2012. Сиракузы (гет)

Эвмион не сразу поверил незнакомцу. Тот явился на вечерней заре, когда жрец только приступил к поздней трапезе. Незваный гость в длиннополом плаще с капюшоном, скрывавшем лицо, подсел к столу так тихо и неожиданно, что жрец испуганно подавился отменным греческим вином.

— Вы кто?! — он резко вскочил, опрокидывая на себя кубок.

— Я тот, кому ты воздавал молитвы, — спокойно ответил гость.

— Что?! — Эвмион подумал, что кто-то из друзей или недругов решил сыграть с ним злую шутку. — Клянусь Юпитером, я...

— Как ты можешь клясться тем, в кого не веришь? — гость медленно опустил на стол полностью скрытые, так что не было видно даже кончиков пальцев, руки.

— Я?! Что за дурацкие шутки?! — ошеломлённый жрец опомнился от замешательства и дал волю возмущению. — Немедленно...

— Сядь, Эвмион! — приказал незнакомец так, что никто бы не посмел ослушаться. — Неужели ты думаешь, что великий громовержец явится к тебе в своём истинном облике? Ты, верно, самоубийца?

— Громовержец?.. Но... Нет, я хотел бы... — дрожащим голосом промямлил жрец.

— Ты хочешь убедиться, — мягко, будто понимающе проговорил незнакомец и вдруг одним мановением руки совершил чудо: пятно от вина на серой хламиде жреца исчезло, а кубок наполнился вновь.

— Ты маг?! — обрадованно догадался Эвмион. — Дервиш?

— Что?! — тот, похоже, рассердился не на шутку. — Маг?!

— Я только предположил! — начал испуганно оправдываться жрец. — Я видел таких в Парсе.

— Твоя недоверчивость утомила меня! — с нескрываемой злостью проговорил незнакомец и взмахнул рукой — из его рукава с жутким свистом вылетела красная молния и вошла в стену, оставив чёрную дыру. С грохотом посыпались камни и штукатурка. Снова взмах — другая молния в мгновенье ока испепелила стол вместе с яствами.

От дикого страха колени Эвмиона подкосились, и он с тихим повизгиванием забился в угол. А когда метатель молний вдруг ослепил его ярчайшим сиянием, в котором виделась великая, божественная природа, — упал без чувств.

Очнулся жрец внезапно, словно его насильно вывели из забытья.

— Вставай, Эвмион, — раздался требовательный голос, и надежда, что всё произошедшее было лишь кошмарным сном, испарилась. — С этого момента ты будешь моим верным слугой. Не возражай, ни о чём не спрашивай, выполняй все приказы в точности и немедленно, — продолжил Юпитер: у жреца не осталось никаких сомнений, что это был именно он.

Эвмион с трудом поднялся и, ужаснувшись, заметил, что его хламида ниже пояса позорно промокла. Но ещё больший страх он испытал, когда позволил себе взглянуть на бога. Капюшон был откинут, и казалось, глаза громовержца отдают красным, от чего спина покрылась ледяной испариной. В остальном же Юпитер выглядел обычно, правда, несколько моложе, чем его изображали на фресках и высекали в скульптурах: широкоплечий, мускулистый, с короткими каштановыми волосами и аккуратно подстриженной бородой. Юпитер сидел за ломившимся от еды, новым столом и с аппетитом пробовал вино из драгоценного кубка. По краям стояли масляные лампы, отбрасывая причудливые блики на лицо бога.

— Ты хорошо служил мне все эти годы, жрец. Будешь продолжать в том же духе — я награжу тебя: ты получишь удивительный дар анимагии. А теперь можешь разделить со мной трапезу.

Эвмион несмело приблизился и, прикрываясь, чтобы скрыть влажное пятно на хламиде, быстро присел на край скамьи. Юпитер вручил ему полный кубок вина и выжидательно посмотрел, будто пригвоздил взглядом. Жрец проглотил комок и, давясь, осушил кубок. Вино было неразбавленным, хмель быстро ударил в голову, но страх не давал расслабиться — Эвмион всё ещё ошалело смотрел на ночного гостя, пока тот невозмутимо поглощал окорок.

— Я слышал, ты будешь сопровождать войско в походе на Сицилию, это правда? — спросил Юпитер.

— Правда, — тихим эхом ответил Эвмион.

— Хорошо. Командовать центурией консульской триремы будет Бианимас. Ты будешь всегда у него под боком.

— Бианимас?

— Это одно из моих имён.

— Великий Юпитер — простой центурион? — от изумления Эвмион пренебрёг осторожностью.

— Дело ведь не в регалиях, верно? — холодно заметил бог. — А в намеченных целях.

Вопрос о том, какая у гостя цель, чуть было не сорвался с языка, но жрец благоразумно промолчал.

— Будешь выполнять мои поручения. И не вздумай проболтаться, иначе тебя настигнет божественная кара.

