Rise (гет)

Ты был всегда упрямым, своенравным,

И ждал, что буду я таким, как ты.

Но я другой, а ты не смог стать главным,

Я выбрал свой путь и свои мечты.

И вижу, что мой выбор был оправдан,

Когда сейчас смотрю в твои глаза.

Ты выбрал путь в тупик, назло всем правдам,

И жизнь тебя решила наказать.

— Амелия, прости, — сказал я, отстранив ее, — это, наверное, ошибка.

— Что? — не поняла она, ее дыхание было шумным и учащенным.

— Ну, что сейчас было. Сейчас мне вообще не до эмоций. Я… мне нужно разобраться вот с этим, — я красноречиво посмотрел на свои ноги. — Все силы уходят на тренировки. И вообще... Скоро ЖАБА, нужно готовиться. Все это, — я указал рукой сначала на нее, а потом на себя, — оно лишнее сейчас, понимаешь? Прости, — опустив глаза, прошептал я.

— Значит, прогоняешь меня? — тихо спросила она.

— Нет, — я отрицательно помотал головой. — Просто сейчас я не способен на чувства, — врать у меня все еще получалось отлично, но как же это теперь было противно.

— А потом, позже? — с надеждой спросила она.

— Не знаю, возможно, — уклончиво ответил я.

— Что ж, тогда я подожду, — она слабо улыбнулась и отбросила назад упавшие на лицо волосы. Наклонившись, она поцеловала меня в щеку. — Я пойду. Спасибо за поцелуй.

Оставшись один, я уронил голову на руки и закрыл лицо ладонями. Я допускал одну ошибку за другой. Ревность и злость затмевали остатки моего здравого смысла, который и так был далек от идеала, судя по последним событиям. Впутал в эту историю Амелию, предал друга… Ведь Алекс ничего не знал, и, как я надеялся, никогда не узнает о том, что происходило между мной и Амелией. Она для меня, если честно рассудить, далеко не самый важный человек. По крайней мере, пока…

Есть расхотелось окончательно и, просидев полчаса практически в темноте, я направился в библиотеку, надеясь, что хоть там сегодня обойдется без приключений и неожиданных встреч. Но даже там спокойно почитать мне не дали. Едва я только добился от мадам Пинс нужной книги по астрономии и занял свой любимый стол в самом углу помещения, как дверь библиотеки открылась, и в проеме появился Тинки, спешащий на всех парах ко мне.

— Молодой хозяин Драко, — проговорил он громким шепотом, — вы не пришли в Большой Зал, а сова принесла вам письмо, и Тинки кинулся искать вас, чтобы отдать его вам.

— Давай сюда, — потребовал я и протянул руку. — Ты случайно мисс Гермиону не видел?

— Видел, хозяин, — ответил эльф. — Она с профессором ЗоТИ… — Тинки сделал паузу, оглянувшись на мадам Пинс, недовольно смотрящую в нашу сторону.

— Ну? — не выдержал я и повысил голос. — Она что?

— Кхм-кхм, — раздалось неподалеку предупреждающее покашливание мадам Пинс.

— Она завтракала в Большом Зале, и он тоже.

— И это нельзя было сразу сказать? — рассвирепел я.

— А потом они вместе куда-то ушли, — добавил эльф, глядя на меня виноватыми глазами.

— Ну, это не новость, они же в Лондон собрались на чертово свидание, — пробубнил я и раскрыл письмо. Мне в голову пришла сумасшедшая мысль. — Тинки, у меня к тебе есть одно дело… Ты долж...

Нечто в письме, написанное необычно неровным маминым почерком, заставило меня замолчать.

Сынок!

У меня для тебя, к сожалению, плохие новости. Отец снова попал в беду.

Он сейчас в больнице Святого Мунго. И, кажется, невменяем, хотя это не точно, потому что, пока его переправляли из тюрьмы в больницу, он потерял сознание. Я еду в Мунго.

Это совершенно нелепая история… Откуда-то у отца появилась волшебная палочка. Ума не приложу, где он мог ее достать, но, видимо, у него остались еще какие-то связи с пройдохами из Лютного переулка. А может быть, кто-то из бывших скрытых соратников Лорда приходил в тюрьму, или отец уговорил кого-то из работников тюрьмы ему помочь. Я не знаю… Но отец напал на стражника Азкабана и нанес ему серьезные повреждения. Он хотел сбежать (какой авантюрный и глупый поступок!), но далеко ему уйти не удалось, там завязался бой, и в твоего отца попало какое-то заклинание, влияющее на ментальном уровне, — он потерял рассудок (это что-то вроде Обливиэйта, только куда серьезнее). Кроме того стражи не погнушались отомстить за своего раненного товарища…

Прости, что огорчаю тебя, но я чувствую, что должна тебе все рассказать, иначе сойду с ума.

Люблю тебя, мама

— Тинки, быстро в мою спальню! В сундуке лежат деньги, возьми их и принеси мне, — сказал я громко. — Я буду у директора Макгонагалл.

— Хорошо, сэр, — ответил эльф, поджав уши, и быстро пошел к двери, чтобы аппарировать из коридора.

— Мистер Малфой, что вы себе позволяете? — мадам Пинс уже стояла рядом со мной и просто-таки пылала негодованием. — Я ведь вас выгоню и все.

— Я и так ухожу, простите, мэм, — скороговоркой выдал я и направил кресло к выходу. Руки тряслись, так что быстро перемещаться получалось плохо, я то и дело цеплял своим креслом другую мебель.

Путь до кабинета директора занял целых пятнадцать минут. Раздраженный, я остановился и уставился на горгулью — пароля я, естественно, не знал. Тихо выругавшись, я прислонился головой к стене и врезал кулаком по ни в чем неповинной каменной статуе.

— Мистер Малфой, это у вас такой оригинальный способ стучаться или вы хотите разломать весь замок, — Макгонагалл вышагивала по коридору, одетая в непривычную для ее обычного вида темно-синюю мантию.

— Директор, мне нужно срочно с вами поговорить, — выпалил я, глядя, как она подходит к горгулье.

