Sugar Water (гет)

Франция, после Башни: 3 года и 3 месяца

Грейнджер умудрялась отвратительно выбирать время. Ну или отлично. Драко полагал, что оценка зависит от точки зрения. Как бы то ни было, её чувство времени — эту заложенную природой особенность Драко считал, скорее, случайностью — в данный момент стало для него кошмаром. Но пожалуй, уже в следующую секунду — или много позже — её присутствие перестанет выглядеть такой уж катастрофой, ведь оно не позволило плохому обернуться чем-то худшим.

Малфой представил, каким идиотом он смотрится в её глазах. Возможно, даже чокнутым, и, оглядываясь назад, Драко признавал: так оно и было. Возвращаясь к произошедшему, он не мог ей объяснить, что же сподвигло его опустить открытую ладонь на горячую конфорку, потому что и сам толком этого не понимал. Но он знал, что если бы всё вышло наоборот и это бы он бесцеремонно пришёл к ней, у него бы не было никаких сомнений в том, что она капитально поехала крышей. То есть, совершенно свихнулась, подумал бы он при взгляде на Гермиону. И может, он и в самом деле двинулся рассудком. Не полностью, а лишь в тот самый момент, в ту ночь. В мозгу что-то щёлкнуло, и это показалось ему хорошей идеей, чтобы разобраться с сомнениями.

Вообще-то Грейнджер не сразу поняла, чем именно он занимается. Драко и сам собирался всё прекратить, потому что было горячо и больно, а он не настолько обезумел, чтобы мучить себя дольше необходимого. Лишь ещё одну секунду, только бы удостовериться, что внутри ничего не дрогнуло — потом он бы отдёрнул ладонь.

— Что ты готовишь? — именно так прервала его Гермиона, задав свой вопрос откуда-то из-за спины.

Она бы никогда не догадалась. Ни за что бы не сообразила, что в этот самый момент он поджаривал свою кожу на раскаленном металле, и её вопрос прозвучал мрачной шуткой. Она подала голос как раз тогда, когда боль полностью проникла в плоть, и период, когда тело пыталось опознать ощущения как невероятный жар или холод, уже миновал. В тот самый момент боль охватила всю конечность, посылая предупреждающие разряды в мозг, чтобы его владелец осознал собственный идиотизм.

Его рука взметнулась к груди, будто в поисках защиты, — можно подумать, это не Драко твёрдо решил проделать с собой такое. Он пошёл против себя самого — ну разве не абсурд?

Малфой чуть прижал пальцы к ладони, но боль ослепляла, и кисть застыла изуродованной клешнёй. Грейнджер о чём-то его спрашивала, сначала неуверенно и обеспокоенно, а потом яростно, но он не разбирал слов. Мог только дышать и шипеть сквозь зубы, затем шагнул к раковине, быстро, как сумел, включил холодную воду и сунул сводящую с ума ладонь под струю. Пару секунд холод обволакивал место ожога, и Драко осознал, что с его горлом творится что-то неладное. Слышались судорожные звуки глотания, и едва Малфой вынырнул из того состояния, в которое погружается сознание в случае сильной боли, перед его глазами всё расплылось.

Чёрт, он быстро моргнул. Чёрт, чёрт, нет. Он потянулся, чтобы протереть глаза — его ладонь лишь чуть-чуть дрожала возле лица.

Гермиона прикоснулась к нему, а он не хотел, чтобы до него хоть кто-то дотрагивался. Он хотел, чтобы она ушла, с этими её внимательными глазами и отчаянными словами, которых он не слышал. И не подходила слишком близко, чтобы понять. Но куда там: её ладонь уже прижалась к его лопатке, а дурацкие кудрявые волосы упали ему на руку, когда Грейнджер наклонилась. Драко отступил в сторону, вынуждая Гермиону обойти его, и убрал ладонь подальше от её глаз, но было уже слишком поздно. Она втянула воздух в лёгкие так, будто чересчур долго без него обходилась, и пальцы на его плече вцепилась в рубашку.

— Малфой… — вздохнув, прошептала она.

— Заткнись. Закрой рот и уходи, — голос Драко звучал не совсем нормально — он это знал, но ему было плевать.

— Ты что наделал!

— Я сказал, уходи! Проваливай!

— Боже! — она схватила его ладонь и перевернула — её руки тоже тряслись.

Драко вырвался, вскинул здоровую руку и оттолкнул Гермиону ударом в грудь.

— Если ты не…

— Малфой, не толкай меня. О чем ты только думал? Зачем ты вообще сотворил такое? — к концу она перешла почти что на визг, и Драко вздрогнул.

— То, что я с собой делаю, тебя не касается. И я сказал тебе уходить.

Она пялилась на него так, словно он нуждался в помощи. Будто она хотела спеленать его и потащить в сумасшедший дом, и он искренне надеялся, что она не предпримет таких попыток. Потому что за его спиной стояла большая кастрюля, и если он достаточно сильно швырнет её в голову Грейнджер, то та вырубится, и ему придётся провести остаток своей жизни где-нибудь в другом месте. Он не хотел этого, но выживают лишь самые приспособленные. Выживают только самые, мать его, приспособленные, и это Драко выучил очень давно.

Она исчезла из его поля зрения, и он развернулся, чтобы следить за ней глазами, как за соперником по схватке. Она же, не колеблясь, повернулась к нему спиной и начала копаться в кладовке.

Едва к нему вернулась способность мыслить, как нахлынуло сожаление. Мгновенное и ужасающее, оно ударило сильной волной и заполнило целиком. Драко никогда осознанно не относился к себе так вопиюще плохо. И честно говоря, даже не мог понять, что такое на него нашло. Его рука онемела, но болела по-прежнему, и он чувствовал себя таким идиотом.

