Visitation (джен)

Примечания:

Бечено

Прошло около трех минут, когда теплый ветерок взъерошил его рыжие волосы, и его выплюнуло из огня на холодный каменный пол, прямо к ногам перепуганной Гермионы Грейнджер.

Шли минуты, и Гарри чувствовал, как к нему медленно, но неуклонно возвращаются силы. Они не разговаривали. В данный момент говорить было не о чем. Он знал, что они были правы. Он знал, что его родителей не должно было быть в мире живых, и он знал, что они должны были уйти. Чем скорее они уйдут, решил он, тем лучше, учитывая состояние его магического ядра. Это не означало, что ему это должно было нравиться. Ему просто нужно было смириться с неизбежным, а для этого ему нужно было время. Хотя он не был уверен, сколько времени у них осталось.

— Я не хочу, чтобы вы уходили, — пробормотал он, теребя рукава рубашки. Он не мог заставить себя посмотреть на своих родителей. Он не был уверен, что будет делать, и не хотел выставлять себя дураком. Он же совершеннолетний! Он не должен чувствовать себя маленьким ребенком, вынужденным уезжать из дома в летний лагерь!

Лили почувствовала, как одинокая слеза скатилась по ее щеке. Она поспешно вытерла ее, чтобы Гарри не увидел. Джеймс осторожно взял ее руку в свою и успокаивающим жестом провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. Она попыталась сосредоточиться на его тепле. Это всегда помогало, когда она была расстроена, но сейчас это не сработало. Она знала, что теплоты там быть не должно. Это тепло было причиной состояния ее сына. Ей не нужно было смотреть на него, чтобы знать, что он неуклонно слабеет. Она слышала это в его учащенном дыхании, которое, казалось, не успокаивалось.

— Это к лучшему, малыш, — прошептала она. Свободной рукой она потянулась и схватила Гарри за правую руку. Его пальцы были холодными.

— Поверь мне, мы с твоим отцом тоже не хотим тебя бросать, не тогда, когда мы только что получили тебя обратно. Но ты должен понимать, что так дальше продолжаться не может. Ты же сам видишь, что теряешь магию, и я не могу с этим смириться, солнышко. Мы не хотим быть причиной того, что ты слабеешь.

— В каком-то смысле мы всегда будем с тобой, — голос Джеймса был низким и тихим, пока он боролся со своими эмоциями, которые угрожали захлестнуть его. — Мы не будем далеко. Мы никогда по-настоящему не расставались, сынок. Тебе просто нужно подумать о нас, и мы будем рядом. Возможно, ты не сможешь увидеть нас или поговорить с нами, но мы будем с тобой. Мы всегда будем в твоём сердце.

Слезы текли по щекам Гарри, и он больше не пытался их остановить. Он был вынужден признать, что его родители правы. С ними все было в порядке. Не имело значения, насколько больно было признавать это, но было бы лучше позволить им уйти. Теоретически, он знал, что они должны были прервать связь, связывающую их с его миром, хотя эмоционально он этого не хотел.

— Хорошо, — он шмыгнул носом и прикусил нижнюю губу. — Я сожалею обо всем, что произошло.

— Не стоит, солнышко, — сказала его мама, и заплаканная улыбка осветила ее лицо. — Мы так гордимся тем, что ты сделал, тем, каким человеком ты стал. Ты все сделал правильно, и тебе абсолютно не за что извиняться.

— Ты никогда не будешь один, Гарри, — Джеймс взъерошил волосы сына, заработав нарочито сердитый взгляд. — Мы всегда будем на твоей стороне, так же, как и Гермиона. У меня такое чувство, что ты больше никогда не будешь один.

* * *

— Рон? — Гермиона уставилась на рыжего, с жалким видом стоящего перед ней.