— Не сейчас. Мне нужно уходить, через несколько часов я должна отбыть в Париж. Ваше дело не подождет до понедельника?

— Директор, это очень срочно и важно, я не могу ждать!

— Да? Ну что же, тогда идемте в кабинет, только быстро, — сжалилась она. — «ЖАБА близко», — видимо, это был пароль.

Горгулья отпрыгнула в сторону, и мы поднялись в кабинет.

— Итак, сразу к делу, — попросила Макгонагалл, усаживаясь в свое кресло.

— Вот, — только и сказал я, без лишних слов протянув мамино письмо.

Она внимательно прочла его и подняла на меня взгляд.

— Я вам искренне сочувствую, — письмо вернулось обратно ко мне в руки. — Но не понимаю, чем могу помочь, — она пожала плечами.

— Директор, отпустите меня на несколько дней в Мунго, — попросил я.

— Мистер Малфой, — со вздохом начала она. — Вы там ничем не поможете, ваш отец в надежных руках колдомедиков. Незачем вам покидать территорию школы.

— Пожалуйста, — взмолился я. — Маме и так трудно, я хотя бы смогу ее поддержать.

Макгонагалл взглянула мне в глаза, и на ее лице появилось странное выражение: смесь сочувствия и упрямства.

— Министерство же запретило вам покидать Хогвартс без разрешения.

— Но вы же можете это уладить. Прошу вас, — рука сжалась сама собой, и письмо с тихим шелестом скомкалось.

— Ладно, мистер Малфой, у вас есть три, максимум, четыре дня. Сейчас я переговорю с мадам Помфри, она напишет вам что-то вроде рецепта для Мунго. Заберете там для нее кое-какие зелья. Ну а я дам вам письменное разрешение, если вдруг возникнет вопрос с кем-то из Министерства.

— Спасибо, директор, — искренне сказал я. — До свидания.

— Удачи вам, мистер Малфой.

Я поспешил покинуть кабинет директора и в коридоре столкнулся с переминающимся с ноги на ногу Тинки.

— Хозяин, — обрадовался он. — Вот, я принес деньги, а еще встретил мистера Алекса, он просил передать хозяину Драко, что будет ждать его в библиотеке.

— Спасибо. Тинки, мне нужно в Лондон, и ты отправляешься вместе со мной. Сейчас мы идем в Хогсмид, а по приезде в Лондон ты аппарируешь меня к больнице Святого Мугно. Понял?

— Да, — пискнул эльф и уставился на меня испуганными глазами. — Хозяину Драко плохо?

— Нет. Я только еду поддержать маму, потому что твой старший хозяин, Тинки, опять сделал глупость.

— А хозяйка в порядке? — спросил он недоверчиво.

— В полном. Если, конечно, не считать того, что переживает за отца. В общем, меньше слов, нам пора.

Решив, что с Алексом поговорю потом, я сразу же направился к мадам Помфри за рецептом, а оттуда переместился к главному входу, где должен был встретиться с Тинки.

Эльф принес из комнаты теплую мантию и, плотно закутавшись в нее, я отправился на железнодорожную станцию. Зима в последние свои дни старалась взять свое. Так что погода не добавляла нашему путешествию радости: промозглый холодный ветер продувал мантию и холодил руки и ноги. Снег с дождем попадал за шиворот, на все еще саднящую шею, где шарф неплотно прилегал к коже. Так быстро добраться до Хогсмида, как хотелось, не получилось. Едва не опоздав на поезд, мы загрузились в последний вагон и заняли единственное свободное купе. И куда все ехали в такой день? Пока Тинки глазел в окно, я всю дорогу мирно спал, и все бы ничего, но снилось мне, как Гермиона весело проводит свое свидание с нахальным и таким идеальным, что аж зубы сводит, Грином.

Проснулся я уже перед самым Лондоном. Несмотря на то, что уже наступил вечер, в городе было гораздо теплее, чем возле Хогвартса. Найдя не слишком людное место, Тинки взял меня за руку, и мы аппарировали к больнице Святого Мунго. В этот раз аппарацию я перенес гораздо лучше, чем в прошлый, и, направив волшебную палочку на кресло, отправился внутрь.

Хмурые люди в лимонных халатах сновали туда-сюда по слабо освещенным коридорам. Уточнив у администратора, куда мне идти — конечно, пятый этаж, там лечат недуги от заклятий — я отправился на поиски мамы, которая наверняка должна была находиться около палаты отца.

Так и оказалось. Поблуждав по лабиринту из различных помещений минут пятнадцать, я встретил маму около безликой двери, ведущей в одну из множества серых комнат, в которой лежал отец.

— Мама, — позвал я негромко, когда заметил ее.

Увидев меня, она издала удивленный возглас и, поднявшись со стула, пошла мне навстречу. На ее лице отчетливо был виден отпечаток тревог последнего месяца.

— Сынок, как ты здесь оказался? С тобой все хорошо? — в ее голосе слышалась нарастающая паника.

— Все в порядке, я приехал, чтобы поддержать тебя, — успокоил я ее.

Она заключила меня в объятия, и я почувствовал, как сдерживаемые до этого слезы градом покатились по ее лицу.

— Мам, все будет хорошо, — попытался успокоить я. — Пойдем, присядем.

Она тихонько всхлипнула и достала носовой платок из кармана мантии.

— Спасибо, что ты приехал, — сказала она, немного успокоившись. — Но… у тебя не будет проблем с тем, что ты покинул школу?

— Не беспокойся, я обо всем договорился. Как отец?

— Он еще не пришел в себя. Целители говорят, что опасности для жизни нет, но пока не найдут того стражника, который запустил в твоего отца непонятным заклинанием, они не могут ручаться за его разум. У Люциуса что-то наподобие помешательства, потери памяти или такого состояния, какое бывает после поцелуя дементора, — на последних словах мама снова заплакала.

— Главное, что он жив, и дементор тут ни при чем, а остальное как-то можно исправить, — попытался подбодрить я, хотя и сам сомневался. — Все обойдется. Стражника того ищут?

