Чёрная Эскадрилья/Black Squadron (джен)

Следующая глава тоже может задержаться.

Краткое содержание прошлой главы: Люк лежит в тюремной камере и собирается с духом, когда за ним приходят солдаты и ведут его к шаттлу, чтобы отправить в Центр Империи. Люк пытается поговорить с Вейдером, но тот его игнорирует. Вейдер, оправившись от шока, вызванного разоблачением, чувствует, что его предали; его раздирают внутренние противоречия. Император просит его допросить Люка, но Вейдеру неловко это делать. Он пытается тянуть время, однако Палпатин выговаривает ему за это: унижает, называет слабаком и распаляет злость Вейдера по отношению к Люку. На эмоциях Вейдер спускается в тюремный отсек, где Люка допрашивают офицеры СИБ. Вейдер колеблется, но приходит император и загоняет его в угол: унижает перед офицерами и сравнивает Люка с Оби-Ваном и Падме. Разъярённый и расстроенный Вейдер заходит в камеру дознания и пытает Люка, не обращая внимания на то, что тот отчаянно настаивает на своей невиновности.

Эта глава тоже депрессивная, император здесь опять манипулирует Вейдером, но, полагаю, худшее уже позади.

Вейдер вышел из камеры дознания через несколько часов.

— Вызовите медика, быстро, — приказал он молодому офицеру, одиноко сидевшему в командном пункте.

Тон ситха был скорее усталым, нежели сердитым, но офицер сразу кинулся к коммуникатору. Вейдеру ужасно хотелось прислониться к стене, но он сдерживался, понимая, что легче от этого не станет: под ложечкой сосало, а сердце будто налилось свинцом. Он закрыл глаза, стараясь не думать о парне, который лежал без сознания за стальной дверью.

Наконец пришёл медик. Вейдер стоял рядом с ним и смотрел куда угодно, лишь бы не на Люка, лежащего ничком на холодном полу, где Вейдер бросил его, когда он потерял сознание. Он был бледен и казался маленьким; из порезов на губе, руке и бедре, оставленных ситхом в припадке бешенства, сочилась кровь. Медик осмотрел его и бережно положил на носилки. Вейдер знал, что все необходимые препараты у него с собой и в медотсек доставляют только пациентов в критическом состоянии — такое было не в новинку для врачей.

— Он выживет? — спросил ситх. Он сам не знал, насколько далеко зашёл, так как был не в себе и не контролировал процесс.

Взглянув на показания сканера, врач ответил: "Да, милорд", — после чего снял с парня рубашку, обнажив покрытое ожогами и синяками туловище, и поставил в руку капельницу.

Бесстрастный, отстранённый тон медика убедил Вейдера в том, что Люк не умрёт. Вдруг ситх понял, что больше не может находиться в тюрьме: ему надо было убраться подальше от боли и отчаяния, наполнявших это место — от криков и корчившихся за стенами тел. Он оставил врача заниматься Люком, а сам сбежал.

Возвращение на верхний уровень было словно глоток свежего воздуха: здесь было видно небо, светило солнце, невинные жители города беззаботно шли по своим делам. В попытке снискать облегчение Вейдер долго наблюдал за суетливым непрерывным людским потоком.

Он уже даже не помнил, признался Ларс или нет: от всех этих долгих часов остались лишь обрывочные воспоминания в виде застывших образов и режущих слух криков, звучавших словно далёкое эхо.

Этот временной отрезок был как будто вырван из его жизни, и он ощущал разлад со всем миром. Заходящее кроваво-красное солнце зажгло небо и нарисовало длинные тени в тихих коридорах дворца. Громкий ритмичный звук его дыхания отражался от стен. Он жил с ним девятнадцать лет, но теперь обнаружил, что не может не замечать его: оно звенело в ушах, словно колокол — хрипы безжизненной, лишённой сознания машины.

Его сын жив. Ребёнок, которого он считал умершим вместе с матерью, был совсем рядом, но в то же время так далеко: его скрывали от отца, он сам скрывался, был пилотом его эскадрильи и сочувствовал повстанцам. Он коснулся рукой транспаристилового окна. Перчатки были запачканы кровью его сына, так как он вышел из себя и не мог сдерживаться. Он до сих пор чувствовал его запястья в своих руках и его попытки вырваться из Силового захвата; ощущал податливую плоть, которую бил кулаками и пинал ботинками. В искусственных суставах разыгралась фантомная боль, а в груди жгло.

