Ananke (гет)

Северус не высыпался уже долгое, долгое время: когда бессонница, начавшаяся после смерти Дамблдора, все же давала ему передышку, приходили кошмары. Первая ночь дома не стала исключением. Уже несколько часов прошло с тех пор как он улегся в кровать, а сон так и не шел.

Он пытался занять себя чтением, но мыслями неизменно уходил к вещам, всегда крутящимся на задворках его сознания — Волдеморт, Дамблдор, Гарри Поттер и, конечно, Лили. Она сейчас занимала его мысли даже больше, чем обычно, возможно, потому, что ему как никогда требовалось напомнить себе — зачем он продолжает делать то, что делает, вместо того, чтобы вырыть себе уютную могилку, заползти туда и никогда не вылезать.

Проблема была в том, что нельзя было думать о Лили, не разрываясь между радостью и отчаянием. Воспоминание о счастье, которое он испытал рядом с ней, всегда сопровождалось болью от ее потери. Думать о ее жизни — значило думать о ее смерти, а для него было сложно решить, стоил ли миг блаженства разрывающей душу агонии. Его мозг разыгрывал эту партию всякий раз, когда одиночество или печаль ударяли по нему, и Северус вынес из всего этого лишь один урок — он никогда не сможет забыть Лили. Он жил мыслью о ней уже почти двадцать лет и был уверен, что так и будет до самой смерти.

Он и не возражал. Пусть лучше он будет вздыхать по воспоминаниям о Лили всю оставшуюся жизнь. Во этом мире у него ничего больше и не осталось, кроме памяти о ней.

Около полуночи Северус отбросил книгу и решил прогуляться, чтобы прочистить мозги. Ноги сами вели его, и в один момент он обнаружил себя у бывшего дома Лили. Он часто приходил сюда и просто смотрел на место из их общего детства, будто надеялся, что однажды она вернется.

Северус не ходил на кладбище к Лили после ее похорон, его тошнило от этого места. Люди превратили ее могилу в место преклонения, в чертов аттракцион для туристов, желающих отдать свою дань ее жертве, но даже не знавших ее при жизни. Они не знали, как она смеялась (от высоко и задорно до бархатно и проникновенно в зависимости от того, что ее развеселило), или как пахла ее кожа (сладко, как какой-то экзотический фрукт, только вот Северусу никогда не удавалось узнать его за то крохотное время, когда он был достаточно близко), или какого это было — любоваться рассветом, сидя рядом с ней на крыше летним утром (абсолютно восхитительно)?

Нет. Они не имели ни малейшего представления, как она выглядела, когда злилась или боялась, или печалилась, и о том, какая в действительности она была умная, забавная и сильная. Они все видели в ней лишь лицо, улыбающееся с обложек газет, и были ослеплены историями об ее священной жертве во имя своего ребенка. Как будто то, как она умерла — единственное, за что ее можно было ценить. Однако для него ее жизнь не была лишь предисловием к ее «вдохновляющему подвигу самопожертвования». Лили была его лучшим другом и любовью всей его жизни, и иногда тоска по ней причиняла такую сильную боль, что он мечтал вырвать из груди сердце, лишь бы от освободиться от нее.

Этот дом, этот район с его уродливыми кирпичными домами и заброшенными игровыми площадками, этот запустелый тупик и травянистые холмы, которые его окружали — здесь Северус чувствовал ее присутствие. Он приходил сюда, когда нуждался в ней больше всего.

Возможно, именно поэтому он не сразу понял, что его одиночество нарушено.

Он так увяз в размышлениях о любви и сожалениях, созерцая дом Эвансов, что потерял бдительность и не замечал ничего, пока его не окликнули.

— Северус! Северус Снейп!

Его сердце почти остановилось — не от испуга, и не от того, что она назвала его по имени, а от звука ее голоса.

Он судорожно обернулся и нацелил палочку на смутную фигуру, стоящую на другой стороне улицы. Насколько он мог судить, это была девушка, но ее было сложно разглядеть из-за темноты.

Ее голос раздался снова:

— Я так и знала, что это ты, ты все еще похож на себя! В смысле, ты старше, но… Черт, это все так странно.

— Кто ты? — крикнул Северус. Он почувствовал, как его пробирает непонятно откуда взявшаяся дрожь. — Подними руки за голову и подойди!

— Не смей направлять на меня палочку, — Лили ощетинилась. — Я ни на шаг не подойду, пока ты ее не опустишь.

Он проигнорировал просьбу.

— Назови себя и скажи, откуда тебе известно мое имя. Я не прошу дважды — не ответишь и лишишься своей печени!

Северусу показалось, что девушка ухмыльнулась, хоть он и не мог этого видеть из-за тени, все еще скрывавшей ее лицо.

— Очаровательно, Сев. Я тоже рада тебя видеть. Года идут, и неизменно лишь то, что ты остаешься придурком, да? Нужно мне было держать язык за зубами и уйти сразу, как я тебя увидела!

Сев.

Никто не называл его Сев.

Никто, кроме…

— Подойди. Пожалуйста, — сказал он сдавленным голосом и опустил палочку. Кажется, каждую клеточку его тела разрывало от крика.

