Принадлежащая туману (гет)

Отлично.

То, что я потерялась и страдала амнезией уже было достаточно плохо, а теперь, плюс ко всему, я застряла в этом месте.

Застряла с мужчиной, чьи основные черты характера были в лучшем случае сардоническими и мрачными, а в худшем — злобными и жестокими.

Правда, он предоставил мне укрытие на ночь и обеспечил потрясающий завтрак. Но он не был особо любезен при этом. Фактически, он был откровенно груб. И почему он не желал раскрывать наше месторасположение?

"Это, — подумала я, — определённо выглядит зловеще".

Его ледяной взгляд и презрительное выражение лица вызывали недоверие, даже неприязнь, но больше пугало то, что было сокрыто за ними. Я боялась, что это презрение — лишь маска, скрывавшая нечто более глубокое, тёмное, нечто значительно более опасное; нечто, что я увидела мельком, когда наши взгляды впервые пересеклись над полосой вымокшего от дождя гравия.

И, что было хуже, меня каким-то образом… тянуло к нему. В нём было что-то поистине неотразимое, какой-то магнетизм, включающий в себя его необычность, красоту, высокомерие… и что-то ещё. Казалось, он излучал… боже, что это было? Сила. Вот что. И эта сила была одновременно пугающей и пленительной, ощутимой и коварной.

Я не доверяла ей. И знала, что должна выбраться отсюда как можно скорее.

Пытаясь, правда не очень успешно, придать своему голосу обыденный тон, я сказала:

— Непохоже, что такой снегопад будет длиться долго.

Мужчина даже не потрудился ответить. Этот комментарий был смехотворным, принимая во внимание густую метель, которая, словно покрывалом, заслоняла нас от внешнего мира. Но я всё равно сделала ещё одну попытку:

— Может быть, после обеда мы бы смогли…

— Нет, — резко прервал он.

— Но мне необходимо узнать, кто я…

— Вы — Алиса Кэрролл, помните?

— Да, но…

— Если только это имя вы попросту не выдумали.

— Нет, но… Всё же… Мне кажется, я должна…

Повернувшись, он заставил меня умолкнуть одним лишь взглядом, который недвусмысленно сказал мне, что настаивать на своём бесполезно.

С трудом сглотнув пересохшим горлом, я решила попробовать другой подход:

— Как долго длятся снегопады в… где мы, кстати, находимся?

Люциус улыбнулся лёгкой саркастической улыбкой.

— Почему бы вам не рискнуть и не высказать предположение?

— Я могла бы определить точнее, если бы знала, где мы находимся, — скрыть прозвучавшую в голосе тревогу не получилось. — Но по какой-то причине вы не хотите говорить мне этого.

Его челюсть напряглась от раздражения, но он не стал отрицать.

Я исподтишка наблюдала за ним. На фоне слепящей белизны окна, находившегося за его спиной, он являл собой величественную и довольно устрашающую фигуру. Его накидка отличалась от той, которая была на нём вчера: эта более походила на мантию. Под ней находился двубортный жилет и бриджи для верховой езды, заправленные в высокие чёрные гессенские сапоги. Я бы приняла его одежду за маскарадный костюм, но он носил её с такой неосознанной лёгкостью и грацией… Он был похож на германского принца из ушедшей эпохи: весь — тёмная элегантность и утончённая беспощадность.

Да, он, определённо, производил впечатление беспощадного человека. Что если он — какой-нибудь психопат, насильник-извращенец с подвалом, полным пыточных инструментов? Возможность этого нельзя было отрицать. На самом деле это даже не казалось маловероятным и порядочно пугало, принимая во внимание все обстоятельства.

С этой довольно тревожной мыслью, возобладавшей над всеми остальными, я спросила:

— Эм, живёт ли… живёт ли здесь кто-нибудь ещё в данный момент?

Губы Люциуса изогнулись в издевательской усмешке.

— Вы имеете в виду кто-нибудь, кто мог бы услышать ваши крики?

— Нет, я не имела это в виду, — сказала я, залившись горячим румянцем, потому что именно об этом и думала.

Но он, казалось, не собирался так легко спустить мне подобный промах с рук.

— Ну же, именно об этом вы и думали, не так ли? — он отошёл от окна и начал медленно приближаться ко мне. — И думаете об этом прямо сейчас, — каждый шаг отдавался эхом, гулким и жутким. Я застыла на месте, парализованная одновременно и унижением, и страхом. Он остановился в нескольких футах от меня, но мне казалось, что он стоит совсем рядом и угрожающе нависает надо мной. — Ну? — поинтересовался он с ядовитой усмешкой в мерцающих серебристых глазах. — Что, по вашему мнению, я могу сделать? Обесчестить вас на обеденном столе?

