After All This Time (джен)

Рукава тонкого хирургического халата, надетого поверх обычного окропились кровью, её капли красными цветами расцвели на ткани, раскрыв свои бутончики в пышные , как пионы, цветки.

Стоило надрезать кожу лезвием и тёмная струйка крови тут же устремилась вон из разреза, оставив на коже тянущийся улиточный след. Затянув жгут ещё крепче, человек в медицинской форме призадумался.

То, что сейчас предстояло сделать в одиночку было практически нереально. Без помощников, без оборудованной операционной, без реаниматолога под рукой, в конце концов.

Хоть его и заверили, что "пациент" ни в коем случае не умрёт, всё равно было стрёмно.

Нет, он был здесь не один, в соседней комнате "колдовал" старший товарищ, взявший его на гопстоп. Так бы он ни в жизнь бы не согласился заниматься подобными вещами.

— Не ссы, это ваннаби или ампути, как хочешь так и называй.

-Кто-кто? — удивился он при их недавнем разговоре..

— Да, шизики всякие, говорят, мол, не чувствуют себя полноценными людьми, когда у них конечности есть. Бывает, и на культи дрочат. Не заморачивайся, лучше думай, что руку набьешь.

Собравшись с духом и оставив сомнения позади, резким движением скальпеля он сделал первый надрез мягких тканей приблизительно на том уровне, где заранее маркером начертил две линии, одну чуть выше другой. Верхняя предназначалась для отпила кости, а нижняя для кожного лоскута. Именно эта линия намеченного разреза сейчас будто усмехалась над ним, мельтеша перед глазами туда-сюда . Подвесив конечность за стопу на заранее приготовленные крюки, (он боялся думать откуда его товарищ утырил столько скарба медицинского, да и крюки эти, как с мясокомбината — пугающие) чтобы облегчить себе работу, он продолжил, с усилием разрезая мыщцы, похожие внешне на куриные филешки. Из- под лезвия хлестала тёмная кровь и плевать она хотела на наложенный жгут, мгновенно впитывавшаяся в марлевые салфетки, которыми он обложил операционное поле. Склоняясь над спящей ничего не подозревающей жертвой, сгибая покачивавшуюся конечность в колене, он отрезал от кости мышцы и сухожилия. Пока нож с глухим стуком не уперся в неё. Это было что-то новое в симфонии звонкого клацанья, с которым он то клал, то брал металлические инструменты с лотка. Ему то и дело приходилось менять одни на другие инструменты из лотка, то зажимая крупные сосуды, чтобы избежать большой потери крови , то хватаясь за скальпель, чтобы что-нибудь подрезать. Без ассистента было очень тяжко. На минуту замерев, он задумался, оценивая, а не ошибся ли он с высотой ампутации, поцокав языком, однако, продолжил. Сейчас предстояло усечь седалищный нерв, для чего положено ухватить его пинцетом и безопасной бритвой обрезать несколько выше места отпила, как учил его когда-то старый профессор. Приподняв отсечённую плоть, он оттянул её с помощью ретрактора ( специального инструмента отдаленно напоминающего неправильную тарелку с ручками, неправильность её заключалась в том, что в отличии от тарелки она имела дырку в дне и состоялась из двух разъединяющихся полокругов с ручками), именно ими, как воротником Пьеро, он отодвинул подкравливающие лоскуты в направлении головы лежащего, защищая их от следующего этапа. Ранее названный ваннаби был крепко привязан к операционному столу, и мирно спал в наркотическом сне, вряд ли он мог что-то почувствовать или тем более восстать и попытаться сбежать.

Анатом с усилием подергал ткани на себя, оголяя желтоватую измазанную кровью кость, которую собирался укоротить в ближайшем обозримом будущем. Не менее варварским способом, чем всё в этом здании. Очень давно никто так никому по людоедски ноги не ампутирует, ну, может быть, какие-нибудь криминальные авторитеты в карательных целях, и то не факт.

Молодой человек невольно вздрогнул, вспомнив недавнего пациента, которого к ним доставили по скорой. Мужик тот еле дышал, его позвоночник и рёбра были переломаны во многих местах ( как потом выяснилось — избили) , а сам он весь был вымазан во влажной почти чёрной земле. Ему повезло, неглубоко закопали.

Чуть позже он узнал, что не так уж и повезло, некто из братков, славившийся тем, что ликвидировал неугодных и шибко любопытных по приказу начальства, таки нашёл его и снова закопал. На этот раз глубоко и надежно.

На работе ещё долго обсуждали эти новости, подумать только существуют же ироды,закапывающие людей живьем в землю. И ладно бы он делал это за бабло, на что только люди за металл не идут, ходили слухи, что выполнял приказы главы банды он по большой любви к закапыванию людей.

Тот мужик, видать ,бы его единственным проколом, потому что за своё умение без следа ликвидировать виноватых ( а ведь на место менты приезжали, перерыли весь лес, всю рощу и два гектара чьих-то полей и ничегошеньки не нашли, ни косточки, даже бельечей) получил прозвище Чудотворец.

Глаза защипало от напряжения.

Больше всего на свете ему хотелось зажать большим и указательными пальцами переносицу и немного отдохнуть, но перчатки менять было некому. Приходилось терпеть. Сам же в это дерьмо влез, никто в ребро не тыкал.

Кстати, наверное, лютый способ был выбран товарищем неслучайно, раньше его использовали в полевых госпиталях, когда главной целью было спасти жизнь солдата, а не размышлять сможет ли он как-то приспособиться к ношению протеза. Для ампути, онанирующего на культи самое оно то, что надо.

Он невольно запыхался, всё-таки для таких объёмных операций нужен помощник. Хорошо, если не один. Мясник поневоле откинул голову назад, с удовольствием осматривая дело своих грешных рук. Закрепив ретрактор,отсекая тем самым надкостницу, он взял дуговую пилу.

— Ох! Ну,и громоздкая же ты, подруга! -здесь он слукавил,чтобы не признаваться даже самому себе, что уже устал. Всего-то после первой конечности из четырех.

Настало время пилить кость.

Если бы дуговая пила, сильно напоминавшая обычный ручной лобзик, умела бы говорить, то она бы просто презрительно хмыкнула.

Но это была бы совсем другая история.

* * *

-Когда уже?

Спросил он, когда они в энный раз очутились в каком-то пролеске. Он ничего не имел против, всё лучше осматриваться на лужайке, чем ощущать давление лесополосы, тянущейся вдоль местами заасфальтированного земляного полотна.

