О мифах и магии (гет)

Всё хорошее когда-нибудь кончается. Все счастливые жизни приходят к неизбежному завершению. Гермиона видела, как Северус Снейп соскользнул в объятья Смерти — теперь, во второй раз, уже стариком, готовым к этой встрече, готовым смириться и с жизнью, которую прожил, и с той, которую не дожил.

В конце концов наступит черёд Гермионы. В конце концов она поймёт, насколько устала от одиночества, от того, что ей не с кем разделить воспоминания. Дин, Снейп и даже Лили ушли. Не осталось никого, кто напоминал бы, кто не дал бы сойти с ума.

Однажды Смерть настигнет. Она появится в кухне дома в Тупике Прядильщика и протянет долгоперстую руку. И тогда Гермиона, ещё способная говорить, поднесёт кулон к губам, зажмёт ими шнурок, а зубами ощутит, как вибрирует камень.

— Я готова отправиться назад, — скажет она камню. В кухне будет тихо, лишь тиканье любимых часов Снейпа начнёт обратный отсчёт. — Я готова вернуться к жизни, которую покинула.

Целый день предчувствие не оставит её. Дом покажется зыбким видением: моргнёшь — и нет. Сердце начнёт сбоить, словно чихающий двигатель старого авто.

Но она будет спокойна. Настроена.

Без колебаний она скажет:

— Я готова умереть.

И мир, каким она его знала, сделается нечётким, будто тюлем занавешенным. Забрав Гермиону, Смерть быстро, бережно, невыразимо нежно перенесёт её на другую сторону.

* * *

Второе мая 1998 года

Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс

Затем

Гермиона дышала, её сердце билось. Тело было крепким, гибким, юным, гудящим от суеты электронов, нейтронов и протонов — короче, всего того, о чём она узнать не успела. И теперь, пожалуй, уже не узнает. Не в этой жизни. Не с волшебной палочкой в одной руке и Воскрешающим камнем в другой.

Не в Визжащей хижине.

— Нет! — выкрикнула Гермиона.

Раскалённая добела Старшая палочка выпала из пальцев. Сползла с головы и плеч Мантия-невидимка и растеклась по полу расплавленным серебром. Камень отправился обратно в карман.

Гермиона выругалась.

— Ты чего? — встревоженно спросил Рон.

— Погоди, стой!.. — Она подобрала брошенную палочку в панике. Мысли неслись вскачь, чтобы остаться чистыми и не смешаться с теми, которые побуждали, принуждали сделать то, чего нельзя допустить в этом мире… — Разоружи меня! — велела она Гарри. — Забери её у меня!

— Гермиона? — по-прежнему недоумевал Рон, Гарри же наставил на неё свою волшебную палочку и произнёс:

— Экспеллиармус.

Старшая палочка устремилась к нему. Он поймал её, сжал в кулаке, потом сунул в рукав и, хмурясь, взглянул на Гермиону. Рон смотрел на неё со смесью восхищения и отвращения.

— Гермиона? — повторил он, точно сомневаясь, что она настоящая.

Сомневаясь в том же самом, она изо всех сил ущипнула себя за запястье.

Шагнув вперёд, она собралась ответить и уже открыла рот, но подошва вдруг заскользила по полу. Гермиона посмотрела вниз, и мир у ног разверзнулся.

Снейп.

Кровь брызнула из-под носка ботинка. Гермиона на мгновенье замерла. Окаменела. И взорвалась. Сознание разлетелось на миллион осколков, а память вспыхнула искрами фейерверка. Вспомнила! Она вспомнила.

Вспомнила…

— Гермиона? — снова сказал Рон, и ей показалось, она больше не сможет вынести звучания собственного имени.

— Северус, — прошептала она и опустилась на колени в лужу крови.

Пульс не прощупывался. Кожа показалась более плотной и упругой, более гладкой, чем была в той, прежней жизни, когда они впервые встретились, обнялись, поцеловались. Так хотелось сделать это снова.

— Гермиона? Гермиона… — твердил, будто заклинание, Рон, но она его едва слышала. Куда громче скрипели под коленями доски. Одной рукой она гладила безжизненное лицо, расслабленное после смерти. Другая рука нашла длинные холодные пальцы и сжала, желая совершить невозможное.