Этот мальчишка — всего лишь очередной заключённый. Мастер прав: он слабак.

Люку следовало быть поумней: он сам нажил неприятности на свою голову из-за иллюзий и упорного нежелания признаться в своих преступлениях против Империи... и против Вейдера. Неужели он не понимал, что вытворял с ним? Какую боль причинит ситху этими поступками, и как бы Вейдеру хотелось, чтобы всё сложилось иначе? Он не хотел пытать Ларса и теперь испытывал отвращение при воспоминании об этом. Но пришлось — мальчишка его вынудил.

Вейдер сжал кулак, так что перчатка затрещала, а транспаристил вокруг неё покрылся трещинами. Неужели в нём осталось столько злости? Разве он не выместил её на сыне до конца? Хотя, возможно, это было к лучшему: если бы Вейдер вложил в пытки всю свою бессильную ярость, этого бы хватило, чтобы несколько раз убить Люка...

Вдруг Вейдеру показалось, что он тонет — он начал задыхаться, хотя кислород исправно поступал в искусственные лёгкие. Ему было мало этого, чтобы отвлечься; хотелось уйти отсюда, чтобы не видеть этот жуткий закат, который только провоцировал жестокие мысли. Надо заняться чем-то привычным, поставить какую-нибудь цель — что угодно, лишь бы забыться хотя бы на минуту.

Люк его сын.

Надо бы отчитаться перед мастером, но не сейчас — не в таком смятенном состоянии, будучи обуреваемым воспоминаниями, от которых разрывалось и норовило остановиться сердце.

Однако он уже больше суток не связывался с Опустошителем. Надо проверить, как идут дела у капитана. Он как раз нуждается в смене обстановки — возвращению к нормальной жизни и повседневным делам. Вейдер надеялся таким образом унять душевную боль.

Он не стал никого вызывать, сам сел за штурвал своего личного шаттла и полетел один, так как не хотел ждать, пока ему пришлют пилота. Хотелось убраться отсюда побыстрей, и он вполне мог сам справиться с полётом на столь короткое расстояние, наплевав на протокол.

В ангаре его никто не встречал, так как он никому не сообщал заранее о своём прибытии. Офицер, обнаруживший его на радарах, сильно занервничал, когда понял, чей корабль подлетает к разрушителю, но Вейдер успокоил его парой слов. Будучи опытным пилотом, он без труда посадил шаттл в пустой, не считая пары механиков, ангар — в непосредственной близости к Центру Империи обязанности пилотов были временно отменены. Он шёл один по огромному пустому помещению и ощущал себя привидением.

Невольно вспомнилось, как совсем недавно в этом же самом помещении было полно солдат, собравшихся в честь Дня Империи. Он увидел, как император вышел из шаттла... подошёл к нему и заговорил...

Пытаясь убежать от воспоминаний, Вейдер ускорил шаг.

Одинаковые коридоры были серыми, как обычно. По полированному полу скользили дроиды-мыши, мимо проходили патрули штурмовиков. Всё было таким же, как раньше — знакомым, — но вместо ожидаемого комфорта Вейдер почувствовал себя странно — словно ему здесь не место, и, возможно, так оно и было. Он ощущал себя другим человеком в прежнем теле, и никто вокруг не замечал изменений.

Наконец он добрался до мостика. Офицеры удивились его приходу, капитан Вермис поспешно подошёл к нему.

— Прошу прощения, милорд, нас не предупредили...

— Я сам так решил, капитан, — небрежно отмахнулся Вейдер. — Докладывайте.

Капитан вытянулся по стойке смирно и заговорил о всяких пустяках, на которые можно было отвлечься, сосредоточившись на них без особых мыслительных усилий. Как он и ожидал, на корабле всё было гладко: его подчинённые были людьми чести и соблюдали дисциплину — или, возможно, страх перед ним мотивировал их работать как следует в его отсутствие.

— Хорошая работа, — оценил Вейдер по окончании доклада. Он был одновременно рад и разочарован тем, что больше сказать было нечего. — Уверен, вы продолжите в том же духе.

Капитан Вермис изо всех сил старался не выдать своего облегчения и самодовольства.

