Цветы, камешки и перышко (джен)

Не удостоив деревянного солдатика больше ни единым словом, Трандуил в спешке покинул личную гостиную королевской семьи и направился по длинному коридору прямиком в спальню сына. Подойдя к заветной двери, он в нерешительности замер, собирая всю свою храбрость в кулак, чтобы переступить порог.

«Валар, почему сражаться в Войне Последнего Союза против прислужников Саурона было куда проще, чем посмотреть в глаза сыну?».

«Потому что ты виноват, болван!» — ехидно заметил мерзкий голосок в его голове.

Изумрудные глаза опустились вниз и остановились на деревянном солдатике, которого он сжимал в руке. На краткий миг ему показалось, что выражение на, казалось бы, абсолютно лишённом эмоций личике изменилось, и теперь эти чёрные глаза смотрели на него с некой долей злости и осуждения. Казалось, солдатик спрашивал его: 

— «Эй, остолоп, ну и чего ты топчешься перед этой дверью, как баран? Почему ты оттягиваешь неизбежное? Во всём случившемся виноват лишь ты. И так как это целиком и полностью твоя вина, ты должен немедленно пойти и извиниться перед сыном за свои несправедливые слова и поступки. Или ты хочешь, чтобы он и дальше переживал из-за того, в чём он абсолютно не виноват, просто потому, что его отец не может переступить через свою гордыню и чувство вины?».

Эта мысль подтолкнула Трандуила под его упёртый зад. Осторожно приоткрыв дверь, отец нерешительно заглянул внутрь, боясь, что сын, возможно, не захочет видеть его после их недавней стычки.

В комнате было темно — малыш погасил все свечи и лампы. Единственный свет, озарявший комнату, исходил от кровати, где, свернувшись калачиком, спал Леголас, — эльфийское сияние этого крохотного комочка обычно ослепляло своей яркостью, но горе, сковавшее разум и тело малыша, омрачило и этот мерцающий серебряный свет*. Это зрелище одновременно зачаровывало и удручало.

— Ion nin, — сокрушённо выдохнул Король. — Мне так жаль.

Он шагнул во мрак комнаты и подошёл к кровати сына. У кровати стоял маленький столик, — как раз на уровне головки Леголаса — чтобы мальчик мог с лёгкостью дотянуться до разложенных на нём «сокровищ», призванных успокоить разбитое сердечко юного Принца: маленького букетика красных роз, трёх сияющих зелёных камешков и одинокого золотого пёрышка. Трандуил c трудом сдержал выступившие на глазах слёзы от одного вида этих простых вещиц — и мучимый угрызениями совести мужчина отвёл глаза в сторону, понимая какую боль он причинил своему Зелёному Листочку*.

Тяжело вздохнув, отец присел на краешек кровати, матрас прогнулся под весом его тела, и нежно стянул одеяльце с личика сына, чтобы взглянуть на него. Трандуил выставил малыша за дверь, и тот рыдал, свернувшись калачиком на своей кровати, до тех пор, пока не впал в забытьё. Леголас ещё ни разу не сталкивался с таким горем и несправедливостью за свою короткую жизнь, и потому его маленькие глазки были сейчас закрыты — что было крайне нетипично для детей бессмертных созданий*. На его раскрасневшихся от рыданий щёчках всё ещё виднелись белые дорожки — следы горьких слёз. Несомненно, это свидетельствовало о глубоких переживаниях малыша — на длинных чёрных ресничках, подрагивающих во сне, застыли высохшие капельки горя.

Трандуил со вздохом поставил деревянного солдатика на столик рядом с цветами, камешками и пёрышком, а затем наклонился, чтобы с трепетной нежностью погладить сынишку по влажному личику. Поцелуями он осушал слезинки, застывшие на ресничках Леголаса, но не особо преуспел в этом. На маленьком личике появились новые слёзы — правда, на этот раз его собственные.

Трандуил редко позволял эмоциям вырваться из-под слоя непробиваемой брони, которой он окружил своё отнюдь не каменное сердце. На самом деле, последний раз он позволил себе эту слабость, когда его отец погиб в битве при Дагорладе, но это было очень давно… ещё во Второй Эпохе. Но осознание того, какую боль он причинил своему мальчику, и что он был причиной его слёз, — Трандуил никогда не чувствовал ничего подобного раньше — разрывало его сердце на части. Это было выше его сил, больше чем-то, с чем он мог бы стойко справиться…

— Леголас, прости меня, — прошептал он, зарывшись лицом в золотые волосы сына. — Прости, что не слушал тебя. Прости, что не поверил и обвинил во лжи. Я был слеп, penneth, я был ослеплён яростью. И мне нечего сказать в своё оправдание, кроме того, что мне очень жаль… Валар, мне так жаль.

— Ada?

Как только сын зашевелился, Трандуил тут же отпрянул от малыша, разрывая тесный телесный контакт, выпрямился и напрягся, как натянутая струна.

— Ты проснулся, — смущённо и несколько растерянно пробормотал взрослый эльф. — Я не хотел тебя разбудить, penneth. Засыпай!

— Ты говорил со мной, — прошептал сын.