— Да, но ты же понимаешь, что его скорее наградят, чем накажут. Так что шансов, что он признается, что за заклинание он наколдовал, очень мало.

— Но они есть, так что не стоит огорчаться раньше времени.

— Ты прав, — сказала она, улыбнувшись немного печальной улыбкой. — Как же все-таки хорошо, что ты здесь, — она взяла меня за руку, и я стиснул холодные, как лед, пальцы.

— Замерзла? — спросил я.

— Немного, — ответила она и поежилась.

Я снял с шеи свой шарф и укутал им маму, подняв воротник своей мантии так, чтобы не были видны следы на шее.

— К отцу не пускают?

— Пока нет, — ответила она и провела рукой по шарфу. — Спасибо, дорогой.

— Может быть, отправишься домой, отдохнешь? А я здесь побуду, — предложил я.

Она посмотрела на меня испуганными глазами и отрицательно помотала головой, сильнее кутаясь в шарф, будто пытаясь скрыться за ним.

— Нет, я останусь. А когда тебе нужно возвращаться в Хогвартс?

— Через несколько дней. Я буду тут, пока не выяснится, что с отцом.

— Как твое самочувствие? — поинтересовалась мама.

Я слегка улыбнулся: было чем похвастать. Но рассказать я не успел. Из палаты, где лежал отец, вышел целитель в лимонном халате.

— Миссис Малфой, — обратился он к маме, а потом посмотрел на меня. — А вы кто?

— Я — сын Люциуса Малфоя.

— Понятно. А мое имя Оливер Харди, как вы догадались, я колдомедик. Значит так. Мистер Малфой должен прийти в себя к завтрашнему дню. В каком состоянии его разум и память, нам неизвестно. Увидим, когда он очнется. Радовать вас пока нечем, но и огорчать — тоже, — он пожал плечами.

— Можно посидеть с ним? — спросил мама.

— Конечно, пожалуйста. Если вы собираетесь оставаться в больнице, там кушетка есть в комнате, можете даже поспать.

— Спасибо, — сказал я.

— Пока не за что, — сухо отозвался он. — Я вас оставляю. Зайду уже утром. До свидания.

— Всего доброго, — попрощалась мама вслед уходящему целителю.

— Идем, — тихо позвал я, и мы вошли внутрь.

Отец, белый как стена, лежал на кровати, укрытый теплым одеялом до самого подбородка. Волосы его разметались по подушке, они были спутанными и не очень чистыми. Лицо, всегда жесткое и надменное, сейчас было безмятежным и спокойным. Я поймал себя на мысли, что видел у него такое выражение только несколько раз, и то в раннем детстве, и мне очень не хватало его всю последующую жизнь.

— Ох, Люциус, — шумно выдохнула мама и опустилась на стул около его кровати.

Я не стал мешать и направился поближе к дополнительной кровати или, правильнее сказать, кушетке, стоявшей около стены. Занятия с Грейнджер сегодня я пропустил, а значит, нужно было тренироваться самому.

— Сынок, — позвала меня мама, в ее голосе читалось удивление. — Ты уже можешь так двигать ногами? Какой же ты молодец!

— Это заслуга мисс Грейнджер, — сказал я, не переставая двигать стопами.

— Драко, пригласи ее как-нибудь в наш дом. Пусть она увидит, что он может быть не только пыточной или притоном для преступников, но и светлым теплым местом, где таким гостям, как она, всегда рады.

— Я скажу ей, мама, — пообещал я и стиснул зубы — от боли и усталости, а еще от злости, потому что что-то мне подсказывало, что Гермиона никогда не захочет приходить в Малфой-мэнор.

Прозанимавшись час, я с трудом уговорил маму отойти от отца и поспать на кушетке. Я же занял ее место около кровати и смотрел на его бледное лицо с синяками под глазами. Я вспоминал все его слова и поступки, и мне все больше казалось, что он уже давно был немного безумен, просто сейчас это состояние обострилось благодаря тюремной жизни. И страшно было об этом думать, но мне казалось, что потеря памяти или даже рассудка для отца была бы не трагедией, а подарком судьбы.

* * *

На следующий день отец так и не пришел в себя, и я потратил все свое время на успокаивание мамы и тренировки. Отвлекся от своих проблем я только один раз, отправившись к тому целителю, у которого, согласно рецепту, я должен был взять зелья для мадам Помфри. Получив все необходимое, я сразу же вернулся обратно в палату, которую уже начал потихоньку ненавидеть.

Понедельник тоже не ознаменовался чем-либо существенным, кроме того, что в Мунго приходили мракоборцы и устроили мне и маме настоящий допрос, не пообещав, впрочем, ничего хорошего или хотя бы обнадеживающего. Без Гермионы рядом добродушие в тоне голоса этих людей отсутствовало напрочь. И самое страшное, что винить их в этом было нельзя.

Только во вторник, ближе к вечеру, мама тихо позвала меня, когда я дремал.

— Драко, кажется, отец очнулся, — сказала она со смесью надежды и страха в голосе.

Я поспешно переместился поближе к его кровати и взял маму за руку. Ее пальцы подрагивали. Она очень сильно похудела за эти дни, и теперь казалась тоненькой былинкой, дрожащей на сильном зимнем ветру.

— Надо позвать целителя Харди, — сказал я, когда убедился, что отец и правда открыл глаза.

— Я пойду, — сказала она и подхватилась с места.

Я остался наедине с отцом. Не решаясь заговорить с ним, я смотрел в его серые глаза, пытаясь рассмотреть там искру узнавания или хотя бы какого-то понимания происходящего. Он молчал и не шевелился, только веки подрагивали, когда он медленно моргал, будто даже такое действие требовало от него серьезных усилий.

Мама с целителем вернулась только спустя десять минут, и за это время я уже понял, что сейчас отец не был способен на какой-либо простейший диалог.

Харди попросил нас отойти подальше от кровати и осмотрел отца. Длилось это обследование очень долго, по моим ощущениям, прошла целая вечность, прежде чем целитель повернулся к нам и, сообщив, что физическое состояние отца вполне его устраивает, ушел, чтобы позвать других колдомедиков для обсуждения душевного состояния отца.