— Сюрприз? — слабая усмешка появилась на его лице как раз перед тем, как его губы задрожали, и усмешка превратилась в обеспокоенный хмурый взгляд. Рон не знал, что хотел сказать. Меньше всего он ожидал увидеть здесь Гермиону. Он хотел поговорить с Гарри и просто надеялся, что Гарри потом скажет Гермионе, что поговорил с ним. Думая об этом сейчас, Рон должен был признать, что это было довольно глупо с его стороны. Гермиона переехала к Гарри после того, как они расстались. И он даже больше не мог по-настоящему злиться из-за этого. Он вел себя как полный мудак, и если бы они все еще хотели с ним поговорить, он мог бы назвать себя самым счастливым человеком на свете.

— Ч-что ты здесь делаешь?

Рыжий замялся.

— Ну, — Рон почесал в затылке, выглядя более неловким, чем когда-либо. — Ну…

Он не смог продолжить. Он не знал, как загладить то, что он сделал, он не знал, о чем думал, просто явившись сюда, надеясь, что они простят его, независимо от того, насколько крепкой была их дружба. Он никогда не чувствовал себя более глупо, чем в этот самый момент, и это о чем-то говорило, учитывая количество размышлений, самокопания и полного опустошения, через которое он прошел за последние пару недель.

«С этим ничего не поделаешь, не так ли?» — подумал Рон про себя. — «Тут уж либо сейчас, либо никогда».

Тяжело вздохнув, он заставил себя решиться.

Гермиона моргнула и заставила себя медленно вдохнуть. Она видела, что волшебник ведет внутреннюю войну, и не осмеливалась прерывать его, как бы сильно ей этого ни хотелось. Часть ее закатила глаза и пожаловалась на то, что она всегда может высказать все, что думает, другая, большая часть, кричала ей, чтобы она держала рот на замке и просто ждала. Ей уже потребовалось значительное самообладание, чтобы не выбежать из комнаты, крича так, словно там убийца. Так что все, что она действительно могла сделать, это не выдать себя выражением лица, дышать ровно и стоять неподвижно перед камином.

— Ну, — Рон глубоко вздохнул. Решимость сверкнула в его ярко-голубых глазах, когда он медленно поднял обе руки. — Мне очень жаль.

Гермиона замерла.

— Что?

— Мне жаль, — повторил Рон, не двигаясь ни на дюйм. — Я знаю, что то, что я сделал с тобой и Гарри, но особенно с тобой, Гермиона, неприемлемо, и ты имеешь полное право сказать мне, чтобы я убирался из дома и никогда больше не возвращался. На самом деле, я бы даже не разозлился из-за этого, потому что это то, чего я заслуживаю. Я не могу выразить, как я сожалею обо всем, что произошло. Если бы я понимал, почему я так себя вел, я бы сказал тебе, но я не знаю. Я не знаю, что со мной было не так, потому что это был не я. Это на меня не похоже — относиться к кому-либо так, как я относился к тебе. У меня даже медальона больше нет в качестве оправдания моему поведению. Это, наверное, самое печальное — мне не в чем и некого винить, кроме себя. Я просто…

Он снова замялся, медленно делая шаг вперед, к все еще стоящей неподвижно Гермионе.

— Я не знаю, что на меня нашло. Я действительно не знаю. Я знаю, что вы, ребята, мне ничего не должны. Я в одиночку разрушил нашу дружбу и всегда буду ненавидеть себя за это. Но, пожалуйста, дай мне еще один шанс. Я обещаю, что сделаю все, чтобы у нас все получилось, чтобы мы все снова были вместе. Пожалуйста, Миона. Я умоляю тебя.

Он остановился примерно в двух метрах перед ней. Его глаза, большие и открытые, умоляли ее выслушать его, все его поведение изменилось с тех пор, как она видела его в последний раз. Он был похож на прежнего Рона. Он выглядел и говорил как тот Рон, которого она когда-то называла своим лучшим другом. Ее сердце говорило ей простить его, принять его извинения, но ее мозг кричал во весь голос. Как он посмел просто прийти в ее дом, даже не предупредив их заранее письмом о своем визите, а потом думать, что двухминутный монолог загладит все плохое, что он натворил.

