Фальшивомонетчики (гет)

Урок у Флитвика никогда не тянулся так долго.

После обеда бесконечные ряды парт заполнили Большой зал, как на экзамене, и каждый из нас сидел отдельно, ожидая своей очереди.

Министерские люди с одинаковыми прическами и в одинаковых перчатках расхаживали между рядов, заглядывая в глаза студентам, будто хотели прочитать в них рассказ о честных мальчиках и девочках, никогда не совершающих нехороших дел.

— Хозяин «Сладкого королевства», расположенного в Хогсмиде, уже допрошен и отправлен в министерство. Он подозревается в хранении и распространении фальшивых денег, но у нас есть сведения, что фальшивомонетчики находятся и в Хогвартсе.

Большой зал вздохнул. Страх жирным великаном бочком втиснулся в зал, опрокинул скамью и, виновато осмотревшись, уселся у порога.

— …для этого мы здесь, — самый высокий и самый противный из авроров кивнул коллегам. — Может быть, у кого-то есть сведения о преступниках?

Теперь мы назывались громким словом «преступники». Не знал, что это так забавно звучит.

Я чуял песьим нюхом, что сейчас, в этот самый миг, Снейп торжествующе расправил плечи. После смерти матери он еще больше побледнел, согнулся и стал похож на древнего старика, а сейчас сверкнул как фальшивый галлеон.

Секунды капали на пол, собираясь в лужу. Нюниус медлил, наверное, обоссался от страха перед министерскими говнюками.

— Нет желающих? Ну что ж, тогда приступим.

Страх разминал в руках глину, чтобы слепить из нее огромную фигу. А может, он хотел построить замок из песка.

Профессора, застывшие по разным углам промерзшего помещения, хмурились и с тревогой переглядывались. Только Дамблдор, пожалуй, был бодр и весел, словно по его школе бродили не десятки унылых авроров, а смешные клоуны с ободранными собачками.

Летом мы с Джеймсом видели передвижной цирк. Я даже не подозревал, что такие существуют. Собачки ходили на задних лапках и по команде приседали, клоуны улыбались нарисованными губами, а в соседнем переулке показывали кукольное представление. Детям нравилось. Дети не знали, что собачки блохастые и скоро сдохнут от голода.

Кукловод, засунув руку в жопу ободранному зайцу, прятался за полотном, а сам думал, где бы поживиться мелочью.

Дамблдор напевал что-то себе под нос и, сложив кончики пальцев вместе, наблюдал за аврорами. По-моему, он находил их забавными.

— Мистер Долиш! — громко сказал он коренастому парню с форменной нашивкой на рукаве. — Не хотите ли чаю? Наши эльфы заварили чудесный напиток!

— Нет, не хочу, — буркнул тот и вернулся к допросу Мэри. Та округлила глаза и попыталась завязать знакомство. Дура набитая.

— Прелестный сегодня день, не правда ли? — поинтересовался Дамблдор у золотого кубка. Кубок почему-то не ответил.

— Солнечный, — кивнула Макгонагалл.

С потолка на меня смотрели удивленные тучи.

— Ну, молодой человек, — лениво протянул дядька, похожий на мешок с соломой. — Что вы можете мне рассказать?

Я неохотно оторвался от безмолвной беседы с тучами.

— Я могу рассказать вам сказку или спеть песню. Могу перечислить пять исключений из закона Гампа, могу написать магическую формулу левой рукой или вывести новое заклятие правой пяткой. Я много что могу.

— Не паясничайте, молодой человек. Вы, наверное, не знаете, что изготовление фальшивых денег карается лишением свободы на срок до пятнадцати лет. В Азкабане сыро и плохо кормят, молодой человек. Да и вряд ли вы захотите там обедать.

«Я вынужден принять крайние меры», — вздохнул Дамблдор из забытого сна, взял меня за руку и поставил в угол. В углу, на стене кто-то накарябал: «Пожалуйста, не опаздывайте. Желаем приятного дня!»

— Знаете, у меня есть некие предположения, но вы должны мне пообещать, что никому не проболтаетесь, — я прищурился: надоело рассматривать сероватую рожу.

