Фальшивомонетчики (гет)

— Ну-с, молодые люди, вы ничего не хотите мне сказать? — Дамблдор не смотрел на нас, но я чувствовал, как он шарился в наших мозгах своими скрюченными пальцами. Он с улыбкой выворачивал наши души и рассматривал содержимое. — Хозяин «Сладкого королевства» давно начал замечать, что деньги в его кассе кто-то меняет на фальшивые. Как вы можете объяснить, что сегодня именно вы расплатились ненастоящими галлеонами?

— Ну так и можем. Мы же ходим туда по выходным… Поди на сдачу дали, — Сохатый пожал плечами.

Голова пухла, словно ее набили ватой, руки в карманах потели, и я пообещал себе, что если мы выберемся из кабинета директора без потерь, то я все же поссу с Астрономической башни.

— И тем не менее, вы совсем не удивлены. Будто знали, что фальшивые монеты существуют. Я ошибаюсь?

— Вы ошибаетесь, — вежливо ответил Сохатый. — Но мы же не нежные барышни, которые падают в обморок от каждой неожиданности.

— Хорошо, — директор уставился на меня, и ладони изошли потом, пока я старался принять невинный вид. — Есть ли у вас предположения, кто из студентов мог заняться противозаконным делом?

— Откуда? — начал Джеймс, но Дамблдор перебил его:

— Не буду скрывать, молодые люди, я наслышан о ваших бесчинствах. За годы ваших проказ профессор Макгонагалл рассказала мне все, пожалуй, вплоть до описания детских болезней. Думаю, если вы не знаете, кто нарушает закон, то никто не знает.

Да, мы такие. Охуенные.

— Вам не приходило в голову, профессор, что лучшая защита — это нападение? — я без спроса уселся на стул. — Думаю, тот, кто указал на нас, желая прикрыть свою задницу, тот и виноват. — Брови Дамблдора поползли вверх, и я пояснил: — Это Снейп. Прибежал к вам жаловаться, чтобы обелить себя, это же элементарно.

— Мысль, — кивнул Сохатый, поняв меня без слов. Дружище. Ремус и Питер как воды в рот набрали. — С виду он тихоня, но на самом деле… кто знает, что творится у Снейпа в голове? Я слышал, у него родители были сумасшедшими.

— Его родители живы, мистер Поттер, — тихо произнес Дамблдор и чуть громче добавил, заглянув в фарфоровый чайничек: — Я бы на вашем месте оставил мистера Снейпа в покое. Вы даже не представляете, насколько ваши выходки могут быть опасны.

— Понимаете, профессор, мы будем ненавидеть друг друга, даже если мир перевернется жопой кверху, — Джеймс сдул челку со лба. — Вот скажите, профессор, солнце когда-нибудь остановится или так и будет вставать на востоке и садиться на западе? А может, на улице будет вечная зима? Это закономерность, верно? Зима сменяется весной, а лето — мерзкой осенью, и даже все маги мира не смогут помешать природе. Вот так и мы с Ню… со Снейпом. Если вдруг мы станем друзьями, значит, с миром что-то не так. Значит, кто-то перевернул его вверх тормашками и встряхнул.

— Не обязательно друзьями, — Дамблдор налил в чашку заварки. — Разве он вам мешает?

— Ну, когда он бегает к вам и доносит… да, он нам мешает. И можете снять с меня все имеющиеся у Гриффиндора баллы.

— Баллы — это всего лишь цифры, — профессор долил кипятка из палочки и отхлебнул чай. Прикрыв глаза от удовольствия, нараспев продолжил: — Старина Армандо рассказывал, что после смерти цифры не пригодятся. Их просто нет после смерти, и когда спрашиваешь у покойного, сколько времени, тот пожимает плечами.

— О, Альбус, однажды мне повезло, и я добился ответа: «Скоро полночь»! — бывший директор Диппет встрепенулся и перестал притворяться, что спит. — Но тот человек был чудак! В красном колпаке и синих сапогах он гордо вышагивал следом за дементором, одетым в белую мантию. Чудак радовался, что в новом мире нет сварливой жены, скучной работы и безденежья. Да что там! Он шагал по разбитым часам и разбросанным монетам, пытался поднять их, но дементор не разрешал.

— А куда они шли? — Ремус впервые раскрыл рот.

— Да на казнь же! Вы чем слушали? — возмутился Армандо Диппет. — На казнь, вестимо.

— Так он ведь уже умер, — не люблю, когда старики-маразматики несут чушь.

— Ох, молодежь, никогда не дослушают. В мое время студенты были внимательнее!..

— В ваше время, — пробурчал Джеймс, — и мылись в озере.

