After All This Time (джен)

Ник открыл глаза, под веками пощипывало, словно кто-то закинул туда пригоршню песка , пока он спал. Если бы у него было несколько свободных минут, то он обязательно полюбовался на свою опухшее после сна лицо, но, честно говоря, он уже проспал. Сквозь достаточно плотные шторы чёрно-белые шторы в какой-то непонятный орнамент , самые плотные из всех чем-то похожие на гобелен по качеству материи, что до этого висели в этой комнате, пытались пробиться первые солнечные лучи. Если бы на него не повесили кучу обязательств, полагающихся человеку возраста, соответствующего выбранному на данный момент, таких как ежедневный набег (а по другому он бы это занятие и назвать не смог, почти с тем же рвением, что заключённые идут на расстрел, орава подростков с неудовольствием шла учиться ) на образовательное учреждение, то он бы повернулся на другой бок и продолжил спать. И всё же, почему набег? Старшаки, мечтавшие поскорее освободиться от гранита наук, особенно те, кто активно занимался спортом, и примкнуть к бандитским группировкам, ходили на занятия только для галочки, чтобы не иметь проблем с родителями, которые в большинстве своём чад мутузли, как Сидоровых коз, за малейшую провинность. Наверное, это была вторая причина, почему многие хотели свалить. Первая, конечно же, желание жить красивой жизнью и получать лёгкие деньги, не сильно напрягаясь.

Стоило чуть пошевелиться, как тело заныло, словно в конечности ему кто-то понатыкал иголок. Каждый призыв Тёмной Матери заканчивался одинаково, но пока что он не привык решать проблемы как-то иначе. Каждый раз он мучился от временной амнезии, боли в мышцах, светобоязни и усталости. Но ничему не учился. Из всех предшественников Мать, он не был до конца уверен, что это была именно его мама, а не какая-то иная сущность, взявшая себе такое имя, обладала наибольшим могуществом. Шаман, который был за «поколение» до него тоже вроде бы не уступал ей по силе, но в жизни приемника особого участия не принимал. А ещё присутствовал Мишка, похабный матерщинник, выискивавший всегда самые неподходящие моменты, чтобы блеснуть талантами. Где точно квартировалась межличностная коммуна было сложно сказать, в голове ли, в душе, а может, и вовсе была заложена в его память, откуда временами показывала себя.

«Ты всё поймешь, когда полностью пробудишься и будешь готов к Войне» — изо дня в день повторяли многочисленные советники. Время шло, а понятнее не становилось.

— Хэ-э!

Вырвалось не то вздох, не то стон откуда-то со дна лёгких, стоило попытаться подняться с кровати. Хотелось бы вспомнить, что случилось минувшей ночью как можно скорее, неизвестность таила в себе множество опасностей, например, ни он, ни его тётя так и не узнали, кто же дотащил его едва дышащее тело до подъезда и позвонил в домофон, вряд ли он лично кого-то попросил. Да, и вообще кто мог знать его адрес с такой точностью? Бррр!!! Ему снова стало не по себе.

Ник потёр внезапно занывшее предплечье, оно будто протестовало против любого движения, а тем временем будильник снова истошно заорал.

-Иду я, иду! Только не кричи!

Как говорит Четвёртый: «Ох, уж эти странные прилипчивые человеческие повадки!»

Разговаривать с неодушевленными предметами было как раз таки из этой оперы, но поделать с собой он ничего не мог. Подражая, чтобы как можно скорее вжиться в человеческое общество, двоим ближайшим его представителям в лице Медеи и Ксандера, он быстро перенял от них уйму вредных привычек. Кстати, интересно, чем закончился их телефонный разговор вчера? Надо будет после занятий уточнить у домашних.

Про себя отметил Князев, стараясь как можно бесшумнее обуться, не разбудив спящих в такую рань, и выйти из дома.