Гермиона вынырнула с аптечкой, которую он не видел с того памятного вторжения во время дождя — казалось, это произошло вечность назад. Она поставила её на столешницу, посмотрела прямо на Драко, и он впервые почувствовал, что не может прочитать её мысли.

— С тобой что-то не так, Драко Малфой.

— Всё со мной так, — он даже не узнал собственный голос: тот был таким жестоким и резким, что поначалу Гермиона лишь удивлённо хлопала глазами.

Она потянулась, закрыла кран, лишая Драко облегчения, и попыталась поймать его ладонь. Малфой подтянул руку к груди, сверля Гермиону сердитым взглядом.

— Я ещё пять минут назад велел тебе убираться.

— Помню, — огрызнулась она и схватила его ладонь быстрее, чем он от неё ожидал.

Он снова вырвался.

— Ты…

— Малфой, дай мне руку.

— Какое слово…

— Малфой!

— Оставь меня в покое, ты…

Она снова вцепилась в него — её большой палец сильно прижался к вздувшемуся пузырю на ладони — и дёрнула вниз. Малфой подавился собственной слюной. Эта мелкая сучка специально так сделала, и у него возникло огромное желание переломать её пальчики. Гермиона покосилась на него — на её лице ясно читалось чувство вины.

— Прости. Мне лишь было нужно…

Она обеими руками обхватила его запястье, когда он, пытаясь вырваться, поднял руку обратно к груди вопреки всем её стараниям.

— Никогда не думал, что ты из тех, кто добивается желаемого болью.

Она вспыхнула.

— Малфой, я же извинилась. Просто дай мне свою ладонь.

— Нет.

— Я…

— Я сказал «нет» уже тридцать раз, Грейнджер! В чём твоя проблема? Ост….

— Просто дай руку. Позволь мне нанести мазь, перевязать и положить лёд. Вот и всё. Я пытаюсь помочь…

— Да не нужна мне твоя помощь. Я могу справиться сам. Почему тебе всегда надо всем помогать? Я не твой питомец. Не твой очередной проект. Я…

— Нет! Нет, ты идиот, который идёт и специально себя прижигает…

— Это не твоя проблема!

— Ну и что!

Грейнджер выглядела совершенно измотанной и запыхавшейся, будто невозможность кого-нибудь спасти — худшее, что могло с ней случиться. Драко не понял почему, но столь явный расстроенный вид, с которым она перед ним застыла, отчего-то заставил его пойти на попятный. Он позволил ей опустить свою руку и не произнёс ни слова, пока она стояла и пялилась на неё около минуты.

Её пальцы дрожали на месте биения его пульса, и Драко сообразил, что Грейнджер прикоснулась к нему впервые за месяц. Встретившись после поцелуя в коридоре, они ощущали скованность и не затрагивали ту тему. Ограничились делами, затем Гермиона ушла, и с тех пор они ни разу не упоминали произошедшее. Даже тогда, когда присутствовавшее ранее ощущение странного комфорта вернулось вновь. Пару встреч спустя Грейнджер, потянувшись, дотронулась до его локтя, чтобы привлечь внимание, и поразилась тому, как резко Драко отпрянул — это ясно читалось на её лице. Но она дала ему время обдумать и испугаться как того, что между ними творилось — чем бы это ни было, — так и ситуации в целом, и он дал задний ход. Закрылся в себе, чтобы сбежать от происходящего, потому что всё это ему не было нужно. Ему было совсем без надобности то, что собьёт его с толку или перевернёт жизнь. А поцелуи с Гермионой Грейнджер как раз подходили под эту категорию.

Она была сама мягкость: прикосновения, выражение лица. Гермиона выдавила прозрачный гель из тубы и втёрла его в кожу, охлаждая ожог. Малфой наблюдал за тем, как её пальцы проходятся по линиям на ладони. А когда Грейнджер закончила, поднял глаза.

— Это не было попыткой суицида или чем-то подобным. Я это сделал не для того, чтобы всего лишь причинить себе боль, если ты думаешь именно об этом.

Она хмыкнула и положила небольшие квадратики бинта ему на ладонь и на подушечки под пальцами. Доставая из коробки бежевый рулон и разматывая его, она выглядела не особенно уверенной в своих действиях.

— Я этого не делал.

Она встретилась с ним взглядом.

— Тогда почему ты это сделал, Малфой? Что…

Она покачала головой, начиная обматывать ладонь эластичным материалом. Драко пару секунд всматривался в её движения, потом сглотнул, понимая, как смешны его поступки и нелепы слова.

— Знаешь, моя магия не работала с тех самых пор, как я сломал палочку. Раньше, будучи злым или расстроенным, я мог двигать предметы. Делал то, чего не собирался — просто так получалось, ведь магию нельзя контролировать — и мои эмоции в те моменты тоже были неуправляемы. Я столько раз приходил в бешенство с момента отъезда и… ничего. Вообще ничего. Даже лист бумаги не дрогнул.

— Малфой, ты же не думаешь, что твоя магия тебя покинула? Это…

— Невозможно. Знаю. Но я проверил себя, понимаешь? В момент опасности твоё тело инстинктивно действует, чтобы постараться тебя защитить. Я прочитал об этом в семейной библиотеке, когда был младше. Твоё тело реагирует на внешнюю боль, например, вызванную огнем, и в момент опасности вокруг этого места появляется защитный барьер. Это длится недолго, это же реакция, а не контролируемая магия, но такое случается…

— Верно. И длится обычно от трёх до тридцати секунд.