Пятеро целителей провели у кровати отца не меньше шести часов. Они произносили какие-то заклинания, пытались с ним говорить, поили его зельями, но никаких видимых результатов это, похоже, не давало. К утру, когда все уже явно устали, а мама даже задремала, положив голову на мое плечо, целитель Харди подошел к нам, тронул маму за руку, чтобы она проснулась, и тихо сказал:

— Похоже, разум у вашего мужа нарушен только частично, а вот память повреждена основательно. Не берусь утверждать наверняка, но может так случиться, что он не будет помнить, кто вы, не будет знать, кем он был раньше, и, возможно, не сможет больше колдовать. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы он смог хотя бы говорить. Если мы будем знать, что за заклинание его поразило, тогда будет шанс восстановить и разум, и память. Но, боюсь, я знаю, каким именно заклинанием ударили в мистера Малфоя, и если я прав, мы уже почти ничего не сможем сделать, потому что я подозреваю темную магию, а она, как вам известно, потому и запрещена в нашем мире, что последствия ее зачастую уже необратимы, — он произнес это все с абсолютно бесстрастным лицом. У меня пробежал холодок по спине. — Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Да, еще одно. Разговаривайте с ним, ему это будет полезно.

Целители ушли, а я провел несколько ужасных часов, гладя маму по то и дело вздрагивающей спине и слушая ее тихие всхлипы, каждый из которых больно колол меня прямо в душу и делал и без того незаживающие душевные раны еще более глубокими.

* * *

В пятницу утром я собирался возвращаться в Хогвартс. Никакие мои уговоры так и не заставили маму съездить домой хотя бы на день, она ни на шаг не отходила от отца. Она разговаривала с ним и ухаживала лучше колдомедиков, но это мало улучшало ситуацию.

Он сейчас сидел около окна и смотрел куда-то вдаль, может быть, он наблюдал за тем, что происходило на улице, а возможно, витал где-то в своих мирах. Мама почти с таким же отрешенным видом смотрела на отца. Я хотел выть.

— Мама, точно не хочешь поехать домой? — в сотый раз спросил я.

— Я останусь здесь, — тихо сказала она. Зачем вообще было спрашивать, если ответ был известен наперед?

— Мне уже нужно возвращаться в школу, — ощущение вины не покидало меня ни на секунду.

— Езжай, сынок, я буду тебе писать обо всем.

— Как я тебя оставлю одну? — а еще был стыд. Мне было стыдно за себя.

— Я не одна, — она измученно улыбнулась.

Руки сами собой сжались в кулаки.

— Мама…

— Все хорошо, только пиши мне почаще.

— Обязательно, — сказал я и опустил голову. Что ж, мне оставалось только позвать эльфа: — Тинки!

Он открыл дверь и зашел в помещение, видимо, решив, что аппарировать прямо сюда будет не лучшей идеей. Бросив печальный взгляд на отца, он поклонился маме, а потом выжидательно посмотрел на меня.

— Молодой хозяин звал Тинки?

— Да, нам пора возвращаться в Хогвартс. Сейчас выйдем из Мунго, и ты аппарируешь нас на Кингс-Кросс. Понял?

Эльф закивал головой. Я тем временем молча обнял маму, больше говорить было абсолютно нечего.

— До встречи, отец, — тихо проговорил я, исподлобья посмотрев на него. Он никак не отреагировал, продолжив все так же невозмутимо глядеть в окно. — Идем, — обратился я к Тинки, и мы направились к выходу.

* * *

Обратная дорога была такой же долгой, нудной и утомительной, как и путь сюда. В Хогсмид мы приехали уже довольно поздно, хотя на ужин я еще успевал. Отправив Тинки в замок вместе с зельями для Помфри, я медленно перемещался по заснеженной дороге. Ветер дул мне в спину, так что особого дискомфорта я не ощущал, хотя на улице было холодно и сыро. Весна хоть и настала согласно календарю, но не спешила вступать в свои права так сразу.

Дверь главного входа была закрыта, поэтому мне пришлось пять минут стучать в нее, пока мистер Филч не соизволил прийти и впустить меня. Он начал было ворчать, что поймал нарушителя, но, когда я сунул ему под нос разрешение Макгонагалл, сразу же успокоился и, сказав что-то вроде: «Ты еще у меня попадешься», отпустил меня своей дорогой.

Не успел я добраться до Большого Зала, где ужин был уже в самом разгаре, как за одним из поворотов наткнулся на спешащую куда-то Гермиону.

— Малфой! — воскликнула она, увидев меня. — Мерлин, ты наконец-то вернулся.

— Я — не Мерлин, но спасибо за сравнение.

— Шут недоделанный, — вспылила она, и лицо ее покрылось красными пятнами. Кажется, шутить не стоило. — Ты где был? Исчез на неделю, а теперь появляешься как ни в чем не бывало!

— Эй, ты чего орешь на меня? — возмутился я. — Мне Макгонагалл дала разрешение покинуть замок, так что все вопросы к ней.

— Директор сейчас во Франции, ей пришлось задержаться, и вернется она только через три дня, так что все объяснения я жду непосредственно от тебя!

— Грейнджер, давай ты не будешь на меня кричать? Это во-первых. А во-вторых, дай мне спокойно пойти поужинать, я не ел с самого утра! — повысил я голос.

— Ты еще и условия ставишь? Да я, между прочим, волновалась за тебя!

— Хорошо, Грейнджер, я все тебе расскажу, только позже, хорошо? — сдался я.

— Ладно, — она скрестила руки на груди и гневно сверкнула глазами. — Через сорок минут жду тебя в лаборатории. И не опаздывай, — с этими словами, не дождавшись моего ответа, она быстрым шагом направилась туда, куда шла до того, как заметила меня.

Я горько усмехнулся. Она была зла на меня, кричала и возмущалась, и я не отставал от нее, грубя в ответ, но все же, как же я был рад ее видеть. Даже такую далекую и чужую.

В Большом Зале было очень шумно, и это ужасно меня раздражало. Отыскав взглядом Алекса, я направился к нему. Амелию тоже удалось увидеть, но она сидела с противоположного конца стола, подальше от Алекса.