Ему нравилась эта сторона мира. Казалось бы, начало октября, а осень и не думает вступать в свои права, листья только-только начали желтеть, температура ночью и не опускается ниже семи градусов, а значит, земля ещё хранила остатки летнего тепла. Даже августовская паутинка невидимой пеленой ещё прилипала к лицу, заставляя промаргиваться и чихать, стараясь смахнуть её.

Миновав пешеходный переход, он остановился на перепутье, вокруг было безлюдно. Так скажем, несмотря на то что, он прохрапел всё на свете, отсутствие спешащих горсток прохожих удивило даже его. Какое-то неправильное утро. Такое чувство порой возникает, когда всё спишь и видишь сон, не в силах вырваться из него. Тряхнув головой, школьник постарался избавиться от дурных мыслей.

Прямо сейчас у него было два пути, либо обогнуть около старого промышленного здания, где в эти часы никто особенно не ходил, а самое главное эта дорога была в разы короче, либо потратить лишние десять минут, которых конкретно сегодня у него и не было, и пройтись меж детских площадок, прикорнувших около многоэтажных домов. То тут, то там сновали рыдающие в голос дети, отказывавшиеся идти в детский сад, они потешно упирались ногами или лежали на земле, отчаянно колотя по ней кулаками. Бедные маленькие люди.

Сегодня у него не было свободного времени, а то он бы обязательно нырнул в ближайшие к площадкам кусты и понаблюдал за поведением человечков, запоминая и приобретая новый опыт. У него в последнее время не было никаких дел после истории с презервативами, поэтому он часто зависал за подобными занятиями.

Да, он давно отошёл от криминальных разборок, в которых варился и бесчинствовал, пока юные колдовские дарования не решили привести его к порядку, но иногда прямо руки чесались показать кому-то, где зимуют раки. К тому же, он всё ещё искал того, кто поймал тогда его маленькую соседку и изуродовал, спрятав потом в пустующей квартире прямо над той, где жил он сам, в насмешку. Если кто-то и мог это сделать, значит, он был неподалёку, где-то в окрестностях.

Не задумываясь более, он выбрал первый путь.

Не спеша, миновав одну из заброшек, некогда фабричную пристройку, Князь остановился. Подняв голову к лазурно-голубому небу, он закрыл глаза, прислушиваясь к беззвучной утренней симфонии или какофонии, кому как удобнее. Где-то далеко, на другом конце района стучал по рейсам поезд: «тутутуду, тутутуду», куда-то спешит, вестимо, вместе с пассажирами, ранние пташки, гоняются за крохотной мошкарой неизвестно зачем поднявшихся пораньше, им сейчас не до пересвистываний, а сам чистый, словно, протёртый тряпкой небосвод, казалось собирался тотчас рухнуть, раздавив суетливо спешащих на работу и учёбу людишек.

За спиной раздалось два коротких гудка, заставивших его подпрыгнуть от неожиданности.

К горлу поднялась горечь, и он почувствовал досаду, что кто-то мог застать его врасплох. Обернувшись, он увидел знакомый чёрный «шестисотый» с тонировнными стеклами. Понты.

«Только тебя сейчас и не хватало»,- тяжело вздохнув про себя, Ник всё равно подошёл ближе.

Одно из непроницаемо стёкол опустилось и из салона протянули не менее знакомую руку с замысловатыми наколками и массивными перстнями на пальцах, одним из которых владелец оных подзывал его к себе.

«Странно, — подумал старшеклассник, — наниматель он, конечно, так себе, с причудами, но обычно он куда меньше конспирируется, а тут вроде даже камер нет».

Но, памятуя сложный характер работодателя, с которым по логике событий ему и самому приходилось нелегко, но как бы ни так, решил тактично промолчать.

Поддавшись порыву, он наклонился к окну. Тотчас дверца распахнулась, больно ударив по лбу и заставив осесть на землю. Но прийти в себя и справедливо возмутиться, поминая всеми недобрыми словами Мишку, который ,небось, забился сейчас в глубины подсознания и дрожал, как маленькая мышка, ему не дали, пара, испещрённых чернильными узорами, крепких рук затащила его внутрь.

