Они знали (джен)

Нельзя утверждать, будто я относилась к любви недостаточно серьезно. Я просто всегда думала, что любовь — чувство только светлое, которое доступно и понятно людям с доброй и чистой душой. Мне она представлялась чем-то наподобие экзотического растения, всякий раз по разному созревающего, цветущего и приносящего плоды. Не подвластного воле никакого садовника. Мне нравилось, что у нас в Хогвартсе испокон веков жила любовь, я с неизменным удовольствием наблюдала за ее цветением.

Я видела, как возникают и прерываются школьные романы, видела, как встречаются и расстаются пары, видела, как радость на лицах юных влюбленных сменялась горькими слезами, а восторженные речи — упреками в адрес былого «предмета». И видела, как спустя немного времени эти лица озарялись счастьем нового чувства… Я считала, что так и должно быть, что это также естественно, как смена времен года. Но ни разу за всю жизнь я не сталкивалась с однолюбами. До тех пор, пока не услышала из уст Гарри то, что теперь известно каждому. Просто поразительно, как иногда даже не догадываешься, какие тайны скрыты в душе человека, который столько лет находился у тебя перед глазами: сначала, как ученик, а потом, как твой коллега.

Я тоже знала Северуса Снейпа с первого дня его поступления в Хогвартс. И я тоже знала о дружбе, связывавшей его и Лили Эванс — самое прелестное и милое создание в Хогвартсе. И тоже удивлялась столь теплым отношениям гриффиндорки и слизеринца. К вражде факультетов мы, преподаватели, к сожалению уже так привыкли, что даже не верится в возможность ее прекращения. А уж Слизерин с Гриффиндором — наша вечная головная боль. Другие факультеты еще могут сосуществовать более или менее мирно, но эти два — ни за что. Потому столь странно было наблюдать, как мальчик с серебристо-зеленым шарфом и девочка с ало-золотым вместе склоняются над ящиком с рассадой мандрагор, перечисляя друг другу противоядия, в состав которых входит ее сок.

И Снейп и Лили прекрасно успевали по моему предмету, во многом благодаря тому, что оба были влюблены в зельеварение. Эти два предмета и в самом деле связаны очень тесно и если любишь один, то другой, как правило, проблем не представляет. Случай Невилла Лонгботтома — редкость. А Лили я сразу же полюбила ничуть не меньше Горация. В отличие от него, я не пела ей дифирамбы на каждом шагу, но отношения наши были куда сердечнее и теплее. Правда, надо сказать, что возиться в теплицах гораздо больше нравилось Лили. Она интересовалась магическими растениями, как и всем новым, чего никогда не видела до этого, будучи маглорожденной. Северус же находил удовольствие в том, чтобы делать вместе с нею то, что ей нравится. Даже в этой области он проявлял не по возрасту широкие познания. На младших курсах ему очень нравилось рассказывать ей обо всем, что он знал, а она слушала его, затаив дыхание. В такие моменты его облик освещался какой-то особенной одухотворенностью, он даже казался не таким уж некрасивым.

Конечно, другие учителя тоже видели все, только они позабыли об этом, когда Северус уже стал таким, каким мы все его знали. Быть может, из всех только я одна помнила, что этот человек когда-то умел смеяться. У него был необычный смех: робкий, неуверенный, но приятный. Так смеются те, кто боится спугнуть радость, как редкую гостью в своей жизни. За годы моей работы мне иногда случалось видеть таких детей и всякий раз я их жалела до слез. Мне хотелось бы, чтобы все дети были счастливы и довольны, ведь детство — лучшая пора в жизни. Дети должны играть, шалить, веселиться, чувствовать безопасность и заботу старших. И если ребенок несчастен в своем самом нежном возрасте, то что же будет с ним дальше? Столь рано повзрослевшие дети, как Северус — оскорбление самой природе.

