Горькая наука (джен)

Что всегда вызывало у Санса неподдельное восхищение и гордость за младшего брата, так это то, что Папирус совсем не замечал моментов, когда следует прекратить бесконечные бесплодные попытки. С бараньим упрямством Папирус стремился к желаемому, философски относясь к неудачам и преградам на своем пути. Не получилось сразу? И в четвертый раз тоже? Ничего страшного, получится в пятый или двадцать пятый! Глава Королевской Стражи не приняла его горящую энтузиазмом персону посреди ночи? Нет проблем: он простоит под её дверью до самого утра! Нужны тренировки перед тем, как его мечта исполнится? Он будет трудиться с утра до ночи! Даже если Андайн решила, что лучшее упражнение для него — это кулинарные уроки, он, Великий Папирус, станет лучшим поваром за всю историю Подземелья!..

И хотя Папирус искренне считал свои спагетти идеальными и не менее великими, чем он сам, каждый день он старался усовершенствовать вкус стряпни, а не довольствовался достигнутым. Нет предела совершенству! Как бы громко и часто Папирус ни нахваливал себя, он никогда не оставлял попыток стать еще лучше.

Теперь же Санс боялся, что эта во всех отношениях великолепная черта его брата и погубит.

— Стой, человек!

Папирус с непоколебимой уверенностью замер посреди единственной тропы, ведущей из Сноудина. Снег валил такой плотной стеной, что Сансу приходилось использовать магию, лишь бы различать не только одни силуэты. Несмотря на приказ, человеческий ребёнок сделал еще несколько шагов вперёд, заставив Папируса очевидно занервничать.

— Эй, оставайся на месте, когда я говорю с тобой!

Девчонка застыла, но в том не было ни послушания, ни покорности. Санс в людях, конечно, не разбирался, но он мог бы поклясться, что те не должны трястись так сильно, не должны быть такими бледными и шаткими. За последний час он уже дважды замечал повторы в последовательности действий, которые красноречиво говорили о скачках во времени. А если принять во внимание замёрзший и побитый вид ребёнка, то объяснить себе печальную причину дежа вю не составляло труда. Девчонка остановилась, потому что не могла собраться с силами и идти дальше, потому что в ней, едва живой и измученной, уже еле-еле держалась душа.

Он действительно очень плохо исполнял своё обещание, верно?

— Я, Великий Папирус, не могу больше оставаться в стороне! — если его брат и замечал, что с человеком не всё в порядке, то успешно это игнорировал. — Я не способен и дальше молчать, не замечая твою проблему, человек! Я не говорил, что ты чертовски странный? Так вот, я говорю это сейчас!

Девочка сипло выдохнула и, стиснув зубы, преодолела ещё один шаг.

— Тебе не нравятся головоломки! Ты ни с кем не разговариваешь! Ты ходишь с места на место без всякой цели! Такое ощущение, человек… — Папирус взял короткую паузу, пытаясь подобрать правильные слова. — …что ты не знаешь, куда тебе идти!

Интересно, слышала ли его брата полумёртвая от холода девчонка? Каждое движение давалось ей с заметным трудом. Может, её гнала вперёд сила Решительности, но Сансу показалось, что сейчас это была сила упрямства не менее бараньего, чем у Папируса. Вот только у его брата всегда была цель, которой он достигал и о которой помнил. А у ребёнка?..

Папирус был прав. Девочка двигалась вперёд лишь по причине того, что стоять на месте было равносильно гибели от холода в ближайшем сугробе. Она определённо умирала прежде, иначе бы Санс не ощущал изгибов временных петель, но что-то заставляло её менять реальность, возвращаться и шагать дальше.

Без смысла. Без желания жить. Что-то, о чём Санс никак не мог догадаться.

— Но не вешай нос, человек! Я, Великий Папирус, вижу в тебе невероятный потенциал!

Уровень Резни человека не вырос с их первой встречи. Папирус не был способен прочесть чужую статистику — по крайне мере, никто его этому не учил. Тем не менее Санс уже видел, как сила человека, выплеснутая в один-единственный момент бесконтрольной ярости, способна покалечить, если не убить монстра в мгновение ока.

— Я верю, что каждый может стать лучше, если хорошенько постарается!

Папирус был слишком упрям и, к горькому сожалению Санса в этот момент, слишком настойчив.

— Послушай меня, я знаю, о чём говорю! Я тружусь над собой каждый день! Изо всех сил!

Даже будучи в тяжёлом состоянии, против монстра, который не желает сражаться, человеку хватит одного удара.

— Ты тоже можешь стать лучше! Я помогу тебе!

Санс любил младшего брата, но он не сможет вмешаться…

— Тебе очень нужна помощь! Кто-то должен помочь тебе! Замри! — Папирус обеспокоенно подскочил и опять воскликнул: — Да стой же ты!

Девчонка остановилась.

Вьюга зло завыла стаей голодных волков, холод стал совершенно непереносимым. Дышать было всё тяжелее, колючий снег будто заместил собой воздух.

— Я не понимаю.

Санс представлял, что сейчас видел перед собой его младший брат. Перед закрытыми глазницами у него неизменно всплывал момент рукопожатия с этим выжженным существом, его мёртвый, пустой взгляд на бесцветном лице.

— Только моя душа имеет здесь смысл. Я не понимаю, зачем тратить время.