Голова загудела, когда на затылок приземлилось что-то увесистое, стоило попробовать оказать сопротивление. Сдаваться без боя Ник не собирался, поэтому, не разбирая в кого ему целиться, он со всей дури врезал кому-то кулаком. Кто-то ещё сильный, как медведь, скрутил его ноющие руки за спиной, теперь оставалось только лягаться. Чем он, собственно, и занялся. Автомобиль заворчал и тронулся с места.

«Да, вы издеваетесь!» — подумал он про себя и изогнувшись дугой в стальных объятиях противника, исхитрился сломать себе палец. С неприятным звуком он треснул и розовато-белая кость, показалась из раны. Тяжёлые времена требуют тяжёлых решений. Кто там это сказал? А хрен его знает. Кем бы ни был «медведь», он явно не рассчитывал, что нечто острое вопьётся ему в ладонь, протыкая её. Почувствовав свободу, Ник немедленно выдернул покалеченную руку, исцелив рану. При этом он не переставал отбрыкиваться от истатуированного похитителя.

К сожалению, в салоне был ещё кто-то третий во внеочередной раз трахнувший его чем-то по голове.

Прежде чем потерять сознание окончательно, Николай Князев посетовал что не начал карьеру злостного прогульщика этим погожим утром.

* * *

Туман спустился и окутал город ватным одеялом, в комнате было тихо, только Яша со свистом посапывал, устроившись на жердочке. Казалось бы, как птица могла посапывать, да ещё так громко такая маленькая, но сейчас это волновало ее меньше всего на свете. Лежа на раскладушке, она вся вытянулась и замерла в ожидании, как струна под пальцами опытного музыканта, заставляющего её трепетать одним прикосновением. Издалека послышался мерный гул, скоро он достигнет окраин города и превратится в тяжёлую поступь, отчего сама земля испуганно задрожит перед ними. Они уже близко, того и гляди отыщут её и заберут с собой. Как в детстве.

Смутно в голове всплывает почти забытая картинка: медные, закованные в броню, всадники скачут во весь опор, унося прочь её маленькую из родного дома. Ещё она помнит садик у крохотного почти кукольного домишки на краю деревушки, и как пушистые большеголовые пионы стучались по утрам в окна, запах парного молока, ворчание высокой злой старухи, что всегда сверлила ее, не сулящим ничего доброго взглядом, пока возилась на кухне. Совсем немного она помнит чужие голоса тех, кто жил с ней, кажется, они с ней ничем не были связаны.

Сегодня было страшно засыпать, стоило только смежить веки и погрузиться в объятия Морфея, как приходили они — Великаны. Их подверженные полураспаду, гниющие остовы бесцельно шли, раскачиваясь на ходу. За ними тянулся белый рассыпчатый след — прах, что осыпался с их костей . Думается, они и сами не знали куда держали путь и зачем, просто они находили покой в этой бесконечной прогулке.

А потом появлялся Он. Бесплотный дух, способный принять любое обличье. Гиганты всегда были предвестниками его появления, словно глашатай смерти он появлялся из ниоткуда, воплощаясь из туманных сгустков, и исчезал без следа, как дым.

Не было конца его метаморфозам, вот, на край кровати садится приветливая старушка-цветочница из ларька, где покупали ей цветы для первого сентября, вот, приветливый школьный библиотекарь, по которому сохла любая младшеклассница, представляя, что он подобно прекрасному принцу заберёт её и увезёт за сто морей. Или девочка, жившая в соседней квартире, с которой она познакомилась во время переездов с места на место. Подружка улыбается, как и тогда накануне серии взрывов, потрясших провинциальный городишко. Только эта улыбка и осталась в её памяти, безмятежная и радостная, ей ещё неизвестно, что ждёт их впереди. А вот, неудачливый участковый, в руках он держит пирожок, купленный у метро, с малиной. Вертит головой по сторонам, как будто ищет кого-то невидимого для остальных. Его, наверное. Чуть поодаль ото всех, прислонившись к стене, у которой стоит четырехногий низкий столик с телевизором, сидит на корточках старшеклассник-задира, вечно создающий проблемы уставшему участковому, чьи тёмные круги под глазами свидетельствуют о недосыпе.

