Ищущий Темнодейство (джен)

Вновь безликие камни нависли над головой. Каждый кирпичик наблюдал за ним в страшном ожидании конца и давил так, будто он находился не в коридоре с высокими сводами, а в тесной, узкой норе, готовой обсыпаться и замуровать в любой момент. Перед глазами расплывалась серая мгла, сосредоточиться было так же непросто, как достать онемевшими лапами рыбу из реки с бурным течением. Чёрная сова крутанулась на месте, но вокруг были сплошные коридоры. Туннели уходили в восемь сторон и тянулись бесконечно вперёд, а посредине этой звезды стоял Эдуси. Ровный свет стелился на пыльный пол и, сколько бы Эдуси ни оглядывался, вокруг не обнаруживался его источник: не было ни луны, ни огня — ничего, только дымка вдали, ведущая в тьму ещё более первородную, чем безлунная ночь или глубокая пещера.

Вдруг что-то неуловимо поменялось, не то освещение стало падать иначе, не то воздух запа́х, как в тесной норе, — неважно. С этим тревога только усилилась.

Эдуси снова осмотрелся. Теперь вокруг был не коридор, а просторный зал, выложенный всё в том же холодном камне. Вдоль боковых стен высились книжные полки, пустые и зловонные, как и всё вокруг, а перед ним стояли ровные ряды столиков из какого-то незнакомого тёмного дерева, принадлежащие, судя по размерам, самым маленьким видам сов. Но больше всего взгляд приковывал массивный камин и огонь внутри него. Несоразмерно крупные габариты и строгие квадратные углы плохо гармонировали с окружением, хотя были как раз под стать тёмной и гнетущей атмосфере. Плиты некогда сияли белизной, но сажа и копоть давно въелись без всякой возможности оттереться, а пламя полыхало ярко и устойчиво. Тут неоткуда было взяться сквозняку, чтобы потревожить его, но воздух всё же не был полностью стоячим. Оно двигалось, как неуловимые клубы дыма, легко скользя между перьями, колыша их и тревожа скромный пух. Эдуси ощутил сильный холод, похожий на чьё-то могильное дыхание, и захотелось потуже укрыться крыльями.

Эдуси переминулся с одной лапы на другую. Дрожь пробежала по телу.

Странно, заметил про себя он. Ещё несколько ночей назад мысль посетить загадочные замки, полные секретов и знаний других, привела бы его в восторг, так почему же теперь, встретившись со всем лицом к лицу, у него только одно желание?

Сон — Эдуси уже догадался, что это был он — всё длился и не кончался. Мир вокруг был как наяву, сердце стучало совсем как… когда? Бурная жизнь непрерываемых полётов и бесчисленных геройствований в некоторой степени закалили желудок, а сам Эдуси давно привык к опасностям, тогда почему этот липкий страх чувствовался таким знакомым?

Ступая осторожно, словно каждый шаг нёс смертельную опасность, Эдуси приблизился к огню. Мысль подняться в воздух и перелететь сквозь вытягивающую силы прохладу даже не возникала в его голове. В очаге тлели страницы со строками, виденными совсем недавно. Взгляд постоянно соскальзывал с серой золы, в которую без конца обращалась бумага, словно та не желала лишних свидетелей. Огонь, такой же тусклый и холодный, как всё здешнее, изо всех сил норовил окутать старую бумагу, навредить ей, стереть пузырившиеся чернила, которые кипели и разбрызгивали капли в стороны, но нисколько не сходили с предначертанных им мест. Целая стопка страниц безобразной кучей лежала прямо посреди камина и не думала гореть, а на верхушке знакомые слова. Эдуси протянул лапу, ибо не мог иначе. Если он сейчас не возьмёт, не прочитает и не запомнит как следует, случится что-то непоправимое. Смотреть было невыносимо тяжело, глаза то и дело отворачивались в сторону.

~ ※ ※ ※ ~

Эдуси судорожно проснулся, когти с силой сжали землю. Земля! Не огонь. Тёмные камушки и корни, припорошённые грязью. Сквозь узкую щель виднелся блеклый туман, утро ещё не настало, но небо заметно посветлело. Влажный воздух проникал в их скромное земляное убежище и холодил утренним зарядом перья, а с его скудным пухом казалось, что наконец прибыли зимние ветра. Значит, это и вправду был сон? Эдуси встрепенулся, оттряхнул с себя пыль, которую обсыпал на себя во время сна, и, распушившись, присел. Он всё ещё дрожал, но виной тому — не холод. Вчерашние воспоминания и без невесть откуда взявшихся снов были мучительными, а теперь и вовсе боязно смыкать глаза — одного такого хватило, а других больше и не надо!