Гермиона могла видеть, что он говорил искренне, но это не означало, что он все еще будет так думать на следующий день, через неделю или месяц. Не было никакой гарантии, что он не вернется к своему дурацкому «я» и снова разрушит непрочные узы дружбы, которые они, возможно, установят к тому времени. Это уничтожило бы ее. Не только ее, но и Гарри. И Гарри был тем человеком, относительно которого ей нужно было сначала убедиться, что он справится с этой новой ситуацией, прежде чем она сможет хотя бы начать думать о себе.

Гарри сейчас и без того хватало забот. Общение с Роном вдобавок ко всему остальному может стать той самой печально известной последней каплей и привести к тому, что котел перельется через край.

Гарри решительно поддержал ее, когда она переехала к нему. Теперь настала очередь Гермионы быть сильной ради него.

— Нет, Рон, — ее голос звучал гораздо тверже и решительнее, чем она чувствовала в данный момент. Она попыталась послать свой лучший убийственный взгляд в сторону рыжего и скрестила руки на груди, пытаясь послать сигнал: «Я опасаюсь тебя и больше тебе не доверяю», не произнося этого открыто. Она не была уверена, как долго сможет сохранять спокойствие. Ее первой и главной задачей было заставить Рона уйти, чтобы она могла позаботиться о Гарри и начать исследование того, как разорвать связь, которую они создали между сыном и родителями.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но ни я, ни Гарри не готовы просто оставить все как есть и приветствовать тебя с распростертыми объятиями. Ты причинял мне боль, Рон, и не один раз. И не только эмоционально. Я не прощу тебе этого, и я более чем уверена, что Гарри тоже не простит. Ты приходишь сюда, умоляя о прощении, но в очередной раз забыл заранее проверить, готовы ли мы дать его. Есть причина, почему ты больше не имеешь право входить сюда. Мы не хотим, чтобы ты был здесь. Ни сейчас, ни завтра, может быть, даже не через год. Я не говорю, что это никогда не изменится, но сейчас нам всем нужно время, чтобы подумать, и нужна отстраненность. Отстраненность от тебя, и отстраненность от того, что произошло за последний год. Так что, пожалуйста, — она вдохнула, заставляя себя успокоить свое быстро бьющееся сердце, — уходи. Мы дадим тебе знать, если захотим увидеть тебя и поговорить с тобой. Не связывайся с нами самостоятельно. Не присылай нам сову, не связывайся камином и не навещай. Мы не хотим, чтобы ты был в нашем доме.

И с этими словами она развернулась на месте, вышла из комнаты и поспешила вверх по лестнице, желая прямо сейчас увидеть только одного человека — Гарри.

Она не слышала его отчаянного призыва к ней подождать, выслушать его, или визга защиты, которая отбросила его.

* * *

Гарри все еще сидел на диване, тихо разговаривая со своими родителями. Он выглядел спокойным, хотя и немного не в духе. Его бледное лицо и дрожащие руки только укрепили ее в решении немедленно приступить к работе над заклинанием.

Гарри поднял глаза, когда Гермиона открыла дверь и вошла в комнату.

— Кто это был? — спросил он, моргая на свою расстроившуюся подругу. — Гермиона, что случилось?

Она просто стояла там, посреди комнаты, ее сердце хотело выпрыгнуть из груди, все ее существо дрожало. Она даже не заметила ничего неладного, пока он не посмотрел на нее своими изумрудно-зелеными глазами, обеспокоенно сузившимися. Она теряла контроль, она знала это. Гермиона запаниковала, почувствовав, как тяжесть, лежащая на ее плечах, давит все сильнее и сильнее. Это была ее вина в том, что случился весь этот хаос. Если бы она не согласилась поискать заклинание, чтобы передать Лили достаточно энергии для… Нет, она искала не заклинание.

