Хроники "Альтаира" (джен)

Примерно к полуночи над палаточной базой военно-спортивного лагеря «Альтаир», наконец, зависла тугая, глубокая тишина.

Капроновый полог палатки «Эгоист» от фирмы «Турист» потихоньку обживают изнутри полусонные, пискливые комары. Через три минуты они будут, мягко говоря, не совсем в форме, чтобы функционировать: перед качественным «Москитобоем» еще ни одна крылатая тварь не устояла.

Одно хреново — правильный «Москитобой» отчаянно вонюч… Хоть в респираторе дрыхни! По отдельности гвоздичное масло, базилик, настойка эвкалипта и анис могут ароматить даже приятно. Но вкупе с махоркой и жженой камфарой — хоть плакат выноси!

Плакат «Не влезай — убьет!», отпечатанный на легком лоскуте алого флагдуха, мне в прошлом сезоне подарил лично старик Петрович. Интересно, что он при этом имел в виду?

Ныне эта штука заменяет мне входной завес. То есть, это первое, что видит перед носом всякий гость, явившийся ночью не ко времени и расстегнувший дверную молнию «Эгоиста». Например, такой гость, который намерен за краткие часы покоя намазать зубной пастой как можно больше физиономий преподавательского состава. Первые полсмены даже срабатывало… Сейчас уже нет, увы! После того, как мой отпугиватель ночных визитеров на целые сутки утащил Первый отряд, защитные свойства действовать перестали. Теперь это практически бесполезный подарок. Просто что-то вроде «ловца снов».

Впрочем, нынешней ночью мне, кажется, выспаться не суждено. Срок действия лидокаина, полученного в медпункте после пролета сквозь застекленную раму, давно кончился, и найти удобное лежачее положение без веселых ощущений от дюжины порезов решительно невозможно. А тут еще в левый бок упирается короб с десятыми «корсарами», на голову то и дело съезжает штабель самодельных ракет почти баллистического калибра, а ноги разогнуть не дает битком набитый всякой взрывоопасной белибердой многочисленно-дырявый рюкзак. Фамильный «сидор» кадета Ёжикова.

Рюкзак выглядит так, будто бесчисленные поколения Ёжиковых в нем исключительно ёжиков возили — ракеты, петарды и многоствольные салютные системы в картонных шестиугольных обоймах торчат изо всех дыр…

«Эгоист» от природы не приспособлен к отыгрыванию роли оружейного склада. Петрович предлагал отволочь все это к нему в белый шатер на господствующей над лагерем высоте. К нему добрая половина педсостава с вещами влезла бы. Но у нас со Вторым отрядом было условие: взрывчатку они сдают мне, а не директору. И только на этом условии сдают всю.

Везет же всяким киношным Штирлицам — они за пятнадцать минут умеют не только заснуть, но даже выспаться! А собственно, почему бы и нет? Автосуггестия — вещь хорошая, если не злоупотреблять. Как там, по правилам? Удобно лечь, желательно на спину, руки вдоль туловища, как при шавасане — «позе покойника». Считать вдохи-выдохи, формируя мыслеобразы, связанные с покоем и отдыхом. Или можно делать вдох-пауза-выдох по пять секунд на каждую фазу. Удобно лечь… Эх, блин-компот, в данном случае — похоже, не прокатит!

Наверное, еще не было на свете такого дегенерата, который занимался бы сонной автосуггестией в асане под условным названием «извернувшись зюгером». Однако сон — не сон, а нечто вроде милосердного полузабытья со скрипом вызвать удается… Минут на десять!

После этого в палатку неслышно засовывается тонкая рука с полупрозрачными пальчиками и пытается осторожно отодвинуть плакат «Не влезай — убьет!»

— Паскудникова, какие у вас ко мне вопросы? Если опять поспорили с Гольяновым, что обработаете меня зубной пастой, — паста слева от вас в боковом кармане палатки. На ваш «Rokk» у меня аллергия.

(Вообще-то она — Бескудникова. Лена Бескудникова, одиннадцать лет, Четвертый отряд, младшая группа. Но чтобы лезть в палатку тревожить своего отрядного куратора в данный момент, надо быть полной и окончательной Паскудниковой! Будто мне вчерашней контузии «корсаром» мало было!)

— А… это... Извините, я по делу. У нас там УПЫРЬ висит…

— Гм… Раз висит, стало быть, повесился. Раз повесился, значит, дохлый — и уже не опасен. Пусть висит до утра, потом скажете Михалычу — уберет. Свободны, кадет Паскудникова.

— Не-а, он живой висит! Прямо в палатке, вверх ногами. Девочки его боятся...

— Девочки непобедимого Четвертого отряда не такие храбрые, как девочки трижды проклятого Второго, пытавшиеся меня вчера в гамак насмерть зашить и взрывом наизнанку вывернуть? Не верю, извините.

— Там по правде у-упырь!..

— Ладно, уговорили. Пойдемте, разберемся.

Вчерашняя футболка ни к черту не годится — располосованная стеклом и местами жесткая от крови, провонявшая поганым дымом... На ходу отбрасываю ее в кусты — потом в мусорку оттащу! — и пытаюсь напялить что под руку попалось. Фирменный «Альтаировский» черный бадлон с немереной звездой во все пузо — на голое тело. Бескудникова, открыв рот, таращится на облепившие мои плечи лоскуты и полосы желтого от фурацилина лейкоплпастыря. Глазищи у нее — как у ошалевшей кошки…

— Кадет Паскудникова, отставить разглядывать куратора!

— Ё-моё! Что они с вами сделали!!!

— Кто — они?