— Да.

— Что ты мне говорил?

На мгновение Трандуил оцепенел. Длинные тонкие пальцы погладили малыша по правой щеке, как будто это нежное прикосновение могло стереть красный отпечаток, оставленный ими ранее — след от пощёчины всё ещё отчётливо горел на щёчке Леголаса.

Когда Трандуил смог, наконец, выдавить из себя нужные слова, его голос был едва слышен в тишине тёмной комнаты: 

— Я сделал тебе больно, любимый. Я знал, что делаю, и знал, что причиняю тебе боль, но у меня не хватило сил остановиться. Почему? Я не знаю, что ответить тебе на это. Я знаю, что не заслуживаю прощения за то, что я сделал с тобой. Но если ты всё же смог бы найти в себе силы простить меня…

— Мне не за что тебя прощать, — перебил отца Леголас. — Это моя вина. Я вывел тебя из себя, и ты имел полное право… Ты имел полное право наказать меня. Если кто и должен просить прощения…

— Нет! Нет, ты ничего не сделал! Но я понял это слишком поздно, — прервал его Трандуил. — Я нашёл письмо твоей мамы, адресованное мне. Она объяснила мне, что у тебя есть свободное время для игр между занятиями. И это именно то, что ты пытался мне сказать. Всё, что ты сказал мне сегодня, — это чистая правда.

— Нет, это не так, — пробормотал юный Принц. — Я сказал, что работа для тебя стоит на первом месте, а я на втором. Я сказал, что ты мало времени проводишь со мной и nana. Я… сказал, что ненавижу тебя. Мне не стоило так говорить. Прости меня.

Говоря это, сын отвёл взгляд. Трандуил снова нежно погладил малыша по пухлой щёчке, длинные пальцы приподняли подбородок Леголаса вверх, заставляя его посмотреть отцу в глаза.

— Я благодарен тебе за то, что ты не побоялся сказать мне это в лицо. Твои слова заставили меня задуматься над тем, что, посвятив всего себя работе и служению королевству, я позабыл о том, что действительно стоит для меня на первом месте — о моей семье. Так не может и не должно дальше продолжаться. С этого дня всё будет иначе, Леголас. Когда ты будешь нуждаться во мне, я буду рядом. Обещаю, отныне у меня всегда будет время для тебя, — отец замолчал на мгновение и скользнул взглядом по прикроватному столику, на котором были разложены «сокровища» его малыша. — Правда, одно твоё заявление, брошенное мне сегодня в лицо, всё-таки было ложью.

— Ada, я вовсе не…

— Ты сказал, что я ничего не знаю о тебе. Это ложь, — отец снова прервал Леголаса, не дав ему разразиться потоком извинений. Его сыну не за что было извиняться перед ним.

Трандуил кивнул в сторону «бесценных» сокровищ, аккуратно разложенных на столе детской ручкой, и с лёгкой улыбкой на губах прошептал: 

— Я знаю, почему ты достал именно эти вещицы из своей шкатулки воспоминаний. Они делают тебя счастливым, а твоему сердечку нужна была хотя бы толика радости этим вечером. Я знаю, что значит каждый из сувениров, что лежит на твоём прикроватном столике.

Леголас недоверчиво покосился на отца.

Трандуил всё с той же лукавой улыбкой на губах продолжил: 

— Вот эти розы ты сорвал в нашем саду для твоей nana. Ты был так расстроен, узнав, что они завянут ещё до того, как солнце сядет на западе. Один из наших целителей, услышав об этом, приготовил специальный эликсир из редких трав, от которого растения не увядают и могут цвести вечно. Даже сейчас каждые два месяца ты всё ещё капаешь по несколько капелек на лепестки этих роз.

Личико его сына засияло чуть ярче во мраке, большие сапфировые глаза, окаймлённые длинными чёрными ресничками, — такие же, как и у его матери — с удивлением посмотрели на отца.

Трандуил, поняв, что нащупал нужную ниточку к сердцу малыша, продолжил: 

— А эти камешки ты нашёл тогда, когда твоя nana впервые взяла тебя с собой в Озёрный город. Течение реки принесло их с горных приисков и выбросило на берег. Твои зоркие глазки первыми нашли их, и хотя никто не возражал против того, что эта находка — твоя добыча, ты отказался оставить их себе. Ты спросил, наверное, у каждого жителя этого городка, не считая разве что собак, кошек, да лошадей, не они ли потеряли эти особенные камешки. Лишь убедившись в том, что у камешков не было безутешного владельца, ты взял их себе.

Малыш зачарованно слушал отца, слегка наклонив голову набок, — Леголас бессознательно копировал его жесты и позы, равняясь на своего кумира.

— А это пёрышко… Оно пополнило твою коллекцию всего два года назад, когда я был с официальным визитом в Имладрисе. Ты нашёл сову на тренировочном поле. На неё напала какая-то крупная хищная птица, несчастная сова была тяжело ранена, но ты решил, что ей ещё рано отправляться в чертоги Мандоса. Ты завернул её в свою тунику и принёс к целителям и они научили тебя, как правильно ухаживать за ней, чтобы она поправилась. Сова прожила в твоей комнате почти целый месяц, пока окончательно не поправилась и не улетела. На прощание она оставила тебе вот это пёрышко. В благодарность за то, что ты вылечил её и спас ей жизнь.