Да, мне всегда было ужасно жаль их всех: и Северуса и Гарри Поттера и того бедного одинокого мальчика, которым когда-то был Тот-Кого-Нельзя-Называть. Только я довольно быстро заметила, что Северус из тех, кто находит жалость унизительной. Любые попытки учеников или преподавателей «влезть к нему в душу» разбивались о ледяную стену. Мрачный, недоверчивый, язвительный, он вряд ли мог расчитывать на то, чтобы подружиться с кем-то по-настоящему. Исключение составляла одна Лили. А вот врагов у него было предостаточно. Сильнее других не ладили с ним Джеймс Поттер и его компания.

Джеймс был типичный гриффиндорец — веселый и безрассудно смелый шалопай, верный друг, превосходный игрок в квиддич. Учился он, правда, очень хорошо, почему все мы часто закрывали глаза на его проказы. Вот уж он был действительно любимым, балованным беззаботным ребенком. За Лили он начал бегать с третьего курса, когда она из милой и очаровательной девчушки стала стремительно превращаться в прелестную девушку. Надо сказать, что эти изменения были замечены не только им, поклонников у Лили было множество. Однако никто из них, судя по всему, не вызывал у нее интереса. Меня всегда удивляло, каким образом она умудрялась не замечать настоящего отношения к ней «друга детства». Даже для Джеймса его влюбленность не была тайной, что, конечно, возмущало гриффиндорца. Возможно, именно из-за этого их ненависть друг к другу выходила за все рамки обычной школьной вражды. Причем Джеймсом Поттером двигала не только обычная ревность. Его возмущало и оскорбляло то, что Северус — некрасивый нищий полукровка, да еще и слизеринец, поклонник Темной магии, которую сам Джеймс терпеть не мог, осмеливается даже мечтать о такой девушке, как Лили, чьей взаимности он сам тщетно добивался. Пару раз я слышала от него какую-то странную фразу в том смысле, что прекрасные розы цветут отнюдь не для мерзких жаб. Скорее всего, он вычитал это в магловской книжке или услышал от кого-то из маглорожденных приятелей. В любом случае не нужно было догадываться, что он имеет в виду.

Разумеется, я не знала, что ребятам было известно о болезни Римуса Люпина, однако о слухи о происшествии с Гремучей Ивой долетели до меня. Благородный поступок Джеймса, как он и ожидал, сразу заметно поднял его в глазах Лили. Насколько я знаю, Дамблдор принудил Снейпа к молчанию, в результате ему досталось и от Лили и от собственных однокурсников. Сириус отделался отработкой и десятком снятых баллов, а Джеймс сделался героем. И хотя Лили усердно делала вид, что ее это нисколько не волнует, ее взгляд доказывал обратное. Очевидно Джеймс давно уже нравился ей, просто его поведение до сей поры не вызывало у нее ничего, кроме злости.

Все же вражда между Снейпом и гриффиндорцами после случая с гремучей Ивой лишь обострилась. Тем более, что за стенами Хогвартса шла война с Тем-Кого-Нельзя-Называть и многие ученики уже выбрали для себя одну из сторон. Лично меня поражала удивительная беспечность Горация, притом, что значительную часть его старших воспитанников уже впрямую называли Пожирателями Смерти. Его же явно гораздо больше волновал собственный клуб, куда входили и Лили с Джеймсом. Он приглашал их на все свои вечеринки и, хотя Джеймс часто жаловался друзьям на безумную скуку, царящую на этих вечеринках, он по-прежнему таскался туда ради Лили, в надежде привлечь ее внимание. Так продолжалось до конца их пятого курса. А потом между Лили и Северусом наконец произошел столь долгожданный для многих разрыв. Она и Джеймс стали постепенно сближаться, все вокруг радовались и никто из нас не видел, не замечал страданий Снейпа. Не оттого, что мы были так уж жестоки к мальчику или желали ему зла, нет. Просто даже те, кто знал о его влюбленности, не верили, что у него все серьезно, не верили в существование однолюбов.