По её гримасе Драко понял, что она уяснила всю ситуацию, так что он не стал утруждаться продолжением. Ей не надо было знать нюансы. Замечать очевидное отсутствие здравомыслия в решении проверить, на месте ли магия, чтобы снова уловить её пульсацию в венах. Или осознать наполнившее и подтолкнувшее его отчаяние.

В прошлом невероятное было возможным, и того, кто знал и чувствовал магию всю свою жизнь, её отсутствие опустошало. Драко испытывал неуверенность, мучаясь вопросом, почему он не мог её ощущать. Он находился в маггловском мире, но оставался волшебником, сломал свою палочку, но та была лишь способом контролировать и направлять магию. Он по-прежнему был до краев полон чистой магией, но не мог в этом убедиться. Так что да, он отчаянно жаждал удостовериться, и возбуждение от надежды снова почувствовать это внутри заставило его действовать без раздумий о том, что затея может не сработать.

— Малфой, — медленно проговорила Гермиона, и у него появилось ощущение, что он не захочет услышать то, что она скажет. — Ты знал, что за последние пять веков подобных случаев задокументировано не было?

Она посмотрела на него, и он не смог справиться с жаром на кончиках ушей и на скулах. Этого он не знал. Думал, что это факт — так просто происходит. Как дыхание или нечто подобное.

Драко обдумывал, как бы сменить тему разговора, и чем быстрее, тем лучше. Он не знал, что хуже: её понимание, что он пребывал в неведении, или её подозрения, что он сознательно решился на такой поступок.

Малфой высвободился, заметив, что Грейнджер закончила бинтовать кисть. Ладони Гермионы на несколько секунд замерли в воздухе, будто он и не убирал руки.

— У нас нет пузыря со льдом.

Он не особо знал, что это такое, но представить себе мог.

Грейнджер поколебалась, но поддержала смену темы. Ей же лучше: он больше не собирался это обсуждать, даже если она и не наговорилась.

— У вас есть лёд?

— На улице. Слева.

— Хорошо, — Гермиона кивнула, но то, как она продолжала смотреть на его кисть, заставило Драко почувствовать себя несколько неуютно.

Она схватила со штанги кухонное полотенце и направилась к выходу. У Драко едва хватило времени на то, чтобы взглянуть на свои ботинки и вздохнуть, когда он услышал, что она возвращается.

— Слева? Когда я выхожу или когда стою лицом к дому? Твой…

— Грейнджер, заткнись.

Он расслышал несколько оскорблений в свой адрес и мог бы разозлиться в достаточной мере, чтобы ответить, но не нашёл в себе для этого сил. Его рука сейчас пульсировала, и он чувствовал себя полностью опустошённым. Он хотел повернуть время вспять или хотя бы найти что-то, что бы облегчило боль. А потом просто заснуть до тех пор, пока не станет лучше.

Он расстегнул короб со льдом, откинул крышку к стенке дома и отодвинулся в сторону, чтобы Грейнджер могла взять, что ей надо.

— Малфой, ты всегда будешь волшебником, — пробормотала она из глубин ящика, и он уставился на её макушку.

— Грейнджер, я не один из твоих дружков, тебе не надо объяснять очевидное.

Она хмыкнула, выпрямляясь с горкой льда на полотенце, и сдула с лица выбившиеся пряди.

— Приходится, если твоя рука хоть о чём-нибудь да говорит….

— Эй, пошла-ка ты. Как тебе такое, Грейнджер? Пошла на хрен. Это моё дело. Моя жизнь, и то, что я делаю, тебя совсем не касается. Не говори, не смотри и не веди себя так, будто хоть что-то обо мне знаешь. Потому что ни черта ты не разбираешься в моей жизни, и тебе было бы проще присоединиться к Тёмному Лорду, чем хоть что-то в ней понять.

Она сердито посмотрела на него, её ноздри задрожали, а губы сжались в тонкую белую полоску.

— Малфой, ты не единственный, кому приходится тяжело. И всё, что я сделала, это постаралась тебе помочь. Может быть, я и не представляю, каково тебе приходится, но знаешь что? Я не настолько сошла с ума, чтобы поджаривать на плите свою руку, и кто бы там кем ни был по жизни, все отдают себе отчет в том, что это ненормальный поступок. Так что, возможно, я не знаю тебя, но зато я знаю вот это! Ты…

— Рад за тебя, Грейнджер. Рад, но мне плевать, что ты там думаешь или что знаешь. Мне на хрен не сдалось то, что ты тут вертишься, пытаясь осудить меня или мои поступки. Я…

— Отлично, — рявкнула она. — Отлично, и пошёл ты тоже на фиг, Малфой. Помогай себе сам, хотя ты и продемонстрировал неспособность это сделать.

Она бросила полотенце — лёд с хрустом упал на землю, — развернулась и сердито понеслась прочь. Драко провожал её взглядом до тех пор, пока она не скрылась за углом дома, но ещё долго после её ухода усмешка блуждала на его лице.

Он снова и снова бормотал себе под нос о том, как она надоедлива и бесполезна, о том, что у неё проблемы с гневом, чрезмерным любопытством, да и вообще она та ещё заноза. Даже если она была не такой уж и стервой — Драко приходилось иметь дело с куда менее приятными женщинами, — суть крылась не в этом. Он был зол. Зол потому, что она вечно старалась поступать лучше него, постоянно пыталась помочь и думала, будто бы во всем разобралась. Потому, что понимала, что происходило, всегда была права и полагала, будто бы мир должен быть именно таким, каким он ей видится. Он злился, что она объявилась именно теперь, всё разузнала и получила против него новый козырь. Он злился на неё за то, что она — это она. За то, что была Гермионой, мать её, Грейнджер.