Рядом сидел филинёнок Дуб, которого взгляд Эдуси застал посреди зевка. Бедный совёнок рассказал о себе не многое, но услышанного было достаточно, чтобы кровь застыла вокруг желудка. Те сипухи были настоящими Чистыми времён Корина, не просто бандиты и разбойники, а жестокие убийцы. Они вырезали целое семейство мирных сов, только счастливая случайность уберегла маленького Дуба и яйцо от гибели. Именно так рассказал тот старик, который, между прочим, спас и его с Цедом, сначала сбив погоню, а затем укрыв здесь вместе с Дубом. Кем бы он ни был, но эта сипуха точно не такая жестокая, как остальные из его братии. Никто из них не мог поверить до конца, что им вот так просто поможет один из Чистых, но когда смерть за хвостом и перед клювом, иного выбора нет и остаётся только крепко ухватиться за предоставленную возможность, а там будь что будет.

Цед не появлялся. Дуб рассказал, что он совсем недавно залетал сюда, закинул тощую полёвку и сразу же умчался вновь. Вообще-то они уговорились не охотиться, видно, совёнок выглядел больно голодным, да и сейчас его тусклые глаза не выглядели сытыми. Когда Эдуси наклонился, чтобы расчистить перья перед предстоящим тяжёлым полётом, взгляд зацепился за голый хвостик на земле. На большее в эти дни рассчитывать не приходилось, а о кролике, похоже, придётся забыть надолго. Уже с прошлого месяца совы чувствуют неладное и запасаются заранее кто чем может. В прошлые года голод тоже бывал — впрочем, зим было в его жизни не так уж много, — но по рассказам пора белого дождя бывает иногда жестокой и беспощадной. Этот год начинается обманчиво мягко и запоздало, подозревал Эдуси, и совсем неспроста всё это. Поэтому, заметив несъеденное мясо, чёрная сова немало удивилась такому самолишению со стороны юного совёнка.

— Что же ты не доел?

Дуб даже немного подпрыгнул от неожиданности и подвинул тушку к себе поближе. Видно, решил, будто у него сейчас отнимут мясо, раз сам не ест.

— Я хочу, чтобы поужинал мой брат. Или сестра. Я не знаю, кто сейчас растёт там.

Взгляд упал на яйцо, которое даже сквозь пятна грязи выглядело как сияющее полнолуние. На поверхности не было ни одного изъяна, совершенно чистое и неприкосновенное. Оставалось лишь восхититься силой воли филинёнка. Далеко не каждый его возраста сумеет удержать яйцо весь путь, пока сипуха-старик несёт прочь от дома, в котором больше никто никогда не будет ждать смеха и радости появления новой жизни. Поступок настоящего героя, и тем не менее, Дуб всё ещё оставался совёнком и слова всё ещё были детскими.

— А ты его кормишь? — спросил Эдуси без всякой насмешки.

— Конечно! Отец мне не верит, хотя он так не говорит, но я же вижу, а вот мама знает, что птенцы днём просовывают клювик через крошечное отверстие и тайно едят. Я это случайно узнал, когда забыл съесть… ну, кое-кого.

— Ого, не знал об этом.

— Да! А ещё я разговаривал с братиком или сестрёнкой, но он, или она, всегда молчит. Мама сказала мне, что знает один секрет, почему все они прячутся, и расскажет мне, когда я…

Тут совёнок стушевался и сгорбился. Эдуси с печалью наблюдал, как на мгновение Дуб превратился в прежнего себя, незнакомому Эдуси, весёлого и болтливого, но прошедшие события так просто не забыть.

— Просто, полёвки исчезают, когда я сплю, а сейчас не могу уснуть, — тихо сказал Дуб, а затем поднял глаза. — Мне страшно, вдруг он, ну, или она, умрёт от голода, потому что я такой трус!

Эдуси большую часть своей жизни летал по чужим бедам и помогал чем сможет, порой спасать приходилось не только от подкрадывающихся рысей или застрявших в гнилой лесине сов, но и от опасностей более безликих: от самих себя. Поэтому Эдуси знал, что нужно говорить.

Чёрная сова заговорщически опустила голову, однако, не приближая её слишком близко, а то того гляди снова испугается.

— Между прочим, я тоже знаю этот секрет!

Дуб вытаращил глаза.

— Он на самом деле очень простой, только сказать тебе пока не могу.

— И мама мне говорит «потом».

— А ещё я знаю, как они едят, поэтому, уверяю тебя, с ним ничего не случится.

Бедный совёнок не мог уснуть не столько от пережитого ранее, сколько от мысли, что из-за его слабости страдает другое близкое ему существо. Хотя Эдуси не считал страх слабостью. У него самого было предостаточно причин его испытать больше, чем за всю жизнь.

В ответ на Эдуси уставились глаза полные сомнения. Что ж, может, он говорит не так убедительно, как думал прежде.

— Отец считал, что я всё вру. И к нам приходили в гости пепельные сипухи, они тоже считали меня дураком. Я сам слышал!

— Но секрет на самом деле есть. А они, наверное, просто не знают о нём. Я расскажу тебе всё потом, обещаю.

— Правда?

— Правда. Но тебе нужно набраться сил. Помнишь, завтра мы улетаем очень далеко отсюда, а силы тебе нужны будут, чтобы и дальше защищать своего брата.

— Или сестру!

На этом Дуб наконец успокоился. Светлая заря уже показалась над верхушками деревьев и превратила туман в густое серебристое облако, такое же лёгкое и невесомое, как перо и пух. Можно было порадоваться, что Дубу не виделись плохие сны, а в какой-то момент даже улыбнулся.

