профессора Снейпа огорчила меня, а рассказ Гарри Поттера поразил, хотя, повторюсь, и не так сильно, как мог бы. Даже то, что я знала не рождало во мне мысли о возможности такого героизма, такой верности, столь сильной и бескорыстной любви. Я не сердилась на профессора Снейпа, хоть он и работал против той стороны, которую я должна была бы считать своей. Ради любимого человека можно сделать еще не то — в любви нет ни друзей, ни врагов. Существует любовь, которой бессмысленно противодействовать и осуждать — она может только служить примером.