Заклинание подошло бы прекрасно, так как оно не обладало бы такой силой, какой обладала магия крови! Какой глупой она была, согласившись на использование магии крови, из всего, на что она могла бы решиться? Как она вообще могла считать это приемлемым вариантом? Сколько раз не только профессор Макгонагалл, но и профессора Флитвик и Спраут твердили и твердили о том, насколько опасна магия крови? Черт возьми, даже профессор Снейп упоминал об этом! Такова была особенность магии крови — все это звучало блестяще и удивительно, насколько все было легко, как просто и быстро можно было получить то, чего ты действительно желал. Никто не потрудился по-настоящему подумать о том, чтобы читать между строк. Это была самая большая проблема с магией крови, что делало ее такой опасной. Неважно, сколько она изучала ритуал, неважно, сколько времени она провела в старой библиотеке Сириуса, просматривая тома многовековой давности, — как только она решилась на ритуал, она была ослеплена. Она была ослеплена тем, что могло быть, и не видела, что произойдет.

Гермиона проклинала себя за то, что не подумала об этом раньше. Она проклинала себя за то, что так отчаянно хотела помочь своему парню быть счастливым, что забыла, или, скорее, предпочла проигнорировать, один из старейших существующих волшебных законов — быть объективной и обращать внимание на каждую деталь.

Хотя она была уверена, что сделала именно это, теперь она понимала, что упустила из виду одну проблему. Магия волшебника или ведьмы была связана с их жизненной энергией. Магия была энергией, сама жизнь была энергией. И вся энергия была связана с телом через одну вещь — кровь. Кровь была тем, что соединяло магию, жизнь и тело!

Теперь это было так очевидно. Она должна была увидеть это, когда читала ритуал в первый раз. Тревожные звоночки должны были зазвенеть в ее мозгу, предупреждая об этой крошечной частичке важной информации, которую нельзя было игнорировать или обойти. Она должна была найти способ исправить это. Она просто не знала, как это сделать.

Всего этого было слишком много — Поттеры, набирающие силу ценой здоровья и жизни Гарри; ее собственная неуверенность и нарастающее чувство вины, которое угрожало поглотить ее всю; Рон…

Все, что она хотела сделать, это заверить Гарри, что все в порядке, что у них есть более важные вещи, на которых нужно сосредоточиться, чем ее собственное благополучие прямо сейчас, но этот план вылетел в трубу, когда истерическое хихиканье сорвалось с ее губ, а ноги подкосились под ней.

Руки Лили свело судорогой, она совершенно забыла, что держала руку Гарри, из-за чего ее сын взвизгнул от боли. Джеймс вскочил и одним большим прыжком едва успел поймать молодую ведьму, прежде чем она коснулась твердого деревянного пола.

— Давай, положим тебя на диван, — пробормотал старший Поттер, поднимая юную ведьму с пола и усаживая ее рядом со своим сыном. — Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Он взглянул на свою жену, его большие карие глаза расширились, и в их глубине отчетливо читалась паника. Влияли ли они теперь не только на Гарри, но и на Гермиону? Что, во имя белейших подштанников Мерлина, происходит? За всем этим было слишком трудно уследить.

Лили тревожно прикусила губу и рассеянно похлопала Гарри по пульсирующей руке. Незаметно для двух молодых людей она слегка покачала головой. Она тоже не знала, что происходит, но это не могло быть еще одним следствием ритуала, верно? Это было невозможно. Не так ли?

Тьфу, Лили всегда гордилась тем, что была уравновешенной и логично мыслящей. Просто дайте ей проблему, и она найдет решение скорее раньше, чем позже. Сама она никогда не осмеливалась сильно углубляться в тему ритуалов, во всяком случае, не выходила за рамки необходимых исследований, необходимых для учебной программы Хогвартса, поэтому ей было неприятно признавать, что она действительно не знала, что происходит вокруг них и как это исправить и вернуть все к тому, как это было раньше.

В каком-то смысле, насколько она знала, ритуалы были такими же, как зелья. Если вы знали зелье, вы бы смогли найти или сварить противоядие к нему. Но чтобы сделать второе, нужно было быть экспертом по первому — изучи своего врага, чтобы найти его слабое место. Итак, проще говоря, все, что им нужно было сделать, это собрать всю имеющуюся информацию о ритуале, который совершила молодая пара, и со временем они нашли бы решение. И на этот раз Гермиона была бы не одна. У нее в распоряжении был еще один книжный червь, чтобы помочь ей разгадать эту загадку.

