The Lord of The Nargles (гет)

Тренировки поглотили Маркуса целиком, даже заслонив собой Чемпионат Мира по Квиддичу. Он был совершенно счастлив — так, как никогда, за всю свою жизнь. За лето он сыграл больше дюжины игр, и Луна, к его удивлению, исправно болела за него каждый раз. Она видел её на каждой игре в неизменном светло-голубом сарафане того же небесного оттенка, что и его форма.

Когда матч заканчивался, они устраивались на одной из пустых трибун и болтали целыми часами. С ней было уже привычно легко, и Маркус словно отдыхал ото всех неожиданно взрослых проблем, навалившихся на него вместе с вступлением в мир профессионального спорта.

А затем наступила осень, и вместо встреч между ними вновь полетели совы.

Письма Луны приходили на невероятной бумаге всех цветов радуги, в которых она писала о школьных делах, о Тремудром Турнире, и, конечно, о нарглах. Они приходили в не менее удивительных разноцветных конвертах, сложенных самым затейливым образом, и в каждом из них было вложено что-то особенное — засушенные цветы, которые Маркус видел только в учебниках, ветхие страницы с изображением самых невероятных животных, происхождение которых сложно было даже предположить, и иногда рисунки, хотя чаще Луна предпочитала рисовать прямо в письме. Строчки в них шли в самых причудливых направлениях, а по бумаге плыли пушистые облака, порхали бабочки и колыхался вереск…

А Маркус…

Маркус брал перо — и, наблюдая, как с кончика срывается тяжёлая капля, отчаянно не хотел писать ей о турнирных таблицах и о том, что квиддич, тот квиддич, в который ему теперь приходилось играть — это не только спорт. Это ещё, в первую очередь, и обязательства по контракту — обязательства перед клубом и спонсорами. Он не хотел утомлять её жалобами на то, как ему сложно улыбаться на камеру — он давно знал, что на всех колдографиях выглядит ещё более жутким, чем Крам. И совсем не стоило писать ей о вечеринках и о том, как несколько раз он просыпался с девицами, которых вспоминал с трудом, если вообще вспоминал. И тем более не хотелось рассказывать, как их ловца едва не поймали на зельях, и как менеджер команды вчера заявил им перед игрой, что победа над «Нетопырями Ньюкасла» решенный вопрос, но до тайм-аута они должны позволить Ньюкаслу вести очков на пятьдесят-шестьдесят, не меньше.

Нет, про это он писать точно не станет.

Маркус снова обмакивал в чернила перо и просто отвечал на её письма — добавляя затем от себя немного о том, что видел или успел прочитать. Обо всём — кроме квиддича.

Писем было невероятно много — а вот встретиться не получалось никак. Рождество застало Маркуса где-то на континенте, а Пасху он встретил в Ирландии, так что они с Луной смогли лишь обменялись подарками и обещаниями непременно увидеться хотя бы летом. Однако даже это не слишком подняло ему настроение.

Потому что всё шло… как-то совсем не так.

Даже нарглы присмирели и, хотя поток даров от них не иссякал, сами они почти не показывались. Но теперь чужие вещи Маркус постепенно перестал возвращать, и они пылились кучей вместе с не слишком частыми письмами от фанатов, большинство которых Флинт даже и не открывал, в углу съёмной квартиры. От родителей он съехал, едва получив первый гонорар, так и не сумев до конца помириться с отцом — нет, дело было не только в том домашнем аресте, просто слишком многое накопилось, и на многие вещи они смотрели по-разному. Никакой драмы не было, и они продолжали общаться и даже встречались по праздникам — но прежней близости с ним Маркус больше не чувствовал. Да и потом, он ведь уже взрослый — странно было бы продолжать жить с родителями.

Время шло, близилось лето, и Маркус всё реже мог уделять Луне время — на письма получалось отвечать далеко не сразу, а в какие-то периоды у него и вовсе не находилось на это времени. Тем более что атмосфера в команде становилась всё более нездоровой, и хотя они уверенно одерживали победы, напряжение росло, а вот собственная карьера Маркуса как-то не особо стремительно развивалась… да и методы клуба Маркусу не слишком-то нравились. В общем, завершение школьных экзаменов он незаметно для себя пропустил — и когда в раздевалку после незадавшейся лично для него тренировки, как это происходило в последнее время всё чаще, вернулся их капитан, Брэвис Бирч и сказал:

— Эй, Флинт! Тебя там фанатка дожидается, — на что все привычно ответили дружным ржанием, а Маркус, равнодушно складывая, мантию отозвался:

— Какая ещё фанатка?

— А какие у тебя могут быть? — хохотнул Бирч в ответ. — Сопливая школьница… странненькая такая блондиночка — хотя довольно милая. Ты, конечно, развлекайся, приятель, — напутствовал он, — но поаккуратней с малолеткой-то, — он улыбнулся и понимающе подмигнул: — Нам тут не нужны скандалы такого рода. Сам знаешь нужные заклинания.

Остальные снова заржали, и кто-то хлопнул Флинта по плечу, сам не понимая, что спас этим капитана от уже готового сорваться с губ Маркуса проклятья. Но удар привёл его в себя, так что Маркус лишь кивнул, невнятно скривившись, быстро, как всегда это умел, оделся — а затем поспешил на улицу.

И увидел там Луну в жёлтом сарафанчике и с зелёной петрушкой в ушах.

Той самой.