— …этого чудака за кражу казнили. Он стащил мясо с прилавка — поймали и прямиком на виселицу. Но одного не учли… чудак-то душегубом был, а воровство мелочь для него…

— А причем тут баллы? — громко спросил я к большой досаде Лунатика, обратившегося в слух.

— Какая невоспитанность! — закатил глаза Диппет. — Нет, я решительно отказываюсь продолжать рассказ!

— Постойте! — крикнул Лунатик, но Армандо скрылся за рамой. Стул, оставшийся на картине, пошатнулся и грохнулся на нарисованный пол. — Что он хотел этим сказать?

— Не знаю, — Дамблдор безразлично пожал плечами. — Он иногда говорит странные вещи. Но правдивые.

Вряд ли ветхая картина может говорить разумные вещи.

Мы медленно попятились к двери, но тут директор оторвался от чайной полудремы.

— Молодые люди, — окликнул нас Дамблдор, когда дверь за нами почти захлопнулась. — Мистер Снейп не был у меня. И ничего мне не говорил.

* * *

— Да врет, как пить дать. Прикрывает Нюнчика, чтобы мы ему яйца не оторвали.

Джеймс подошел к окну и задернул шторы. В спальне пахло паленым.

— Хвост, ты опять сжег свою домашнюю работу? Хвост, от этого она не воскреснет сделанной правильно, это же не Феникс!

— Больше некому, это Снейп, он ведь грозился рассказать.

— Мудак.

— Да не то слово, — Джеймс улегся на кровать, не раздеваясь. — Кстати, Флетчер прислал нашу долю, — он достал из-под подушки плотно набитый мешочек. — Правда Эванс сорвала мое объявление, и мелкота не знает, что мы готовы давать в долг.

— Дамблдор нас подозревает, так что, может, оно и к лучшему, — Лунатик аккуратно повесил брюки на спинку стула.

С того дня, когда за нами захлопнулась дверь директорского кабинета, в спальне поселилось беспокойство. Иногда мне казалось, что пора ставить пятую кровать — специально для беспокойства и безысходности. Они бы трахались, рождая тоску, страх, панику и недоверие. Все чаще в голову закрадывались нехорошие мысли, а вдруг Снейп тут не причем? Тогда кто? Кто еще мог слышать, догадаться, прийти к выводу? Нюниус мразь, но на него не похоже: пойти к директору, нажаловаться, описать все в подробностях. Да он шесть лет сопел в тряпку, не шелохнувшись.

Джеймс грел снитч в ладонях.

— На всякий случай нужно припугнуть Нюниуса.

Замок в двери щелкнул, хотя никто из нас не произнес ни звука. И палочки валялись на тумбочках. Я в два шага пересек комнату и дернул ручку: дверь тихо отворилась.

— Бродяга?

— Забей. Показалось.

Интересно, у меня в роду были сумасшедшие? Впервые я задал себе этот вопрос первого сентября, когда увидел несуществующую драку. Я видел ее так подробно, так ярко, что мог описать любую мелочь. И брызги крови, и каждое сказанное слово. Словно мое воображение нарисовало фигурки и толкало их друг к другу, а само между делом малевало пейзаж за их спинами.

— По-моему, мы нанюхались вонючего дыма.

Если бы, распахнув форточку, можно было избавиться от мыслей, я бы жил на улице, потому что на улице нет стен. И форточек нет, только воздух.

— Мне тут Мэри кое-что рассказала…

Она просила никому не говорить, но парням-то можно, они же друзья.

— Так-так, ну-ка? — Джеймс подался вперед. — Выкладывай, что там тебе напела Макдональд. Странно, что у нее вообще было время разговаривать.

— Мне пришлось пожертвовать собой, чтобы разузнать подробности. Зацените благородство бродячей души. Ты сейчас описаешься от радости, Сохатый, давай я тебе вазу подставлю. Ночную, ты не подумай!

Подушка пролетела мимо меня и попала в Лунатика.

— Ой, извини, друг, — хохотнул Сохатый. — Я потом вытру за собой, говори уже.

— Мэри сболтнула, что папаша Снейпа тот еще тип…

— А она откуда знает?

— Ей Эванс в прошлом году проговорилась, когда они со Снейпом поссорились. Потом язык прикусила, но было поздно. Мэри как радио, только хуже: на радио по бумажке читают, а Макдональд еще тридцать раз все переврет.

— А нам какая польза?..

— А такая.

Беспокойство топталось на пороге, безмолвно требуя поставить для него пятую кровать. Безысходность выглядывала из-за спины беспокойства и украдкой махала страху, панике и тревоге рукой, мол, подходите ближе, не бойтесь.

Я возьму палочку и отстреляю все чувства, которые нам мешают. Оставлю только веселье, уверенность и, наверное, безразличие, чтобы совесть не мучила. Совесть тоже надо пристрелить. А лучше отравить.