— И что же это за предположения? Не бойтесь, я сохраню все в тайне. Это, в конце концов, моя работа.

— Видите во-о-он того уродца с длинным носом? С черными волосами, смоченными навозной жижей, видите? Очень странный тип, скрытный, подлый, да и с деньгами у него обычно плохо, семья живет бедно…

— А на каком основании вы предполагаете, что именно он преступник?

— Мне так кажется.

Я опустил взгляд и подскочил на месте. Страх, мирно сидевший у порога, вздрогнул и обернулся, выискивая кого-то в толпе. Капля пота сбежала по виску, рубашка под мантией намокла, ладони вмиг стали липкими. На парте крупными буквами значилось: «…на первое число будущего месяца».

— А где вы были в прошлую субботу?..

«Кто-то странно себя вел?..»

«С этого момента поподробнее…»

«…любые мелочи»

«…да не знаю я ничего!»

«Вызовите моего отца, я отказываюсь говорить без него!»

«Да пошел ты».

«У вас есть доказательства?..»

Сотни слов путались под ногами, страх, сидя на заднице, поднял огромные ступни, чтобы не наступить на буквы. Пол, опутанный паутиной из звуков, двигался, парты ходили ходуном, вместе с ними тряслись колени.

Записка до сих пор лежала под моей подушкой.

— Молодой человек!

— А?

Я уже с минуту глазел в одну точку.

— Вы не замечали, может, кто-то странно себя вел? Предлагал вам взять деньги в долг? Или неожиданно разжился золотом?

— Хм. Да вот Дамблдор странно себя ведет, вы не находите? Макгонагалл сама не своя, да и вообще. Если уж на то пошло, — я шептал, подавшись вперед, и аврору тоже пришлось наклониться. — В Хогвартсе творится какой-то пиздец.

— Я бы попросил не выража…

— Хотите конфетку? — Дамблдор возник у него за спиной с лучезарной улыбкой на лице.

— Нет, не хочу, спасибо! — рявкнул аврор, доставая платок из кармана и вытирая лоб. — Пожалуй, с этим мы закончили.

— Конечно-конечно, — захлопотал директор. — Проходите к следующему столу. У нас много учеников.

Обычно таким голосом мясник рекламирует куриные тушки на прилавке.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Сириус? — шепнул Дамблдор, когда мешок с соломой отошел к Ньютону.

На лбу профессора проступили буквы, они маленькими каплями просочились сквозь поры: «Я все знаю». Дамблдор из сна безмятежно улыбался и листал книгу, на обложке которой скалился мерзкий лепрекон.

Я хочу.

Хочу сказать, что все вокруг мудаки. Никто никогда не узнает, что мы делаем липовое золото, а после смерти на наших могилах напишут: «Они обвели вокруг пальца весь волшебный мир».

Дамблдор вежливо склонил голову.

Страх неуклюже поднялся на ноги и затопал по проходу между рядами. Он неторопливо погладил по голове Джеймса, погрозил пальцем Лунатику и даже дал пинка Хвосту. Страх приветливо махал мне, а мимо дверей Большого зала вновь, обнявшись, пробежали беспокойство и безысходность. Наверное, уже дотащили свою кровать до нашей спальни.

Когда я найду того шутника, что подбросил мне вчера бумажонку, я буду поить его гноем бубонтюбера до тех пор, пока из ушей не полезет. Первое число будущего месяца уже завтра, и если авроры нас вычислят, болтаться тебе, Бродяга, на виселице. Да еще и без души болтаться. Потому что перед повешением душу из тебя высосут. Министерские это любят: Поцелуй на дорожку и все дела.

Мать наверняка пришлепает посмотреть на мое тело, чтобы убедиться, что позор ее облысевшего фамильного дерева сгинул. Она потыкает меня клюкой, обойдет пару раз вокруг, принюхается и с облегчением вздохнет. Надеюсь, мой труп сорвется с веревки и придавит мамашу к чертям собачьим.

— Нет, профессор…

Эванс украдкой оглянулась через плечо на нас с Дамблдором. Слишком любопытная. А может, слишком догадливая.

— Мне нечего вам сказать.