— Благодарю, милорд, — ответил он и после некоторой заминки продолжил: — А вы знаете, сколько ещё мы здесь пробудем?

Вейдер поджал губы, затрудняясь ответить. Император получил от него, что хотел, и теперь отошлёт? Может, попросить у него разрешения на отбытие? Осталось ещё много повстанцев, которых надо поймать, и можно будет наконец покинуть это злосчастное место... и бросить Люка — оставить на милость трибунала и даже не прийти на заседание суда.

Что с ним вообще сейчас? Допрос закончился? Он, наконец, сдался или так и сидит в своей камере, повторяя одно и то же раз за разом...

— Не знаю, капитан. Зависит от желания императора.

Капитан отсалютовал ему, а Вейдер кивнул на прощание и поспешно удалился, направившись в свою гипербарическую камеру. Там он, наконец, сможет подышать в своём собственно ритме, не полагаясь на механизм.

Он быстро шёл по коридору — почти бежал, так что плащ развевался — и не обращал внимания на солдат, занимавшихся своими делами и салютующих ему. Проходя привычной дорогой, он увидел знакомые двери и замедлил шаг. Каюты пилотов и зал симуляторов, где он недавно проводил много времени...

Неужели его не было здесь всего пару недель? Ему казалось, что гораздо больше... Интересно, зал будет казаться другим или останется прежним, как весь остальной корабль, ничего не знавший о разрушительных переменах в его жизни?

Понимая, что это будет болезненно, он всё равно вошёл в зал.

Как он и ожидал, тот остался таким же, каким Вейдер его помнил. Был слышен тихий гул работающих машин: несколько пилотов тренировались, что было так непохоже на его занятия с Ларсом, на которые он больше никого не допускал, чтобы не раскрывать тайны владения Силой посторонним... Без яркого присутствия парня зал казался пустым, тёмным и унылым. Поддавшись внезапно нахлынувшим эмоциям, он подошёл к пустой кабине и положил руку на её поверхность. Обычно он сидел здесь — в Силе до сих пор были слышны отголоски его возгласов, радости и удивления от новых открытий, его вопросов, разочарований и протестов, когда что-то шло не так, как ему хотелось...

Вейдер заметил, что руки сами сжались в кулаки, только когда тихая трель вывела его из раздумий. Он опустил голову и увидел астромеха, который иногда сопровождал Люка. Ситха вдруг захлестнули эмоции, и он положил руку на купол дроида. Астромех снова запищал, задавая вопрос, на который у Вейдера не оказалось ответа.

Вдруг он услышал шёпот:

— ...я в это не верю, наверняка они ошиблись.

Ситх не стал оборачиваться в сторону пилотов, но навострил уши, прислушавшись к разговору — он узнал голоса пилотов Чёрной эскадрильи и понял, о чём они говорят.

— Ты же в курсе, что СИБ не ошибается, — так же тихо ответил глубокий бас.

— Я просто не могу себе представить, что Метеор — предатель, — возразил первый голос с отчётливым коррелианским акцентом. — Такой энтузиаст, как он? Да никогда.

— Вот именно — никто из нас такого не ожидал. Идеальное прикрытие.

— Ладно тебе, Гром. Я знаю, что повстанцы — коварные лжецы, но никто бы не смог так изощрённо врать. Ему же было восемнадцать! Он только закончил академию!

У Вейдера ёкнуло сердце, когда он услышал, как о Люке говорят в прошедшем времени, словно его положение безнадёжно.

— Я слышал, что иногда их вербуют ещё до поступления, — сказал Гром. — Корл всегда относился к нему настороженно.

Собеседник Грома раздраженно фыркнул.

— Да, но... это же Корл, — коррелианец заговорил недовольным тоном и чуть громче. — Просто он был очень молод — поначалу нам всем было страшно сражаться.

— Парни, пожалуйста, успокойтесь, — раздался третий голос, говоривший тише и более сдержанно. — Судя по обвинениям, которые мы услышали, это могли быть просто ошибки молодости, которые он перерос. Но закон есть закон: если он совершил преступления, то должен быть наказан, даже если изменил своё мнение.

— Если только в СИБ не ошиблись, — настаивал один из пилотов. — Метеор не может быть изменником, я в это не верю.