После школы Джеймс и Лили вступили в Орден Феникса. В нем состояли многие бывшие ученики Хогвартса и все они, особенно гриффиндорцы были безгранично преданы Дамблдору. Министерство явно не противодействовало деятельности директора Хогвартса, ведь он был единственным, кого опасался Темный Лорд. Признавая свое бессилие, министр, тем не менее делал сначала робкие попытки перетянуть на свою сторону некоторых членов Ордена. Например, Джеймсу и Сириусу и Лили прямо на выпускном балу, в присутствии преподавателей, делались весьма соблазнительные предложения, но все трое вежливо отказались. Конечно, Фадж был уязвлен: столь талантливые юные волшебники могли бы сделать блестящую карьеру в Министерстве, а они предпочли посвятить себя борьбе с монстром. Тот выпуск мы запомнили, как один из лучших в истории Хогвартса, а тот выпускной бал — как один из самых веселых. Почти все студенты развлекались, как могли, невзирая на ужасы, творившиеся в магическом мире. Каждому хотелось взять хотя бы малую толику радости. Хоть выпускники разных факультетов и держались особняком, веселиться это им не мешало. И мы с моими коллегами веселились вместе с нашими подопечными. Кстати, Лили все называли самой красивой девушкой на том празднике, за исключением слизеринцев, отдававших пальму первенства мисс Забини — действительно яркой красавице, которую, тем не менее, Лили затмила в тот вечер. И только один человек не веселился на том балу. Я обратила на это внимание потому, что он попал в число лучших студентов выпуска, однако исчез почти сразу же после поздравлений директора. Еще ни один студент на моей памяти не сбегал с бала так быстро. Уже тогда тот же Гораций мог бы понять, что для такого поступка нужна действительно серьезная причина…

Меньше чем через год после того выпуска, мы прочитали в «Пророке» сообщение о свадьбе Джеймса и Лили. И я, и Филиус, и Минерва, и Гораций пребывали в полном восторге. О пышной свадьбе, естественно, не могло быть и речи, ведь оба они тогда активно работали на Орден и даже успели несколько раз попасть в сферу внимания самого Темного Лорда. Зато самые лучшие друзья были с ними. Сириус стал шафером Джеймса, а потом и крестным отцом Гарри, родившегося еще год спустя. Римус Люпин и Питер Петтигрю тоже поддерживали молодых супругов во всем. Зная крепкую дружбу гриффиндорской четверки, никто и помыслить не мог, что кто-то из них может когда-нибудь предать остальных. И в этом мы ошибались также, как в отношении Северуса Снейпа.

По правде говоря, года два мало кто из нас интересовался его судьбой. Говорили, будто этот молодой человек сделался сторонником Того-Кого-Нельзя-Называть, но прямых доказательств не имелось. Минерва не раз заявляла мне, что она и не ждала иного. Гораций совершенно сдал — среди приспешников Темного Лорда находилось такое количество членов его клуба для «избранных», что несчастный совсем растерялся. В конце-концов он подал в отставку, как раз в тот период, когда Джеймс и Лили стали скрываться.

Нельзя сказать, что увольнение Слагхорна стало для Альбуса сюрпризом, но мы с Минервой видели, что он в затруднении. Мы никогда не пытались проникнуть в его тайные мысли и дела, благо их у директора было много. Минерва не раз с горечью упрекала его в том, что он постоянно скрывает от своих коллег самое важное. И я отдавала себе отчет, что мы знаем о ситуации в Ордене лишь то, что Альбус считает нужным нам рассказывать. Потому его странные встречи и непонятно откуда полученные сведения не вызывали удивления. Позже Альбус сказал, что Северус уже тогда являлся его шпионом…

Гибель Лили и Джеймса и исчезновение Темного Лорда привели в смятение чуть ли не всех волшебников в Британии. Минерва долго отказывалась верить в смерть своих любимых учеников, в предательство Сириуса Блэка. Тогда Гораций уже ушел из школы и на его место Дамблдор предложил Северуса Снейпа. Решение показалось большинству из нас сомнительным, хотя никто ничего не возразил. Альбус умел влиять на людей и коли уж он доверился человеку с подобным прошлым, коллеги безоговорочно приняли его решение. Сейчас-то я вижу, что слепое доверие часто только мешает увидеть истину.

