Безликие (гет)

Неделя после похорон прошла довольно быстро. Поначалу Лили казалось, что всё произошедшее было лишь иллюзией, и что вот-вот на пороге появится Балдер, подойдёт к ней вальяжной походкой и с силой обнимет, сцепив свои белые пальцы на её шее. И от него, как всегда, будет пахнуть дешёвым женским парфюмом и едким, противным запахом сигарет. Он, как всегда, начнёт говорить протяжным басом, растягивая всевозможные гласные, а Лили, морщась, вдыхая терпкий запах, будет думать о собственном побеге.

Побеге в никуда.

Она не видела его так давно — почти месяц, но каждый день, даже зная о кончине своих страданий, неминуемо вспоминала Балдера Томаса. Она любила часами напролёт сидеть в своей комнате, уткнувшись взглядом в потолок, ломая аккуратность заправленной кровати, и вспоминать, вспоминать, ломать себя на части тяжестью нескончаемых четырёх лет.

А ведь поначалу Лили Поттер действительно контролировала всю ситуацию. Поначалу, самым большим злом всей истории была она. Хотя, впрочем, зло ли она?

Балдер любил говорить ей, нашёптывая прямо на ухо, прижимаясь к ней так близко, что её начинало воротить от этого едкого женского парфюма, оставшегося в его волосах:

— Ты ни хорошая и ни плохая, Лили. Серое пятно на пути моей жизни. Никакая. Безликая.

От его прикосновений, грубых и совершенно не возбуждавших, Лили кривилась всякий раз, словно назло, демонстрируя ему, как он противен ей всем своим существом.

В такие моменты, отбившись от его ненужных и даже мерзких ласк, она садилась в кресло, перекидывала ногу на ногу и смотрела на него долгим, пытливым взглядом. А потом усмехалась, презрительно, чтобы быть наглядным подтверждением того, что без неё он бы никогда не смог зайти настолько далеко. Без неё он так и бы остался в свои двадцать восемь простым служащим.

И ведь это было действительно так. В девятнадцать лет ей казалось, что быть дочерью национального героя — это всё равно, что выиграть карт-бланш на получение всего, что только захочется, с самого рождения. Ни Роза, ни Мари-Виктуар, никто из всех её многочисленных кузин не могли сравниться с её положением, потому что их отцом не был Гарри Поттер, тот самый, уверенный и сильный, рождённый, чтобы умереть.

И даже, если все Уизли так или иначе принадлежали элите нового мира, никто из них не был столь силен, как она. Единственная и любимая, долгожданная девочка, принцесса в розовых платьях с сахарной улыбкой. О ней так любили писать, когда она была совсем крохой, о ней так много говорили, пока она была ребенком. И всё это длилось ровно до тех пор, пока реальность не показала ей главное: быть дочерью национального героя — недостаточно, чтобы получать внимание. Нужно еще и самой быть кем-то. Значить что-то.

— У него высокий рост, голубые глаза… Мерлин, какие это глаза, — с глупым смехом и придыханием рассказывала Роза, перебиваемая лишь не менее глупым хихиканьем своих сестриц.

— Ну кто он, Рози? Не томи уже! И сколько ему лет? Где он работает?

В этом празднике жизни, наполненном влюбленностью и бессмысленными вопросами, Лили места не было. Может, она сама была виновата, что так сильно дистанцировалась от всех своих кузин, может, это было просто неизбежно, но Поттер, не знавшая, зачем вообще посещает эти семейные ночёвки, лишь лениво качнула головой. Потому что ей — тоже было интересно. Потому что она — тоже хотела знать о нём, о человеке, о котором её занудная кузина говорила с таким румянцем на щеках.

— Он работает в аврорате, — улыбнувшись, обведя всех взглядом и даже зацепившись им за пронзительные глаза Лили, продолжала она. — Правда, на совсем маленькой должности… он не карьерист. Ему не нужны слава и величие. К тому же, он сын однокурсника моего отца — его зовут Балдер Томас, и ему двадцать восемь лет.

Глупая-глупая Роза. Разве её не учили, что своим счастьем лучше никогда не делиться с другими? Разве её умная мама не могла ей объяснить, что люди, окружавшие её, неизбежно захотят поломать это счастье на части?

Дыхание замерло, и Лили, сильнее зацепившись глазами за потолок, криво улыбнулась своим мыслям. Воспоминания роем гудели в голове, и она, наматывая рыжий локон на палец, почти не дышала, падая в бездну необдуманных мыслей и невысказанных слов.

Может, все они они изначально были не правы? Может, Лили никогда не была сахарной принцессой? Или была, но только внешне, а внутри её так и подтачивал странный червь, которому она не давала воли ровно до того дня. И ведь в самом деле, сдалась ей эта Роза — зачем она только решилась тогда на обольщение Балдера Томаса?