— Привет, — негромко сказал я ему, приблизившись.

— Драко, где тебя носило? — воскликнул он слишком громко, обратив на нас внимание других. Амелия тоже подняла голову и послала мне такой укоризненный, полный обиды взгляд, что мне стало неуютно.

— Сегодня все на меня кричать будут? — недовольно спросил я и схватил сэндвич, рассудив, что нормально поесть мне все равно сейчас не дадут. — Все расскажу, только потом. Завтра утром, встретимся в десять в старом кабинете ЗоТИ. Ладно?

— Ладно, — со вздохом сказал Алекс. — Тоже мне, друг называется, даже письма не написал, — проворчал он и уже мягче добавил: — Ты хоть в порядке?

— В относительном.

— Что-то случилось, да?

— Да. Ты извини. Мне надо через полчаса быть у Грейнджер, ей отчитываться. Так что я поем, а ты пока рассказывай, что тут нового.

— Да ничего, — он пожал плечами. — Занятия как занятия. Амелия со мной не разговаривает. Похоже, она меня ненавидит, так что я сделаю еще одну последнюю попытку извиниться, а если ничего снова не выйдет, то постараюсь перестать о ней думать, если тебе интересно.

— Считаешь, что тебе легко это удастся? — спросил я. Сердце застучало быстрее. Я чувствовал свою вину перед другом.

— Нет, конечно. Но другого выхода не вижу.

— Вы должны поговорить, — сказал я.

— Да, но не сегодня, да и, честно говоря, вряд ли это чем-то поможет. Ей противно, а мне уже слишком трудно, я виноват перед ней.

— Что за бред? — не выдержал я. — Вам обязательно нужно помириться!

Алекс только хмыкнул в ответ. Вообще-то я не имел права голоса в этой ситуации, отчасти я был ее виновником, и мне бы молчать, но я не мог. Слишком уже завяз в этой истории.

— Я, пожалуй, уже пойду, меня ждут.

— До завтра, — отозвался Алекс, внимательно посмотрев на меня. — Стой, а что за след на шее?

Он напомнил мне о еще одной моей нерешенной проблеме. Я за прошедшую неделю совершенно об этом забыл, и такая ошибка могла мне дорого обойтись. Нужно было позаботиться о своей безопасности.

— Тоже завтра, — отмахнулся я. — Но хорошо, что ты обратил внимание. Спасибо.

Я кивнул ему на прощание и направился в лабораторию Грейнджер, готовясь выслушать кучу упреков. Она, как я и предполагал, была уже там, сидела за письменным столом и читала какую-то книгу. Волосы ее были распущены и непослушными локонами спадали на лицо. Войдя без стука, я нахально направился к дивану, на котором обычно тренировался, и невозмутимо пересел с кресла на него.

Гермиона бросила на меня колючий взгляд. Я молчал, пытаясь уговорить себя оставаться спокойным.

— И? — не выдержала она.

— Что? — невинно отозвался я.

— Я жду рассказа.

— Что ты хочешь услышать?

— Я хочу знать, где тебя черти носили?! — сказала она и подошла к дивану, смотря на меня сверху вниз.

— Неужели никто не мог сказать тебе об этом? Макгонагалл была в курсе, и пусть даже она уехала, Помфри тоже знала, где я.

— Помфри? Я спрашивала у нее. Все, что она мне сказала, так это, что мистер Малфой получил по поручению директора Макгонагалл рецепт на зелья для больницы Святого Мунго, а еще, что раз его нет в школе, то, возможно, он в Лондоне. На этом все! Даже твои друзья ничего мне не сказали.

— Они и сами не знали, — отметил я.

— Замечательно! — повысила она голос. — Я спешу к нему на тренировку в прошлую субботу, а он не приходит! Мало того, он исчезает из замка почти на неделю, никому ничего не сказав! А потом спокойно возвращается и абсолютно невозмутимо глядит на меня бесстыжими глазами! Как это называется?

— То, что с тобой сейчас происходит, называется истерика, — сказал я раздраженно. — А мне понадобилось срочно уехать, и я не понимаю, с какой стати я должен отчитываться, когда ты в тот день побежала на свидание с Грином!

— А это тут причем? — опешила она и, моргнув несколько раз, уставилась на меня удивленными глазами.

— Ни причем. Просто… я не обязан оправдываться, — смутился я.

— Ты можешь просто сказать, что произошло?

Я вздохнул и закатил глаза.

— Так хочешь знать? Хорошо, — пошарив по карманам, я отыскал то уже порядком потрепанное письмо, которое я получил в прошлую субботу от мамы. Молча передав его Гермионе, я откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.

Несколько минут царила тишина, потом Грейнджер опустилась на диван прямо рядом со мной.

— Я тебе сочувствую, — тихо сказала она. Злости в голосе как ни бывало. — Все так серьезно?

— Более чем, — хмуро отозвался я. — Он ходит, ест, спит, но молчит и не подает никаких признаков мысли. Мама просто в ужасном состоянии, — я бессильно уронил голову на руки.

— Ты должен был все рассказать мне, — она неуверенно положила руку мне на плечо. Я вздрогнул от неожиданности. Как же давно мы не сидели с ней вот так близко. Только жалость может подтолкнуть ее к более теплому поведению по отношению ко мне.

— А смысл, Грейнджер? — выпрямившись, спросил я. Она убрала руку, а я сразу же почувствовал как тепло, еще секунду назад согревающее мою душу, отдаляется.

— Возможно, я бы смогла как-то помочь, — неуверенно пожала плечами Гермиона.

— Ты себя слышишь? «Помочь»... Люциусу Малфою? Да все вокруг считают, что он получил по заслугам. Даже я! — мой голос дрогнул на последней фразе. Я поморщился.

— Малфой… — растерянно выдохнула она.

— Уверен, мракоборцы не станут искать того стражника, а не зная, что за заклинание попало в отца, ни один целитель ничем не сможет ему помочь, — меня начало бить мелкой дрожью. — Понимаешь, Грейнджер, мне жаль не его, а маму, на ней лица нет, — я закрыл лицо руками.