Они вошли в лес. Не самый страшный из тех в каких ему доводилось бывать. Неприятное предчувствие чего-то нехорошего скорее создавалось за счёт времени суток. Ночь была холодна, о фонарях здесь и речи быть не могло, а спутники был на редкость неразговорчивы. Вдобавок ему ужасно захотелось есть.

Ни лунного лучика, ни стрекота каких-либо насекомых не пробивалось через размашистые лапищи ёлок, преградившим путь к цели. Тёмно-зелёная колючая стена то ли охраняла что-то, то ли пыталась донести, мол, уходите, глупцы, вам нечего здесь делать.

А вот и лесная лысинка, как любил говорить его предшественник, пересидевший в своё время во всех районных и областных лесах по завету предков, пока его не отловили колхозники и не прописали исправительные работы на картошке.

Ник мимоходом подумал, что вседа считал, что опушка это центр леса, хотя на деле это были его выселки. Окраина, предверие перед каким-то иным массивом. В их случае прогалина полная кустарничков, едва дотягивающихся до пояса, с густым ковром травы позеленее просто отделяла один лес от другого. Еловый от соснового. Кто додумался до этого , интересно? Складывалось впечатление, что это местечко вряд ли кому-то пригодилось. Хотя нет, постойте, если только у него не было цели удобно бегать промеж сосен или гонять там кого-то до исступления без возможности убежать дальше, через непроходимую стену елок, будь они не ладны.

Между двумя лесами расположился приземистый кирпичный домик, с покрашенными когда-то в светлый цвет (ныне изрядно посеревшими) стенами. Какой дурак придумал красить в лесу что-то в белый цвет? Нет, ну, может быть, не всякий криминальный ансамбль полез бы в лес, но если бы полезли, то дом бы точно так красить не стали, завалили бы еловыми ветками и дело с концом.

Он принюхался, ветерок, олыхавший лесточки, принёс с собой откуда-то приторно-сладкий запах. Совсем не цветочный, похожий на какую-то химию.

— Почти пришли, — всплыл в памяти звонкий голосок подруги, прежде чем чьи-то сильные накаченные руки обхватили его за голову, поднеся к лицу влажную тряпицу, стоило им войти в приземистое здание. Запах, который он почувствовал ранее, заползал в нос и рот, заполняя их, отнимая возможность собраться с мыслями, а ноги и руки перестали слушаться его, став ватными, лишая возможности оказать сопротивление. Отключаясь, он заметил неясный силуэт, подхватившего его мужчины, который показался ему смутно знакомым.

А потом началось бесконечное падение. Это ощущение знакомо тем, кто находится на грани погружения в долгожданный сон. В такие моменты, кажется, что подушка и одеяло исчезают и сновидец проваливается в глубокий колодец без дна. Грубо говоря, тело уже спит, а разум блуждает в неведомых чертогах незнакомого измерения.

Он падал и падал, сознание то, казалось, цеплялось за край пробуждения, то снова срывалось. Это длилось долго, гораздо больше, чем он обычно мог себе позволить, если он сейчас же не прочухается, то мало ли что может случиться, как с ним, так и с теми, то сюда его привёл. Кстати о них, интересно, спутники его оказались в том же положении?

Князев несколько раз от души выругался про себя, всё же не стоило идти на поводу у старых приятелей и взять с собой кого-то в сопровождение. Даже таскавшуюся с ним всегда и везде,вплоть до сортира, охранницу в этот раз он отпустил погулять и заняться личной жизнью. Но предложение получить Книгу было таким заманчивым, что он не подумал о возможной подставе и с энтузиазмом, доселе невиданным, согласился с условием прийти одному.

Бесконечный спуск, если его можно так назвать, резко закончился, грудой костей он резко приземлился на твёрдую поверхность. Вот тебе и величественный Князь. Помещение крутилось, как барабан стиральной машины или каюта космического корабля вокруг космолётчика, потерявшегося в невесомости, в фантастических фильмах довольно часто сейчас крутившихся по телеку. Естественно , у тех у кого телек был. У него не было, например,он ходил к соседям снизу.

Перед лицом вспыхнул кислотно-яркий свет, красноватым следом отпечатавшийся на сетчатке, даже из-под смеженных век в глаза просачивался его едкий сок. Попробовав встать, он снова убедился, что «приземлился» на какой-то твёрдый и ужасно неудобный лежак, но не смог . Его конечности были крепко привязаны к чему-то, не давая пошевелиться. Ладони и ступни покрылись липким холодным потом. Ненадолго, правда. Укорив себя в обезьяничестве, он успокоился и принялся оценивать ситуацию в которой оказался. Его пришпилили, как подопытную лягушку, и он с раздражением подумал, что вероятно знает того, кто осмелился так посмеяться над ним. «Жопа.»- звучно выругался в его голове чей-то голос. Ну, знаете ли граждане и старушки, нечего возмущаться, если помощи от вас по нулям. И всё же мерзкое чувство безнадёжности накрывало его зимним одеялом. Не хотелось бы трансформироваться прямо сейчас в незнакомом месте, в негостеприимном человеческом мире, что то и дело старается отторгнуть всё чужеродное.

Для этой стороны мира он был всё равно что клетка с инородным агентом для лейкоцита -киллера. Его ежесекундно старались убить переварить. Но он был хитрее, ведь выживает наиприспособленейший.

«Главное не показать то, что я не боюсь, — подумал он, не позволяя «собеседнику» вставить ещё одно, несомненно, умное замечание. В отношении принятия решений в тупиковых ситуациях он был весьма флегматичен, как говорила одна из его кормилиц: «Хоть мир рухни, а ты будешь спокоен и твёрд». — Пускай думают, что я в панике.

Послушавшись внутреннего приказа, сердце, сорвалось на бег, гулко закачивая кровь от всего тела, чтобы с тяжёлым выдохом отдать её обратно в ткани, насыщая их кислородом. Ох, уж это нестабильное человеческое тело, то сердце шалит, то нервы, сплошное беспокойство от него. И так сложно его получить, что легче было бы разогнать весь этот блядский цирк до начала представления.