* * *

Эванс пристально посмотрела на меня и уже отвернулась, чтобы уйти, но я схватил ее за руку:

— Что за дерьмо?

— Только не делай вид, что вчера родился. Если из-за вас с Поттером кто-то пострадает…

— Что? Что тогда будет?

— Послушай, ты что, правда не понимаешь, насколько все серьезно?

Я понимаю, Эванс, но нас ведь не поймают. С нами этого не случится, я уверен.

— Твою мать, Эванс, если у тебя завалялось лишнее занудство, предлагаю слить его, как яд, в баночку и продавать в Косом переулке. Почему всякий раз, когда кто-то обделывается, ты сразу подозреваешь нас, а? Неужели в этой гребаной школе нет никого более подходящего?

— Потому что только вы способны создать проблему на пустом месте, — она поджала губы. Губы потрескались: наверное, целовалась на ветру.

— Интересно, со сколькими?

С неба повалил крупный снег, он таял, не долетая до земли, и оседал на мантии противными каплями. Замок в двух шагах казался карикатурой.

— Что — со сколькими? — Эванс прищурилась.

Со сколькими ты сосалась? И у скольких. Но это уже совсем нескромный вопрос, вряд ли она ответит. Девственница — это образ жизни. Почти приговор.

От снега несло жаром.

— Может быть, ты преследуешь нас, потому что тебе нравится Джеймс? А?

Улыбка Эванс получилась вымученной и усталой:

— Мы это уже проходили, Блэк, не заговаривай мне зубы. Я же вижу по твоим наглым глазам, что права.

— А я тебе нравлюсь?

Грязь, налипшая на ботинки, застыла и превратила их в неподъемные колоды.

— Ну что ты молчишь? — я наклонился к Эванс. Она даже не пошевелилась, только глаза отвела в сторону.

Джеймс смотрел на нас из окна башни Равенкло и открывал рот в беззвучном крике. Душу, если она у меня была, обмотали колючей проволокой и протащили по кишкам. Судя по всему, душа застряла в заднице.

Что Сохатый делал у равенкловцев в гостиной?

— Ну так что? Я тебе нравлюсь?

Сейчас она не выдержит, и я наконец услышу, какие нехорошие слова знают хорошие девочки. Жаль, что не захватил пергамент и перо.

— Ты — нравишься.

Краем глаза я заметил, что голое дерево мгновенно позеленело. Наверное, от неожиданности. Я ощутил себя котенком, который написал в тапки и, блин, гордится этим.

Эванс стояла, опустив руки, и просто смотрела на черную точку в небе, стремительно приближающуюся к замку. Снег налипал на каменные стены замка, на ступеньки, на двери, забивался в щели, как будто хотел спрятаться от непогоды.

— Ты, наверное… хочешь меня поцеловать? — я шептал Эванс в лицо, словно мои слова могли вытеснить из ее головы мысли о фальшивомонетчиках.

Как будто мы стояли на сцене, играли абсурдную пьесу по ненастоящему сценарию. Текст писал пьянчуга из «Кабаньей головы», точно говорю.

— Ты знаешь, чего я хочу, Блэк. И если этого не сделаете вы с Поттером, то сделаю я, — выплюнула она. — Признайтесь лучше сами, чем подставлять других.

Снег в одну секунду замерз коркой на ветвях деревьев, на стенах и на земле. Эванс сглотнула, облизала губы и отступила назад; я с трудом сдержался, чтобы не окликнуть ее. Свалила бы — и слава Мерлину. В жопу чувства.

Чувствам в жопе было очень удобно: они ворочались, бурчали и постоянно переспрашивали друг у друга, пошутила Эванс или нет. К вечеру чувства передрались, поссорились и расселись по разным углам. Сон наваливался на меня кулем с мукой, будто набрасывал сверху тяжелое покрывало, и я отдал бы все наши деньги за пару минут дремы. Во сне нарисованный Джеймс карябал по листку пером: он изобразил дверь, закрасил, почесал нос и дочертил ручку. Поразмыслив, он отбросил перо и открыл только что намалеванную дверцу, попытался засунуть туда хотя бы голову. Голова не пролазила, и Сохатый с досадой нарисовал дверь побольше.