— Все наладится, — она снова дотронулась до моего плеча.

— Нет, — отрицательно помотал я головой и посмотрел на нее.

— Возможно, найдется какое-то зелье, которое ему поможет.

— Ты помешана на зельях, — чуть ухмыльнулся я.

— Но ведь для тебя мы нашли зелье. Может быть, и ему подберем, — не сдавалась она.

— «Мы»? Грейнджер, ты себя слышишь? Это ты нашла зелье, практически придумала его.

— И что? Ты мне помогал, ты отлично разбираешься в зельях. Так что принимайся за поиски информации, а я помогу советом, если нужно.

— Не надо быть такой доброй, — с горечью сказал я. — Пока вообще неизвестно, что будет. И давай сейчас закроем эту тему. Я ужасно устал.

— Как хочешь, — пожала она плечами и вздохнула. — Ладно, давай поговорим о твоих тренировках. А что это у тебя с шеей? — спросила она вдруг и машинально потянула руку к ссадинам, которые все еще выделялись на моей бледной коже.

Я перехватил ее руку.

— Ай! — вскрикнула она. Разжав пальцы, я увидел на ее запястье огромный синяк.

— А у тебя что с рукой? — удивился я.

— Да так, в неравной борьбе с нюхлером заработала, — уклончиво ответила она, пряча взгляд. А потом прикусила свою губу и искусственно бодрым тоном продолжила: — На днях здесь в лаборатории оказался. Ты же знаешь, они все блестящее любят, в общем, чуть без ушей не осталась, когда он попытался сережки сорвать. Я от неожиданности его на пол сбросила, ну а он нашел себе объект получше, чем мои сережки, и побежал к нему. А потом оказалось, что взрывное зелье, которое на вон том стеллаже стоит, то есть, стояло, — она указала рукой в направлении шкафов около двери, — обернуто серебристой бумагой... зачем-то. Еле успела обезвредить мерзавца — еще полминуты и не стало бы ни его, ни лаборатории... ни меня, наверное. Хорошо, хоть студентов тут рядом не было, наверняка бы не пострадали, это все перед самым отбоем случилось, а я тебя тут ждала…

— Грейнджер! — я уставился на нее расширенными от страха глазами и, схватив за руки, затряс ее. — Ты хоть понимаешь, что ты несешь? У тебя взрывное зелье просто так на полочке стояло?! Откуда здесь нюхлеру взяться? И как он не разнес здесь все до твоего прихода?!

— Прекрати меня трясти! — возмутилась она, но рук не выдернула. — Не знаю, как он тут оказался. Питер, он как раз зашел тогда за мной, сказал, что я не заметила веревку на двери. Получается, что нюхлер был привязан к дверной ручке, я дверь открыла, он и оказался на свободе.

«Питер»... Я закатил глаза к потолку.

— А зелье?

— Я его туда не ставила. Надеюсь, ты не считаешь, что я полная дура? — разозлилась она. Видимо, я уязвил ее самолюбие, хотя и не собирался.

— Вот что-что, а эпитет «дурра» к тебе не применим, это понимают как твои друзья, так и враги. Я уверен в этом.

— И на том спасибо. Может, отпустишь уже мои руки?

— Прости, — сказал я, разжав пальцы. Гермиона потерла запястья и обиженно отвернулась.

Повисла неловкая пауза, в воздухе просто-таки витало смущение.

— Ну, — нарушил я тишину, — а если ты не ставила туда зелье, откуда оно там взялось?

— Не знаю, — тихо отозвалась она.

— Я вижу в этом всем закономерность. Кто-то хочет тебе навредить или, может, напугать тебя. И что самое странное — Грин во всех трех случаях присутствовал поблизости. Это не совпадение.

— Малфой, не начинай снова! Питер точно к этой истории не причастен. Это просто случайность!

— Да, конечно, — с сарказмом протянул я. — Скажи, а Грин владеет легилименцией или чем-то подобным?

— Не знаю. А почему ты спрашиваешь?

— Ты спрашивала, что за следы у меня на шее. Неделю назад мне снилось, что меня душат, проснулся я вот с этими следами и едва мог дышать. Во сне был и Грин.

— Малфой, ты же знаешь, что легилименция не так работает. Физического ущерба она не причиняет. Может быть, кто-то пошутил над тобой?

— Грейнджер, какие тут шутки, я чуть не сдох! — не сдержался от крика я. — Прости. Когда я проснулся, в комнате все было тихо. Мне кажется, он мог меня мысленно заставить обвить веревку вокруг шеи.

— А веревка была у тебя в руках?

— Нет, ее не было, но она могла просто упасть на пол или еще куда-то. Я был в шоке. Грейнджер, когда тебя душат и тебе не хватает воздуха, очень сложно сразу сосредоточиться и оценить всю ситуацию.

— Значит, это все — одни сплошные догадки?

— Какие догадки? Посмотри на мою шею! — я оттянул воротник, чтобы следы можно было рассмотреть получше.

Она приблизила лицо к моей шее, так что я даже чувствовал ее горячее дыхание. Мне и самому сразу же стало жарко. Она осторожно провела подушечками пальцев по уже поблекшему темному следу. В какой-то момент мне даже показалось, что она задержала дыхание.

— Хм… а что за сон такой тебе снился, что там был Грин? — спросила она, и дыхание обожгло мою кожу. По спине побежали мурашки.

— Это неважно, — я дернулся, и она тут же убрала руки и отодвинулась от меня. — Странный сон, как и многие другие, что мне снятся. Но этот отличался чрезвычайной реалистичностью, — скривившись, проворчал я.

— Расскажи, — попросила Гермиона.

— Нет!

Она только вздохнула. Я сжал челюсти и уставился куда-то в одну точку прямо перед собой.

— Ладно, — сказал она, вставая. — Но это ничего не меняет. Доказательств никаких нет, потому не смей необоснованно обвинять Питера Грина.

— Хватит его защищать.

— Это просто здравый смысл!

— Как же…

— Малфой, почему ты его так недолюбливаешь?