В тишине былые воспоминания вновь нахлынули на него. Пока Эдуси говорил с птенцом, его дрожь унялась, но сейчас вновь возвращалась вместе с неприятным холодком плохого предчувствия, и есть за что. Как теперь обернутся всех их жизни? Несмотря на все деяния в прошлом, все погони и смертельные опасности, до вчерашней ночи не было настоящей угрозы. Это были Чистые. Настоящие Чистые, злодейские совы, чья алчность и жажда власти едва не разбудила темнодейство! О них рассказывают истории, и Эдуси не знал ни одной, где они были бы хорошими, да о таком даже глупо думать! Везде, где есть они, есть смерть, боль, крики и стоны. Ими пугают непослушных совят, с ними воевали все птичьи существа в Войне Углей. А теперь Эдуси и его друг Цед вмешались в их дела. И что теперь будет?

Что бы он ни рассказывал Дубу, Эдуси хорошо понимал совёнка, те же самые мысли страха вкрадывались и в его желудок. Он больше не сможет спокойно летать, в тенях будут мерещиться белые перья Чистых, каждая сипуха будет обличаться в злобного демона-хагсмида⁽¹⁾, отродий темнодейства, что под личиной живых сов творят злодеяния. А улетая по зову Духов Шёпота частичка его останется рядом с Цедом, которая будет бояться за друга — кузнецам трудно скрыться в Пяти Королевствах, а такому, как Цед, тем более. В некоторых местах его уже называют титаническим кузнецом⁽²⁾, наверное, сравнивая его со старыми божествами⁽³⁾ других Титанами за своё могучее сложение.

Но это его могучее сложение не поможет раз и на всегда позабыть о Чистых, как не помогут мне Духи! Глаукс, порой от них нет никакой пользы! Только летай туда, а потом сюда. И спасать сов, по своей глупости угодивших в беду, редко приносит ему удовольствие, кроме скудного чувства удовлетворения, будто холодный глоток в жаркую погоду. Кроме того, именно из-за них он такой, из-за них все эти совы бранятся и кидаются всем, что только оказывается под когтем! Сколько можно помогать, если от них самих помощи не дождаться?

И всё же нашёлся один такой — и где? Среди Чистых! Так чем же я хуже?

А ещё этот ветер в замке. Только сейчас Эдуси пришла такая мысль, и от неё желудок застыл по-настоящему, а поджилки затряслись пуще прежнего. Сейчас сова понимала, что, будь он земным зверем, на загривке бы встопорщилась шерсть: настолько жуткой она была. Это был не обычный ветер. Они послали его.

Додумать ему не дали. Так глубоко ушедший в себя Эдуси не сразу услышал лёгкий шорох крыльев. Чья-то тень накрыла вход в нору.

— Эй там, внутри!

От этих слов Эдуси подскочил и больно ударился головой о твёрдую землю. Лапа было уже потянулась за кожаным мешком, но остановилась на полпути. Боевые когти были совершенно бесполезны, да и надеть их Эдуси уже не успевал. Впрочем, теперь они уже без надобности: Эдуси узнал голос. Дуб же сжался и превратился в пушистую почку.

— Вот же вы дурачьё! — кричал в это время старик. — Я вам как сказал? Линять отсюда, как представится случай! Эй…

Зашуршали густые заросли, свет померк, и в их тесное убежище просунулась сипушиная голова. Никогда Эдуси не видел настолько уродливой головы, даже его собственная казалась ему привлекательней. Огромная плешь украшала самую макушку, а по краям, словно выжженное пятно, красовалась тёмная полоса. Было похоже, будто однажды на него упал чан с углями. Может, всё на самом деле так? Бесчисленные шрамы тянулись вдоль всего лицевого диска и пересекали клюв и веки, лишь чудом не повредив единственный глаз, а второй щеголял пустой глазницей. По какой-то странной иронии, рядом с пустотой не было ни одного шрама. Но и называть это лицевым диском было бы большим преувеличением: половина окаймляющих его перев, как правило, состоящих из тёмных оттенков, попросту отсутствовала, будто кто-то из праздного любопытства повыдёргивал их все, просто чтобы посмотреть, как выглядит сипуха без узнаваемого сердечка. Только тело, не тронутое сражениями, обросло густыми перьями и уже во второй раз Эдуси задумался, может ли сова вообще не линять. А когти… на них смотреть лучше не стоило, только если ему не понадобится в мгновение ока исторгнуть из себя ужин.

Сипуха, до сего момента проигнорировавшая все просьбы назвать своё имя, буравила глазами-камешками их обоих, и если бы тут был Цед, досталось бы и ему тоже.

— Вот проклятье! — прорычал он, совсем как рысь. — Где третий?

Эдуси хранил виноватое молчание. Дуб спрятался за ним.