Он опустился на колени, побросал лёд на тряпку, завернул его и прижал к больной ладони. Почувствовав прохладу, он прикрыл глаза — полного облегчения это не принесло, но помогло.

Драко сел на траву и пополз спиной вперёд, пока не упёрся в ящик и не откинулся на него. Выпустив самодельный пакет со льдом, он устроил его между грудью и кистью. Оперся локтём на колено, склонил лоб на здоровую ладонь и громко вздохнул.

В голове царил бардак. И он хотел домой. Хотел, чтобы мама вылечила его ожог. Ведь ей всегда удавались лечебные заклинания, и она отлично о нём заботилась. А затем он бы отправился спать в свою кровать. Спрятался бы там от целого мира, а наутро позавтракал бы с родителями и потом, возможно, устроил бы с мальчишками спонтанный матч по квиддичу.

Под чужими ногами хрустнули камни, затем шаги стали тише — Гермиона ступила на траву. Он знал, что это она, нутром почувствовал. Он и не думал, что Грейнджер вернётся, но в том, что это она, был уверен.

Он продолжал пялиться в землю прямо перед собой — в поле его зрения появились её белые кроссовки. Она просто молча стояла и смотрела на него, а потом села рядом. Не настолько близко, чтобы прижаться к Драко, но достаточно для того, чтобы его рука коснулась её плеча, когда он, оторвав голову от ладони, сдвинулся на дюйм в сторону. Малфой прижался затылком к коробу, сразу почувствовав, как по коже расползается холод, и медленно повернул голову к Гермионе.

Она смотрела на свои руки, барабаня пальцами по коленям, и покраснела, когда, вскинувшись, заметила его взгляд.

— Я не считаю тебя сумасшедшим. Я просто... Малфой, ты настоящий засранец. И я сейчас не об этой истории с рукой, я имею в виду, ты такой и есть. Всегда.

Он усмехнулся и наклонил голову вперёд.

— Я не знаю слово, которое бы описывало тебя, Грейнджер, но когда я его подберу, знай, хорошим оно не будет.

— Что ж, — прошептала она, прочистив горло, — мы квиты.

Драко прикусил губу и пожал плечом.

— Думаю, да.

И, придя к согласию — хотя бы на один день — они замолчали, и сидели бок о бок и смотрели на пятна травы и заляпанный сайдинг на стене соседнего дома.

Подъездная дорожка, сегодняшний день

Водитель ждал и держал дверцу открытой — добравшись до неё, Драко обернулся. Взмахнув неповреждённой рукой, он наклонился и скользнул в салон, радуясь его относительной тишине и безопасности. В распоряжении Драко имелось около трёх секунд, чтобы ими насладиться, прежде чем дверца снова распахнулась, пропуская двух неизвестных Драко парней, едва знакомую темноволосую девушку и виденного ранее Финнигана. Как только дверца за ними закрылась, все они уселись напротив, и незнакомый парень занялся бутылкой шампанского. Они о чём-то болтали; Малфой либо совсем не обращал внимания на их разговор, либо улавливал из него какие-то неинтересные обрывки. Лимузин отъехал от поребрика, оставив позади репортёров и здание.

— Малфой, я думал, они сожрут тебя живьем.

Если ему и даровали прощение, то выражалось это в том, что рыжеволосый человек напротив не был тем утомительным придурком, с которым приходилось иметь дело в Хогвартсе — или кем-то из той семейки вдобавок. Когда этот пассажир залезал в лимузин головой вперёд, на одно короткое, замершее в груди мгновение Драко решил, что это он и есть. Стоило Малфою разглядеть волосы, как его охватило желание сделать столько всего, что в итоге он просто замер, так ничего и не предприняв. Он даже не был уверен в том, что дышит, пока полностью не рассмотрел сравнительно низкого и мелкого парня.

— Неужели, — пробормотал Драко.

Последнее, чего бы ему хотелось, это заводить с Финниганом беседу. Всё, чего жаждал Драко — это поездка, проведённая в молчании. Но такое словно противоречило натуре бывшего сокурсника. Судя по опыту Драко, рыжеволосые всегда много трепались.

— Увидев тебя впервые, я на секунду решил, будто ты Люциус.

Драко снова взглянул на говорящего, оторвавшись от созерцания испещрённого каплями стекла и оживлённых городских улиц. Вернувшись в свою жизнь и в салон лимузина, из которого пытался мысленно сбежать. Потому что увидеть сидящего перед тобой Люциуса Малфоя гораздо хуже, чем столкнуться с Роном Уизли, и Драко решил, что ему нечего ответить.

Похоже, стрижка не сработала. Он так много времени провёл вдали от тех, кому были знакомы их лица, что совсем позабыл, как горазды люди на сравнения. Потерял представление о том, насколько велико его сходство с отцом при первом взгляде. Он же был Драко — именно так он себя определил за годы отсутствия. Он всё позабыл.

Всё без толку. Потому что сколько бы он ни стриг волосы, на сколь бы долго и как часто не исчезал, такие люди всегда найдутся. Почти весь мир будет смотреть на него и видеть сына своего отца.