— Я чувствую, что от него исходит опасность, — промямлил я невразумительно.

— Бред, — хмыкнула она.

— Но ты же не можешь отрицать, что на тебя кто-то нападает?

— Не могу, — сдалась она. — Я разберусь, и не такие задачки решали. А ты тоже на всякий случай будь внимательнее.

— Не волнуйся, все с твоим подопытным кроликом будет в порядке.

— Какой же ты мерзкий! Заладил одно и то же, как попугай! — возмутилась она и посмотрела на меня таким взглядом, что мне стало стыдно за свои слова.

— Ладно, буду осторожнее, — примирительно сказал я и совсем тихо добавил: — Прости.

— Как ты себя чувствуешь? Я понимаю, у тебя не было времени на тренировки...

— Отчего же? Времени у меня было более чем достаточно. Непрерывно смотреть на иногда моргающий овощ, знаешь ли, утомительно...

— Малфой! — ужаснулась она.

— Мерлин, что же я несу? — вырвалось у меня на выдохе. Я потер глаза, снова закрыл лицо руками и застыл в таком положении. Теплая ладонь легла на мое плечо и утешительно сжала его.

— Все будет в порядке, — утешала меня Гермиона, присев на диван рядом со мной. Она практически невесомо погладила меня по спине, будто боялась, что я замечу ее касания и рассержусь. Но я бы все отдал за то, чтобы она вот так, как маленького, успокаивала меня еще хотя бы пять минут.

— Мне страшно, — прошептал я. — Грейнджер, я так устал. Отец сам виноват в своих бедах, но хорошие сыновья так не должны говорить. Но ведь я никогда и не был хорошим сыном, я не оправдывал ничьих надежд. А мама… если бы ты ее видела. У нее такой вид, будто снова война. Хотя, ее война, как и моя, будет продолжаться вечно, и мы сами пришли в ее ловушку.

— Не говори так, — сказала она, отнимая мои руки от лица. — Прошлое ушло. Война давно закончилась, и теперь мы сами вправе строить тот мир, который хотим.

— Грейнджер, ты — идеалистка. Я на другой стороне, и прав у меня нет.

— Ты их уже заслужил, — с жаром сказала она. — И никто не посмеет в этом усомниться.

Я усмехнулся. Невероятно сильная девушка с кристально доброй душой — как эти два качества уживаются в этом хрупком теле?

— Спасибо, Грейнджер, если бы не ты, я бы… — она сделала предупреждающий жест ладонью.

— Все наладится, вот увидишь, — ее глаза прожигали мои насквозь, я потерялся в их глубине. — Скоро ты будешь ходить, и все станет проще. Поверь!

— Верю, — я кивнул, завороженно глядя на нее.

— Так что, — сказала она после небольшой паузы и отвела взгляд, — ты тренировался в Лондоне?

— Да. Многие часы. Так было проще воспринимать действительность.

— Тогда давай сейчас посмотрим, как у тебя с прогрессом, — предложила она и поднялась с дивана.

За предыдущие шесть дней я научился сидя поднимать ноги, сгибая и разгибая их в коленях, и делать это чуть быстрее, чем делала бы улитка, будь у нее ноги. Это я и показал Гермионе, она, казалось, искренне обрадовалась и сообщила, что раз я так продвинулся самостоятельно, то теперь мы перейдем к упражнениям посложнее. «Конечно, — пробурчало мое подсознание в ответ на это. — Теперь я опять буду выглядеть полным идиотом, не умеющим выполнить элементарное для нормального человека задание», но вслух я не сказал ничего.

Спустя полтора часа я устал так, что мог думать только про сон. Физические нагрузки — отличный способ избавиться от стресса.

— Все, Малфой, иди спать, — сказала Гермиона, когда я невпопад ответил на какой-то ее вопрос.

— Это ты виновата, — обиделся я, хмурясь.

— Конечно, — наигранно согласилась она и ухмыльнулась. — А если серьезно, ты молодец. Делаешь большие успехи.

— Благодаря тебе, — заметил я.

Она улыбнулась мне и подошла к боковой двери, ведущей в подсобку.

— Пойду проверю, все ли там в порядке, перед уходом. Так, на всякий случай. И переставлю подальше несколько опасных склянок.

Я кивнул. Пересев на свое кресло, я направил его к двери, но внезапно заметил листок пергамента, лежащий под письменным столом, и переместился туда, чтобы его поднять, решив, что иначе какой-нибудь студент останется без баллов за свое эссе, тем более, что лист и так был небольшим, а значит, автор не особо умен, ведь надо было понимать, что Грейнджер любит объемные труды, такие, как делала она, будучи ученицей Хогвартса.

Когда пергамент оказался у меня в руках, до меня дошло, что это вовсе не эссе или контрольная. Это было письмо. И мои глаза уже успели выхватить из него несколько строчек. Оглянувшись через плечо и поняв, что Гермиона все еще была в подсобке, я поколебался не больше двух секунд; ревность приказала засунуть порядочность в дальний угол сознания, и я принялся быстро читать.

Дорогая Гермиона!

Хочу еще раз поблагодарить тебя за прекрасный день в Лондоне. Никогда раньше мне не было так интересно и весело в компании очаровательной и невероятно умной девушки. Гарри мне много о тебе рассказывал, но даже он не смог облечь в слова все твои достоинства. Ты — бриллиант, всю красоту которого может рассмотреть только тот, кто будет смотреть на тебя во все глаза, наблюдать день и ночь, и то останутся еще невидимые, непознанные грани.

Сегодня ты ходишь хмурая и озадаченная, и я в растерянности. Улыбка на твоем лице всегда прекрасна, поэтому мне бы хотелось видеть ее постоянно. Так что если я в силах сделать что-то, что решит твои проблемы и вернет тебе хорошее настроение, только скажи — и я все для тебя сделаю.

С тобой рядом очень хорошо и спокойно. Надеюсь, наши беседы по вечерам станут доброй традицией. И вообще, я за наши частые встречи. А ты?