Мне с самого начала было ясно, что Снейп не создан для работы преподавателя. И дело было не в юном возрасте и не в отсутствии опыта — ему явно не нравилась сама профессия учителя. Все мои, Филиуса и Минервы попытки поделиться опытом, подсказать, он или игнорировал или отвечал на них резким, а то и откровенно грубым поведением. Ученики боялись и не любили его, а он знал только один способ обращения с ними: отработки, наказания и снятые баллы. Правда, при этом предмет свой он знал в совершенстве, в зельях ему не было равных. Северус мечтал преподавать Защиту от Темных Искусств, но Альбус не разрешил ему этого. И только теперь мы узнали, почему.

Надо сказать, что сначала я пыталась найти с ним контакт, чувствуя себя виноватой за то, что никто из нас не сделал этого несколько лет назад, когда он был всего лишь ребенком без детства. Только оказалось, что все стало даже хуже чем раньше. На последних курсах он был озлобленным на весь мир юношей, мечтающим отомстить за все свои обиды и разочарования — а кому, не имеет значения. Теперь же я видела перед собой нечто куда более ужасное. Его душа словно бы умерла. Нет, внешне все выглядело нормально, только глаза пугали. Настолько холодный, пустой и равнодушный взгляд встречается разве что у подвергшихся Поцелую Дементора. С течением времени к его манере вести уроки и общаться с людьми все привыкли. Но привыкнуть к этому взгляду было невозможно, по крайней мере, для меня.

К стыду моему, и тогда я не догадывалась, в чем дело. Связать его состояние Снейпа смертью Лили я даже не подумала, а о дружбе их и вовсе успела благополучно позабыть. Мне лишь хотелось помочь молодому человеку, вернуть его к жизни. Я пыталась втягивать его в наши развлечения, просила помощи в ежегодной подготовке к праздникам, старалась «растормошить» хоть как-нибудь. Откуда взялось это запоздалое материнское чувство — я и сама не понимала. Так или иначе, дошло до того, что меня стала беспокоить личная жизнь Снейпа. Одно время я собиралась даже познакомить молодого человека со своей двоюродной племянницей — очень умной и привлекательной особой. Тем обиднее было в благодарность за свою доброту нарваться на откровенную грубость и ядовитый сарказм, успевший к тому времени стать легендой среди студентов. Реакция Северуса отбила у меня охоту к благодеяниям в его адрес. Я последовала примеру Минервы и Филиуса, вернувшись к чисто деловым отношениям. В конце-концов, мы действительно были лишь коллегами и никем другим и я не имела никакого права навязывать свою опеку взрослому и совершенно самодостаточному волшебнику, пусть он и сидел когда-то в одной из моих теплиц возле горшка с цветокрылкой, а рыжеволосая девчушка смеялась, когда он отбрасывал волосы с глаз испачканными землей руками, оставляя на лбу грязные полосы.

С появлением в школе Гарри Поттера, Северус, казалось, дал полную волю своей мстительности. Мальчик возненавидел его с самого первого дня. Минерва сетовала на то, что «старые школьные обиды заставляют разумных людей отыгрываться на детях». Надо сказать, она была права: Снейп не жалел для мальчика отработок и снятых баллов. Поспорить с Гарри в этом мог только Невилл Лонгботтом — один из лучших моих учеников. Такие разные результаты в двух схожих предметах, все же редкость. Невилл явно боялся преподавателя зельеварения, что подтвердил первый урок Римуса Люпина в тот год, когда он преподавал в Хогвартсе Защиту от Темных Искусств.