— Это ведь Второй отряд?

— Нет. Это наша гарпия — княжна Тараканова, своими крашеными когтями. Она сильно испугалась на пожаре.

Ну, не объяснять же ей, что даже наставник, который показывает на спортподготовке основы управления собственным материальным носителем на полосе препятствий, может так бездарно таранить услужливо подставленное судьбой стекло! Хотя, похоже, шутка вышла неудачная. Тем более, при манере шутить без внешнего проявления веселья — чтоб собеседнику вообще непонятно было, чушь несешь или правду. А у Паскудниковой — глаза на мокром месте…

— Вот только жалости не надо, Паскудникова! Ну, где там ваш упырь?

Отряд, естественно, не спит. Сбились в полукруг вокруг шестого девчачьего купола типа «Таир», где в норме проживают малыши Бескудникова, Гольдшмидт и старшая четырнадцатилетняя Саблина. Отличный оранжевый тент типа «гиперболоид», на карбоновых дугах. И на одной из этих дуг, как выясняется, действительно висит… крохотная, ростом сантиметров шесть, тщедушная летучая мышка.

(Неужели ЭТО способно было напугать моих супергероев?.. Что-то где-то хорошо упущено, гоблинские уши…)

— Двоечники!!! Это не упырь, а нетопырь. Причем, такой же малолетний и глупый, как и вы. Он даже не кусается. Ночь прохладная — погреться залетел. Несите коробку из-под чая, что ли…

Загребаю мышь в носовой платок, вылезаю из палатки, путаясь по дороге в разбросанных спальниках хозяев, и стряхиваю несчастное создание в подставленную коробку.

— А чей он теперь будет? — подает голос Ябеда Луферов, — можно — мой? Его жуками кормить?

— Нет, тараканами госпожи Таракановой! — в голос ржет толстяк Комоедов.

— Если кормить жуками и тараканами — сдохнет. Летучие мыши рода Pipistrellus ловят мелких насекомых исключительно на лету. И ориентируются «по фонам» — с помощью ультразвука.

— А можно он будет нашим талисманом смены? — предлагает кадет Гольянов.

— Можно. — Подбрасываю нетопыря из коробки вверх, и тот, трепеща крылышками, спиралью набирает высоту.

— Ну-у-у, во-от! Улете-е-ел! — Дружно тянут за спиной кадеты.

— Талисману доблестного Четвертого отряда лучше быть живым и свободным. А сейчас — марш по палаткам. По моей команде «отбой!» для всех наступает темное время суток.

Через три минуты на поляне уже никого нет. А, нет — есть. Бескудникова. Стоит, молча размазывает по скулам слезы кулачком.

— В чем дело, кадет Паскудникова?

— Я могу вас просить меня более так не называть?

— Как именно — «так»?

— П-паскудниковой…

— Можете. Если, конечно, еще раз не придете с «упырем» меньше пальца ростом будить меня ночью. А если придете — еще не так назову. Договорились?

— Ага… А где вы ночевать будете? У вас же вся палатка забита фигней из Второго отряда, а гамак вам испортили...

— Честно говоря — не знаю.

— У Нестерова, Филиппова и Аббасова пустое место в палатке есть. Филиппов же в понедельник заболел, и вы его в город отправили.

— Спасибо за идею, Бескудникова. Там, честно говоря, и Аббасов — пустое место. Судя по последнему матчу «Альтаира» с «Чайкой» — не вратарь, а натуральная дыра в воротах! Подумать только — разгром со счетом 4:13… Вы представляете, что я с ним сделаю, если туда попаду? Удушу я этого Аббасова, если мне придется рядом с ним ночевать — он нашу школу подставил. Вот что, я к Михалычу пойду. У него палатка пятиместная, найдет для меня угол. Ну, все, спокойной ночи… Точнее, жалкого ее остатка!

Она продолжает стоять и смотреть на меня внимательными, карими глазками.

— Бескудникова, в палатку, я говорю! А я, как правило, говорю один раз. Дальше от меня уже получают дисциплинарное взыскание.

— Есть в палатку! А можно сначала один вопрос?..

— Ладно, один — можно.

— Вам очень больно?..

(Вот же, гоблинские уши, что ее интересует!!!)

— Ну как вам сказать… Допустим, уже почти нет. Ситуация под контролем. А на завтрашнем, то есть уже сегодняшнем, мероприятии я еще попробую вам пригодиться.

— Тогда послушайте: вчера после ужина и чая Мургарита сказала Ольге Юрьевне, что вы ей совершенно не нравитесь. И что она просит, если что, сигнализировать лично ей или Виктору Петровичу, потому что фельдшерицу вы просто на фиг пошлете… Я сама слышала. По-моему, она хочет вас в город отвезти, как Вадьку Филиппова.

— Не Мургарита, а Маргарита Георгиевна. А то она получит вместо меня право называть вас Паскудниковой. И не смейте больше брать пример с Ябеды Луферова и ходить ко мне на доклады, о которых я не прошу. Мне его одного по уши хватает, чтобы не спать больше трех-четырех часов в сутки, постоянно разгребая последствия его приключений.

— Но вы ведь не уедете, правда?

— Не волнуйтесь, Бескудникова. Вы же знаете: я свою шкуру задешево врачам не отдам. Даже драную. У нас всего через пять дней экстрим-кросс запланирован, а к нему отряды допускаются только вместе со своими наставниками, нельзя мне уезжать.

— Ура! — шепотом шелестит Бескудникова, и делает совершенно вульгарный фанатский жест своей аристократической полупрозрачной ручкой.

В наших воспитанниках каждый день можно открывать что-то новое…