От воспоминания об этом поступке его малыша у Трандуила выступили слёзы на глазах — совсем иные слёзы, нежели те, что катились по его щекам, когда он шептал слова извинения на ушко сыну.

Но Леголас вернул его с небес на землю.

— Ada, но на столике ещё кое-что стоит. Солдатик, — невинно заметил звонкий детский голосок.

«Хитрый лисёнок*. Весь в папу», — с улыбкой подумал Трандуил. Но мальчишке было не взять одного из самых изворотливых и прозорливых дипломатов Средиземья голыми руками. — «Но папа хитрее».

— И солдатик, конечно. Он старший лейтенант в твоей армии, но ты подумываешь о том, чтобы повысить его до звания капитана. Недельки через две, — спокойно заметил Трандуил, краем глаза наблюдая за реакцией сына, — у малыша челюсть отпала. — Он очень обрадуется, услышав эту замечательную новость, ведь у него большая семья и много голодных ртов, которые нужно кормить и защищать от разных напастей. Его зовут Мигильдур.

Принц не поверил своим ушам — он ошарашенно смотрел на своего ada, не понимая откуда тот располагал столь конфиденциальной информацией о личном составе его деревянной армии. Но затем крохотное личико озарилось догадкой и, надувшись, как индюк, малыш проворчал:

— Ты знаешь это лишь потому, что когда-то эти солдатики принадлежали тебе.

— Это так. Когда-то они действительно принадлежали мне. Но видишь ли, этот боец никогда не получил бы повышение в моей армии. Он был ужасно неповоротливым солдатом и постоянно ронял свой меч, а во время битвы лук нередко его подводил, а стрелы летели куда угодно, — порой даже в его боевых товарищей — но только не во врага, — театрально закатил глаза Трандуил, с победоносной улыбкой заметив, как слезинки стекают по щёчкам сына тонкой струйкой — только в этот раз его малыш плакал от счастья.

— К тому же, в моей армии этого неумёху звали Бейниан, а не Мигильдур, — невозмутимо добавил Трандуил.

Последняя фраза попала точно в цель, Леголас был повержен.

«Ada знает меня».

В тёмной комнате воцарилась мёртвая тишина, но она недолго витала в воздухе, отражаясь эхом от стен, — всего-то каких-то пару бесконечных секунд, за которые Трандуил мог бы поседеть, не будь он пепельным блондином, — Леголас бросился в объятия отца, премило шмыгнув носиком, и разрыдался от счастья. Малыш прижался к отцу своим крохотным тельцем, как будто от этого объятия зависела его жизнь. Никогда ещё он не был настолько близок со своим ada. И хотя Леголас рыдал на широкой груди Короля эльфов, смех и улыбки порой прорывались сквозь этот нескончаемый ливень. Ada позаботился о том, чтобы все грустные воспоминания об этом вечере стёрлись из головы Леголаса, оставив место лишь для одного — счастливого — воспоминания: 

— «Ada любит меня».

— Малыш, иногда я сутками пропадаю на важных совещаниях и встречах. И порой мне нужно разобрать целый ворох срочных бумаг, которые я никому не могу доверить просмотреть и изучить за меня, — тяжело вздохнув, прошептал Король. — Но не проходит ни минуты, чтобы я не думал о тебе. Ты всегда в моём сердце и в моих мыслях, ion nin. Ты мой сын, Леголас. И несмотря на то, что я не могу знать каждую мельчайшую деталь о тебе, — хотя я искренне стараюсь знать о тебе всё, даже когда меня нет с тобой рядом, — ты должен помнить, что я люблю тебя всем сердцем. Больше жизни. И никогда не перестану любить.

— Я тебя тоже люблю, Ada. Даже, когда я злюсь на тебя и говорю, что ненавижу… Не верь мне. В такие моменты я тебе действительно лгу.

Когда слова закончились, — сын и отец сказали друг другу всё, что давно хотели сказать, но не решались — а секунды тишины превратились в минуты, Трандуил понял, что его эльфёнок снова уснул, свернувшись клубочком на его груди, предпочтя её своей мягкой кровати. Этой ночью он даже и не подумал вернуться к срочным докладам, всё ещё терпеливо ожидавшим его в гостиной. Они могли подождать до завтра. Сейчас у грозного Короля эльфов было другое — более важное и безотлагательное дело — он нежно гладил сына по золотым волосам и наблюдал за тем, как тот мирно посапывает, свернувшись калачиком в его руках, словно в личной кроватке.

Король был занят. Его Величество должен был запечатлеть этот трогательный момент в своей «шкатулке счастливых воспоминаний» — у себя в голове. В конце концов, ему было больше семи тысяч лет, и крохотной шкатулочкой из розового дерева он уже никак не мог обойтись.

Трандуил охранял безмятежный сон своего Зелёного Листочка, пока солнце не встало на востоке, окрасив в красный кроны деревьев.