Вернуть его.

— Он мёртв, — сказал Рон осторожно, вкрадчиво, но получилось всё равно оглушительно.

— Знаю, — ответила Гермиона.

— То есть… Ты так к нему переменилась после того, что о нём рассказал Гарри, ага? — спросил он, но Гарри его остановил:

— Не надо, Рон.

В темноте что-то незаметно отступало, кралось прочь.

Если бы об этом дне написали сказку — другую сказку, не о мальчике, пожертвовавшем своей жизнью ради целого мира, — она была бы о том, кто лежит на полу. О том, чьи чёрные волосы смешались с запекающейся кровью. О том, на чьём белом лице тёмные распахнутые глаза уже ничего не видят. Он не был бы сказочным героем. И финал получился бы не сказочным: явился как обычно Жнец и забрал причитающуюся ему душу, не имея права покуситься на живых, на прошлое и настоящее. Такая вот поучительная история Принца-полукровки.

Никаких обещаний. Никакого торга. Смерть не отправилась бы, исполняя чужую волю, за тридевять земель и не смогла бы уничтожить всех прежде, чем они на свет появятся.

Упущен ли шанс? Или можно призвать Снейпа обратно, сделать тот же выбор, с самого начала? Прожить ту свою жизнь заново, чтобы оказаться на площади Гриммо, на тротуаре напротив несуществующего дома в миг, когда рядом появится фигура в чёрном и скажет:

— Тоже, значит?

В миг, когда они встретятся на вокзале Кингс-Кросс между девятой и десятой платформами.

В миг, когда, стоя у подножья лестницы, Гермиона спросит:

— Вы ведь не будете возражать, если эту ночь я проведу с вами?

Вернуться, чтобы заглянуть в усталые глаза, неотрывно смотрящие на неё в тусклом свете. Вернуться, чтобы услышать шершавый шёпот:

— Всегда.

Она вдруг призналась вслух:

— Я хочу детей.

Ладонь Снейпа была совсем не такой: слишком безвольной, чересчур неживой. Почему он не отвечает на пожатие, хоть в шутку? Пусть бы даже сдавил до боли, чтобы захотелось высвободиться. Чтобы опомниться, где она и зачем.

— Ну… — начал Рон и, вероятно, покраснел, но Гермиона на него и не взглянула. — Лады.

— С тобой всё нормально? — спросил её Гарри, хотя в такой день, как никогда, это — глупейший из вопросов.

— И возможности, — продолжала Гермиона. — Я хочу шанс на другую жизнь.

— Послушай… — Рона душили слёзы, и голос оттого звучал сдавленно. — Перестань…

Но она не слушала. Всё сделалось неподвижным. Безмятежным. Она собралась воедино; голова сложилась обратно из осколков, как старинная японская керамическая чаша с золотыми прожилками*. Кончились слёзы. Холод хижины больше не сковывал. Собственное тело больше не тревожило.

Она — снова молода.

Она — снова ведьма.

Она была права.

— Нам пора, — сказала Гермиона.

Она выпустила ладонь Снейпа, и та упала в лужу крови. И тогда Гарри уложил руку Снейпа ему на грудь — интересно, там, под сюртуком и сорочкой, есть знакомый шрам? — а Рон взмахнул палочкой и бережно поднял тело в воздух заклинанием, которому много лет назад учился у Гермионы.

— Он мёртв, — она заставила себя произнести это.

— Ага, — подтвердил Рон.

Его пальцы — такие крупные — нашли её ладонь, переплелись с её пальцами — такими молодыми! — и сжали. Сдавили до боли, как она и хотела, словно напоминая: «Ты всё ещё здесь».

— Бедняга Снейп, — вздохнул Рон, и Гермиона, несмотря на готовность смириться с утратой, несмотря на данное себе обещание не омрачать мгновенье торжества скорбью, поняла, что не сможет не заплакать.