— НЕТ, — это неистовое слово включало в себя множество значений: «Нет, я не думала об этом», «Нет, я не думаю, что вы сделаете это», «Нет, пожалуйста, не делайте этого», «Просто… нет».

Люциус поднял руку и мягко отвёл выбившийся локон с моей щеки, колюче улыбнувшись, когда я вздрогнула.

— Вы действительно думаете, что я желаю изнасиловать вас, Алиса? — тихо спросил он. Его голос был мягким, но холодным, словно лёд. — Я вынужден возразить против настолько порочащих, грубых оскорблений в свой адрес. Разве это подобающий способ отблагодарить мужчину, который спас вашу жизнь?

— Я никогда… Я не… говорила… не предполагала, что вы можете изнасиловать меня, — это предложение было неуклюжей, унизительной мешаниной слов. — Я всего лишь… Мне всего-лишь хотелось узнать, живёте ли вы здесь один. Я подумала, что у вас может быть жена или…

Его лицо застыло, всё тело внезапно напряглось, и я смолкла. Он смотрел на меня сверху вниз и в то же время сквозь меня.

— Нет, — ответил он мягко. — У меня нет жены. Больше нет.

«Больше нет? — я задумалась над тем, что это могло означать. — Вы разведены? Она умерла? Вы уб…»

Должно быть он прочёл наполовину оформившуюся мысль в моих глазах, потому что в его собственных вспыхнула внезапная ослепительная ярость, а с лица схлынула вся кровь.

— Нахальная грязнокровка! — прошипел он и, бросившись вперёд, схватил меня за плечи. Я вскрикнула, когда он начал трясти меня, настолько сильно, что мои зубы заклацали, а голова закружилась. — Ты знаешь, что я убивал за меньшее, чем то, что написано на твоём лице?!

Он тряс меня до тех пор, пока мои ноги не начали подкашиваться, затем внезапно оттолкнул от себя. Споткнувшись, я упала назад и вскрикнула, когда ушиблась о стол. Мгновение моя голова кружилась слишком сильно, чтобы я могла встать, и, полурастянувшись на столе, я отчаянно молилась, чтобы он не использовал этот кусок красного дерева тем образом, какой недавно предложил. Но следующей атаки не последовало, и, восстановив равновесие, я нетвёрдо встала на ноги.

Люциус отвернулся и, казалось, пытался взять себя в руки.

— Я… Простите меня, — сказала я сдавленным, дрожащим голосом. — Я не хотела обидеть вас, но вы испугали меня. Как я могу догадываться о ваших истинных намерениях? Я н-не знаю вас…

Я была не готова к откровенному отвращению на его лице, когда он повернулся ко мне. Это отвращение, словно удар кулака в живот, выбило дыхание из моих лёгких.

— Вашему целомудрию ничто не угрожает, мисс Кэрролл, уверяю вас, — грубо сказал он. Его глаза обежали моё тело с ног до головы, и его лицо приняло выражение неприязни… нет, самого настоящего омерзения.

Я прикусила губу, и мои глаза внезапно обожгло слезами. Несмотря на облегчение, которое я испытала узнав, что он не собирается насиловать меня, его нескрываемое отвращение причинило мне боль. Это был взгляд, которым другой человек мог бы посмотреть на заразную крысу из сточной трубы. Мой желудок сжался от обиды. Никто не заслуживал того, чтобы на него смотрели подобным образом. Я задумалась над словом, которым он обозвал меня уже дважды. «Грязнокровка». Было ясно, что это слово являлось ругательным, но что оно обозначало?

«Оно звучит оскорбительно, — подумала я. — Даже унизительно».

Мужчина, казалось, уже справился со своими эмоциями и, вернувшись к месту во главе стола, опустился на стул. Я неловко стояла перед ним, униженная и обиженная, неся его отвращение, словно смятую корону на голове.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, и воздух между нами был пронизан потоками взаимной враждебности.

Наконец Люциус заговорил. Его голос вновь стал ровным и спокойным, но я могла видеть напряжение в линии его плеч.

— Алиса, давайте придём к взаимопониманию.