— Ты не рассуждаешь логически, — ответил тихий голос. — Он всем нам нравился, и нас всех задело это предательство, но СИБ никогда не ошибается, никогда. За всё время их существования не было ни одного случая, когда осуждённый был бы оправдан.

— Но ты же понимаешь, что это не означает, что они не ошибаются? — в тоне коррелианца появилась агрессия.

Повисла неловкая пауза. Вейдер почти видел, как они беспокойно переглядываются.

— В тебе говорят эмоции, — повторил низкий голос. — Возможно, мы все сейчас не можем трезво мыслить. Я никогда бы не подумал, что один из наших...

Они снова замолчали — воцарилась тяжёлая, мучительная тишина, наполненная неверием в происходящее. Вейдер не смог этого выносить — он отшатнулся от дроида и вышел из зала.

Он сам не помнил, как добрался до своей каюты. Его снова охватила ярость — хорошо, что с ним не столкнулся никто из солдат, пока он шёл, потому что ему хотелось рвать, метать и убивать.

Пацан — предатель. Он так жестоко всех подвёл, он...

Писк домофона прервал его рассуждения.

— Да, — нетерпеливо ответил ситх, махнув рукой, чтобы открыть дверь офицеру.

— Милорд, я пришёл доложить вам о задании для вас — оно касается пилота...

Вейдер даже не взглянул на него — лишь поднял руку, и шпион начал издавать булькающие звуки.

— Милорд... другое задание... Император...

Безжизненное тело со сломанной шеей упало на пол. Вейдер подошёл к нему и поднял планшет, который император хотел передать ему.

Он открыл файл, уже зная, что это дело Ларса. Ситх с ужасом обнаружил, что тот ни в чём не признался, корме того, что он сын джедая, а также подтвердил имя своего отца, от которого отказывался в начале заключения. Свою вину в остальных деяниях он отрицал — ни малейшего подтверждения участия в них вырвать из него не удалось. Читая бесстрастный отчёт, Вейдер явственно слышал крики боли и с трудом произносимые признания; неистовые вопли о невиновности и сопротивление, невзирая на пытки. Болезненно отчётливо он увидел перед собой тело, которое сотрясали рыдания, хотя лица было не видно, так как он повернул Люка спиной к себе...

От того, что он прочёл, кровь стыла в жилах.

Была назначена дата суда над Люком: несмотря на то, что допрос ничего не дал, существующие улики сочли достаточными для привлечения к ответственности и передали дело в военный трибунал. Совсем скоро его участь будет решена.

Вейдеру следовало испытать облегчение от того, что скоро всё это закончится, но он знал, какой приговор получают обвиняемые в таких преступлениях — он крутился в голове, как наваждение. Он не хотел потерять сына... нет. Нет, ему плевать. Люк его предал. Он уже потерял сына, когда умерла мать Люка и когда тот начал думать о том, чтобы содействовать повстанцам и стать преступником. Теперь уже поздно. Вейдер швырнул датапад через всю комнату, оперся на офисный стол, которым не пользовался, закрыл глаза и сжал кулаки. Вокруг всё плыло. До чего жестокая эта Сила — явила ему чудесным образом оказавшегося живым сына и тут же отняла его! Неужели ей так нравилось терзать его — она так поступала, чтобы его сломленное, израненное сердце разорвалось?

Люк умрёт. Он уже узнавал эту новость раньше, но тогда она не зацепила его так, как сейчас. Ситх выпрямился и начал ходить по комнате. Он этого не допустит — не станет смотреть и ждать, пока его ребёнок умрёт. Это невыносимо. Он вышел из каюты и снова рванул в ангар, где сел в свой шаттл и улетел в Центр Империи так же внезапно, как прилетел.

Пока он добивался аудиенции у императора, его пыл немного остыл, и он увидел ситуацию с другой стороны. В нём снова заговорила слабость. Нет смысла пытаться спасти сына — лучше забыть о нём и покончить с его влиянием свою на жизнь.

Император пригласил его, и он рухнул на колени перед троном, склонив голову, с бешено колотящимся сердцем в ожидании, пока мастер заговорит.

— Я чувствую, ты хочешь о чём-то спросить, Лорд Вейдер. Что случилось?

Вейдер сглотнул, подумав о том, с какими упрёками мастера столкнётся, как это уже случалось. Когда он уже начнёт учиться на своих ошибках?