— Проклятье, — повторил он, вытянул голову, потом с громким шебуршанием залез внутрь полностью, грубо толкнув прятавшихся. — Ну и Глаукс с вами, отныне мне нет до него дела! А что же до вас, — глазница так и впилась в Эдуси, — немедленно улетайте отсюда, иначе своими когтями придушу и тебя, — сломанный коготь больно впился в грудь Эдуси, затем собрался проделать то же с филинёнком, но Эдуси подставил бок, — и тебя, и яйцо брошу в реку! Чтоб духу вашего в Тёмном лесу больше не было!

Прошипев парочку-другую угроз и проклятий, Чистый наконец удалился.

Ругалась сипуха много, но хуже было от его веления. Не хотелось покидать безопасное и насиженное место, тем более, Дуб хорошенько не выспался, да и сам Эдуси оставался голодным. Но главная причина заключалась в том, что Цед всё ещё не вернулся. Коготь тревоги и до этого терзал его, но визит сипухи вновь разбередил успокоившиеся раны. Он не должен был охотиться, яростно подумал Эдуси про себя, почему же он нарушил уговор? Для многих Цед кузнец, который в своём ремесле использует грубую силу и суровый жар огня и железа, но настоящий Цед был очень чуткой сипухой, и не только своим слухом, но желудком тоже. Он заботится о друзьях так же, как тепло огня заботится обо всех них, поэтому Эдуси был убеждён, что его друг вновь отправился на охоту. Ну и глупо! В лесу кишат враги, ему с Дубом нужно убираться отсюда, и где теперь искать Цеда?

— Мы уходим? — робко спросил совёнок.

Эдуси отвернулся.

~ ※ ※ ※ ~

Пройдёт ещё несколько часов, прежде чем солнце достигнет зенита, но толстая ветвь перед головой скрывала глаза Цеда в тени. Последние полчаса он провёл в охоте, не забывая об осторожности, и не достиг в этом никакого успеха. Не последнюю роль сыграла необходимость огибать едва ли не за пол лиги всякую жизнь, способную выдать лесу его тихое присутствие. Глаукс, давно не было настолько ужасной охоты, и либо он совсем позабыл, как это делается, покуда последние месяцы добычей занимался только Эдуси — постоянные путешествия, порой, не менее опасные вчерашних, научили Эдуси ловко управляться собственными когтями, — либо в этом лесу на самом деле все странные, вплоть до самой последней дичи. Впрочем, Цед допускал и то, что, измученный переживаниями, ему просто было нелегко сосредоточиться.

После долгого полёта и постоянного напряжения Цед сильно утомился. Прежде чем возвратиться, было бы не лишним хорошенько отдохнуть. В такой дали от убежища и обратный путь таил в себе немало опасностей. Несмотря на расслабленность, которую он и Эдуси благосклонно приняли при первой же возможности, нора всё ещё была слишком близко к Чистым, а сипухам, Цед знал это не понаслышке, не стоит большого труда разыскать кого бы то ни было даже под землёй. Сейчас ему это ясно — не стоило там задерживаться. Ему следовало разбудить Эдуси, поделить ту полёвку на двоих, сам он обойдётся и без неё, и лететь прочь. Тот Чистый, представившийся Гектором, именно так и велел. А теперь Цед уставший и удручённый. Впереди предстоит долгий полёт на восток, который он ожидал с ужасом, и Дуб будет их только задерживать. Глаукс, нет, он совсем не думал о том, чтобы бросить совёнка, но придётся прокладывать воздушный маршрут с этим учётом. От этого его желудок рухнул куда-то вниз, или же это было голодное бурчание?

Цед глубоко вздохнул, прикрыв глаза, засунул голову под крыло и вытянул паразита, который досаждал ещё с самого замка. Где-то на краю слуха он улавливал монотонные, скрипучие слова.

— Правду говорю тебе! Старый Плин никогда не врёт, вот так-то! Собственными перьями сегодня всё пережил!

Старая бородатая неясыть, у которой все перья давно истлели, всё говорила и говорила, нисколько не заботясь о том, что единственный слушатель давно не обращает на него внимания. Цед игнорировал старика так же усердно, как и Плин все увещевания Цеда оставить его в покое. Это ещё одна проблема, из-за которой впору завизжать, ведь не может же он привести незваного и весьма странного гостя прямо к Эдуси, и кроме того, этот голос разносился очень далеко.

Ближайший подлесок с густыми переплетениями, утратившими цвет и влагу, росли очень густо, как и все деревья Тёмного леса. Уже в ранних сумерках тут темно, как ночью, и в этих тенях легко может спрятаться дюжина Чистых. Может, они и сейчас тут, мелькнула мысль, но Цед судорожно отпихнул её. Твёрдый голос ответил, что это глупости, Чистые неряшливы в полёте и дышат, как тысяча хагсмидов, — он сразу же их распознает за целую лигу. И тем не менее, боязнь глубоко впилась в него, понемногу превращаясь в навязчивость.