— Сохатый? — я спросил его, не нужна ли помощь.

— Бродяга! Она не открывается! А нам нужно спрятаться, что же делать, Бродяга?! — Джеймс чуть не плакал, отчаянно засовывая нос в крохотную створку.

— Нужно расширить проем заклятием! — Лунатик с лупой неторопливо ходил вокруг и давал умные советы.

— А если сначала ноги туда засунуть? — Хвост торопливо скидал вещи в чемодан и попытался прихватить еще и стул.

— Лунатик! А может, сделаем вид, что нас здесь не было, а? Давайте!

— Да поздно уже, — меланхолично протянул Ремус, помешивая пальцем в кружке с водой. — Шаги на лестнице, это дементоры за нами бегут.

— Дементоры не бегают, — кто-то лежал на моей кровати и говорил моим голосом.

Голоса смешивались, как краски на блюдце, звуки вырывали из сна, бросали на пол, и в ушах гремело:

— Бродяга! Лунатик! Бежим!

Я подскочил на кровати. Рваный, смутный сон сгинул, словно рукой со стола смахнули. Часы настойчиво тикали, напоминая, что проспал я всего десять минут. События сегодняшнего дня приходилось извлекать из памяти, как рыбу из пруда — забросил крючок и ждешь.

Мокрый от пота Сохатый ворвался в спальню; его мантия сбилась, обнажая грязноватую шею и рубашку в серых пятнах. Швырнув сумку в угол, Джеймс отбросил волосы со лба и выдохнул:

— Прячьте… — схватился за бок, задохнулся собственным криком. — Прячьте где где же быстрее бродяга лунатик быстрее прячьте…

Сохатый бросился к своей кровати и нашарил сверток, надежно спрятанный в изголовье.

— Ну что вы си… сидите? — он все еще не мог говорить. Мы с Ремусом хлопали глазами, как две тупые совы.

— Мы разве переезжаем? Ты спятил, Сохатый!

Джеймс, как бладжер, метался по комнате, переворачивая матрасы и потроша подушки. Он казался мне размытым пятном, кляксой на мокром пергаменте, заклятием, отраженным от щита. Словно кто-то отпустил стрелки часов, и они помчались вперед с бешеной скоростью.

— Нам нужно спрятать деньги, — Сохатый замер посреди комнаты. — Авроры обыскивают спальни.

* * *

— Они уже задержали Голдстейна, потому что нашли галлеоны, которые тот брал у нас в долг, — Джеймс несся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

— Где авроры сейчас?

— В гостиной Хаффлпаффа. Как будто у этих придурков хватило бы мозгов…

— Зато они в безопасности, — Лунатик тащился сзади. За несколько минут он постарел на десяток лет. — Куда мы идем?

— Я не знаю, блин, — Джеймс быстро шагал вперед, оглядываясь по сторонам, прижимая к груди сверток с монетами. Коридоры замка путались в темноте, и только отраженный свет заходящего солнца указывал путь. — Неплохо бы было выбросить монеты в озеро, но все выходы закрыли.

— Ты спятил? — я в два прыжка оказался перед Сохатым и толкнул его в грудь. — Нахрена мы тогда их делали? Фальшивки надо прятать, а не выбрасывать.

— Хорошо, — он остановился и провел пятерней по лицу. — Какие варианты?

Я посмотрел на часы: стрелки не двигались. Даже люди на картинах замерли с открытыми ртами и поднятыми руками.

— Дай мне пару десятков, — я протянул руку и добавил: — Ну! А остальное можно…

Каменный Ричард Неуклюжий робко помахал мне.

— Что, Бродяга? — шепнул Хвост, украдкой сунув себе в карман пару галлеонов.

— …можно положить на самое видное место, — я кивнул на раскрытую котомку Ричарда. Если засунуть в нее сверток, никто ведь и не подумает заглянуть.

— Да-да, — закивал Питер и взвизгнул, когда я внезапно схватил его за шкирку.

— Положи монеты на место. Положи, Питер. Положиположиположи.

— Ты его задушишь, Бродяга!