Любое лицо он может примерить на себя, словно шут, меняющий маски перед королевским двором, то он хохочет, то страдальчески стонет, то слёзы льются по щекам ручьём. Переменчивый товарищ.

— А своё лицо у тебя есть?

Спрашивает она, приподнявшись с подушки, длинные волосы разметались по простыне чистейшим золотом, и теперь укрывают спину тёплым плащом.

Свесив ноги, Задира сидит на телевизоре и задумчиво открывает заусенки, оставляя около ногтей кровавые ранки, он насвистывает под нос какую-то незамысловатую мелодию, отчего-то ей знакомую.

— Конечно же, есть.

Недобро улыбаясь, парнишка берёт себя за подбородок, большим и указательным пальцем, зажимая его, фиксируя, и начинает медленно отодвигать руку в сторону невольной зрительницы, лицо, от которого избавляются, продолжает тянуть углами губ улыбку, обнажая два ряда белоснежных зубов. Она в ужасе закрывает глаза.

Рядом со стоящей за спиной тишиной, она чуточку приоткрывает их, с облегчением отмечая, что всё пропало. Теперь она стоит в длинном коридоре какого-то подвала, с труб под потолком капает вода, звонко ударяясь о кафельный пол и собираясь в лужицы. Услышав шорох, она оборачивается в испуге, но позади лишь её покинутая спальня. Никого внутри нет и она решает вернуться. Стоит ей перешагнуть за порог, как комнату заполняет протяжный вой тревожащейся сирены. Это Великаны, прекратив, раскачиваясь бесцельно идти, поднимают, лишённые мышц и кожи черепа к звёздному небу, изливают ему свой горестный протест против заведённого порядка. Электромеханический зуммер вовсю визжит, предупреждая о надвигающейся беде.

Тело тяжелеет, тянет обратно на обволакивающие пластилиновые простыни, промокшие от пота. Надо скорее проснуться! Лишь так она сможет избавиться от наваждения.

«Море волнуется раз,

Море волнуется два,

Море волнуется три,

Морская фигура на месте замри!»

В ухо кричит по-комариному писклявый детский голосок, напоминая правила игры. Обычно из толпы ребят выбирали ведущего или воду, как они называли его по аналогии с прятками, он отворачивается и начинает петь считалочку, другие игроки в это время разбегаются по всему полю, принимая вид «морских фигур», то могут быть и рыбы, и животные, а порой и птицы. Или же безумные фигуры. Кто они никто не знает, и отгадать их тяжело, ведь о них ничего неизвестно.

Стоит песенке закончиться и все замирают в той или иной позе, вода ходит среди них, дотрагиваясь до осаленного, он пытается отгадать загадку по воспроизводимым игроком движениям.

-Замри! — заголосила она, открыв глаза, до этого крепко зажмуренные, и огляделась.

Вся комната заполнилась силуэтами с неясными очертаниями, её интересовал лишь один участник, но попробуй ты его отыщи с первого раза.

Спящее тело плывет в лунном свете, ни рукой пошевельнуть, ни шагу самостоятельно ступить, словно ведомое неведомой силой, лишь разум бодрствует, решая сложную задачку. Проклятое осознанное сновидение!

Стоит об этом подумать, как тени обретают наспех слепленные лица и начинают бешено вращать глазными яблоками, ожидая, когда она ошибётся, выбрав не того.

Но с каждой игрой она становится более осторожной и внимательной, осаливая нужного ей персонажа.