Стараясь не дергаться, юноша осторожно повернул голову, настолько насколько было возможно. К сожалению, слепящая лампа не позволяла, как следует разглядеть обстановку, он успел заметить только полупрозрачный катетер с висящей над ним капельницей, выходивший из руки, привязанной к поручню кровати, прежде, чем глаза заволокла пелена слёз. Он опять закрыл глаза, прислушиваясь к собственному организму, каким бы не был план пленившего его, у него наверняка есть лазейка. Стоит немного подождать, и похититель сам себя выдаст. Ну, или столкнётся с последствиями своих необдуманных действий.

«Похититель» сидел рядом и пристально наблюдал за обстановкой. Отчего затёкшая от напряжения шея начала предательски побаливать, отвлекая. Лекарство ещё не начало действовать, поэтому «больной» пришёл в себя, постарался оглядеться, натужно покрутив головой, безэмоционально посмотрел на капельницу, так сказать, принял к сведению. Потом зашёлся в приступе сухого кашля и снова отключился, словно был старой пластиковой куклой, у которой закрывались глаза сами по себе, когда её клали в кроватку. Хм, странное сравнение.

Человек в белом халате склонился над спящим и приподнял тому веки, осторожно касаясь их кончиками пальцев в латексных перчатках, без того узкие зрачки сузились ещё больше стоило только появиться яркому свету. Весьма довольный результатом, он повернул голову «пациента» на бок, выдвинув слегка вперед нижнюю челюсть.Идеальная подготовка, можно было приступать.

Металлическая поверхность ножа, лежавшего в металлическом лотке на с небольшом столике подле изголовья, отражала свет светильника , солнечными зайчиками, пробежавшими по кафельной стене.

Мужчина вышел, намереваясь позвать ассистента.

Он не видел как губы пленника дрогнули, растягиваясь в хищный оскал.

Охота вот-вот должна была начаться.

Из приоткрытой двери донеслись чьи-то протяжные стоны, казалось кто-то рыдал навзрыд.

Он уже приготовился произнести Слова, как произошло нечто досадное.

Препарат подействовал, теперь по- настоящему, и сознание погрузилось во тьму.

* * *

Ему снова казалось, что он падает, но в этот раз всё было несколько иначе. Теперь полёт можно было сравнить с прыжком парашютиста, единственное, падал он солдатиком. Поэтому парение закончилось, стоило только ступням коснуться мягкой поверхности почвы. Как будто ноги по голень погрузились в кисель, стремящейся засосать незваного гостя. Оглядевшись, внутренне испытав облегчение, что хоть в наркотическом опьянении может оглядеться, он отметил до боли знакомый пейзаж.

Он приземлился как раз у входа в туннель. Огромные межпространственные коридоры, тянувшиеся здесь из одного конца в другой, невероятно длинные не подвластные времени, которое, казалось, растянулось здесь до безобразия. Мягкие пульсирующие стены из скелетного мышечного волокна, периодически ритмично сокращающиеся, были покрыты вязкой слизью, стекающей с потолка, местами встречались прослойки неприятно пахнущего жира. Это был путь домой. Такой, каким он его запомнил, в то время его родной кров был где-то ещё, но в один прекрасный день он попал в Пустошь. Не медля, Князь сделал шаг вперёд. Навстречу воспоминаниям.

* * *

Она была в "палате" раньше, на экскурсии, как сказал N. .

Небольшая комната в подвале, настолько маленькая, что ей хватило всего десяти шагов, чтобы пройти от одной стены к другой. В ней было вырублено окно и вставлены стекла, за которыми виднелась металлическая решётка, как в тюремной камере.

Девушка вернулась к незастеленной кушетке и уселась на неё.

-Это происходит не со мной. Это происходит не со мной. Это происходит не со мной. — как мантру повторяла она, свернувшись калачиком лицом вниз.

Коленки заныли и опустив взгляд, она заметила по содранной ссадине на каждой, наверное, они появились, когда помощник N. грубо протащил сопротивляющуюся её по лестнице вниз. Кто бы мог подумать, N. обманул её, поставив в крайне неловкое положение. Кажется, она завралась настолько, что сама запуталась в своей лжи.

Как назло, сегодня она обмолвилась отцу, что идёт гулять со старым знакомым, под которым колдун почему-то всегда подразумевал Князева. Хотя вместе их видел всего-то один раз за всё время.

Оберег на запястье горел слабым огнём, но , увы, обратной связи не было, ведь весь этот хлевушок на окраине был увешан защитой от колдовства, состряпанной Орденом, на который время от времени работал N.

— Не со мной!

Повторила она ещё раз, всё ещё не веря в происхоящее.

И без того тусклая лампа без плафона согласно мигнула и погасла.

Оставив её в темноте, в запертой камере глубоко под землёй.

Она предала Княза ради исполнения желания, а в результате сама оказалась в ловушке.

Знать бы где сейчас её друзья, что с ними, что-то подсказывало ей, что N. ни с кем церемониться не намерен.

Со стороны двери послышалась возня и чьё-то недовольное пыхтение, в душе тут же родился непрошенный росток надежды. И как она ни старалась придушить его, он тут же окреп и разросся, стоило ей услышать знакомый голос.

-Медея, ты здесь?

* * *

Суховей дыхнул жаром в лицо, стоило покинуть своды коридора, а вместе с ним и памятования, которые он был не в силах забыть.

Вчера что-то случилось, что-то заставившее посадить братца на закорки и отправиться в Пустошь. Необходимость кого-то найти, наверное, матушку. В прошлом она часто покидала их (его и близнеца), будучи Князем, она всегда говорила когда вернётся. Но прошло обещанные три дня, потом, пять, вот уже и месяц минул,а её всё не было.

Не обращая внимание на ворчание старухи-няньки, они поблагодарили её за хлеб , соль и кровь, да прыгнули в волшебный пруд. Временами они делали так, когда хотели отправиться к матери, а идти через "кишку" было боязно. И всегда всё проходило ровно, без сучка без задоринки. Но не в этот раз. Роковая случайность в тот день лишла его брата. Точнее, у «случайности» было имя, и она хитростью разделила их в Старой Крепости, притворившись таким же заблудившимся ребёнком, что и они сами.

До того дня они ни разу не попадали в опустевшую от засухи и принесённого ветром песка часть Города. Стоило им войти в нёе, как их глазам предстала необычная картина, они никогда не были в настоящем Городе, туда не было ходу выходцам из заражённых областей.