— Так-то лучше, — послышалось в ответ, — Даже не знаю, как подготовить тебя к тому, что ты увидишь. Знаешь, бывает, что мертвые люди оказываются… э-э-эм… не настолько мертвыми, как все их считают? Хотя я-то пока еще не умирала… В смысле… О, Мерлин, лучше один раз показать, чем сто раз сказать, так что — та-да!

И вот она стояла перед ним.

Лет девятнадцати, максимум — двадцати, с рыжими волосами, зелеными глазами и видом, будто она только что лично посетила все девять кругов ада: бледная, исхудалая, в засаленной одежде, с мешками под глазами, свидетельствующими о явном недостатке сна в последние несколько дней. В ее широко распахнутых глазах читалась смесь тревоги, возбуждения и делирия, и она чудовищно дрожала — скорее всего из-за слишком легкой для зимы одежды. Несмотря на все это, она была прекрасна, как и всегда.

Это была абсолютно та же Лили Эванс, что запомнилась Северусу.

— Нет, — Северус затряс головой, — ты не можешь быть здесь.

— И все же, вот она я, — она театрально взмахнула рукой. — Теперь, когда мы со всем разобрались, как насчет помочь старому другу, попавшему в передрягу? Потому что, если ты вдруг еще не понял, у меня серьезные проблемы.

Кровь бежала по венам слишком быстро, в ушах шумело. Это неправда. Это не могло быть правдой.

— Ты не она. Лили Эванс умерла шестнадцать лет назад. Я видел ее труп. Я видел ее похороны. Кто ты, что ты, и как ты смеешь осквернять ее память?

Ее губы сложились в кривую улыбку.

— Это безумно любезно с твоей стороны — так защищать мою честь. Но это правда я. А насчет того, как это случилось, что ж, вчера я…

— Риддикулус!

Лили едва успела увернуться от заклинания.

— Эй! — она прокричала со злостью. — Хватит пытаться заколдовать меня, пока я рассказываю! И серьезно, Риддикулус? Извини, но — какого черта? Твой боггарт что, выглядит как я? Честно, даже не знаю, мне оскорбиться или пожалеть тебя.

Северус пытался абстрагироваться от ее голоса. Это или ловушка, или наваждение, или неожиданное последствие хронического недосыпа. Она просто не могла быть настоящей — и все же, кем бы, чем бы она ни была, она была так похожа на Лили, что это было непереносимо.

Необходимо было свести на нет самозванку до того, как она сведет его с ума.

— Ты не она! — проревел он. — Ступе…

— ОСТАНОВИСЬ!

У нее сдали нервы. Она рухнула на колени и внезапно разрыдалась. Северус опустил палочку и настороженно наблюдал за ее всхлипываниями.

— У меня был ужасный день. Вчера я узнала, что почти все, кто мне дорог, мертвы, что я мертва. Все, что я знала, поменялось. Я застряла в этом проклятом будущем, и я не знаю, как быть дальше.

Он колебался. Кем бы ни была эта девушка, она вряд ли пришла с недобрыми намерениями.

— Послушай, Сев, — она устремила на него свой взгляд и, о! — у нее даже глаза были похожи на глаза Лили. — Я не знаю, помирились ли мы после той ссоры, и мне жаль, если нет. Понимаю, что для тебя прошло уже много лет и ты вполне уже мог забыть меня, но я все еще помню, какими хорошими друзьями мы были. Лучшими друзьями. Если я хоть когда-то была важна для тебя так, как ты для меня, пожалуйста, помоги мне. У меня больше никого не осталось.

Палочка Северуса выскользнула из его свободного хвата, и он с грохотом упал на тротуар. Он быстро опустился на колени рядом с ней и протянул дрожащую руку к розовой, мягкой коже ее щеки, а после к рыжим волосам, спадающим на плечи. У него перехватило дыхание. Она была теплая, живая, настоящая.

Он потянулся вперед и прижался лбом к ее лбу, прислушиваясь к ее запаху и ощущая знакомый аромат неизвестного ему экзотического фрукта.

— Лили… — прошептал он, и ее имя оставило во рту сладкое послевкусие. В принципе, можно было бы сейчас и умереть, и часть его подозревала, что он уже это сделал.

Но потом она положила ладонь на его плечо и легонько сжала, и он почувствовал себя таким живым, как не ощущал уже долгое время.

Лили вернулась.

— Все нормально, — она улыбнулась, еще сильней прижимая его руку к своему лицу. — Это я. Я реальна, или по крайней мере осязаема.

— Ты умерла.

— Да, наслышана об этом.

— Не могу поверить, что ты здесь.

— Не могу поверить, что ты здесь! Как ты оказался около моего дома посреди ночи?

— Как, как это возможно? Почему ты жива? — он отодвинулся. В голове было легко и пусто, но он все еще сомневался — не было ли все происходящее лишь убедительным миражом.

Лили сделала глубокий вдох.

— Это, — начала она, — длинная и запутанная история, полная опасностей, загадок и путешествий во времени, и я с удовольствием расскажу тебе обо всем этом за чашкой чая и порцией чего-нибудь горячего и сытного. Я умираю с голоду и не спала уже два дня.