Искренне твой, Питер

Дочитав, я тут же положил письмо на стол и быстро переместился к входной двери. «Искренне твой»... Как это было… мерзко. Сейчас я бы многое отдал, чтобы узнать, каков был ее ответ на это письмо. А еще больше я бы отдал за то, чтобы сам мог ей такое написать.

— Я ухожу, Грейнджер, — получилось как-то слишком громко и резко.

Она, слегка озадаченная, вышла из подсобки.

— Малфой, у меня пропало вредящее зелье. Позавчера еще стояло на месте, а сейчас его нет. Я точно уверена, что не брала его и наверняка никому не давала и не разрешала взять.

— Мерлин! Грейнджер, это же яд! Зачем он такой порядочной волшебнице, как ты?

— Да не нужен он мне! Он достался мне вместе с этим кабинетом. Стоял в одном из шкафов. Ну я его и унесла в подсобку, подальше от любопытных глаз.

— Это чьих глаз? — обиделся я. — Моих?

— Не передергивай! Мало ли кто может сюда зайти.

— Вот, похоже, кто-то и зашел… — мрачно подытожил я.

— Дверь я запираю, да и мало кому вообще известно, что эта лаборатория моя. Не представляю, кто мог сюда пробраться.

— Я знаю одного человека, который подходит под описание… — начал я.

— Это не Питер! — отрезала она.

— Ладно, думай, как хочешь, — поморщившись, сказал я, — только будь осторожна, Грейнджер. Что-то точно происходит. Что-то совершенно нехорошее.

— Ты тоже, пожалуйста, будь осторожен.

— Буду. До встречи.

— Спокойной ночи, — пожелала мне Гермиона, и я переместился за дверь, осторожно прикрыв ее за собой.

Спустя пять минут я уже был в своей спальне. Беглым взглядом осмотрел все вокруг — я не был в этой комнате с той самой ночи, когда кто-то меня душил, и мне показалось, что все здесь осталось как прежде: вещи лежали на своих местах, равно как и мебель никуда не делась и не переместилась, даже легкий беспорядок на моей прикроватной тумбочке остался прежним. Райта в комнате не было, но его мантия небрежно висела на спинке стула, а на подушке лежала какая-то раскрытая книга и исписанные, кое-где расчерченные листы пергамента. Я не стал подходить проверять, что там было написано — меня это не касалось.

Открыв ящик своей тумбочки, чтобы сложить в него лежащие сверху книги, я на мгновение застыл. Там лежали два флакона с зельем. И все бы ничего, если бы не тот факт, что Тинки уничтожил все мои запасы зелий, какие только смог найти, и мадам Помфри категорически запретила без ее ведома приносить мне даже самые безобидные настойки.

На этих флаконах были наклеены маленькие ярлычки с надписью «обезболивающее зелье». Я недоверчиво уставился на них. В том, что эти флаконы были не мои, я не сомневался ни секунды. Но кто и, главное, зачем принес их и положил ко мне в ящик, было загадкой. Открывать их могло быть опасной затеей, так что я закрыл ящик, так и не переложив туда книги, и позвал Тинки.

— Хозяину Драко что-то нужно? — спросил он, как только появился.

— Да, ответь мне на вопрос. Ты приносил сюда вот эти зелья? — я аккуратно открыл ящик и указал эльфу на два флакона.

Он отрицательно помотал головой.

— Тинки ничего не приносил, только забирал все зелья, которые у молодого хозяина оставались. Это было еще тогда, когда хозяин сильно заболел и не просыпался, — он утер слезу и шмыгнул носом.

— Спокойно, со мной все в порядке, помнишь? — попытался утешить его я.

Тинки кивнул, еще раз шмыгнув носом.

— Эти зелья нужно унести? — спросил он.

— Нет. Завтра я сам их отнесу мисс Гермионе, потому что я не знаю, что это за зелья.

— Тинки все понял.

— Сегодня ты ночуешь в этой комнате, — сказал я. — Сиди и смотри в оба, понял?

Эльф снова кивнул и посмотрел на меня своими большими глазами, в которых отчетливо читался испуг.

— Хозяину грозит опасность?

— Возможно, но с твоей помощью мы постараемся ее избежать. Хорошо?

— Хорошо, — эхом отозвался эльф и сел около кровати. — Тинки будет здесь.

Дверь открылась, и на пороге показался слегка всклокоченный Райт. Что-то в его внешнем виде было непривычным, только я не мог понять, что именно. Он на миг замер в дверях, стиснув дверную ручку, но уже через секунду, смерив меня пристальным взглядом, тихо закрыл дверь и, не сказав ни слова, пошел к своей кровати. Спустя пять минут он улегся и, вроде бы, сразу уснул. По крайней мере, из его угла не раздавалось ни звука.

Убедившись, что вокруг все тихо и спокойно, я тоже лег. Уснуть не получалось, мысли роем вились в голове, не давая расслабиться. Столько всего случилось в последнее время. Хотя почему в последнее? У меня вся жизнь была сплошным приключением, забегом с препятствиями, только сил на то, чтобы перепрыгивать все встречающиеся барьеры, становилось все меньше и меньше.

Все было запутано и непонятно, а хотелось ясности, определенности и уверенности в завтрашнем дне. Одно только стало мне сегодня кристально понятно — рядом с Гермионой мне было так… естественно, так правильно, хорошо и спокойно, как ни с кем другим. Я ревновал ее к Грину, мне хотелось, чтобы она свое внимание обращала на меня, а не на него. Я был бы рад, даже если она бы она кричала и злилась на меня, лишь бы не равнодушие. Наверное, это и была настоящая любовь, если, конечно, мое сердце вообще было способно на такое чувство.

Про Амелию я не мог сказать ничего подобного. Она была моим другом, да, но я не испытывал к ней и десятой части тех эмоций, что я чувствовал к Гермионе. А это значило, что нужно честно сказать Амелии, что у нас с ней никогда и ничего не будет. Мы бы мучили друг друга и себя, но вряд ли бы стали хоть на каплю счастливее. Этот непростой разговор не стоило откладывать в долгий ящик, как что я собирался завтра же все с ней обсудить. Приняв это решение, я почувствовал такое облегчение, будто камень упал с плеч.