Франция, после Башни: 3 года и 5 месяцев

Драко саданул по стене, потому что ему было плевать. Он пнул камни, потому что иногда слишком сложно выдерживать тряску этого мира. Потому что должно наличествовать некое развитие. Последовательный процесс изменения жизни, а не одни только пертурбации. Он не должен оглядываться на свое прошлое и видеть там совершенно иной мир. А буквально так дело и обстояло — и это было отвратительно. Драко являлся волшебником, жил среди себе подобных, а потом — бах. Имелся небольшой промежуток времени, когда в заднем кармане у него лежала сломанная палочка, а сам он ошивался на задворках магического мира, но затем он стал магглом. Обыкновенным мешком с костями, который бродит по улицам в заляпанной футболке. Вот так. Щелчок выключателя. И, оглядываясь назад, он едва ли мог рассмотреть хоть что-то, увидеть какие-то изменения или сдвиги во времени, и в его представлении произошедшее стало настоящим катаклизмом.

Он не должен был быть тем ребенком, который всё испортил. И совершенно точно он не должен был быть тем, кто испоганил всё до такой степени. Он был звездой. Подающим надежды учеником. Тем, у кого все чаяния умещались в дорогом, сшитом на заказ кармане.

У каждого бывают такие моменты в жизни. Моменты, когда приходится либо отступить, либо дать отпор. И возможно, в ту ночь Драко в некотором роде сделал и первое, и второе — вот только у других людей всё выходило как-то проще. Они осаживали хулиганов или того трясущегося придурка, что нёс в классе всякую чушь, считая её чем-то правильным. Выступали против начальника, заявившего, будто дети из стран третьего мира, прикованные к швейным машинкам, чтобы изготавливать их продукцию, не имеют особого значения. У всех возникают такие ситуации, когда дело сводится к принципам и представлениям, и нужно сделать то, что кажется правильным или по крайней мере не совершить того, что представляется ошибочным. Но Драко никто не бил в морду и не посылал. Драко достались перемены. Масштабные и ломающие жизнь. Те, после которых нет пути назад. Те, что заставляют тебя просыпаться посреди ночи, обливаясь потом. Те, о которых ты не перестаёшь думать всю свою оставшуюся, изменившуюся, чёртову жизнь.

Именно в тот год он понял, что всё сложилось не так уж и здорово. Это было вовсе не то крутое достижение, которым ты стремишься завоевать папину гордость, — что ж, оно таковым являлось, но потом превратилось в нечто большее. Это не было детской проказой или подобием тех фантазий, которыми они обменивались с мальчишками: грёзы о том, как они наденут маски, запустят в небо Тёмную Метку и будут чувствовать себя главными плохишами Англии. Это было совсем не тем, чем представлялось Малфою.

Это было страшно.

И оказалось самым страшным в его жизни. Вовсе не игрой. В течение долгого времени Драко столько выкладывался ради этого, что поначалу решил: он просто позабыл о прилагающихся трудностях. Он, наверное, все эти годы был слишком взвинчен, и исключительно поэтому его рот, словно желчью, наполнялся тошнотворным привкусом разочарования с самого первого дня. Но происходящее больше не было чем-то клёвым. Перестало быть забавой, тем, что заставит отца похлопать его по спине или поможет уложить в постель девчонку. Всё было всерьёз. Обернулось чем-то действительно значительным и серьёзным, связанным со смертью.

Драко не думал, что всё закончится слишком плохо, ведь ему было всего шестнадцать. Тем летом ему только исполнилось шестнадцать лет, и прежде ему случалось убивать рыбок в пруду в Малфой-мэноре. Он смеялся вместе с мальчишками, пока Пэнси и остальные девчонки верещали и возмущались, а красные длинные рыбьи внутренности разлеталась по сторонам. Но они хохотали, а потом сидели на берегу и смотрели, как чешуя переливается на поверхности воды. И шестнадцатилетний Драко решил, что если в девять лет он мог взрывать рыбу, то семь лет спустя сможет кого-нибудь убить. Смерть — это просто. Чёткая цветная линия — вот и всё, его родители, да и он тоже, будут в безопасности. Это должно было быть так легко.

Малфой не мог поверить в то, насколько сильно он ошибался. Не мог до тех пор, пока смерть не подкралась ближе, он сам не начал лучше соображать, а в груди не поселился страх, который ощущался твёрдым сгустком, тяжёлым, словно сердце, стучащее и качающее кровь. И он понял. Там на вершине башни, всё стало столь же ясным, как вода в домашнем пруду. И вся его жизнь… Вся его жизнь с грохотом взлетела в воздух. Он стоял там, каждое воображаемое, обрушившееся слово прожигало мозг, а мир разлетался на части.

Потому что ему никогда не встречались грязнокровки, которые вели бы себя, как животные, о чём твердили отец и отцовские друзья. Когда магглорождённые проходили мимо или когда Драко сам до них дотрагивался, он ощущал тепло. Эти люди были тёплыми и мягкими, как и сам Малфой. Как Дамблдор.

И до Драко дошло, то он так ни в чём и не разобрался. Никогда не давал себе труда задуматься или хотя бы постараться понять, кем же являлись Пожиратели Смерти. Пожиратели — это его отец и почтенные дядюшки, все те мужчины, в окружении которых Драко вырос. Пожиратели — это то, кем ему и его друзьям суждено было стать с самого детства. Он никогда в этом не сомневался. Никогда не задавался простыми вопросами, пока не сообразил, что это совсем не то, чего ему хочется. Пока не зарыдал в ванной комнате, будто какой-то слабак. Ведь Драко было плевать: пусть грязнокровки займут все хорошие рабочие места, целый мир или что там ещё. Чихал он на это, если только с его родителями всё будет хорошо, а ему самому не придётся выполнять задание. Не придётся ради этого убивать человека. Грязнокровки не сделали ему ничего плохого. Временами Дамблдор вёл себя как настоящий придурок, но и он не совершил чего-то особенного. И Драко понял: это Волдеморт причинил ему зло. Подставил самого Драко и его родителей под удар. Это был он.