Всё завораживало невиданной ранее красотой, стройные дома хоть и были полуразрушены, но ровной линией выстроились вдоль мощённых гладким камнем мостовых, аккуратные, выкрашенные в светлые тона, стены зданий, бирюзовые крыши, кирпичные трубы, всё говорило об изяществе и вкусе тех, кто возвёл Город. Не сравнить его с маленькой деревушкой, на окраине которой они жили на человеческой стороне мира, не сравнить с Пустошью, в которой им предстоит выживать в будущем. Но и сюда добралась пустыня год за годом, подбрасывая сюда жёлтый песок, она засыпала им все дома, погребая под собственной тяжестью.

— Я устал, — слабый и больной брат, державшийся за его плечи тоненькими ручками, раскапризничался, — хочу пить, хочу отдохнуть!

«Ну, это я ещё могу тебе устроить», — подумал Ник, с трудом пробиваясь сквозь кучу песка в первый попавшийся дом.

Не смотря на то, что они были одного возраста, Князь не жаловался на то, что ему приходится всюду на себе таскать немощного братца, тогда ему думалось, что так лучше. Какой же он был глупый, лучше бы оставил его дома на попечении старой Мадам, у которой они жили.

Горчичный прах заполнил здание почти до потолка, тем не менее, кто-то уже побывал здесь и разгреб скрипучее кресло-качалку приятного оливково-зеленого цвета. Усадив в него близнеца, он опустился рядом, вздохнув с облегчением. Сейчас они малость отдохнут и продолжат поиски.

-Это моё кресло! — раздался громкий тонкий голос из-за окна. В проёме, откуда вдаль простиралось рыжеватое небо, смутно граничащее с волнами барханов, стояла тоненькая девчушка, примерно одного с ними возраста.

Ник подскочил.

— Ты кто такая?! — воскликнул он, закрывая двойника собой, — Было твоё, стало наше! Нечего оставлять без присмотра!

Девочка опешила и, надув губы, громко расплакалась.

— Зачем ты так? — тихо спросил брат, — Она же ничего плохого не сделала.

Повернув голову к нему, мальчик не задумываясь, ответил, — Нечего её жалеть, ишь, добренький нашёлся! Ты даже не знаешь, кто она, может, она и не девочка вовсе, это мы её так видим, она уже волант давно. Сейчас как накинется, как выест тебе глазки!

-Я не волант! — возмутилась незнакомка и, утерев слёзы, с трудом переваливаясь через кучу песка у двери, буквально вкатилась в дом, — Я — Нина, а вы кто?

— Дед Пихто и конь в пальто!

Подсадив братца поудобней к себе на спину, Ник выбрался из временного пристанища и отправился вниз по улице. Нина последовала за ними.

Так, пока брат и новая знакомая дружелюбно переговаривались, он неспешно пришёл к выходу из Крепости. И только собирался распрощаться с навязчивой девчонкой, как откуда ни возьмись на них налетела Стая. Специально обученные на охоту и травлю тех, кого отринул Город, гончие из чистого света, мама говорила, что их создали из четвёртого и пятого сердец Хранителя, поэтому они невероятно сильны, но, честно говоря, с возрастом он начал подозревать,что это просто красивая сказка. Тогда от подобных подозрений точно не было никакой помощи, они и без чужиъ сердец были невероятно сильны, куда уж детям было убежать от них.

Ослабевший от долгого пути, брат, державшийся за его плечи сухоньками ручонками, в какой-то момент отпустил их. Развернувшись, чтобы помочь ему, Ник на долю секунды замер, заметив, как одна из Гончих ластится к девчонке. Его собственное сердце пропустило удар, но медлить, не было времени.

— Хватайся скорее! — протягивая руку родичу, он не заметил злобного пса, накинувшегося из-за спины.

— Оставь меня, беги! — из последних сил крикнул брат, чьё имя он впоследствии забыл, спустя годы. Что ни раз потом удивляло его.

— Нет! Нет, пожалуйста! Я не могу, что же я скажу тогда маме?

Гончая вновь толкнула его, заставляя увязать в песке, словно водоросли, тянущие утопленника ко дну. Потом развернулась, ухватив близнеца за бесполезную ногу, потащила к своим хозяевам.

-Дождись меня! Я обязательно вернусь! — кричал он вслед, всё глубже погружаясь в горб пустыни.

Ник смог убежать, но не смог вернуться как обещал.

Каменная стена выросла между ними непреодолимой преградой. Оставив одного брата по одну сторону, а другого по другую в шаге от смерти. Дождавшись ночи, когда дозорные сменились, мальчишка с трудом взобрался на неё, стирая потрескавшиеся ладони в кровь, в нём ещё теплилась надежда найти малосильного братца, но она была тщетной. Как несбыточная мечта о мире во всём мире. Подтягиваясь на руках, оперевшись худой грудью на шершавый камень, он видел, как несчастного живым закапывают в землю. Они оба обессилили так, что не могли даже кричать, зовя на помощь. Ни тот, кто не мог спасти из-за своей слабости, ни тот, кого нельзя было спасти. Потерявшиеся дети потеряли друг друга. Разлучённые скитальцы.

Стоило последнему кому земли упасть, как он разжал пальцы, позволив отяжелевшему телу, мешком упасть за Стеной. Словно часть него осталась, похороненная в тёмном закоулке Города, словно он не был свидетелем, а был тем, кого закапывали, забрасывая рыхлой мокрой землёй, обручем, сдавливающей грудь, подминавшей под себя слабое тельце.

Что же случилось потом? К утру слёзы закончились, осталась только гложущая соль на щеках, да пустота в сердце. Поднявшись, оставшийся один одинёшенек в незнакомом безжалостном мире, старший брат побрёл, куда глаза глядят.

Много-много недель спустя, когда он бессмысленно бродил по бескрайним пескам Межземелья, его нашли прислужники Матери-Князя. Она всё-таки пришла, но слишком поздно. Сил упрекать кого-либо в случившемся у него не было. Внутри клокотало пламя, оно говорило: «это твоя вина».

Человеческое тело не выдержало испытаний, которым его подверг мир Города и Пустоши, болезнь подкосила и, находясь на пороге смерти, он был принесён в жертву Древу Жизни. В чьём чреве потерял человеческий облик, предопределив собственную судьбу в роли Князя. Пока он варился в желудочном соке, чей-то тихий голос прошептал: «ты знаешь, чья это вина».

И едва пробудившись, новый претендент на трон знал кто его противник, кто отобрал у него всё.