Первые признаки настоящей зимы всегда касаются земли, а уж потом неба. О тончайших сетях речушек можно забыть, многие из них замирают, забытые до следующей весны, а невзрачная бесцветная земля отталкивает своей негостеприимностью. И хотя сквозь борозды крыльев ломились прохладные ветра, всё же до нынешней поры погода сохранялась подозрительно мирной и тёплой, особенно в сравнении с предыдущим годом. Кончался последний месяц осени. Именно в эти ночи обыкновенно дули морозы с новорождёнными снегопадами, когда суровые пустыни заметали последние однолетники и оставшиеся кустарники; обваливались от тяжести норы и густое небо превращалось в сплошное марево. Лесная живность, казалось, была озадачена подобной природной нерешительностью, и если зиме до́лжно дать образ, то сейчас она предстала бы юной и неопытной полярной совой, которая, унаследовавшая своё дело, не знала с чего начать: не то с заковывания в лёд рек, не то с переодеванием в светлые шубки кроликов. Начала же она, однако, с самого неприятного: во всём лесу, как назло, попрятались все полёвки, белки и бурундуки. И если не так давно он словил одну крохотную мышку, то поймать вторую оказалось делом совершенно пустым. Это огорчало его.

Задул недовольный ветер. Старик наконец прервался на полуслове, бросив что-то о морозе и погоде, а Цед даже не повернул голову в его сторону. Сипуха переступила с одной лапы на другую и подставила защищённый бок навстречу дуновению.

— А потом, — вернулся к прежнему Плин, — я как сказал ему: «Нечего болтаться тут без дела!», да только хвост и сверкал, вот так вот. Они, между прочим, совсем нахальная банда, уж точно Чистые. Вот ещё, возомнили о себе невесть что, самомнения до самых филиновых бровей, а глянь на них — точно злодеи, и сердце в когти уплывает. Но глаза мои зоркие, стоит приглядеться и видно: ни самый старший, главный у них, ни младший, никто из них не дрался по-настоящему, а один возрастом ещё собственные церемонии помнит, а смотрят на прочих презрительно, как король сверху вниз. Прям, погадку хочется сплюнуть, стоит вспомнить все его сверкающие побрякушки, тьфу!

Плин закряхтел, сгорбился и выплюнул из широко раскрытого клюва огромную погадку. В другое время Цед изумился, где он умудрился раздобыть в такое время настолько огромную дичь, но перестал что-либо подмечать, лишь услышав слово «Чистые».

Цед с резким вдохом вытянул шею и больно ударился о ветвь над головой.

— Что? — громко воскликнул он и почесал ушибленную макушку.

Неясыть моргнула затуманенными глазами, посмотрела точно в чёрные глаза и широко улыбнулась.

— А как же! — сказал старик радостно, явно довольный вниманием. — Король! Как посмотрит на тебя, сразу же хочется поднести угощенье и подарки, да расшкрябаться по земле — вот такой у него был взгляд. А смотришь на других и думаешь: сейчас или железо в брюхо воткнут или общипают да сбросят с дерева. Хорошо, Глаукс одарил меня…

— Сколько их было? — прервал красноречивый рассказ Цед, пока тот не начал перечислять все свои достоинства. Бородатым неясытям, знал он, дать только волю и расскажут обо всех подвигах, не обязательно правдивых. Нужно сразу прекращать хвастовство, иначе до самого красного солнца не замолкнут.

— А кто их знает? Двое ошивались со мной, только вот в тенях пряталось больше. Ну так вот, говорю я самому большому…

— Пожалуйста, — снова прервал Цед. Беспокойство всё крепче сжимало грудь, — куда они полетели? Уж не на восток ли, к буреломному лесу?

Усталость куда-то исчезала, и на смену приходила дрожь, побуждающая к действиям.

— Туда именно и совсем недавно. Мой желудок ещё не успел спрессовать кости — вот настолько недавно, — ответил Плин, словно бы забыв о недавно выплюнутом катышке. Вдруг неясыть прищурилась. — А тебе какое дело до них?

— Хочу мирно разойтись, — честно ответил Цед. — Не нужно им снова видеть меня.

Тут-то сердце на мгновение остановилось и подскочило до самого горла. Стоявший рядом старик опустил голову, посмотрел снизу вверх и нахмурился.

— Как это «снова»? Значит, видел их уже?

Казалось, голова старика что-то натужно и со скрипом обдумывала, сосредоточенные глаза пристально изучали Цеда.

— Я… — растерялась сипуха. Это же надо, так опростопериться⁽⁴⁾

Но его уже никто не слушал.

— А-а! Так и ты из них, значит, да? Ну так вот, шпиончик, у меня ты больше ничего не выведаешь!

— Что? — возмущённо вскрикнул Цед на той высокой грани, с которой умеют только сипухи. — Вовсе всё не так! Я кузнец и живу далеко отсюда и…

— Ха-ха! Ты ещё и кузнец? Так вот знай, кузнецы не путешествуют!

Точно, он же назвался этому безумцу путешественником! Тут уже рассердился Цед. Позабыв обо всякой осторожности, он стал кричать в ответ, гневливо и напористо. Когти горели в желании.

— Глупый старик! Посмотри на меня, разве я похож на них?