* * *

Выжившие покидали Большой зал. Их манили пуховые перины, пышные подушки и светонепроницаемые пологи. В коридоре домовая эльфийка, чьё имя вспомнить не вышло, поздоровалась с Гермионой и сообщила, что для них троих готовы кровати и в Гриффиндорской башне найдётся всё, чего душа пожелает.

Зал почти опустел. Было очень непривычно стоять здесь плечом к плечу с мальчишками, которых Гермиона, пожалуй, больше не знала. Слишком неловким это казалось, слишком несправедливым. Точно переставшие общаться друзья вдруг соизволили сойтись заново, но поняли, что дружбу не склеить. Малейший шаг в неверном направлении мог выдать в Гермионе самозванку, чего она боялась и потому ощущала себя не в своей тарелке.

— А если я испугаюсь? — однажды спросила она Снейпа.

— Будь смелой, — ответил он.

Внезапно она увидела Дина. Тот листал потрёпанный экземпляр «Ежедневного Пророка». Она замерла в дверном проёме, через который вслед за парящим телом Снейпа уже ввалился Рон. Позади стола в ряд лежали мертвецы, и тело медленно опустилось там же, а Гермиона всё стояла, не в силах пошевелиться. Дин улыбнулся Гарри — слабая, грустная улыбка брата по оружию, — зато Гермиону признал не сразу.

— Я пойду, — сказала она. — Мне надо прилечь.

— Ага, теперь ей надо… — начал Рон, но дослушивать она не стала.

Оставив мальчишек, она побежала вверх по ступенькам, и каждая клеточка в ней пела, полная жизни. Звук собственных шагов казался громче этой жизни, звонким эхом отскакивал от камней. Переменчивая тень была гуще и темнее. Дыхание — сильнее и резче, и вообще воздуха было вдоволь. Пальцы покалывало.

А из головы не шёл Снейп.

Его здесь нет, напомнила себе Гермиона. Здесь — не он.

Они говорили об этом. Снейп не знал, что она решила — она никогда не озвучивала своего решения, — но наверняка прикидывал, как она поступит после его смерти, чтобы сделать жизнь сносной.

Например, Гермиона могла бы написать себе письмо обо всём, что забудет. Если она попросит, Гарри, конечно, не откажет. Он приставит к её виску Старшую палочку и шепнёт стирающее память заклинание. Прожитая жизнь исчезнет; Гермионе снова будет восемнадцать, она снова станет просто девчонкой, пусть и много повидавшей, но способной довольствоваться единственной жизнью, которую знает, с мужем и детьми, о которых мечтала. А когда та жизнь подойдёт к концу, прочитает письмо и вспомнит.

Но думать об этом сейчас нельзя. Не сегодня. Не здесь, где она совсем одна, где на стенах вместо портретов — пустые холсты, и даже тьма притихла.

Постель на прежней кровати Гермионы была гостеприимно расстелена, а полог — откинут в привычном месте. Она стянула грязную рубашку, забралась под покрывало, откинулась на подушку, опустила полог. Карман на брюках выпирал, и она достала оттуда камень. Тот самый, о котором обещала молчать, который обещала сохранить и поутру зарыть глубоко-глубоко в землю.

Несмотря на усталость, тело так переполняла энергия, что перед глазами всё плыло. Или зрение мутилось из-за привидений, затаившихся в углах кровати, под простынями, в складках походившего на дымовую завесу полога. В уши вполз шёпот. Ожидание скользнуло карамелькой по языку.

Гермиона облизала губы. На ладони камень налился теплом и тяжестью, излучая жизнь. У неё этой жизни не было, но она её помнила.

А он помнил? Вспомнил бы он Гермиону, если бы оказался тут? Если бы мог видеть, слышать, дышать, жить?..

Она подвинула камень на линию жизни. Трижды перекатила. Сжала ладонь. Уронила руку в ложбинку между скрещенных ног. Крепко стиснула камень.

И, смаргивая пелену слёз, прошептала:

— Здравствуй.

— Здравствуй, — ответил Северус Снейп, улыбаясь искреннейшей и самой мимолётной из улыбок.

*Подразумевается кинцуги — искусство реставрации керамических изделий с помощью специального древесного лака, смешанного с золотым порошком.