Проблема в выживании самых приспособленных заключается в том, что, выжив, ты вынужден существовать с тем, что натворил. А Драко сомневался, что он на такое способен. Он не мог переварить мысль об убийстве пожилого человека, ещё даже не совершив преступления. Но всё свелось к одному: либо Дамблдор, либо его родители, и выбор должен был быть простым. Драко следовало стать героем, бойцом или храбрым парнем, защищающим то, что ему принадлежит. Но он таким не был. И близко ничего подобного. Драко даже не смог унять дрожь в руке.

Малфой снова пнул стену и покачнулся. Малая часть мозга пыталась убедить его прекратить, ведь то, что сейчас он ничего не чувствовал, вовсе не гарантировало того же и завтра. Но Драко всегда был немного мазохистом.

Он выдохнул, будто перетрудился, и прислонился лбом к холодному камню. Будь у него палочка, он бы постучал по преграде, как по стене в Косом переулке, и оказался бы в волшебном квартале Франции. Вот и всё. Ситуация безнадёжна — около трёх дюймов прочной кладки удерживали его от целого мира. Его мира. Принадлежащего ему по праву рождения, как всегда утверждал отец. Три дюйма, три года и множество неверных решений. Он практически чувствовал потрескивание магии по ту сторону. Ощущал её на языке, словно что-то мощное, сладкое и знакомое.

Драко захотелось взвыть.

Он поднял руку и прижал ладонь к стене. Будто кладка могла почувствовать магию в его крови и разъехаться. Он воспроизводил пальцами движения заклинаний и проклятий, задаваясь вопросом: как они отзовутся там, по другую сторону? Как быстро кто-нибудь сумеет опознать его лицо?

Закрыв глаза, он почти смог это представить. Почти увидел мальчика за стеной, на несколько дюймов ниже и чуть худее себя. Более долговязого, тонкого и костлявого. Более глупого, заносчивого и чопорного. Драко рассмеялся, вообразив тот взгляд, которым он одарил бы самого себя, случись ему заглянуть за преграду. Малфой хохотал хрипло и резко, хватался за камни, словно мог поймать наивность и простодушие. Твёрдую веру ребенка в мир и своё окружение.

Такое различие истощило его. Контраст между собой настоящим и прошлым, его жизнями, мирами. Драко стало казаться, что он сам себя подвёл. Эта мысль впервые пришла ему в голову. Обычно он обвинял отца, или, может быть, Снейпа, даже о матери он пару раз размышлял в подобном ключе. Но никогда он не думал так о собственной персоне. Пока не осознал, как был бы разочарован тот Драко, что на три года младше. Как бы расстроился тот девятилетний пацан на берегу пруда. Как был бы опустошён одиннадцатилетний он, лежащий в кровати в Хогвартсе и делящийся своими будущими планами с соседями. И какая-то часть нынешнего Драко презирала того парнишку, которым он тогда был. Чувствовала стыд за то, что тот говорил и делал. Какая же между ними двумя была разница.

Тогда у него имелись большие мечты. Большие наивные мечты. Ему было тринадцать, и у него были имя, влияние, деньги и власть. Тому ребенку сулили великие сражения и великие деяния. Проклятые учебники по истории.

Теперь… Теперь… У него по-прежнему остались мечты. Все они проигрывались в его мозгу, словно сказки, которые он раньше ставил на заднем дворе — заставить Пэнси изображать прекрасную даму тогда было сложнейшим делом в его жизни. Глупые детские мечты, о которых он позволял себе думать, пока мыл посуду или лежал в кровати, прислушиваясь к тому, как колотится в стену спинка кровати в соседней комнате. То, в чём он бы не признался и о чём бы никому никогда не рассказал. Но эти мечты были чем-то далёким. Тем, о чём думаешь, чтобы отвлечься. Они не были реальны. Никто не станет такое выслушивать и по-настоящему верить, будто подобное возможно. Даже ты сам.

Драко вздохнул и развернулся, на секунду прислонившись спиной к стене, чтобы сохранить равновесие. И готов был поклясться, что почувствовал покалывание — вибрацию от плеч до кончиков пальцев. Магия. Магия в самой мысли о ней.

Но приходит такой момент, когда человек должен сдасться. Остановиться и просто отойти в сторону, признавая поражение, чтобы не выставить себя ещё большим идиотом. Драко пришло в голову, что он уже готов попытаться это сделать, вот только одна часть него навсегда останется там. За стеной. А другая — здесь, внутри, жаждущая преодолеть этот барьер.

В углу, где улочка встречалась с боковым проулком, крутился небольшой бумажный вихрь. Драко не знал почему, но предполагал, что это как-то связано с потоком воздуха, порывами ветра и чем-то ещё. Ветер залетал в улицу, ударялся об стену, отскакивал и заставлял мусор безостановочно вращаться. Этакий круг, цикл. В нём мелькали какие-то газетные чёрно-белые листы, несколько цветных страниц и полиэтиленовый пакет.

Драко начал, шатаясь, продвигаться к выходу, при этом не отводя руки от стены, будто не мог найти в себе сил разорвать контакт. И тут за носок его поднятой ноги зацепился пакет. Опершись на стену, Драко посмотрел вниз, чтобы сбросить мусор, и тут его взгляд выхватил картинку на одном из танцующих листов. Изумлённый, пьяный и неуверенный, Драко не с первой попытки смог подцепить страницу. Опять прилепившись к стене, с пакетом на ботинке, Малфой проковылял к фонарю возле какого-то магазинчика.