С него словно наваждение спало — он вдруг осознал, насколько же скучал по ней и по этой части своей жизни, где есть нарглы, она, лето — и никакой грязи.

— Как ты сюда добралась? — спросил он вместо приветствия, улыбаясь ей так широко, как давно и безуспешно добивались от него все репортёры. Тренировочная база располагалась, как выражался Бирч, у Мерлина в районе морщинистых ягодиц — как она вообще их отыскала?

— Это же очевидно, — привычно и непередаваемо мило Луна пожала плечиками. — Сперва камином до магазина «Удивительные саженцы Уилоу» в Татсхилле, а затем просто через поле пешком.

— Тут же полторы мили, если не две! — Флинт поглядел на её голые, исцарапанные травой ноги и решительно сказал: — Обратно мы всё-таки полетим.

Они в первый раз летели на одной метле вместе. Ничего такого в этом не было — кого только Маркусу не доводилось возить и катать так… Но как же это было сейчас хорошо! Он даже не помнил, когда ещё до такой степени наслаждался полётом.

Только знал, что точно не на матчах в последний год.

Впрочем, до Оттери-Сент-Кэчпоул они добрались не сразу — стояла жара и несколько раз они опускаясь то у какого-то озера, то на лугу — хотелось поразмяться, погулять и поболтать. А в каком-то городке купили холодного лимонада, к нему у Луны нашлись шоколадно-тыквенные котелки, а у Маркуса — забытое на днях в кармане яблоко. Так и пообедали — и до её дома они добрались уже к закату.

Они устроились на ступеньках каменного крылечка, которое к вечеру отдавало свое тепло и болтали еще достаточно долго.

И Маркус любуясь зависшей над домом страной луной, иногда ловил себя на том, что вместо неё разглядывает ключицы Луны и думает, как же та сильно изменилась за год.

И как выросла.

— Слушай, а скажи, — спросил он, когда солнце скрылось за горизонтом и пора было уже улетать, — почему, всё же, петрушка?

— Ты знаешь, — задумчиво протянула Луна, теребя спутанный локон своими тонкими пальцы, — может, мне пока всего лишь тринадцать, но я размышляла о более зрелых вещах... — в этот момент Маркус с трудом не подавился остатками лимонада. К счастью, Луна, не заметив неловкости, продолжала: — Вот, скажем редис… но я пока к нему не готова.

— Пожалуй, — кивнул он с абсолютной серьёзностью.

К редису был не готов и он.

* * *

Из «Татсхилл Торнадос» Маркус Флинт ушел со скандалом перед следующим договорным матчем. Это стоило ему зубов и подпорченной репутации — впрочем, Брэвис Бирч заполучил в ответ полный комплект плавников и чешую, которой щеголял до конца сезона: Маркус с пользой потратил свой второй год обучения на седьмом курсе.

Зубы ему в Мунго вырастили всего за ночь новые — по мнению Луны, не столь внушающие, но что именно они ей внушали, Маркус благоразумно не стал уточнять, со смущением заметив, что его мысли снова уходят в сомнительном направлении. А вот в его спортивной карьере наступила чёрная полоса: приличных предложений всё никак не поступало, а команды второго и третьего эшелона могли стать для него практически приговором и, скорее всего, окончательно закрыть путь в национальную сборную. Но даже если случится и так — он всё равно считал, что дело этого стоило.

Два месяца его агент разводил руками, намекая, что он умудрился поссориться с неправильными людьми — а отец будто с ним сговорившись, во время каждой встречи постоянно твердил, что со спортом у Маркуса дело не выгорело, и пора бы ему уже взяться за ум. Да ещё, как нарочно, и мама снова начала за него волноваться…

И если б только это! Напряжение было словно разлито в воздухе — даже слухи ходили, что вернулся Сами-Знаете-Кто. Маркус до конца не знал, кому стоит верить, но то, что Луна даже не сомневалась в том, что это всё правда, игнорировать было трудно, да и Диггори он в своё время знал довольно неплохо…

Ох, Луна.

Она оставалась его единственным светлым пятном на этом безрадостном фоне. Словно призрачная луна в ночном небе — Маркус с недавних пор заметил за собой тягу к поэтическим мрачноватым сравнениям в стиле ранних «Хобгоблинов», хотя раньше их творчеством особо не увлекался.

Так вот, она тогда загорелась самым настоящим журналистским расследованием, и Маркус вполне всерьёз сожалел, что опровергнуть или подтвердить тот факт, что «Татсхилл Торнадос» в безлунные ночи проводят загадочные ритуалы в Динском лесу, ему не позволял контракт.

Как ни удивительно, из мрачного водоворота, закручивающего Флинта всё сильнее, его вытащил Вуд. Вернее, если уж быть точным, не столько сам Вуд, сколько Вудова мантия, которую Маркус как-то утром обнаружил в изножье своей постели — поношенную, в цветах «Паддлмир Юнайтед» с номером шесть на спине и помятым билетом на сегодняшний матч в кармане.

В тот вечер «Паддлмир Юнайтед» «продули «Уимбурнским Осам» со счётом 160:30 на третьем часу, но Флинту, который с комфортом расположился на третьем ряду, даже позлорадствовать не хотелось. Всё, чего ему хотелось — только летать, о чём он и поведал не слишком трезвому Вуду после игры, когда они праздновали возвращение, как выяснилось, счастливой мантии.

К тренировкам он приступил уже через неделю, и тёмно-синее ему шло гораздо больше голубого.