С тех пор месть стала целью существования, подкрепляемая памятью предшественников, она душила его хронической болезнью и поддерживала во всех невзгодах. Уж их-то ему предстояло вытерпеть немало.

Минули годы, пролетели, как птицы, покидающие юг, и любимая мама принесла свою плоть и память ему в дар. Ах! Если бы он знал, что за блюда подали в тот праздничный день, то не стал бы их есть ни за что на свете. Но разве мог он? Приняв судьбу антагониста Хранителя, он не смел, ослушаться древних законов.

Тогда он сидел, обхватив голову руками, согнувшись, спрятав локти меж раздвинутых колен, оставленный своими близкими, на костяном троне. Лишь безликие исполины-истуканы предков и героев прошлых дней с высоты своего роста, наклонив головы, внимали его беззвучным слезам и жалобам, словно порицая его минутную слабость.

Их лица с отсутствующими глазницами зубоскалили широкими улыбками пожелтевших клыков. У подножья величественного престола, сплетённого из высохших тел и украшенного паутиной сухожилий поверженных врагов, склонились самые разнообразные чудовища. Многорукие и многоногие, или начисто лишенные конечностей люди-монстры, кутавшиеся в старое тряпьё или же наоборот, выставлявшие напоказ свою ужасающую наготу. Вся его жизнь теперь превратилась в леденящий душу ночной кошмар. В окружении искорёженных злым роком тварей, в которых с трудом можно узнать венец творения, со стёршимися смутными следами лиц, разрушенных строений, некогда находившихся на пике своего величия, сейчас же растоптанные попранные чужими ногами, он должен будет гнить свой век. Мир полураспада, живых мертвецов, почти разложившихся, каждый день, проживающих в мытарствах между мучительной смертью и страданием бытия.

* * *

Казалось бы он вышел из своего материального тела и вне странствовал по «бункеру», куда его завела подруженька-ведьма. Правильно говорит Мор: «Не верь ведьме», у него, конечно, случай особенный, тут и говорить нечего, но он чертовски прав.

И куда бы пойти?

Покинув самодельную операционную, где бессознательная оболочка протирала спиной и ягодицами холодный металлический стол, он вышел в общий коридор, слепой кишкой тянувшийся куда-то. Стоило сходить посмотреть, вдруг будёт что-то интересное. Не торопясь, дойдя до аппендикса, который только казался тупиком, на деле же ход разделился на ещё два, он задумался на распутье. В смотрящих друг на друга стенах спрятались двери «палат», проходя вдоль которых, он явно слышал неприятные шорохи, словно кто-то скреб железными гвоздями по стеклу. Не будь он сейчас вне тела, то наверняка бы подумал, что это какой-то пленник скребет ногтями о поверхность двери, но он сейчас находился в как бы сказать невесомом состоянии, поэтому мог позволить себе пройти сквозь стену и подтвердить или опровергнуть свои подозрения.

Подтвердил.

Людьми, правда, этих созданий было назвать сложно, по сравнению с ними даже обезличенные уродцы в Пустоши могли претендовать на титул самых красивых существ на планете.

Эти несчастные, закованные в цепи и спеленатые в смирительные рубашки, напоминали огромных насекомых с человеческими конечностями и чем-то, что раньше было головами. Мрачные чертоги, обитые сизым кафелем, пропахли плесенью. В них совсем не было окон, а с потолка капала вода. Скорее всего, они находились глубоко под землей. Недаром же ему с первого взгляда показалось, что здание похоже на бомбоубежище. В этой камере, куда он из любопытства заглянул, сидел огромный (метра на четыре) белёсый червь с тремя головами, которые причмокивали беззубыми ртами и пускали слюни. Наверняка, создатель этого гомункулуса был поклонником американского романтизма.

В следующей сидела женщина, её туловище было укорочено в половину, кто-то просто вырезал её живот и пришил бёдра к диафрагме, а на месте рук были два уже заживших грубых рубца, сами же вышеупомянутые конечности пришили к тазу, туда, где обычно крепятся ноги. Несчастная спала. Хоть он и не мог потревожить её дрёму, непрошеный гость поспешил скорее уйти.

А в последнем склепе не было ничего, как могло показаться на первый взгляд, но присмотревшись в полусвете, отбрасываемом тусклым ночником, он понял, что на больничной койке что-то лежит. Под больничным одеялом лежал булыжник, размером с годовалого младенца, из его рта, полного белых ровных и красивых зубов, доносилось неясное бормотание, а потом и вовсе безумный хохот.

Ник вылетел из комнаты. В какую же преисподнюю или чистилище его занесло?

Закрыв глаза, попробовал вернуться в собственное тело. Поначалу ничего не произошло, но стоило приложить чуть больше усилий и всё потемнело, колени ослабли, потянув его к полу, словно гипотоника.

Бьющий в глаза, свет напомнил о себе, дав понять, что всё же удалось вернуться.

Горло жгло, а язык напоминал вываренную в кипятке луковицу, мягкий и безвольный, едва шевелящийся во рту. Он попытался сглотнуть слюну, чтобы смочить пересохшие слизистые, но ничего не вышло, давя на верхнее нёбо, раскрыв его челюсти до упора, туда входила какая-то трубка. Тело не слушалось и ему с трудом удалось разлепить веки. Перед глазами всё поплыло, ему казалось, что чья-то фигура склонилась над ним, что-то делая с его телом. Что именно он не чувствовал, пребывая на грани сна. Свинцовая тяжесть накатила на него, и он снова погрузился в небытие, на этот раз без приключений.

* * *

Потолок палаты был подозрительно близко, возможно, собирался сверзнуться с высоты. Князев моргнул, нет, с потолком всё было в порядке. Тогда это с ним что-то не так? Потерев переносицу, он тяжко вздохнул. Он пошевелил плечами, и они ответили ноющей болью. Дело обстояло так, что, в общем-то, переносицу потереть удалось только мысленно. Опустив голову, он присвистнул, дела его обстояли не очень, можно сказать, плачевно. Культи, замотанные в жёсткие бинты, говорили, что пора бы уже начать паниковать. Но, когда ты Князь, паниковать как-то не пристало.

Оглядевшись, Ник понял, что находится в последней палате, слава богу, некто заботливый уложил его на соседнюю с камнем койку. Несмотря на свою многолетнюю выдержку и твёрдость характера, с говорящей гигантской галькой ему бы просыпаться ужас как бы ни хотелось. А то мало ли что, придётся потом жениться. По всему полу были раскиданы какие-то не то баночки, ни то мензурки, пыльные и грязные. Возможно, владелец переделал под больничку из фильма ужасов чье-то убежище.