* * *

С того разговора прошло несколько месяцев. За это время римское войско уже два раза ходило походом на мятежную Сицилию, вступая в горячие схватки с карфагенянами на суше и на море, и ни разу не уступив врагу победу. Многие приписывали эту заслугу военному гению консула Марцелла, и лишь Эвмион знал, что римляне находятся под защитой высших сил. Жрец безропотно служил своему повелителю, а тот выполнил обещание — научил слугу обращаться в чёрного ворона. Перед каждой битвой Бианимас посылал Эвмиона на разведку, а получив нужные сведения, — уединялся с Марцеллом. Разговор всегда длился недолго — как раз столько, чтобы передать консулу божественную волю. Иногда Эвмион сам озвучивал военачальникам планы повелителя через толкования пророчеств. Так великая армия захватила несколько городов, пройдясь по непокорному острову губительным смерчем. И только в Сиракузах дело застопорилось. Казалось, римские легионы столкнулись с силой, которая могла бы поспорить с самим Юпитером: со стороны осаждаемого города лились потоки адского огня, в которых за считанные секунды сгорали многотонные корабли; а неповоротливые военные машины Архимеда, которые поначалу вызывали не более, чем насмешки, вдруг приобрели удивительную ловкость и маневренность, словно кто-то могущественный вселил в них разум.

И тогда Бианимас приказал Марцеллу отступить — невиданное дело для армии, не знавшей поражений! Эвмиона вдруг посетило незнакомое ранее чувство — он стал сомневаться в могуществе своего бога. Тот ходил задумчивый и временами разговаривал сам с собой, словно в нём боролись два начала. А однажды внезапно исчез, заставив Эвмиона понервничать. Конечно, у Юпитера полно забот, и он не может всё время находиться в одном месте. Да и его присутствие не всегда было приятным для слуги. Надо сказать, что за время общения с повелителем, жрец сильно сдал: из дородного, полного сил мужчины он превратился в ходячий скелет. Эвмион подозревал, что всему виной удивительный дар анимагии. Обращаясь в ворона, он ощущал себя прекрасно, но тело человека при этом будто истлевало заживо. Однако верный слуга не осмеливался рассказать о своих ощущениях господину.

Наконец Бианимас так же неожиданно, как и исчез, вернулся в римский лагерь и приказал жрецу:

— Полетишь в город. Ты должен найти женщину лет тридцати, с карими глазами и каштановыми волосами.

— Таких женщин — очень много на Сицилии, мой господин.

— Не перечить мне! — вскипел Бианимас. — Её зовут Гермиона. Она чужеземка. А самое главное — ты должен найти человека со шрамом в виде молнии...

* * *

Гермиона медленно побрела обратно в город. Горечь воспоминаний о холодной усмешке Гарри и его грубом поцелуе отозвалась глухой болью в сердце. Встреча с ним была столь долгожданной и радостной, что она просто боялась разрыдаться и, сдерживая себя, была, наверное, чересчур холодна. Сколько раз она думала, что Гарри не захочет её видеть; и была безмерно благодарна за то, что он безропотно принял все метаморфозы времени. Ночь накануне была волшебной, незабываемой, именно такой, как она представляла в своих грёзах! Но утром внезапно всё изменилось. Конечно, её вины за то, что они оба оказались в далёком прошлом, никто не умаляет. Однако было в Гарри что-то другое, непонятное, тёмное! Словно он нарочно отталкивал её, но объяснить такое поведение банальной ревностью было бы нелепо.

Вдруг Гермиону окликнули — оказалось, Марк следовал за ней и теперь догонял с радостной улыбкой.

— Ты тоже идёшь на акрополь? — спросил он, преданно заглядывая в глаза.

— А что, сегодня собрание? — Гермионе совсем не хотелось протискиваться сквозь крикливую толпу горожан.

— Сегодня первый день артемисий, забыла?

— Неужели город будет праздновать? Но ведь война, голод...

— Война и голод — ничто перед немилостью Артемиды. Что бы ни случилось, мы — греки никогда не забываем про праздники. В этом — наша сила, наша страсть, наш боевой дух.

— Да ты поэт, Марк, — улыбнулась Гермиона.

— Если бы я им был, то написал бы стихи о женщине, которую люблю больше жизни. Но я — воин, и поэтому могу посвятить ей только свои ратные подвиги.

— Не надо, — смутилась Гермиона под пылким взглядом сицилийца.

— Скажи, что мне сделать, чтобы заслужить твою благосклонность?

— Найди себе кого-нибудь помоложе, — ответила она с прохладцей.

— Опять отвергаешь. Я знаю, ты необыкновенная женщина. Может быть, даже богиня. А я — простой смертный. Но ты не встретишь на своём пути никого преданней меня.

— Да, наверное, — серьёзно проговорила она.

— Это всё из-за него? Того человека с глазами цвета зелёной мамбы. Я встречал этих змей в Карфагене — они опасные, дерзкие, ядовитые.