А вот и он!

Стоит в оконном проёме так, что лунность освещает его спину, но никак не маску снятого лица.

Она подплывает ближе и полы ночной рубашки колышутся от порывов бесшумного ветра. Кружевные манжеты, обхватили запястья, отчего протянутая рука кажется невесомой, как у приведения.

Едва, дотрагиваясь кончиками пальцев до маски, она отодвигает её от головы «безумной фигуры». Наконец, вглядевшись во тьму, становится ясно, что за фасадом чужой внешности скрывалось безликое ничто, завернутое в ветхое тряпьё, которое при ближайшем рассмотрении оказывается марлевыми медицинскими бинтами. Обхватив паучьими пальцами голову, Он начинает снимать повязку.

Больше всего на свете ей хочется отпрянуть, закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть, но тело во власти Морфея, неповоротливое и неторопливое совсем не слушается внутренних приказов.

В воздухе распространяется сладковатый запах гниения, влажной земли и томный ванильный с примесью чего-то неприятного аромат лилий. Подавив едва не сорвавшийся с губ крик, она закрывает нос и губы ладонями, а он склоняется всё ближе и ближе, нависая над ней.

Она теряет сознание.

И с криком просыпается в собственной комнате, где мечется в клетке разбуженный Яша, а из соседней комнаты мчится одна из сопровождающих её девушек и верный, стоящий наготове Птолемей.

Смяв ткань ночнушки на груди, сжимая её в кулак, сновидица с облегчением вздыхает, когда слышит почти что неразличимый смешок со стороны окна.

Он стоит там полупрозрачной тенью и посмеивается. Одним движением он оказывается в изголовье и смотрит на неё своими черными провалами глаз, откуда ей, кажется, исходит запах смерти, окружённой шлейфом больших остроконечных белых цветов. Костяные руки выползают из-под кровати, раскачивая её, цепляются за полог, стараются утащить в место, которому нет названия в этом мире.

Она просыпается. На этот раз по- настоящему. Прислужница кладёт на лоб полотенце, смоченное в смеси воды и уксуса, и златокудрая дева в окружении домочадцев вновь не спит до утра.

Ах! Как же ей ненавистны эти туманные ночи!

* * *

Ветер зашелестел в кронах деревьях. Молодой месяц величественно выплыл из-за облаков и осветил исчезающую во мхе кривую дорожку.

Наблюдатель, прервав полёт, спускался всё ниже, лунный свет тонул в темноте бархата кожаных крыльев, минуя верхушки исполинских деревьев, невидимый для окружающих, поравнялся с непрошеной гостьей. Уставившись на взволнованное лицо незнакомки, он наклонил голову набок, как учёный дрозд. Как любопытно.

Таинственный лес расступался перед ней, открывая дорогу в утробу чащи, тоненькие ветки хлестали по лицу и норовили уцепиться за подол шерстяной юбки. Прикрыв голову руками, она, не оборачиваясь, шла вперёд. Она боялась. Её страх выдавали вздернутые кверху плечи, подрагивающие от каждого шороха. Втягивая шею, она бегала глазками туда-сюда, быстро и поверхностно дыша, поглощённая тревогой.

-А-уу! — издевательски протянул он за её спиной.

Молодая женщина вздрогнула всем телом. Но побоялась обернуться, лишь ускорила шаг. Главное не бежать. Здесь нельзя показывать свой страх. Так сказала неизвестная с автобусной остановки. Они случайно разговорились там, когда она, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась прямо на улице. Не чувствуя ни стыда, ни угрызений совести, не обращая внимания на перешёптывания прохожих, она всё рыдала и рыдала навзрыд. Иногда её казалось, что вместе со слезами она выплачет себе сердце.