* * *

Совесть корчилась в предсмертных судорогах, пока я запечатывал свиток пергамента заклятием и привязывал к лапе школьной совы.

Дамблдор у себя в кабинете напевал незамысловатую мелодию про козла. Да правда, про козла, я не шучу. Козел в его песенке пошел гулять, но не вернулся, потому что нашел зеркало и засмотрелся на свое отражение. Тупое видение не исчезало, и я пожелал козлу увидеть в зеркале что-нибудь хорошее, а не свою козлиную морду.

Сова с укоризной посмотрела на меня, словно говоря: «Ну неужели сам не можешь дойти до слизеринских подземелий, придурок?! Тем более в такую рань». В отместку я выбросил ее за окно и мельком взглянул на кусок солнца, торчащий из-за верхушек деревьев, как сыр из мышеловки. В кармане звенели липовые галлеоны, пульс бился в горле и в груди, а на запястьях почему-то не прощупывался.

Последний февральский день обещал быть длинным.

Уважаемый мистер Снейп!

С прискорбием сообщаем вам, что миссис Эйлин Снейп была найдена в доме, расположенном по адресу Паучий тупик… с признаками насильственной смерти, наступившей в результате применения маггловского холодного оружия (кухонного ножа — прим. сотрудника отдела по связям с магглами).

Приносим искренние соболезнования и просим прибыть в госпиталь Святого Мунго (нулевой этаж) для освидетельствования.

Желаем хорошего дня! С наилучшими пожеланиями, Эдвард Хмелкирк.

— Тебе не кажется, что это слишком, Сохатый? — Ремус оставил перо в чернильнице.

— Да я точно знаю, что этот дядька работает в министерстве! Не подкопаешься.

— Я не об этом. По-моему, мы зашли слишком далеко.

Беспокойство погладило меня по спине.

— Джеймс, представь, что такое письмо прислали тебе.

Мы шли на завтрак. Лунатик нарочно не смотрел на меня, потому что знал, что такое известие меня бы обрадовало. Ну хорошо, не огорчило бы, так правильнее.

— Носатый сдал нас Дамблдору. И лично мне будет приятно, если он поведется и слиняет на пару дней проверять, как там его мамаша.

— В самом деле, Лунатик, — желудок просил жрать со вчерашнего вечера, и еда интересовала меня гораздо больше, чем переживания Снейпа. — Ты так говоришь, будто мы убили его мать на самом деле. Это же шутка. Шалость! Торжественно клянусь и все дела.

— Лили бы не одобрила.

Сохатый остановился, и Хвост, шедший следом, налетел на него.

— Но мы ведь ей ничего не скажем, — в голосе послышалась угроза.

Мы вообще не разговаривали за столом, проглатывая слова вместе с кашей и запивая тыквенным соком. Ремус хмурился и читал трансфигурацию, Хвост сучил ногами, а Джеймс поглядывал в сторону слизеринского стола.

Эванс о чем-то болтала с Мэри и не замечала моего взгляда.

— Снейпа не было в Большом зале, — нервно заметил Лунатик, когда мы шли в подземелья. Рем не ходил на зелья, но всегда спускался с нами, как настырная нянька.

Люди на картинах, развешанных по стенам, провожали нас осуждающими взглядами и хмыканьем. Словно каждый из них знал, какие мы мудаки и подлецы, как обижаем слабых и унижаем неугодных. И расплачиваемся фальшивыми деньгами, ага.

— Голдстейн просил в долг, — неловко сменил тему Сохатый. — Сказал, вернет в следующий понедельник.

Молчание натянулось веревкой над самым полом, и я решительно перешагнул через нее. Липовые галеоны лежали под нашими кроватями, ожидая своего часа, а мы не могли ими воспользоваться, потому что Дамблдор смотрел в четыре глаза. Все из-за Нюниуса.

— А где мистер Снейп? — добродушно усмехнулся Слагхорн, раздувая пышные усы и распихивая студентов пузом. — Он ни разу не пропускал мои занятия. В отличие от вас, молодые люди, — он погрозил нам пальцем, и Сохатый скорчил виноватую мину.

— Думаю, мистер Снейп осознал свою никчемность и решил не раздражать нас своим присутствием.

Склянки на полках хохотали вместе с нами, и только небольшой котелок с серебристой жидкостью задумчиво молчал.

— О чем задумалась, Эванс? — я незаметно отошел от друзей и приблизился к ней. Эванс вздрогнула.

— О том, что Северус никогда не пропускал занятий, — скорее машинально произнесла та и тут же замолчала, осознав, с кем беседует. — Вы здесь точно не причем? — она пристально посмотрела мне в глаза, и почудилось, будто в моей башке образовалась дырка.