Тебя парализует власть, которую ты дал ему над собой своей глупой добросердечностью. Он присосался к тебе, как пиявка. Неужели он может так управлять тобой...

— Я хотел спросить о жизни моего сына, мастер, — тихо сказал Вейдер.

Император ответил не сразу. Он встал и подошёл к Вейдеру, который не смел шелохнуться.

— Лорд Вейдер...

Вейдер поднялся и заговорил с отчаянием в голосе, испытывая отвращение от этого, но он всё равно должен был высказаться:

— Отдайте его мне. Я обращу его, он будет верен нам. Я уверен, что смогу.

— А если не сможешь, друг мой? Если он снова восстанет против тебя?

— Тогда я сам его убью, — ответил Вейдер, плохо понимая, что несёт. — Он присоединится к нам или умрёт, но дайте мне хотя бы шанс.

— Как я могу верить тебе, если даже допросить его оказалось слишком сложно для тебя? — мягко попрекнул его император.

Вейдер умолк. Слова мастера, как обычно, стрелой вонзились в самое сердце. Его пристыдили за сентиментальность, за это желание хотя бы попытаться спасти мальчишку, за проявленную слабость и пренебрежение своими обязанностями. Император подошёл и коснулся его руки — в последнее время он всё чаще так делал, выражая сочувствие, но Вейдер лишь ощутил себя загнанным в угол.

— Я тебя не виню, — заговорил Палпатин. — Понимаю, как тебе тяжело, но именно поэтому считаю, что уступить будет неразумно. Он поймёт, что ты проявил к нему мягкость, и воспользуется этим, что создаст нам проблемы. Несмотря на то, что рискую показаться жестоким, я вынужден отказать в твоей просьбе.

Вейдер открыл было рот, чтобы ответить, но не знал, что сказать, и ненавидел разумные доводы императора.

— Я помню первые дни после кончины твоей жены, — продолжал Палпатин более мягким тоном. — Я видел, как ты горевал из-за её предательства, и никак не мог облегчить твои страдания. Помню, как ты с головой ушёл в работу, сломленный мыслями о том, что она умерла от твоей руки...

— Вы сказали мне, что я убил её, — перебил его Вейдер, шокированный внезапным осознанием, — но тогда... тогда она не смогла бы родить...

— Я заблуждался точно так же, как и ты, — император, казалось, говорил искренне, хотя Вейдер не стал бы ему верить. — Как и ты, я думал, что она вместе с ребёнком пала жертвой твоей вспышки ярости.

Вейдер собрался возразить, но Палпатин произнёс слова, от которых он застыл на месте:

— Но скажи мне вот что Лорд Вейдер: если убийство жены повергло тебя в такое отчаяние, то как ты отреагируешь на убийство своего ребёнка?

Вейдер отвернулся. Ему было нечего возразить. Он сделал бы это не задумываясь, но у него перед глазами до сих пор стоял образ Люка, вырывающегося из его хватки и задыхающегося, лёжа на полу, от его удушения. Этот поступок преследовал бы его всю оставшуюся жизнь.

— Вот поэтому я и не могу выполнить твою просьбу, — ответил император на незаданный вопрос. — Я старше тебя и повидал на своём веку много людей, поэтому лучше, чем ты, понимаю человеческую натуру. Он снова предаст тебя, как это сделали твоя жена и твой друг, и тебе придётся прикончить его. Ты либо не сможешь этого сделать, либо сможешь, но будешь морально уничтожен. Я больше не хочу видеть, как ты страдаешь из-за этого, так что милосерднее будет убить его сейчас и не обременять тебя этой ужасной дилеммой.

Вейдером снова овладело безразличие. Вот и всё, ничего нельзя сделать, надежды нет.

— Значит, Люк... — невольно проговорил он, а губы императора растянулись в печальной улыбке.

— Мне правда очень жаль, но другого выхода нет. Парень должен умереть.

Возразить было нечего, и Вейдер склонил голову, пребывая в таком отчаянии, будто казнить собирались его самого. Он не смог выдавить из вокодера "Да, Мастер".

Примечание переводчика: На фикбуке местного Вейдера назвали половой тряпкой и Васей-алкоголиком. Я была бы рада возразить, но нечего.