— Что плачешь, милая? — кто-то протянул ей носовой платок, мутным белым пятном, повисшим у неё перед затуманенным взором. Надтреснутый голос напомнил о разбитом когда-то хрустальном колокольчика, который склеили, но больше он никогда не звучал нежным перезвоном. Его волшебная мелодия прервалась навсегда её неумелыми руками.

Она подняла голову и еле удержалась от испуганного возгласа. Рядом с ней возникла совершенно жуткая старуха. Небольшого росточка, скрюченная под давлением прожитых лет, она стояла, шамкая почти беззубым ртом, жуя собственные губы и щёки. Кожа покрыта надувшимися бородавками и тёмными наростами, а лицо обезображено не то старостью, не то какой-то душевной болезнью. Облаченная в ветхое пальто, местами залатанное лоскутками другого цвета, на голове чёрный пуховой платок. Словно ведьма из сказки. Тем не менее, она была единственным человеком, проявившим к ней участие.

— Ах!

И она, как околдованная рассказала старухе обо всех своих бедах. И о том, как её мужа выгнали с работы, сидели они без гроша в кармане, а тут ещё и маленькая дочка тяжело заболела, никто не знает, что за хворь её прихватила. Сначала их семья держалась, несмотря на все невзгоды. Но вскоре муж ушёл, просто вышел искать работу и больше никогда не возвращался. Не выдержал такой жизни, не смог терпеть несмолкаемый детский плач. Малышка мучилась от боли и криком кричала, а у них не было денег, чтобы пригласить на дом врача. Всё бы на свете она бы отдала, лишь бы доченька была здорова!

Услышав её мольбу, старуха наклонилась ближе и, похлопывая по плечу, отрывисто пробормотала:

— Есть такой способ! Есть!

— Я готова на что угодно!

Спасительница недобро сощурилась, окидывая её пристальным взглядом.

— На всё что угодно?

-Да! Да! — дрожащими руками вцепившись в одежду собеседницы, она повысила голос, — На всё!

— Тогда слушай.

Говорят, что в первые два дня новой луны за городом из ниоткуда появляется лес гигантских деревьев, пугающее место, говорят, это своеобразный портал на Другую сторону. Вот там живёт тот, кто может спасти твою дочь. Но смотри, чтобы не случилось, как войдёшь в лес, не оборачивайся, как бы страшно не было, как бы тебе не казалось, что кто-то близкий зовёт тебя, всё это наваждение. И не беги. Там вообще лучше не торопиться, и считай шаги, сколько туда прошла, столько и обратно должна будешь. На опушке леса ты увидишь покосившийся лесничий домишко, зайди туда и сядь за стол, ничего не трогай. Ах да! Забыла, старая, прихвати с собой что-нибудь, с пустыми руками не ходи.

— Что же лучше взять?

— Да как что? Птичку, вон поймай, сверни ей шейку, да и принеси. И помни, ни в коем случае не смотри на Него, а то несдобровать.

— Спасибо тебе, бабушка.

Но от той и след простыл. Только вот, в этот же миг она поняла, как жарко на улице, ведь только что её бил озноб от внезапно подкравшегося холода.

Помня наказ, молодая женщина не смела его ослушаться и робко двигалась к сердцу леса, про себя считая шаги.

В руках она несла узелок с остывшим тельцем маленькой птички, что она поймала недалеко от дома. С одной стороны, ей было мерзко от самой себя, ведь и не подумала она раньше, что сможет вот так просто лишить жизни живое существо, с другой же, если это спасёт её ребёнка, то жизнь пернатого комка не так уж и важна.

Тонкая фигура снова скрылась за деревьями, не сходя с тропы, она продвигалась ужасно медленно.

«Ха!» — усмехнулся он про себя. Ещё одна глупая, поведшаяся на городскую легенду, необразованная женщина. Кто бы стал верить, что какое-либо желание исполняется за тушку убитой живности. Вот, если бы она убила другого человека и принесла бы его сердце, тогда был бы другой разговор. Получила бы всё, что душе угодно абсолютно бесплатно. Ну, помучилась бы потом в аду. Все мы там будем, рая на всех не хватит.