Хвост начал краснеть, хватаясь за мои пальцы.

— Если они найдут хоть одну монету, тупица ты гребаный, мы все окажемся в дерьме, ты понял? Хоть одну в твоих дырявых карманах, засранец! В Азкабане ты будешь жрать галлеоны, пора не треснешь, я лично позабочусь, ты слышал?

— Бродяга!

Я не слышал, уши заложило, я рычал прямо в бордовую рожу Хвоста и выскребал из его мантии деньги.

— Ты, жадный крысеныш, я не хочу сгинуть в тюрьме из-за тебя, я не хочу видеть глумливую морду матери, которая будет приходить ко мне каждый день — никакие дементоры не помешают — и скрежетать над ухом: «А я предупреждала».

— Сириус, ведь еще ничего не случилось, успокойся!

Это мне кричат?

— Думай своей башкой, Хвост, думай чем хочешь, хоть копчиком. Если не додумаешься до правильного решения, я тебя придушу. Или заставлю тебя самого удавиться.

— Что я сделал? — прохрипел Питер, который, само собой, не догнал. Ну, ему позволено тормозить, это почти индульгенция.

— Если они найдут… — словно из меня выпустили воздух, как из шарика, и без воздуха я тоже начал задыхаться. — Если они поймут… нам всем конец.

— Может, все обойдется. За изготовление фальшивых денег дают не больше пяти лет, — заявил Ремус и быстро нарисовал на стене цветочек.

Цветочек получился маленьким и неказистым. Я протер глаза — рисунок исчез.

Когда я отпустил Хвоста, он сполз по стене, отплевываясь и отдуваясь.

— Ты хоть представляешь, что такое пять лет в Азкабане, а, Лунатик?

Тогда я, наверное, впервые понял, что наш безупречный план грозит сложиться как карточный домик. Да мы можем подтереться им в туалете.

— Опять ты за свое.

Про сортир я могу говорить бесконечно.

— Тихо. — Авроры ходили по хаффлпаффской гостиной и обнюхивали каждого студента, как собаки. — Давай сверток.

Сохатый молча протянул его мне, нехотя, будто расставался с ребенком.

— Хвост?

Дрожащей рукой тот протянул мне три монеты. Когда успел стащить? Разве что обратился крысой и умыкнул в зубах.

— Надеюсь, ты не наделаешь умностей, Сириус.

Сохатый всегда так говорил. По венам потекло тепло.

Когда через полчаса я вернулся в коридор, Джеймс простукивал стену и внимательно прислушивался, словно опасался, что в стене тоже прячутся авроры. С ушами.

— Ну что, Бродяга?

— Готово. — Иногда надо быть мудаком. — Я видел, как уводили хаффлпаффца с шестого курса, — зачем-то добавил я, и Лунатик, сидевший на полу, поежился.

— Такое ощущение, что мы грабанули Гринготтс. Всего-то кулек монет, а вони на весь Хогвартс, — Джеймс фыркнул, а из-за угла выглянул Дамблдор. Он погрозил мне пальцем и снова спрятался.

— Тихо ты, если кто-то услышит…

— …то ничего серьезного не случится. Ну, ответим на пару вопросов и все дела. Я не узнаю тебя, Бродяга, где твой мародерский дух?

Стена, сложенная из камней, задрожала, несколько булыжников попадали на пол, Лунатик вскочил, его трясло:

— Джеймс, тебе что, совсем все равно, что с нами будет?! — он задыхался, как немощный старик. — Кажется, это ты первый обделался от ужаса, когда прибежал в спальню и начал искать деньги по всем тайникам! А теперь ты делаешь вид, что все хорошо, и по замку не рыщут министерские люди. Здесь нет Лили, перед нами-то уж не выделывайся! Тебе совсем не страшно?

Сохатый сцепил руки в замок, чтобы не дрожали, прикусил губу и почти радостно выдохнул:

— Не-а. Сейчас меня больше интересует, что дадут на ужин.

Может, он говорил правду. В конце концов, именно Джеймс бросился за Нюниусом, когда тот решил навестить Лунатика. Не побоялся.

— А мне страшно.

Наконец-то я произнес это вслух.