История с боггартом получила широкую огласку и привела Северуса Снейпа в бешенство. Ученики посмеивались, а некоторые из профессоров злорадствовали втихомолку. То был последний год нашей спокойной жизни. За ним последовал Турнир Трех Волшебников, возвращение Темного Лорда и смерть одного из учеников моего факультета. Даже сейчас я не могу спокойно говорить про тот случай. Сама не знаю, как я пережила гибель Седрика Диггори. Помню, после разговора с его родителями я плакала в своей комнате несколько часов подряд. Поппи даже пришлось дать мне успокоительное средство. Если б кто знал, что это было только началом.

Целый год отрицания очевидного, травли Дамблдора и Поттера Министерством и владычества Амбридж, закалили не только учеников, но и нас, учителей. Я знала, что Орден Феникса был созван снова, хотя и не состояла в нем сама. Минерва рассказывала мне то, что могла. Из всех преподавателей Хогвартса в новом Ордене состояла только она и Северус Снейп. Директор не скрывал, что он доверяет им почти безгранично. И если в отношении Минервы все было ясно, то касательно Снейпа Дамблдору задавали вопросы и старые соратники и те, кого он привлек недавно. На все следовал лишь один ответ. Упорство Альбуса и его нежелание объяснять свои мотивы не было столь уж необычным и скоро расспросы постепенно прекратились. Если бы только хоть кто-то из нас дал себе труд задуматься… Вся школа видела травму директора и вся школа замечала его отлучки. О том, что он часто запирается в своем кабинете то с Поттером, то с профессором Снейпом для преподавателей тоже секретом не являлось. Но у всех была масса собственной работы, да и активность Темного Лорда вселяла тревогу. Не проходило дня без очередного сообщения о чьей-нибудь гибели или похищении. То и дело пострадавшими оказывались родственники маглорожденных студентов. А поскольку на моем факультете таких всегда больше всего, то понятно, что мне было совершенно не до наблюдений за директором и Снейпом. Рассказу Ханы и Эрни о Патронусе, который они якобы видели в марте в одну из ночей, я не очень-то поверила. Как выяснилось, мои студенты рассказали мне чистую правду.

Нападение Пожирателей Смерти на школу и смерть Альбуса меня потрясли. После той ужасной ночи я рыдала на плече Минервы, которая и сама находилась в ужасном состоянии. Она винила себя за то, что обратилась к Снейпу за помощью, когда бойцы Ордена проигрывали Пожирателям Смерти и тем облегчила ему совершение убийства. Трудно описать ужас, который я испытывала от мысли, что когда-то хотела помогать человеку, убившему беззащитного и безоружного старика, который ему доверял. Гарри рассказал в подробностях об убийстве на Астрономической Башне, о том, как он бросился вдогонку за предателем и как тот трусливо сбежал. Вообще то, что Поттер не пострадал в поединке со Снейпом тогда показалось Минерве необъяснимым везеньем, чудом. Но чудо это было того же происхождения, что и те чудеса, которые начались в новом учебном году, когда Пожиратели Смерти свергли законную власть и Снейп был назначен директором Хогвартса.

По декрету об обязательном образовании почти все ученики вернулись в Хогвартс. Нам же было не из чего выбирать: мы должны были остаться и защищать детей, даже если ради этого придется терпеть двух садистов и узурпатора. Впрочем, Минерва не сомневалась, что студенты смирения не проявят. Так и случилось — Кэрроу и Снейп столкнулись с масштабным и очень хорошо организованным сопротивлением. Факультет Слизерин ничем не мог им помочь. Отчаянная компания во главе с Невиллом, шестикурсницей Джинни Уизли и Лавгуд из Рэйвенкло доставляла им немало хлопот. Когда эта троица отделалась исправительными работами в Запретном Лесу, вместо Круциатуса, который предлагал применить Амикус Кэрроу, к «Отряду Дамблдора» присоединилась часть учеников моего факультета. Снейп ужесточил меры наказания и ввел новые ограничения, даже восстановив некоторые из указов Амбридж.