Сначала тропа вела её по сухим местам, но чем глубже она заходила, тем больше топких прогалин встречалось на пути. В ботинках хлюпала вода, ноги в них окоченели, стали непослушными. Хоть в городе и стояла, вступившая в права майская жара, здесь, в портале, было ужасно сыро и зябко. В воздухе витает затхлый запах полусгнивших растений и затхлой воды. И небо это, лиловое, проглядывающее из-за листвы, казалось, рухнет и раздавит страшный лес в лепешку.

Уже почти подойдя вплотную к покосившемуся бревенчатому домику приятного голубовато-зеленого цвета и шиферной кровлей, она разволновалась и второпях сошла с тропки, нога тут же по щиколотку увязла в мерзкую хлюпающую грязь. С довольным чавканьем трясина затягивала глубже и глубже, стремясь ею пообедать и отойти ко сну. Пересилив отвращение и перехватив узелок в зубы, она принялась шарить руками по темноте, стараясь найти опору. Наконец ей это удалось. Вцепившись в ветви гибкими плетями, нависшие над ней, и, держась за них, она с трудом ползком выбралась из болотца, оставляя за собой мокрый след улитки.

«Как будто чьи-то склизкие руки держали меня за ступни, не пуская », — подумалось ей.

Но в ту же минуту она и думать об этом позабыла сосредоточившись на подсчёте шагов. Вместе с западней она насчитала пятьсот шестьдесят четыре шага. Ровно столько же должны провести обратно.

Как добралась всё-таки до пункта назначения и положила узелок на стол и села на свободный стул, она не помнила. В доме было не натоплено, отчего её тут же прошиб озноб. Кутаясь в мокрую куртку, она не переставала трястись. Немного погодя к ней пришло осознание, что она здесь не одна. Вспомнив слова старушки, молодая мать потупила взор и уставилась на столешницу.

Когда-то деревянная поверхность была тёплого янтарного, но со временем потемнела и стала тусклой. Точно такой же стол стоял на кухоньке в доме, где она проводила лето. Как Счастливые были времена, когда она проводила лето у бабушки и дедушки в деревне, беззаботно проживая детство. Над тем трёхногим круглым столом (стоило ей об этом вспомнить, как мебель перед ней тут же приняла форму из воспоминаний, отчего у неё засосало под ложечкой от неприятного чувства, что над ней ставят какой-то бесчеловечный эксперимент) висел светильник с красным кружевным абажуром, временами подмигивая лампочкой, когда подскакивало напряжение.

Помнится, когда она подхватила ангину, бабушка сажала её на высокий стул и ставила перед ней большую кастрюлю , в которой бултыхались большие, ловко обтёсанные от кожуры, картофелины. Накрыв ей голову полотенцем, она заставляла дышать, исходившим от кипящей воды паром. Лицо и шея тут же покрывались потом, застилавшим и пощипывавшим глаза. Она раскашливалась и пытка кастрюлей заканчивалась.

Послышались чьи-то шаги, кто-то обходил стол, скрипя половицами.

Горячее дыхание обожгло затылок, она закрыла глаза, представив, что позади стоит гнедой мул, только глаза у него человеческие, а с влажных губ срывается недовольное фырканье, женщина успокоилась. В этом доме, видимо, что не представишь, всё принимало желаемое обличие.

— Зачем пришла?

Прямо около её лица раздался чужеродный, явно не принадлежавший ни человеку, ни мулу голос, хриплый, похожий на собачий лай, но в тоже время тягучий, как смола. Его обладатель стоял прямо перед ней. Но она не слышала его дыхания. Тошнота поднялась к горлу. Она не находила слов для ответа.

— Не бойся, — прошипел голос, — говори!

— М-моя дочь б-больна, — заикаясь, начала просительница. Слова выходили из неё с усилием, словно она выдавливала их, глотая половину звуков — чень. Пож-ста, вылеч-те её. Пускай, проживёт долгую жизнь, не зна-ая бед.