И вот тогда он почувствовал, словно его ударили под дых. Он читал снова и снова, по крайней мере те слова, которые понимал или думал, что понимает. Когда мозг находится в состоянии паники или случается нечто катастрофическое, тело проявляет потрясающую способность мгновенно трезветь. Драко всё ещё чувствовал головокружение и опьянение, но он вдруг сконцентрировался на статье настолько чётко, насколько, наверное, вообще мог. На лице своего отца. На восторженном объявление о его смерти.

— О, Мерлин. О… отец, — прошептал Драко, покачал головой и стиснул бумагу так, словно это могло помочь, а чтение — хоть что-то изменить. — Ах, папа.

Драко рухнул, не успев даже осознать, что сейчас упадёт, но ему было плевать. Он уселся возле стены прямо посреди бумажного урагана и почувствовал, как его жизнь снова начинает меняться.

Лимузин, сегодняшний день

Драко пришлось выдержать три остановки, прежде чем они хотя бы двинулись в сторону его отеля. Ирландец-пьянчужка и темноволосая девушка вышли у паба, а двое других незнакомцев жили в разных отелях. Малфою показалось, будто он просидел в лимузине несколько часов, прежде чем узнал угловой магазин на улице и понял, что до его отеля осталась всего несколько кварталов.

Его отец имел обыкновение устраивать семейные выезды на министерские мероприятия, чтобы, по мнению Драко, укрепить образ достопочтенного человека или нечто подобное. Кое-какие друзья отца поступали так же, и после окончания банкета или бала, когда взрослые уединялись для вечернего разговора, Драко с друзьями выскальзывали из своих номеров.

Он знал, как попасть в любое желанное место в округе. От клубов до круглосуточных ресторанов и даже небольшого квиддичного поля в местном парке. Он никогда не запоминал путь по уличным знакам — ориентировался по окрестностям. Именно поэтому если бы водитель должен был высадить Драко прямо здесь, он бы не сумел найти дорогу в отель. Слишком уж много изменений произошло за годы его отсутствия. Изменилось всё.

Однако, несмотря ни на что, это была Англия, и находиться здесь было приятно. Это было похоже на возвращение домой.

Франция, после Башни: 3 года, 5 месяцев

— Ты что здесь делаешь?

Грейнджер удивлённо на него посмотрела, будто встреча с ним там, где он живет, была случайностью. Гермиона сидела за столом со стаканом воды, а одна из обитательниц дома, поставив ногу на стул рядом, поправляла колготки. Эта девица была одной из тех проституток, что были какое-то время популярными, и разговаривала пусть на ломаном, но всё же английском.

— Мне было скучно, — Гермиона пожала плечами и послала Малфою скованную улыбку — в этот момент он выглядел так, словно готов был вцепиться ей в горло.

— Грейнджер, мы встречаемся, чтобы восполнить у тебя пробелы в информации, а не для того, чтобы развеять твою скуку. Я понятия не имею, когда ты перестала улавливать эту разницу, но предлагаю тебе обратить на неё внимание. Найди себе грёбаное хобби.

Её улыбка угасла.

— Что случилось?

Он скривился от неприязни, но перевёл взгляд на стоявшую рядом женщину.

— У тебя нет никаких дел?

— Нет, — та покачала головой, обмахиваясь.

— Так найди.

Резкость его голоса заставила девицу опустить ногу и скользящей походкой ретироваться из комнаты, давая понять своей неспешностью, что уходит она вовсе не из страха, пусть это и было ложью. Когда они остались одни, Драко вытащил из кармана аккуратно сложенную газету, нагретую его телом. Рваным движением он швырнул её Гермионе в лицо, хотя та даже не успела вскинуть руку, чтобы отбить листки. Наморщив нос, она сердито покосилась на Малфоя, подняла газету и быстро её развернула.

Драко никогда раньше не видел, чтобы кто-то становился «белым как простыня». Но Грейнджер это удалось. Краска схлынула с её щёк, и выглядела она так, будто её вот-вот стошнит. Драко было плевать. Он почти что жаждал этого. Хотел, чтобы она испытала стыд и физический дискомфорт, когда её вырвет на свои же на ботинки.

— Грейнджер, обрати внимание на дату. Месяц назад. Один месяц назад. В прошлом месяце ты приходила трижды. Ты вообще собиралась рассказать мне о том, что мой отец мёртв? — его глухой голос опасно вибрировал от сдерживаемого гнева, и Гермиона вздрогнула.

Ему казалось, в его груди находится шар, готовый вот-вот лопнуть. Взорваться так же, как взорвался отец.

— Ты выглядел… Ты выглядел лучше. Будто ты можешь быть счастлив, наверное, и я, я не…

— Мне не нужны твои извинения. Они ни черта не стоят. Ты облажалась. Это мой отец! Мой отец! Я и знаю почему. Ты боялась потерять свой грёбаный источник. Боялась, что едва я узнаю, что моего отца убили ваши люди, то откажусь сотрудничать и…

— Нет! Нет, дело вовсе не в этом!

— Нет? Так ты не удосужилась сообщить мне, что он мёртв, потому что я… я был почти что счастлив? И в чём заключался твой план? Подождать, пока я расстроюсь, и вывалить это на меня?

— Мне было нелегко! Мне ещё ни разу не приходилось сообщать такую новость. Я волновалась и боялась! Я должна была и понимаю это, но не знала как, и когда, и… и… вообще. Всего несколько месяцев назад была эта история с рукой, я испугалась. Я не хотела, чтобы ты… сделал что-то… и… я пыталась! Смотрела на тебя, открывала рот, слова вертелись на языке, но… я не могла этого сделать. Прости меня. Мне правда жаль.