— Да хватит валить все на нас, Эванс, — я старался вести себя естественно. — Дел у нас, что ли, больше нет?

— Прошу прощения, профессор Слагхорн.

Дамблдор, как светильник: втиснулся в помещение — и в глаза ударил яркий свет.

— Я скажу всего пару слов, думаю, ребята должны знать…

— Да-да, Альбус, конечно, — засуетился Слагхорн, стараясь подать директору табуретку, указку и стаканчик медовухи одновременно. Тот отмахнулся и обернулся к нам.

— Сегодня утром мне пришло письмо из министерства магии с плохими вестями. С прискорбием должен сообщить, что мать вашего однокурсника Северуса Снейпа найдена мертвой.

Он никогда не научится произносить траурные речи, этот старик. Даже печальные новости похожи на шутки. Но ведь это и есть шутка. Мы ведь пошутили, Дамблдор.

— Надеюсь, вы окажете ему необходимую поддержку и помощь. Я рассчитываю на вас, — он взглянул на притихших слизеринцев. — И на вас, Гораций.

— Да-да. Конечно-конечно, — Слагхорн пропитался потом, как большая губка водой. — Какой ужас, что делается, — запричитал он, как древняя старуха, разбившая горшок и забывшая про Репаро.

Подземелье заполнилось абсурдом: мешанина слов и звуков, цветные пятна перед глазами и хохот, мелкий и противный. Будто мы написали сценарий пьесы, а кто-то, не сказав нам, решил поставить ее на сцене. И вот приходим мы в класс, а там ярмарка идиотизма. Потому что ничего иного мы сочинить не смогли бы.

— Я пойду, — кивнул Дамблдор и исчез.

Да мы пошутили, блядь, пошутили! Вы что, шуток не понимаете? Паника скакала вокруг меня на одной ножке, а потом озверела и больно пнула в голень.

— По-моему, он не шутит, — Сохатый подошел ближе. — Ты понимаешь, Бродяга? Он-не-шутит.

Жидкость в котелке забурлила, хотя огонь под ним никто не прибавлял. Я все понимаю.

Склянки падали на пол одна за одной, и заспиртованные твари оживали, уползали за плинтусы, таились там, чтобы когда-нибудь поучаствовать в пьесе, которую напишут очередные засранцы.

— На прошлой неделе мы играли в вопросы и ответы, помнишь? — Джеймс методично кромсал корни мандрагоры.

А то ж. Дурацкая детская игра: один задает вопрос, а другой отвечает не глядя.

— Я спросил, кто из нас умрет первым. Обосраться, Бродяга.

— Что? А? Да, я помню, а ответ писал Рем!

— У тебя сохранился тот пергамент? — лицо Сохатого блестело от пота, нарезанные корни уже превратились в кашу. — Сохранился или нет?!

— Да не ори ты, — прошипел я. Слагхорн оторвался от чтения газеты и, улыбаясь, обвел взором подземелье. Странный он человек. — Вот он, держи, только не плачь.

— Сам ты… не плачь, — огрызнулся Джеймс и подпалил краешек листка. — Знаешь, что написал Лунатик?

Капля пиявочной слизи не долетела до поверхности варева, застыв в воздухе.

— Ты?

Глупости. Сохатый не может умереть, ну разве что в глубокой старости.

— Да.

— Да брось ты! — я замотал головой и потряс его за плечо. — Хуйня.

Он уселся на корточки, пока никто не видит, и спрятал лицо в ладонях, застыл на пару секунд, а потом встрепенулся, схватил меня за руку.

— Мы ведь не причем?

— Само собой, — твердо сказал я.

Джеймс испугался, до дрожи в коленях, до судорог пальцев. Я почти видел, как беспокойство с безысходностью прокрались мимо подземелья, а потом пробежали обратно. Они тащили огромную кровать.

Правда, когда я пришел в спальню после зелий, кровати там не оказалось. Зато был Ремус. И книга, которую он читал.

— У Снейпа мать умерла.

Четыре слова морозным узором легли на окна, а на улице уже таял снег.

Лунатик замер и уставился на меня так, будто из моей задницы торчал букет роз. Тишина громко топала по комнате, но мы не слышали.

— Я буду спать. Разбуди меня к трансфигурации, окей? Может, проснусь, а окажется, что нас всех наебали.

Ударив подушку кулаком, я нащупал смятую бумажонку. Опять Джеймс раскидал свои квиддичные схемы по всей спальне.

На листке было всего несколько слов:

«Уважаемый мистер Блэк!

Мы рады сообщить вам, что ваша смерть назначена на первое число будущего месяца.

Пожалуйста, не опаздывайте.

Желаем хорошего дня!»

Шалость не удалась.