— Идиот! Они взаправдашние Чистые, да только не такие, какими хотят выглядеть. А тебе, сипуха, я больше ничего не скажу! Всё переврёшь! Знаю я вас, все вы такие обманщики и преступники! — рявкнул тот. Он хоть и был старым, но могучая сила неясыти ещё оставалась в крови и мышцах. Даже крупное тело кузнеца едва равнялось с ним. Если дело дойдёт до драки… нет, нельзя! Лучше просто проглотить обидные слова и улететь. — Ты лживая сова, так и знай!

Неизвестно, чем бы мог разрешиться такой накал. Внутри кровь была готова вскипеть, растопить внутренности, она призывала рывком опрокинуть старика и царапать его, пока вся дурь не выветрится из головы. Цеду впервые хотелось ударить не по железу, пусть даже не своим массивным молотом, но чем-нибудь не менее тяжёлым. Возможно, этим бы и закончилось утро, но внезапный голос заставил подскочить обоих.

— Эй там, снизу, прекратите кричать! От вас шума, как от лесного пожара.

Сверху к ним планировал мохноногий сыч. Он широко раскинул крылья и тугой спиралью опускался точно к ним на ветку, видимо, даже не задумавшись ни на секунду, что Цед или неясыть могут не освободить место. Его приплюснутая фигура кружилась на фоне чистого неба, и вскоре ветка покачнулась; удивительно живые глаза воззрились на озадаченную сипуху. Почему-то казалось странным, что рядом с таким местом, где водится одна хагсмарщина, остаётся так много простых сов, и ведут себя, будто всё хорошо.

— Мутант! — неясыть с обезумевшими глазами отшатнулась от пришельца, потом резко поднялась. — Ни один из ваших сородичей никогда меня не достанет!

Плин завизжал и полетел прочь.

— И как их небо терпит? — протянул Цед, провожая глазами удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за лесом. В ушах всё ещё гудело.

С коротким смешком сыч перепорхнул ближе к стволу старой сосны и заглянул в пустое дупло. Старое дерево было невосприимчивым к слабым ветрам, в противоположность стайки елей у берега реки, но его старческие раны зияли по всей длине ствола, будто гигантским ножом вскрыли кору и оставили сохнуть на солнце. Края погрубели и почернели, а внутри виднелась гниль вперемешку с древесными наростами. Незнакомец повертел головой, не так, как это делают сипухи из-за своей уникальной ушной системы, а коротко и часто, будто маленькая птичка, нашедшая что-то любопытное. Цед понял, что тот задумал ещё до того, как мохноногий сыч вонзил похожий на застывшую смоль клювик и вытянул древоточца.

— Не нужно упрекать его, — сказал он, рассматривая находку. Лицо исказила гримаса, и сыч протянул кокон Цеду. — Брант, будем знакомы.

Цед, назвавшись, с благодарностью взял угощенье.

— После Войны Углей, — проговорил Брант, вновь исследуя ствол дерева, — немало сов сошли с ума, а здешние хуже остальных. Тёмный лес всегда оставался хо́лодным к чужакам.

— Сошли с ума? Неужели… — тут неожиданная догадка пришла в его голову. — Так значит, это было темнодейство?

Он вспомнил странные видения в замке и как расползались мысли. Конечно, ещё не прошло достаточно времени и его желудок до сих пор потрясён пережитым, но галлюцинации время от времени всё ещё преследовали его. Это были не стойкие видения вроде тех, что он испытывал, но то тут, то там мелькал мрак в тенях, будто взмах змеиного хвоста на границе зрения, будто шёпот в дуновении сквозняка, как утраченное осознание на краю мысли. Если это не темнодейство, то что тогда? Оно ведь и должно быть таким непостижимым и неуловимым.

Как и ожидалось, сыч подпрыгнул от этого слова. Второй древоточец, до которого добраться было труднее, выпал из его лап и скрылся где-то в зарослях.

— Вот же ты ляпнул, дружище, — недобро произнёс сыч, сверкнув глазами.

Цед поспешил извиниться.

— Некоторые совы верят, что неосторожно произнесённое слово может принести беду. Я не из таких, на твоё счастье, но предпочёл бы не слышать ни о чём подобном.

— Прошу прощения, — повторил Цед. — Но что же ты тогда имел в виду?

Сыч пробурчал что-то вроде: «Весь аппетит мне перебил» с тем расчётом, что сипуха всё услышит, и, ведомый виной, Цед протянул свой кокон, который, он только сейчас понял, всё ещё держит в когтях. Сыч отмахнулся и, не обращая внимания на взметнувшиеся в воздух пару перьев, уставился прямо в глаза.

— А то и имею в виду! Это тебе не просто драка на пьяном дереве, и даже не маленькое сражение. Это целая бойня. Ты смотришь и думаешь, что весь мир сошёлся в битве. Твои глаза заливает кровь, и уже к рассвету веришь, будто сражаются в каждом уголке совиного мира — настолько всё пропитано смертью и криками. Эту кровь в глазах некоторые и по сей день не могут смахнуть. Вот, о чём я говорю.

— Значит, ты был там?

— Конечно! И не подумай, будто я хвастун, но возрастом я был не больше твоего. Сам не знаю, каким таким образом я очутился посреди боя и как сохранил все родные пёрышки. Клюв угленосов, особенно ребята постарше, часто оказываются у вулканов Дали, но тогда ведь мы не для работы там собрались.