Как-то после того, как Амикус чудом не убил нескольких младшекурсников, а Снейп выразил одобрение его действиями, Минерва и Филиус не выдержали. Они явились к нему в кабинет (я из предосторожности пошла с ними), чтобы высказать ему в лицо все, что накопилось в нас. Они называли его чудовищем, выродком, которому нет места на земле. А в конце Минерва сказала, что мечтает об одном: дожить до момента, когда сможет плюнуть на его труп. Северус невозмутимо выслушал истерику декана Гриффиндора, а потом спокойным голосом попросил нас покинуть его кабинет. Я посмотрела в тот момент на портрет Дамблдора, висящий на стене. Великий волшебник спал, семнадцатилетний юноша скитался где-то далеко, трое маленьких детей лежали без сознания в больничном крыле, достойным и честным людям приходилось лгать и прятаться. А подлый трус, изменник и негодяй сидел в кресле своей жертвы, как ни в чем не бывало. И я еще когда-то ему сочувствовала! Острое ощущение вопиющей несправедливости происходящего заставило меня сделать шаг к Снейпу. Но вместо того, чтобы увести Минерву, я, осмеливавшаяся до сих пор только плакать и проклинать этого человека, со всего размаху ударила его по лицу.

Коллеги явно не ожидали от меня такого, потому что смотрели на меня с не меньшим удивлением, чем Снейп. Он даже не сразу понял, что я сделала. Пока он не опомнился, Минерва и Филиус схватили меня за руки и вытолкали из кабинета директора.

На следующее утро пострадавшие дети пришли в себя. Поппи не могла понять, как это случилось. Она давала им слабые зелья без всякой надежды, что они подействуют. Сам директор накануне приходил в больничное крыло, обвинив ее, что она намеренно дала не то средство какому-то слизеринцу. Проверял пузырьки на столах и в шкафу. Она была настолько уязвлена, что даже ушла к себе, не желая такое видеть. Потом он ушел, а она напоила больных очередной порцией лекарства. И к утру они почти выздоровели. «Это чудо!» — восклицала целительница.

Да, это было чудо. Чудом было и наказание для гриффиндорцев, и спасение Майкла Корнера и своевременный выход из строя Амикуса. Чудом было и то, что Гарри Поттер сумел спастись и вернуться к нам в Хогвартс. После того, как мы избавились от Кэрроу, Минерва, Филиус и я вступили в поединок со Снейпом. На такого дуэлянта как он было мало и нас троих, но схватка была недолгой. Директор выпрыгнул в окно и улетел. Мы были разочарованы бегством противника. Лишь потом нам открылось, что он сбежал от нас не из трусости. С другой стороны — неожиданно появившуюся возможность сразиться с врагами тоже можно было счесть чудом.

Когда эвакуация детей была закончена и началась битва, мы уже не думали ни о чем. Мы просто боролись, как могли, вместе с теми, кому была небезразлична школа и весь волшебный мир. Когда Гарри исчез и потом таким же чудом появился живой и здоровый, мы уже не сомневались, что победим… Тут-то нам и пришлось узнать, что однолюбы все-таки существуют и что большую часть «чудес» для нас сделал тот, о ком нам всем так нравилось плохо думать...

Услышав то, что рассказал нам всем Гарри про Северуса Снейпа и хитроумные планы Дамблдора , я, как и все остальные, запоздало вспомнила то, о чем знала всегда, запоздало задумалась над тем, чему до сих пор старалась не придавать значения, поняла то, что давно могла бы понять и тоже слишком поздно. Но это еще не самое страшное для меня. Когда-то мне казалось, что я лучше понимаю Северуса, нежели мои коллеги, а на деле я оказалась ничем не лучше их.

Пока Гарри Поттер приводил всем наглядные свидетельства этой невероятной, но правдивой истории, я утешала Минерву. В первый раз именно она плакала у меня на груди, а не наоборот… Сейчас мы с ней почти не говорим об этом. Да и что можно сказать об этой любви, кроме того, что она будет жить всегда, и это также естественно, как смена времен года.