— Что ты несёшь! — Гермиона начала сердиться.

— Он не любит тебя. Просто хочет, но ничуть не ценит.

Гермиона от изумления застыла на месте. Казалось, Марк прочёл её тайные мысли, то сокровенное, о чём страшно было подумать. А тот, почувствовав, что нащупал верную струну, продолжил:

— Я видел, как вы расставались: не слишком тепло для тех, кто был в долгой разлуке. — Он приблизился к Гермионе и осторожно взял за локти. — Тебе сейчас очень горько и тяжело. Но даже в печали ты остаёшься прекрасной, подобно дивной Артемиде, сошедшей с Олимпа. Пусть свет божественной любви предназначен не мне, подари хотя бы сладость твоих поцелуев.

Марк медленно, словно робея, склонился к Гермионе и очень осторожно, почти невесомо коснулся её губ своими. Она не почувствовала ничего, кроме неловкости оттого, что этот мужчина так старается завоевать её любовь чрезмерно изысканными речами и несвойственной воину нежностью, а она остаётся глуха к его жарким мольбам. С еле уловимой ухмылкой Гермиона мягко освободилась из его объятий и пошла вверх по тропе, ведущей к тайному входу в город.

— Ты ещё узнаешь, кто лучше: твой змееглазый чужеземец или доблестный сицилиец Марк! — услышала она позади себя. — Я совершу такое, что сам Зевс захочет сочетать нас браком!

* * *

Флагманскую трирему можно было узнать по богатым алым штандартам, гордо реющим на пустых мачтах — паруса были убраны за ненадобностью. Корабельные борта с тремя рядами вёсел были залиты солнечным светом. С форштевня грозно нависал деревянный, обшитый бронзой таран в виде оскалившейся волчьей морды. В носовой части вооружённые мечами и дротиками стояли в железных пластинчатых доспехах двое часовых; а для того, чтобы поднять тревогу в случае нападения, на их крепких шеях висели горны. Гарри наложил на солдат заклятие глухоты и продолжил грести. Лодка проплыла вдоль корпуса и остановилась у ложкообразной кормы. Наколдовав верёвку, Гарри зацепил её за решётку фальшборта и, проверив на прочность, стал карабкаться наверх. Когда до цели оставалось не больше фута, над бортом вдруг показался римлянин и стал тревожно вглядываться вниз, но так ничего не заметил: чары невидимости действовали безотказно. Подождав, пока пехотинец скроется, Гарри, стараясь не шуметь, взобрался на корму и снова встретился с ним, теперь уже нос к носу. Солдат удивлённо уставился перед собой, не понимая, откуда появились подозрительные звуки. Он вытянул руку, почти дотронувшись до Гарри, но вздрогнул, остановленный Конфундусом, и расслабленно переключил внимание на горизонт. Гарри с облегчением выдохнул и, обойдя часового, направился к командирской рубке, больше походившей на деревянный амбар с плоской крышей.

Под бревенчатым навесом сидели на пристенных лавках и негромко переговаривались римляне, судя по одинаковой одежде — офицеры. Взгляды многих были устремлены на украшенную богатой резьбой внутреннюю дверь, словно воины ждали, что их вот-вот позовут. Едва она открылась — военачальники тут же замолкли, некоторые даже привстали с мест; но тут же разочарованно сели обратно, потому что створки захлопнулись: это Гарри решил не терять времени и проникнуть в штаб раньше, чем там соберётся толпа римлян.

За пустым столом сидели три человека. Один — лет сорока, поджарый, в богатой пурпурной тоге, с остроносым, властным, но странно безучастным лицом. Другому не было и тридцати, он был в офицерских доспехах, однако по развязности позы можно было сказать, что он здесь главный. Внешность третьего была весьма незаурядна — чёрные, как смоль, волосы оттеняли болезненную бледность кожи, а глубоко посаженные серые глаза говорили о причастности к тайным знаниям. Одет он был в белую шёлковую тогу и совсем не походил на воина.

Когда Гарри вошёл, все трое уставились на него так, что он с ужасом усомнился в действии Дезиллюминационных чар.

— Это тот самый человек со шрамом, которого ты видел в городе, Эвмион? — спокойно, даже буднично спросил молодой офицер.

— Да, это он, — с чувством, обрадованно ответил черноволосый и посмотрел на Гарри так, словно разглядывал диковинного зверя.

— Наконец-то все в сборе, — насмешливо проговорил офицер на чистом английском языке. — Ну, здравствуй, Гарри Поттер, — и манерным жестом пригласил к столу.

Гарри изумлённо отступил назад и приткнулся спиной к двери. Слишком поздно до него дошло, что путь к цели был обманчиво легким.

— Кто ты? — выдавил он из себя, нащупывая палочку. В синих глазах молодого человека ему почудилось что-то неуловимо знакомое.

— Угадай с трёх раз.