После его слов Цед так и разинул клюв.

— Ты угленос? — с недоверием спросил Цед, бросив взгляд на его клюв и сразу заметил крохотные перья, потемневшие от копоти. То же самое было на перьевых штанишках когтей. А он ведь подумал, что это такой чудной окрас! — Ты правда угленос, а раз так, то ты Ночной Страж!

Сычик сдержано кивнул с видом, будто бы не рад раскрытию личности, но в клюве пряталась улыбка. Да и в конце концов он сам признался.

— А ты, стало быть, тоже не простая сова. Я вижу в тебе кузнеца. Ты удивительно крупный даже для сипухи, но главное не это: для меня никакой огонь не скроется, и в тебе он горит очень ясно.

— Я был нынешнем году на сборе кузнецов. Но, если позволите… Бубо уже нелегко преодолевать такой длинный путь…

— Бубо? Ха-ха! — сыч искренне рассмеялся, и Цед не понимал, в чём дело. — Этот старик ещё меня переживёт, клянусь живцами! Поверь, друг мой, не ты один говоришь такие слова, и не дай Глаукс тебе произнести их при нём. Побить — не побьёт, но будешь уходить от него с чувством, будто всего общипали да выжали. Ты это слышишь? — вдруг навострился сыч. Цед прислушался.

И правда, со стороны самой густой части леса послышался какой-то шум, далёкий от звуков природы на столько же, насколько далёк от них лес Тито. Мельтешение крыльев и крики приближались, и вскоре на свет вышла группа неясытей с палками и камнями. Серебра железа ни у кого не было, но и без них Цед мгновенно уловил атмосферу, не сулящую ничего хорошего. Ночной Страж не шелохнулся, если не считать распушившуюся грудь, и сурово вперил янтарные глаза в старика, что совсем недавно трудился над своими выдумками. Цед пожалел, что оставил железные когти в пещере, они не были способны защитить своими тупыми концами, но сейчас даже такая малость помогла бы.

— Вот эта сипуха якшается с Чистыми! — прокричал он, и остальные, тут же прикрыв безумца за собой, подняли импровизированные орудия.

Цед беспомощно посмотрел на каждого из них, всё раскрывая крылья, порываясь улететь, но тут же укладывал их обратно по примеру сычика. Пожалуй, прежде никогда не было такого, чтобы за ним охотились, и теперь переживания Эдуси перестали казаться ему пустыми.

— Нет нужды шуметь в лесу, — громко обратился к ним сыч, спокойно и уверено. Остальные посмотрели на Стража, как на сумасшедшего.

— Ты нам не нужен, — ответил, судя по взглядам остальных, главный из них. Твёрдый, прямой взгляд едва скользнул по мохноногому сычу, отметив затемнённые перья и решительно расправленные плечи, и обратился к Цеду. Могучая неясыть, знакомая со сражениями и драками, зависла на расстоянии рывка. — Плин говорит, ты один из Чистых, а он врать не будет! Говори, зачем ты здесь, и улетай. А не то проучим, да так, что ни одна сипуха, по ошибке или же по своей воле, никогда не окажется в Тёмном лесу!

— Я…

— Довольно! — неожиданно сильным голосом рявкнул мохноногий сыч. — Уберите это, — он указал когтем на камни, — а то ненароком выбьете кому-нибудь глаз.

— А что, если мы хотим выбить кому-нибудь глаз? — закричал кто-то из-за спины здоровяка. Цед был уверен, что это тот самый старик.

— Глупости оставьте поглубже в своём лесу, — невозмутимо ответил сыч, будто бы даже не замечавший, как неясыти подступились ближе. Не замечал он и тычков Цеда, мол, пора спасаться. — Он такой же Чистый, как любой из вас.

— А тебе откуда знать?

— Ночных Стражей не обмануть, — отрезал сыч. Сейчас за крохотной фигурой скрывалась большая сила, возможно, даже больше, чем у этих неясытей всех разом. Цед не понимал, как он мог не узнать в нём рыцаря с острова Га’Хуул? — Я вижу в вас стайку напуганных жителей, которые защищают свой лес и пытаются выглядеть храбро. Но из вас только двое знают, что такое оружие в когтях и шип в клюве.

Это были первые слова, которые нашли отклик в группе сов. Все до единого смутились. Наконец, после недолгой паузы, главарь ответил:

— Так он не Чистый? Если ты и вправду Ночной Страж, то можешь ты гарантировать, что от него не будет никаких проблем?

— Это я смогу обещать. Ты умный парень, присмотрись. Разве это Чистый? Он же кузнец!

— Кузнецы не путешествуют!

От этих слов, точно так же произнесённых совсем недавно, Цед вздрогнул. Сыч, напротив, только-только уменьшившийся до прежних размеров, снова распушился в раздражении.

— Дурень! Ты житель Тёмного леса и не знаешь, как совсем недавно с полсотни кузнецов собирались неподалёку?