Папирус выглядел смущённым — и в то же время решительным.

— Потому что тебе нужен друг! — уверенно заявил он. — Я думал, что совсем одинок, но потом встретил тебя! То, как ты игнорируешь мои замечательные головоломки! Мои спагетти! Я понял, что ошибался! Я ошибался, но это не страшно, если ошибка приводит тебя к чему-то хорошему! И я понял! Я, Великий Папирус, обо всем догадался! Обо всех твоих бедах!

Девочка дрогнула, но Папирус не замолчал:

— Человек, я никогда прежде не встречал кого-то же столь одинокого, как ты! Такого безжизненного и пустого внутри! Никто не нуждался в помощи так, как ты! Да, ты выглядишь немного жутко, от тебя бегут все монстры, но это лишь подтверждает мою догадку! Кем бы я был, если бы не попытался помочь тебе? Нет, не так! Я, Великий Папирус, обязательно тебе помогу! Я верю, что ты сможешь стать лучше!

— Нет, — что-то треснуло в этом пустом голосе. — Не все могут исправиться, если громко об этом закричат. Я не понимаю, зачем ты пытаешься.

Она сделала шаг.

— Есть те, кто должны гореть в аду.

Неукротимая ярость.

— Человек… — глазницы Папируса расширились.

Девочка надвигалась, и с каждым её шагом росла и расползалась в воздухе жгучая злоба.

— Есть те, кто должны страдать.

Беспричинное зверство.

— И если ты не способен понять, то ты идиот. Мне жаль тебя.

Смерть приближалась к Папирусу, но он не пытался атаковать. Он не пытался защититься. Он щадил, даже если человек собирался убить его.

— Я верю в стремление стать лучше! Я верю в шанс для каждого! Я верю в тебя! — Папирус распростер руки, раскрывая себя для удара. — Даже если ты не веришь, моей веры будет достаточно! Ты не совершишь непоправимого! Я обещаю! Я обещаю, что ты больше никогда…

Девочка занесла руку, и Санс отвернулся. Смотреть было выше его сил.

— …никого не убьешь!..

Слова Папируса оборвались в свисте ветра — и со звуком удара.

Горе захлестнуло Санса, разрывая душу на части. Его брат был величайшим. На всём белом свете не существовало никого более великого, чем Папирус, и всё же он совершал ошибки. Папирус ошибался так часто, но ещё ни разу ценой не была его жизнь.

Так какой же он, правильный ответ?.. Санс не знал. Будь он проклят, если бы знал — и не сделал абсолютно ничего! Какое славное оправдание для лени, а? Он ничего не знает, а потому решил, что и вмешиваться не стоит. Ведь единственное, что истинно в этом неправильном, прогнившем, замкнутом на себе мире, — это лишь то, что время вновь сделает круг. Папирус уже умирал, и потому Санс предоставил кому-то другому право решать за себя…

Если бы он мог, если бы не обещание, он бы вмешался, верно?.. Предотвратил бы неизбежное? Остановил бы человека… любой ценой? Нет. Потому что поверил! Поверил неопытному и наивному младшему брату, лишённому знаний, а потому — искреннему и честному, каким Санс перестал быть уже слишком давно. Каждое решение, каждая развилка… Он доверился незнанию брата — и проиграл.

Если бы Санс видел будущее, он бы, конечно, решился, разумеется, он бы решился...

Азгор не знал ответа, но он хотя бы пытался. Пытался, пусть и стал чудовищем.

В этом мире не существовало Бога, как не существовало и единственно правильного ответа. Как нужно поступить, чтобы всё было хорошо? Чтобы все были живы, чтобы каждый был счастлив. У истории этого мира не могло быть счастливого финала. Если бы доброта была ответом, Папирус был бы жив, оказался бы прав…

— Человек!..

Санс обомлел.

— Человек, не плачь! Пожалуйста, человек, не нужно плакать! Всё будет хорошо!

Деревья и снежная завеса перед Сансом неспешно поплыли вбок, пока он разворачивался так неповоротливо и медленно, как никогда в жизни. Он не верил. Не мог поверить.

Девчонка беззвучно тряслась, упав на колени перед его братом, живым и здоровым.

— Но ты ударил себя… — Папирус взволнованно тараторил, опускаясь рядом с девочкой и укутывая её шлейфом целебной магии. — За что, человек? За что ты настолько себя ненавидишь? Неужели ты не понимаешь, что не совершил ужасного? Что ты уже становишься лучше? Я так горжусь тобой! Ты должен гордиться собой тоже!..

Метель успокаивалась, снег падал всё мягче и легче, вместо острых иголок обращаясь пушистыми хлопьями. Подчинённая примитивной магии, погода смягчалась с каждой секундой, становясь сказочно радостной.

Папирус победил.

— Я позабочусь о тебе, — его брат подхватил девочку на руки с такой легкостью, будто она весила меньше кучки снега. — Даю слово! Ты больше не будешь один! Я, Великий Папирус, научу тебя всему, чтобы ты стал самым прекрасным человеком в мире!..

В конечном итоге, несмотря на всю опасность, обрушившуюся на него с приходом человеческого ребёнка, Папирус победил.

— Санс! Санс, ты, ленивый мешок костей, где тебя носит! Не дай бог, опять дрыхнешь на посту! Са-а-анс!

И Санс наконец-то поверил, что всё и впрямь может быть хорошо.