— Мнг-кх, — подал голос эдакий Константин XI.

Может, при наличии всех зубов, у него отсутствовал язык?

— Не переживай, всё под контролем.

Ну, хотя бы ему язык оставили. Однозначно, радостное событие за этот насыщенный день.

«Жопа!» -ругательство со звонким хлопком отскочило от невидимых губ в его голове. Кому принадлежало сегодняшнее разглагольствование точно определить Ник не мог.

Загибая мысленно пальцы, за неимением других, он принялся рассуждать.

— Точно не Леонид — он интеллигентный парень, Михаил молчит последние лет восемь, вряд ли он проснулся, Даша? Да, нет , больно голос низкий. Знаю!

Хлопнув себя по лбу, опять таки мысленно, он кротко рассмеялся.

-Это ты Иннокентий! Вот, зараза подколодезная, нет бы, поддержать! Эх ты!

Князь, оказавшийся в затруднительном положении, над которым его истуканы предки, наверняка бы, вдоволь посмеялись, продолжил осмотр места, куда его занесла судьба в виде дочки колдуна. Кровати стояли у противоположных стен, у третьей стены же была поставлена сломанная ширма, занавешенная кусками целлофана, а за ней кто-то или что-то копошилось. По-видимому, оно тоже было лишено конечностей, поэтому стояло на четвереньках и размеренно покачивалось из стороны в стороны.

«В трансе, наверное», — подумал он.

— Камушек, ты меня прости, Христом богом прошу, но не знаю как тебе, а мне нужно ещё домой вернуться во время.

Живой камень снова что-то невнятно прогнусавил. Пусть это будет согласие.

— ХХХ!- Слова лились из глотки, складываясь в предложения, заплетаясь в сложное заклинание.

Никогда прежде он не произносил его в человеческом мире, поэтому не был уверен, что проснувшись после, не обнаружит в радиусе пятидесяти километров от себя безжизненную пустынь с толпой изменённых людей. Но выбора у него особого не было, поэтому стоило попробовать. Как говорится, на войне все средства хороши!

На самом деле он собирался проинести Слова, лёжа на операционном столе, но упс! случилась неприятность — наркоз взял своё. Но и так остаток ночки обещает быть ой каким веселым.

Чувствуя, как от локтей и коленей нарастает новая плоть и кости, а с головы локонами, опадают золотистые волосы, он низким грудным голосом Иннокентия, назло последнему, ласково произнёс:

— Добро пожаловать в этот мир, Мать.

* * *

Из "палаты", куда всего минут двадцать назад он перенёс новорожденного ампутанта, донеслись неясные шорохи, как будто кто-то вёл неясный монолог. Проснулся, видать.

Решил анатом и,недолго думая, направился к двери, чтобы убедиться, что дела у пациента обстоят как следует.

Со скрипом круглая дверная ручка повернулась, открываясь.

— Я смотрю ты тоже уже закончи..,- начал было мужчина, — аааа-аа!

Крик его разнёсся по протяженным коридорам, отдаваясь от их стен гулким эхом, и так же внезапно оборвался, как и начался. Тёплая жидкость мощным потоком окатила её от макушки до пят, но управляемая древними Словами, она прилипла к коже молодой женщины, облепляя её, пока не превратилась в длинную рубаху.

Златовласая красавица на пороге застыла ещё какое-то время подержав в руках оторванную голову, гадливо поморщившись, она закинула ненужную часть тела в мусорное ведро, закинула за плечо обездвиженное тело и вышла из комнаты.

Напевая под нос весёлую песенку, Мать перебирала пальцами свободной руки струящиеся прядки волос, она была в отличном настроении, голодна и воодушевлена предстоящей охотой.

Найдя лестницу на верхний этаж, она снова улыбнулась своим мыслям, тут же меняя обличье. Теперь, как бы странно это не выглядело, здоровенного обезглавленного хирурга, не успевшего снять халат перед смертью, тащила по лестнице миниатюрная домохозяйка в невзрачном домашнем наряде: кофта с растянутыми рукавами, полинявшая юбка, да кипельно белый фартук, завязанный на поясе, браз завершали мышинного цвета волосы, собранные в тугой пучок. Оказавшись наверху, она покрутила головой,щщуря близорукие глаза, соореинтировавшись наконец где находится кухня, она устремилась туда, продолжив мурлыкать заевший в мыслях мотивчик.

2

Первый июньский день постучался в дверь, словно бы и не поменялось отчего, а душа всё же пела. Да, и как ей не петь? Каникулы, долгожданные каникулы наступили! Прощай, гимназия, ненадолго, но прощай, милая.

Открыв глаза, Пашка прислушался, петух молчал, значит, ещё рано ему петь, солнце только-только показало свой бочок, накрытый облачным одеялом, из-за горизонта. Пройдёт совсем немного времени и солнечные лучики-ручки, украдкой подкрадутся к окнам, чтобы проскользнуть в щёлочку между занавесками, да разбудить спящий люд.

Спустив ноги с кровати, он коснулся ногами холодного пола, ещё не успевшего согреться, ночи пока не радовали теплом, да и днём всё больше было прохладно, да пасмурно. Недаром весь май цвела черёмуха. Сегодня будет самый, пожалуй, тяжёлый день. Предстояло многое сделать, закончить и постараться остаться в чужих воспоминаниях вчерашним гимназистом.

В соседней комнате посапывал младший брат — кудрявый, что арап, Витька, маменька с папашей вернуться из поездки только завтра, поэтому лавка сегодня была закрыта. Люди заняты по хозяйству или разговорами о предстоящей службе, никто и не заметит его ухода.

«У них ведь Витёк останется», — убеждал он сам себя, — «милая мамуля только сильно убиваться будет».

Пришло бы ему в голову покидать привычный уклад жизни в отчем доме? Да, нет с чего бы? Окончил бы гимназию, поступил б в университет, там, глядишь, дядья бы и пристроили куда, чтобы карьеру начать поудачнее. Потом женился бы, да деток завёл.

Да только не судьба ему, правильно говорится: «не ножа бойся — языка».