— Что у нас происходит, — ответил вместо Плина здоровяк, — мы знаем и без вас. Думаю, старый Плин и взаправду ошибся — старость не щадит зрение. Но ты всё равно не показывайся здесь, кузнец. Так тебе спокойнее будет, да и нам тревожиться ни к чему. А теперь проваливай, и всем своим сипухам скажи, чтобы подальше держались. В тенях наших деревьев только одной сипухе разрешено быть — Сорену, королю Великого Древа!

— И ты поверишь этому… чудовищу? — вскричал Плин. — Мохноногим сычам тоже нельзя верить. Они их приспешники!

Сычик, о котором шла речь, от изумления выпятил бровь, и если что-то собирался сказать, то не успел.

— Успокойся, дед! Мы улетаем.

Неясыть откланялась и резким кивком увела остальных с собой. Оружие они так и не бросили. У самой видимой границы Плин оглянулся на Цеда, презрительно скривил клюв и только затем скрылся между густыми деревьями.

— Не беспокойся о них. Местные пусть и грубые, но редко доходят до смертоубийства. К следующей сходке кузнецов все тебя забудут. А если вдруг нет — я скажу Бубо, чтобы глаза от тебя не отрывал, ха-ха!

— Что? — визгливо воскликнул Цед и, смущённый, отвернулся. — То есть вы расскажете обо мне Бубо?

Сыч посмотрел прямо на него.

— А то! Думаю, ты заслуживаешь этого. Не знаю, какой из тебя кузнец, это старый филин с первого взгляда знает, выйдет из совы толк или нет, но думаю, ты очень усердно трудишься.

Брант пронзил его оранжевыми, закатными глазами.

— А теперь к серьёзным вещам. Ты вправду видел Чистых, я вижу это.

— Ох!

Они с Эдуси сами хотели отыскать Стражей и всё рассказать, не даром адант оказался у них. На Великом Древе быстро поймут, что это такое и как работает. Цед рассказал Бранту обо всём, не утаив ни слова. Мохноногий сыч живо интересовался всем, задавал вопросы, уточнял и с интересом слушал даже то, какие гобелены там висят, что изображено и прочее; спросил ещё — и как же без этого? — где находится этот замок.

— Сразу за буреломным лесом, вдоль Каменной реки, — ответил Цед на очередной вопрос. Брант с удивлением кивнул: сколько всего скрыто в Тёмном лесу!

— Столько раз пролетал в той стороне, а ни разу ничего подобного не встречал. Не зря этот лес тёмным.

Если до этого сыч слушал с интересом, то, когда рассказ перешёл к Эдуси, Брант, совсем затаил дыхание и выпучил глаза, будто увидел перед собой скрума. Он не перебивал и внимательно принимал каждое слово Цеда, и только один раз вопрос сорвался с клюва:

— Адант остался с ним?

— Да.

— Я должен увидеться с ним, — заявил Брант и достал невесть откуда боевые когти. Железо тихо щёлкнуло, чтобы когти не сложились во время боя. Волнистое лезвие поблёскивало огнём.

— Зачем вам это? — нерешительно спросил Цед. Он изучал оружие со смесью уважения и восхищения. Это уже не было выковано любителем, каких в Пяти Королевствах целый народ; здесь виделся результат настоящих профессионалов.

Брант ответил не сразу. Они уже были у самых верхушек деревьев и мчались к укрытию со всех крыльев, когда он наконец произнёс:

— Вы всё ещё в опасности. Такие… артефакты очень ценны для Чистых, и если половина сказанного тобой правда, то в опасности не только вы. И ещё, — сыч обернулся к Цеду, — думаю, Парламент захочет с тобой поговорить.

В любое другое время Цед обрадовался бы возможности посетить Великое Древо, но почему-то теперь казалось: стоит им явиться в Парламент, и весь мир непоправимо изменится. Будто это жестокий рубеж и решение перейти за него возложены на его плечи.

Недолгий полёт оказался тихим и спокойным, совсем как рассвет. Снаружи вход в нору скрывали густые заросли, с воздуха их совсем не отличить от прочего однообразия. Цед что-то сказал Бранту и с улыбкой стал спускаться. Мохноногий сыч не отставал.

1) В оригинале их нет, однако в моей истории это демоны-обманщики, которые… впрочем, Эдуси и сам потрудился объяснить их сущность.

Вернуться к тексту

2) Не путать с «титоническим» от слова Тито. Честно говоря, Цеду это нравится ещё меньше, но слухи есть слухи и с этим ничего не поделаешь.

Вернуться к тексту

3) Мы, будучи живыми другими, конечно же знаем истинное значение слова Титан, что они вовсе не божество для нас, но совам это неоткуда узнать. Некоторые исследования Бесс ошибочно привели к такому выводу, и не удивительно, ведь основывалась она на крайне скудных намёках.

Вернуться к тексту

4) Опростоволоситься. В обиход это слово так же пришло из литературы других и прежде такого выражения в совином мире не было. Это слово, как и многие другие, были введены в лексикон группой Высоких сов (о них позже) и совами из Брэда. Несмотря на распространённость, далеко не все знают значение этих выражений.

Вернуться к тексту