Гермиона покраснела под всеми изучающими взглядами и попыталась отмахнуться от их беспокойства. — Я в порядке. Я просто была немного ошеломлена, вот и все.

Глаза Джеймса перепрыгнули с его — возможно — будущей невестки на сына и обратно. — Мы дадим вам, ребята, поговорить, — сказал он, медленно вставая и беря за руку свою жену, которая все еще поглаживала руку его сына. Их глаза встретились, и, поняв друг друга без слов, они оба повернулись и молча вышли из комнаты.

Как только его родители ушли, Гарри схватил Гермиону за руки и притянул ее к себе. — Что случилось, любимая? — его голос был мягким, а глаза с беспокойством наблюдали за ней, пытаясь найти травмы, которых у нее не было.

Это была привычка, от которой ему еще предстояло избавиться. Он подсознательно привык проверять Гермиону на наличие видимых повреждений во время войны, чтобы убедиться, что она, по крайней мере, физически здорова, даже несмотря на то, что у него не было возможности позаботиться и о ее психическом здоровье. Как только война закончилась, он заметил, что делает, и начал работать над тем, чтобы снова вести себя как нормальный, менее параноидальный человек. Гарри считал, что в последнее время ему стало намного лучше. Однако время от времени, обычно когда у него был стресс, он возвращался к старым привычкам.

Шепот Гермионы вывел его из задумчивости.

— Это был Рон. — Гермиона обнаружила внезапный интерес к их переплетенным рукам. Ей не нужно было видеть лицо Гарри, чтобы понять, насколько он был бы шокирован.

«Рон? Какое у него здесь дело? Зачем он пришел сюда? Как ему вообще удалось пройти через защиту? О Мерлин, что он сказал Гермионе?!»

Мысли Гарри начали путаться. Как только один вопрос приходил ему в голову, другой вытеснял его обратно. Он не мог сделать ничего большего, чем сидеть там, дышать и ждать, когда его девушка продолжит. Он изо всех сил старался не потерять контроль над собой и не начать выкрикивать ругательства.

Когда он никак не отреагировал, Гермиона нервно затараторила — привычка, от которой она еще не совсем избавилась. Еще одно напоминание о том, как сильно отношения с Роном изменили ее.

— Он хотел извиниться. То есть, нет, на самом деле он действительно извинился. Он говорил всю эту чушь о том, как он сожалеет о своем поведении, и как он все разрушил, и как он не знал, что на него нашло, и как он хотел еще одного шанса на дружбу.

Гермиона заставила себя оторвать взгляд от их рук и посмотрела в глаза Гарри. Его лицо не выдавало никаких эмоций, что напугало ее еще больше. Гарри никогда не был равнодушен. Он злился, расстраивался, разочаровывался, радовался, нервничал… он всегда проявлял какую-то реакцию, независимо от причины. Отсутствие этого не предвещало ей ничего хорошего.

— Гарри?

— Что ты ему сказала? — его голос был тихим и нейтральным.

Она не знала почему, но его реакция очень сильно напугала ее. — Я, — она начала заикаться, — я сказала ему уйти и никогда больше не связываться с нами.

Она моргнула и стала ждать ответа. Неужели она переступила черту? Правильно ли она поступила, отослав Рона прочь? Что, если Гарри хотел наладить свою дружбу с шестым, что, если она только что сделала все еще хуже, действуя вразрез с ним? Она заставила себя быть благоразумной, а свое сердце замедлить свое учащенное биение. Это же Гарри! Гарри! Ей не нужно было беспокоиться о том, как он отреагирует, поскольку она сделала то, что, по ее мнению, было лучшим, что можно было сделать в тот момент. Гарри всегда был тем, с кем можно было поговорить разумно. Но почему она так нервничала?

Гарри тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана, увлекая ее за собой. — Хорошо, что в тот момент именно ты сказала ему убираться к черту из нашего дома, потому что я, вероятно, сломал бы ему нос.

Облегчение затопило каждый дюйм ее тела, когда она громко рассмеялась.