Он был слишком зол, чтобы оставаться на одном месте, и начал мерить шагами пространство ещё на середине её речи. Он был слишком рассержен на неё. Чертовски сильно жаждал схватить её и встряхнуть. Это гнев. Когда все мышцы и сухожилия отказываются находиться в покое, грозя в противном случае обернуться против тела и заставить кишки фонтаном вылететь в стену. Когда каждый нерв и кость гудят от напряжения.

— И ты протянула месяц, да? Кто знает, сколько бы это длилось, не найди я эту газету! Возможно, смерть моего отца ничего для тебя и не значит, может, вы даже закатили вечеринку, но я — другое дело. Я его сын. Его сын, и ты не собиралась мне об этом рассказывать?

— Собиралась…

— Когда? — он закричал, заорал, вздрогнув сам.

Она опустила взгляд, чтобы не видеть его широко распахнутых глаз, и всем своим видом выражала готовность заплакать. Это лишь сильнее разозлило его. Он поднял ногу и коленом пнул стол так, что край его ударил Гермиону в живот, вынуждая её вскинуть голову.

— Я понимаю, что он мёртв, а ты рассержен и расстроен. И мне очень жаль, я прошу прощения за то, что не сказала тебе, это было неправильно. Я поступила неправильно. Но… но его убила не я, Малфой. Так что прекрати вести себя так, будто я это сделала, — её тихий голос дрожал на некоторых словах. Гермиона сцепила руки на столешнице.

Драко наклонился вперёд, уставившись в карие озера её глаз так пристально и злобно, как только мог.

— О, Грейнджер, а я так себя и не веду. Если бы я вёл себя так, то уже бы перерезал тебе глотку.

Это её разозлило. Заставило сверкнуть глазами и вскинуть подбородок. Этого он и добивался. Орать на сломленную девчонку он не хотел. Он жаждал битвы. Ему нужен был кто-то, на кого можно злиться. Ему это было необходимо. Чтобы она достойно ему ответила, и вот тогда бы он её растоптал, доведя чуть ли не до края.

— Ты же такой убийца, Малфой! — выплюнула она, но едва произнеся это, тут же снова сникла.

Жалость. Проклятая жалость, а её он ненавидел. И вина — вину тоже, но та волновала его не так сильно.

— Пошла ты на хер, дрянь. Шлюха. Грёбаная сучка.

И Гермиона промолчала. Просто смотрела на него, а потом поднялась на ноги и сложила газету. Она обошла вокруг и, оказавшись так близко, что он смог учуять запах её шампуня, дотронулась до его руки. Драко с усмешкой отшатнулся.

— Не прикасайся ко мне. Я не хочу, чтобы ты вообще ко мне подходила.

Она должна была его ненавидеть. После сказанных слов должна была разозлиться и начать угрожать. Не должна была так сильно переживать из-за своего поступка, пытаться прикоснуться и успокоить его. Начать хотя бы с того, что у неё не должно было быть никаких трудностей с сообщением ему этой новости. Заботилась о его психическом здоровье? Опасалась, потому что думала, что он слетел с катушек, разожжёт плиту и залезет туда? Что за чушь? Как же сильно изменилось её отношение к нему, если она боялась сообщить ему о том, из-за чего он мог нанести себе вред? Как близко она подобралась?

Он не замечал этого раньше. Не видел, насколько всё изменилось, пока не сравнил двух разных Грейнджер так, как анализировал себя. Трансформация из более мелкой, лохматой и раздражающей девчонки из его юности, которой нравилось его доводить, в стоящую перед ним девушку, которая пыталась утешить его в тот момент, когда душевная боль, будучи слишком сильной, обернулась физической.

И она оказалась близко. Слишком близко.

— Малфой…

— Заткнись, Грейнджер, и отправляйся домой.

— Я…

— Мне плевать. С меня хватит. Тебя, всего, что с тобой связано, твоего постоянного присутствия. Я не понимаю, почему до тебя ещё не дошло, но отвали.

— Есть несколько причин, по которым «до меня ещё не дошло», — теперь она злилась, но какой-то болезненной злостью, которая его не задевала.

— Тогда забудь о них и держись от меня подальше. Я устал. От всего этого.

От неё, предоставления информации, Министерства, Франции, грязного дома, мытья тарелок, погибшего отца. Умирающей матери. С него довольно, потому что есть некие границы. Существуют пределы.

Драко вырвал газету у Гермионы из рук и, старательно избегая прикосновений, прошёл мимо неё и направился в свою комнату. Он вытащил из-под кровати старую сумку и побросал в неё все свои пожитки. Кое-какие сбережения, одежду, что-то ещё.

Швырнув сумку перед дверью, он зашагал к комнате Дома. Драко прошел мимо кухни, чтобы убедиться, что Гермиона оттуда убралась, и с облегчением отметил, что её нигде нет — её присутствие лишало его самообладания. Он начал терять хладнокровие и боялся того, что произойдет, если это случится или если он сумеет взять себя в руки. Возле неё он не мог контролировать свои эмоции, так что последнее, что ему сейчас было нужно, это оставаться с ней рядом.

Дом встретил Драко в коридоре и окинул его удивленным взглядом — Малфой опустил ему на ладонь ключ и ежемесячную плату.

— Спасибо.

— Куда ты собираешься? — медленно и изумленно поинтересовался Дом. Обернувшись, Драко взглянул на него поверх плеча.

— Обратно в Англию.