* * *

Это случилось зимой, когда краснощёкие от мороза ребята шумным ульем вывалились из уютных домов, наполненных гостями, снующими у ломящихся от еды столами, нарядных старших сестёр, что недовольно остались «с обществом». Прихватив санки, они побежал к ледяным горкам, да скоро им это занятие наскучило, что как дети малые? Тут пора бы серьёзные темы обсуждать, но как-то не получалось, в балагурящей толпе то тут, то там раздавался веселый смех и шутки самого разного содержания. Горожане, опьянённые праздником, совсем не обращали внимания на шайку мальчишек, спешивших за город, на замерзшую реку. Кто же предложил туда прогуляться? Может, тот незнакомый паренёк, прибившийся к ним на горке.

И вот перед ними расстилалась ледяная скатерть, лёд казался крепким и надежным, помявшись поначалу у берега, они, осмелев, отправились дальше. Стылый настил опасно заскрипел, но ребята, не обратив внимания, продолжали идти, и вот, наконец, достигли середины реки, здесь открывался прекрасный вид, казалось, они повисли между белым снегом и тёмным хмурящимся вечерним небом, зажатые с одной стороны огнями города и лесом с другой.

Товарищи его потихоньку расползлись кто куда, большинство двинулись в сторону дома, а он почему-то всё стоял, задрав голову к небесному куполу. Что-то приглушённо хрустнуло, и снова повисла тишина.

— Показалось, — успокоил себя Пашка.

-Угу, — вторил чужой за спиной.

Интересно, а этот пришлый откуда? Надо спросить на обратном пути. Всё думал про себя гимназист, собираясь окликнуть пришельца, в гости позвать что ли. Народу много, лишним не будет.

— Э…, — так и застыл он. Никого не оказалось позади. Рядом не было ни души, словно все исчезли в один миг.

Время застыло, растягиваясь, как тягучая патока, краем уха он слышал треск, как будто где-то обломился сук, ноги, потеряв опору, провалились в темноту воды, она сомкнулась над головой.

Секунды опять побежали, обгоняя друг друга, он барахтался, силясь вынырнуть и уцепиться локтями за край трещины, но отяжелевший мундир, как назло тянул его вниз. Едва справившись с накатившей слабостью, он вынырнул, стараясь держать голову над водой, всё его существо требовало, чтобы он закричал, прося о помощи, в надежде, что его услышат, но горло сжал страх в тиски.

-Ну, что Паша, страшно?

Донёсся до него смешливый голосок, от удивления он отпустил край полыньи, за который с таким трудом схватился, и погрузился в воду с головой, верно, одного раза было мало, а Бог Троицу любит. Казалось, что студеные воды сквозь кожу оказались внутри, в самой его душе.

Около проруби стояла изящная женщина в серебристой шубке, она чем-то напомнила ему Снежную королеву из сказки. Лицо её худое с острым подбородком и оледенелыми серо-голубыми глазами, обрамленное каре цвета воронового крыла, не выражало ни капли сострадания, наоборот, ему аж показалось, что она смеётся над его плачевным положением.

— Д-д-да, — стуча зубами, отбивая дробь, ответил он. И так досадно ему стало, что он перед очаровательной незнакомкой в таком неприглядном виде предстал, что глаза защипало. Но больше всего хотелось просить её скорее позвать на помощь, но тело застыло, а обездвиженный язык прилип к нёбу.

— Вот, если станешь моим учеником, — зашептала она ему в ухо, резко склонившись над ним, — то так и быть, помогу тебе.

Не раздумывая, паренёк кивнул, а что ему было делать? Видно же — не шутит, оставит в ледяном плену. Не успел он и глазом моргнуть, как неведомая сила выдернула его из объятий подступавшей смерти, и тут же синий полукафтан просох, словно и не был он ни в какой полынье, только сердце, да руки остались зябкими.

— Ну, что Паша, слово не воробей, вылетит — не поймаешь, — спасительница сухо усмехнулась, — приходи первым летним днём в лавку мадам N., там и встретимся.

Исчезла, растворилась в свисте ветра. Паша стоял на пороге родного дома, там за дверью никто не подозревал о случившемся, все веселились и смеялись, радуясь наступившему новому году.

* * *

Слово есть слово, ничего не поделаешь.

— Витя, ты спишь? — тихонько позвал он младшенького, но тот лишь промычал что-то невнятное, повернулся на другой бок и снова сладко засопел.- Вить, ты маменьке скажи, что люблю я её сильно-сильно.

Чуть подумав, добавил он, и, спустившись на первый этаж, незаметно выскользнул через чёрный ход.

* * *

Город ещё спал, даже торговки что-то не торопились сегодня разложить свой товар на прилавки, обычно жужжащий роем злобных пчёл рынок молчал, досыпая последние сны. Только далеко за лесом гудел поезд, проезжая около станции.

Поплутав по узким мощеным улочкам, меж многочисленных лавочек, он, наконец, добрался до пристанища мадам. Маленький магазинчик-ателье втиснулся между двумя доходными домами. Самое подходящее местечко для обитания старушки преклонных лет, доставшееся ей от покойного мужа. Там они шила наряды для богатых дам и их доченек, не делая особых различий между заказчиками, могли к ней и мещане обратиться, и дворянские семьи, никому она не отказывала.

Самой примечательной вещью в её мастерской была огромная витрина, за которой в роскошных под старину креслах сидели разряженные в пух и прах манекены. Сегодня кукла была всего одна, склонив голову набок, насмешливо глядела на робкого мальчишку.

Стоило приглядеться к болванке в необычном узком черном платье с серебристой накидкой на плечах, как он внезапно узнал в ней свою спасительницу.

— Ну, что Паша, иди ко мне, чего стоишь, как неродной, — она протянула к нему свои костяные руки.

И вчерашний гимназист, пройдя стекло, словно стенку мыльного пузыря, шагнул в распростертые объятия и обнял в ответ. Ладони легки на худую спину, а под пальцами неподвижно лежали тонкие рёбра, её грудная клетка не поднималась, как будто она и не дышала вовсе.

— Ну, что Пашенька, ученик ты мой, добро пожаловать.

Он кивнул, не размыкая рук, позволив Смерти, утащить его в темноту.

* * *

Белый бычок, доверчиво мотая головой, вошёл в хлевушок. Там затаившись по углам, его ждали странные существа, в одном углу смесь кошки с чёртом, в противоположном не то ворона, не то летучая мышь, сам леший не разберёт, в третьем крылатая крыса, а в последнем карлица с длинной, как гороховый стручок головой, сидят, не дышат — ожидают. Стоит животному привыкнуть к новой обстановке и прикорнуть на куче сена, как они семеня ножками, крадучась, окружат его со всех сторон и накинутся, раздирая его мягкую податливую плоть.