Виски пульсировали болью, а время ползло невероятно медленно. Благодетель раздумывал, постукивая острыми ногтями по столешнице.

— А что ты предлагаешь взамен?

-Всё, что угодно! — пылко воскликнула она и тут же осеклась. — Ой!

Некто пощекотал её нос птичьим пёрышком.

Ей снова стало нехорошо от одной мысли, что оно принадлежало «подношению». Это была так называемая городская ласточка, маленькая, с ладонь, серенькая с синеватым отливом оперения и белым мягоньким брюшком птичка. Она ютилась в гнёздышке, свитом под козырьком подъезда, вечером как раз вылетела из него, чтобы наловить мошек. Тут-то она её и поймала, ловко брошенным камнем, перебив крыло, затем свернув шейку, пока пташка трепыхалась в руках и истошно пищала. Свернуть такую хрупкую шейку дело-то нетрудное. А вдруг у неё были птенцы? Да, нет, чушь какая-то, не сезон верно. Такая случайность была бы насмешкой судьбы, чтобы спасти своё чадо она убила чью-то мать.

— Да будет так.

Холодный порыв ветра пробрал её до костей, только тогда она решилась приоткрыть зажмуренные глаза. Дом сквозь землю провалился, стоя на берегу болотца, откуда недавно выбралась, женщина ощутила, что сковавший её тело ужас потихоньку отпускает. Она запрокинула голову к небу, лиловый цвет разбавили розоватые оттенки приближающегося рассвета, молодой месяц клонился к востоку, нужно спешить. Ведь советчица ни словом не обмолвилась, что делать, если она застрянет здесь.

Один, два, три, четыре….

Считая шаги, она пустилась в обратный путь. Кусты цепляли за одежду, окатывая брызгами, ледяной росы, тонкие прутья норовили воткнуться в глаз или поцарапать лицо и руки, вырвать клок русых волос, тропка размылась и петляла среди колючих лап елей. Дунул ветер, шелестя листвой. Зловещий шёпот раздавался то тут, то там, пугая.

Наконец лес закончился. Стоп, что-то не так.

— Пятьсот шестьдесят, — повторила она вслух, — так, — она помотала головой, отгоняя наваждение, — как так, а где ещё четыре?

Он наблюдал за озадаченной таким поворотом дел гостьей. Хороша старуха, мастер заманивать сюда за чудом глупых людишек. Он поцокал языком, отмечая, насколько его наперсница мастерица. «Подношение» предназначалось лесу. Чтобы войти в него и безопасно выйти. Каждое желание имеет свою цену, чем сложнее, тем выше. Как можно за чью-то жизнь отделаться мёртвой птахой? Чудес не бывает. Ни на этой Стороне, ни на какой-либо другой.

Чудотворец покинул своё укрытие.

До неё донесся шелест высокой травы, и, позабыв о наказе, несчастная обернулась.

Тёмный силуэт, скрывавшийся на полянке меж высоких сосен, сейчас осветили лучи первого солнца. В их свете чёрная кожа казалась красной, измазанной кровью, худое длинное тело с наростами кожаных крыльев на спине, его непропорционально вытянутые руки упирались в землю, и казалось, что он, как лошадь, стоит на четырёх конечностях. Яйцеподобная белая голова была абсолютно лысой, а взгляд вперившихся в неё чёрных провалов глаз обжигающе горячим. Они сделали шаг вперёд одновременно, и в этот самый миг она почувствовала острую боль. Её кожа и мышцы воском плавились с костей, которые в свою очередь рассыпались подобно песчанику. Она закричала. Крик был ужасным, ещё вчера она бы не поверила, что может так долго и громко кричать.

Но вот, и он оборвался. Она перестала существовать.

Он улыбнулся, обнажая несколько рядов звериных зубов.