— Я понимаю, что вы нарочно пугаете меня, — выпалила я едко, перепуганная и всё ещё обиженная. — Я понимаю, что вы едва не задушили меня вчера. Я понимаю, что вы не желаете говорить мне, где мы находимся. Можете ли вы винить меня в том, что я боюсь вас?

Он не ответил, но выглядел так, словно обдумывал мои слова.

Я безрассудно продолжила:

— И я понимаю, что застряла здесь с вами на бог знает какое время.

— Действительно, — сказал Люциус, — и, должен добавить, за это вы должны быть безмерно благодарны. Вы не протянули бы и нескольких часов, откажи я вам в приюте.

Он сделал паузу, словно учтиво предоставляя мне возможность отрицать это, но, конечно, я не могла воспользоваться ей. Он был прав, и мы оба знали это.

Я чувствовала, что он наслаждался моим дискомфортом, в то время как он продолжил:

— Итак. К счастью для вас, на данный момент я готов предоставить вам своё покровительство, от которого, должен отметить, вы не в можете отказаться. Вы согласны со мной?

Я неохотно кивнула.

— Тогда позвольте мне прояснить кое-что. Вы имеете право ожидать, что я буду относиться к вам, как к своей гостье, и только. Я предоставлю вам всё необходимое на то время, пока вы здесь. Я не причиню вам вреда. Даю вам слово.

«Ха, — подумала я, — почему это я чувствую, что следующее предложение начнётся с "однако"?»

— Однако, — сказал он, и я ощутила слабую вспышку самодовольства, — есть одно главное условие.

— Позвольте угадать, — пробормотала я язвительно, — я должна буду смеяться над всеми вашими шутками.

Он улыбнулся, но в этой улыбке промелькнула угроза.

— Всё, о чём я прошу — это обуздать ваше любопытство.

Я моргнула, несколько озадаченная.

— О… о чём?

— О чём бы то ни было, мисс Кэррол. Что бы ни вызвало даже малейшую толику вашего любопытства. Обуздайте его. Иначе будут последствия. Неприятные последствия.

«Хмм… а как же насчёт: "Я не причиню вам вреда"?»

— Достигли ли мы взаимопонимания, Алиса?

— Но почему… — начала я, но он резко прервал меня, ударив ладонью по столу, отчего я подпрыгнула.

— Достигли ли мы взаимопонимания?

— Но что…

— Я не собираюсь повторять этот вопрос в третий раз, Алиса, — оборвал он меня на полуслове с предупреждающим блеском в глазах. — Всё, чего я требую — это простого ответа «Да, Люциус».

— Да, — пробормотала я, глядя на него исподлобья.

— Отлично, — его тон был невыносимо надменным, и я почувствовала прилив раздражения.

— Безмерно благодарю вас, — сказала я c толикой его же собственного сарказма в голосе.

Люциус вздёрнул бровь.

— Вы и должны быть благодарны, дорогая, — ответил он. Потом более мягким тоном добавил, — я был более щедр, чем вы можете себе представить.

Я почувствовала себя побеждённой. Я так сильно хотела хотя бы начать процесс восстановления моей личности. Я действительно верила, что, как только власти выяснят, кем я являюсь, и как только я воссоединюсь с семьёй, моя память тут же вернётся, и всё вновь будет в порядке… Но из всех мест, в которых я могла оказаться, я попала сюда: в странную, уединённую, глухую крепость, полностью отрезанную от цивилизации, без соседей, без телефона, где жил властный деспот со склонностью к насилию и явной враждебностью по отношению к молодым женщинам.

«Отличная работа, Алиса.»

На глазах проступили слёзы отчаяния.

«Не смей плакать, — отругала я себя. — Только не перед этим мужчиной!» Но ничего не могла поделать с собой. Две горячие слезы пролились и покатились вниз по щекам. Я быстро отвернулась, сердито вытирая их, но успела заметить проблеск веселья в глазах Люциуса.

— Ну-ну, дорогая, не нужно хныкать, — его спокойный голос просто приводил в бешенство. — Уверяю вас: следуйте простым, установленным мной правилам, и бояться вам будет нечего.

Но он не убедил меня.

Вспоминая весьма краткую историю нашего знакомства, я лишь сильней уверилась: одна причина для страха у меня точно есть, и причина эта — он сам.

_______________________________________

…

Хорошего начала у нашего знакомства не получилось, и в чём моя уверенность только росла, так это в том, что в дальнейшем мои отношения с хозяином этого дома не улучшатся.