Поначалу он жалел всех, кто оказывался в этом хлеву (хотя каждый видел его по своему), но с течением времени привык, негоже подмастерью Смерти быть таким сентиментальным.

-Закончили? — госпожа-мастерица появилась из ниоткуда за его спиной, — как закончите, отправитесь с мадам на рынок.

-Хорошо, — отозвался он.

— Скоро прибудет мой старый друг, нужно приготовить комнаты. Напомни ей об этом.

Он склонил голову, давая понять, что услышал.

Маленькие помощники, покончив с трапезой, запрыгнули в мешок, тут же уменьшившийся до размеров маленького кошелька, который он повесил на пояс.

Мадам N. была не так проста, как ему могло показаться на первый взгляд. Вряд ли бы ему хватило собрания «Войны и мира», чтобы описать все её странности, поэтому стоит ограничиться упоминанием того, что часть своих нарядов она шила для жителей другой стороны из человеческой кожи. Клиенты, являясь чертями, были невероятно довольны её работой и щедро её благодарили. Так же её сопровождала всюду трость из бедренной кости очень высокого человека, который при жизни служил ей.

Обычно на прогулке она мёртвой хваткой вцеплялась в его предплечье и, повиснув на нём, всю дорогу брюзжала. Изредка отвлекаясь, чтобы поздороваться с тем или иной господином или госпожой, которые у неё обслуживались. Иногда прямо на улице принимала заказ на пошив. Энергичная пожилая женщина со своими тараканами в голове.

* * *

Первая встреча с неизвестным существом состоялась совершенно случайно, на внеочередной прогулке с мадам. Это был обычный четверг, день, когда она имела обыкновение захаживать на рынок.

День выдался пасмурный, хмурый, самый подходящий для повседневных дел. Старуха любила серые будни, куда больше солнечных. Она даже ворчала в разы меньше. Они, не торопясь, шли по бульварчику, то и дело, останавливаясь при встрече со знакомыми.

Великан, в чём мать родила, возник на другой стороне улицы, оглядываясь по сторонам, ища кого-то в толпе. При этом никто из обыкновенных пешеходов не обратил на него ровно никакого внимания, как если бы он был фонарным столбом. Подумаешь, лишний столб, кто этих архитекторов и веяния моды сейчас разберет?

Паша загляделся, поражаясь его необыкновенному росту, наверное, он мог бы потягаться с бывшим обладателем кости-трости, всё в нём кричало об опасности. Этот тип вселял в смотрящего чувство не проходящей тревожности, такое возникает у путника, в метель заблудившегося в лесу. Ему кажется, что всюду за ним следят блестящие глаза ненасытных волков, готовых, как по сигналу, выскочить стаей из чащи и растерзать заблудившуюся жертву.

Кожа его была похожа на воск подтёкшей церковной свечки (несмотря на своё ученичество, он частенько захаживал туда, замолить чью-то грешную душу), чёрные, лишённые радужки и белков, глаза и длинные шафранового цвета зубы, не скрытые губами, в связи с их отсутствием. Больше всего на свете он напоминал оживший ночной кошмар.

— Не обращай внимания, — старушка потянула его за собой, заставляя, отвернуться и прекратить таращиться, куда не стоит, — иди себе, и он тебя не заметит.

Они углубились в лабиринт улочек и лавочек, им нужно было заказать ткани. Мадам всегда отбирала товар самостоятельно, приказчиков она считала дармоедами и ворами-тихушниками, ни один из них не продержался у неё и года.

Кашляя от пыли, забивавшей ноздри, среди нескончаемых рулонов кисеи, хлопка, шёлка и прочих расходников для нарядов, Паша уже выкинул из головы странного незнакомца.

* * *

Проследив взглядом за удаляющейся парой, гигант растворился в воздухе. Юродивый-попрошайка, сжавшийся в комок на мостовой, опасливо огляделся, похоже никто больше не видел чудовище, свободно разгуливавшее по улицам города.

* * *

Но ненадолго ученик забыл об этом небольшом происшествии. По-прошествии месяца он объявился на пороге мадам N. Гигант обратился к ней с заказом костюма из человеческой кожи, но швея разразилась жуткой бранью и приказала ему выметаться вон.

— Пошёл! Сюда тебе вход заказан, Бессмертный!

Она б и дальше кляла бы его, на чём белый свет стоит, но в комнате материализовалась Смерть. Со словами «Ну же, милая моя, не сердись!» она нежно обняла ворчливую старуху, словно это была её сердечная подруга (среди чертей ходили слухи, что именно так дело и обстояло).

— Это мой старый друг, помнишь, я о нём говорила, — обратилась она к Паше, — пришёл навестить меня после долгих лет разлуки. Бессмертный, это Павел — мой подмастерье, Паша — это Бессмертный.

Представила она их друг другу, в голове у Паши мелькнула и потерялась в недрах сознания мысль, что парочка действительно, была страннее некуда. Смерть и тот, кто её победил.

— У меня к тебе — кивнула она великану, — есть просьба относительно него.

Старуха, застывшая на какое-то время, развернулась на каблуках и, громко хлопнув дверью, вылетела из комнаты.

Положив руку ему, собравшемуся последовать вдогонку, на плечо, женщина-навь, покачала головой, мол, переревнует, да успокоится.

Не успокоилась.

* * *

Молельня устремилась позолоченными куполами ввысь, словно стремясь к Нему поближе быть. Около этого храма бил родник с кристально-чистой водой, говорили, что в ней можно было очистить даже скверну, въевшуюся в человеческую душу. Омыв в ней трость, он подошёл к одной из женщин-прислужниц и протянул ей белоснежную кость невиданной длины.

— Отпойте её, пожалуйста, пусть успокоится.

Монахиня приняла её, чуть прижимая к себе, как дорогое сокровище и поклонилась, выражая благодарность.

Она удалилась, спрятавшись в сводах белокаменной церкви, а он всё стоял и смотрел ей вслед. Потом, наконец, отвернулся и неспешной походкой побрел домой.

Но сколько в тот вечер его ни ждали, ни Смерть, ни Бессмертный ученик так и не вернулся.