После завтрака он провёл меня обратно в мою комнату и коротко велел спускаться к завтраку, обеду и ужину самостоятельно. Я едва понимала одолевавшие меня думы и чувства. Я полагала, что мне будет обеспечена безопасность и оказана помощь в последующем выздоровлении, но мои надежды рухнули почти сразу... Теперь передо мной маячила весьма тревожная перспектива того, что я буду проживать с этим мужчиной под одной крышей в течение нескольких последующих дней… если не дольше, в зависимости от длительности снежного шторма.

Я лежала на кровати, глядя на висевший надо мной канделябр и размышляя… просто размышляя обо всем.

"Кто я и кто он? Если мы не в Великобритании, то где тогда? От чего и кого я убегала? И при каких обстоятельствах потеряла память?"

И чем дольше я думала, тем дальше погружалась в тёмные недвижимые глубины бездонной пустоты.

Я дремала почти весь день, и мой разум был наполнен шипящими портретами, каменными коридорами, насмешливыми серебряными глазами. Каждый раз, просыпаясь, я ощущала себя всё более запутавшейся, всё более встревоженной, и мне всё трудней было определить границу между реальностью, галлюцинацией и сном. Я провела большую часть дня в этом странном состоянии, напоминающем ступор. Время само по себе казалось искажённым, так что часы проносились, словно кратчайшие моменты, а иногда секунды казались растянутыми и застывшими, словно вечность… Только когда свет начал меркнуть, я смутно осознала, что пропустила обед и время уже приближается к ужину.

Заставив себя встать с огромной кровати, я направилась в ванную, чтобы умыться, после чего попыталась уложить волосы дрожащими пальцами. Затем, чувствуя странное оцепенение, вышла из комнаты, спустилась по широкому пролёту каменной лестницы и прошла по длинному коридору в комнату, где я провела столь странное утро в столь странной компании.

У двери меня встретил Люциус, одетый в великолепную мантию из тёмно-зелёного бархата, украшенную замысловатой серебристой вышивкой. Я сразу же почувствовала себя неловко, появившись перед ним одетой лишь в тонкий шёлковый халат.

Как и утром, он поприветствовал меня без особого удовольствия, как будто соблюдал наипростейшие требования учтивости ради себя же самого, а не ради меня.

Как и в прошлый раз, он подвёл меня к экстравагантно накрытому столу. Как и в прошлый раз, я ужинала под прицелом непроницаемого взгляда мужчины.

Попытки разузнать побольше о моем местонахождении наткнулись на подчёркнутое молчание; усилия завязать вежливый разговор были встречены сарказмом. Это сбивало с толку и разочаровывало. Я не могла понять, почему он продолжает вести себя со мной так грубо.

Только когда я закончила есть и, скрестив руки на груди, сердито замолчала, Люциус внезапно стал более общительным.

— Вы хоть что-нибудь вспомнили, Алиса? — внезапно обратился он ко мне легким, почти ласковым голосом.

Я покачала головой и ответила:

— Пока нет.

Я почувствовала, как по моим щекам разлился румянец в ответ на переменившийся тон его голоса.

— Ничего о вашей семье?

— Нет.

— Даже собственное имя?

— Нет. То есть… Я… Я имею в виду… — я запнулась, поняв, что он поймал меня на лжи с постыдной легкостью. Его глаза торжествующе сверкнули, но он ничего не сказал, по-видимому предпочитая наблюдать за тем, как я неловко ёрзаю, смущённая его многозначительным молчанием.

Полная решимости не доставлять ему такого удовольствия, я оттолкнула стул и встала.

— Я бы хотела вернуться к себе в комнату, если вы не против, — сказал я настолько холодно, насколько могла.

— Конечно, Алиса, — он насмешливо подчеркнул это имя голосом, который стал твёрдым и издевательским, как прежде.

Он подошел к двери и придержал её для меня с глумливой учтивостью и тем чрезмерно галантным видом, который он, судя по всему, особенно любил, и который выражал скорее презрение, чем любезность.

— Быть может, завтра вы сможете вспомнить имена и события с большей… точностью.

— Быть может, завтра вы сможете раскрыть мне наше месторасположение с большей точностью, — парировала я проходя мимо него.

Потом я поспешно переступила через порог, не позаботившись взглянуть на его лицо.

Я провела остаток вечера, разрываясь между попытками вспомнить что-либо — что угодно — о самой себе и попытками забыть раздражающе изысканную, насмешливую улыбку, которая не сходила с точёного лица моего сереброглазого хозяина.