Тихо рассмеявшись, Лили медленно поднялась с кровати, оперевшись руками о матрас. Она не хотела это вспоминать и не хотела об этом думать. Но мысли — они бежали впереди неё, и вот она опять и опять проваливалась в них, вспоминая.

Идиотка Роза, считавшая Балдера чуть ли не святым, не замечала очевидного, того, что поняла сама Поттер, только лишь взглянув на него. У него было желание славы. В нём жила мания величия. Все его черты лица были пропитаны отчаянным желанием подняться. В этом-то они и были схожи: оба мечтали о внимании, которое безвозвратно было потеряно для них.

— Дорогая, ты опять заперлась?!

Громкий стук в дверь и почти истеричный возглас, переполненный беспокойством, заставил Лили вздрогнуть и внимательно посмотреть на источник звука. Почему-то ей не хотелось спешить открывать дверь, не хотелось раньше времени начать опровергать домыслы своей матери, которая, видимо, думала, что Лили так печалится из-за смерти своего жениха, что может и сама наложить на себя руки.

«Какая чушь», — с отвращением подумала Лили, потерев свои руки так, словно мечтала избавить их от невидимой грязи.

— Лили! Открой дверь! И пойдем кушать, сегодня даже папа дома.

Как же было ей смешно сидеть и смотреть на дверь, вспоминать свою жизнь и почти давиться от собственного смеха. Всю её жизнь, только родители решали куда и зачем ей идти, и самое главное было в том, что именно этого Лили и хотела. Она так же жаждала контроля и подчинения, как и втайне мечтала о том, чтобы невольно через свое подчинение управлять ими же.

— Не стоило так кричать, — показавшись на пороге комнаты, Лили слабо улыбнулась.

— Ох, Лили, — со вздохом протянула Джинни, закатив глаза. — Вечно ты заставляешь нас переживать о себе.

Но на это она уже ничего не ответила, лишь спустилась покорно, кивнула головой в приветствие отца и с отчуждённым видом присела за стол. Был ли отец, была ли мать рядом — для Лили это не имело ни малейшего значения. Годы расточительных попыток добиться признания своих сверстников закончились лишь равнодушием по отношению к родительской гордости и постоянной опеке.

При этом Лили едва ли могла сказать, что не любила своих родителей — это было бы ложью. Она знала и чувствовала, как они лелеют и берегут её, знала и видела, что к ней всегда было отношение снисходительнее, чем к её старшим братьям. Но только вот сама Лили любила их намного больше на расстоянии, оттого и ухватилась своей лёгкой, но цепкой хваткой за него.

Что могла предложить девятнадцатилетняя, без года ученица Хогвартса, мужчине с таким амбициями? Лили задумалась над этим сразу, как только увидела Балдера Томаса в Аврорате, специально придя туда якобы за тем, чтобы навестить своего отца.

Он был обычным клерком и почти даже не участвовал в миссиях, но между тем лицо его было в длинных шрамах — как поговаривали, из-за какой-то травмы, перенесённой в детстве. Все вокруг находили Балдера Томаса привлекательным мужчиной, которому… просто не везло, но Лили находила в нём лишь забитого зверька, который злится, чёрт побери, злится из-за того, что у него совершенно ничего не выходит.

Право, он не понравился ей ни йоту. Не понравился и после более близкого знакомства — в нём было столько самодовольства, и он так стремился её обольстить, словно и сам понимал: да, пока Лили Поттер было всего девятнадцать, она не красавица, да и молчит в основном, но у неё отец… Мерлин, кто её отец!

Она бы бросила свою затею, если бы Балдер сам не принял правила этой игры. Если бы он сам не был прозорлив настолько, чтобы не увидеть собственной выгоды.

— Ну и как же Роза? — с насмешкой поинтересовалась Лили тогда, когда он предложил ей объявить об их отношениях.

Честное слово, никаких отношений между ними не было: они даже ни разу не целовались, и Лили, малосведущая о любви в целом и о романтике в честности, не видела разницы между официальными отношениями на публику и важности этой официальности при личном контакте.

— Роза… она… — с улыбкой бормотал Балдер, тупя взгляд. Он — сожалел. Был полон той вязью чувств, которая пронизывала и его, и кузину, и от которой так трудно было избавиться.

Лили это злило. Она видела, что он был влюблен точно так же, как и Рози, а оттого понимала: если они будут вместе, Уизли будет счастлива, счастлива, счастлива! Забрав всё её внимание, выстроив в своей жизни новое счастье… Лили не нравилось это. Она мечтала отомстить. Оттого, наверное, уверенно подошла к нему и поцеловала, заламывая собственное отвращение где-то внутри, ненавидя себя в сто раз больше, чем даже эту идиотку Розу.

И даже сейчас, когда она была избавлена от его прикосновений, его сухих губ и грубых рук, Лили чувствовала терпкое отвращение и даже некоторый страх.

— Я бы хотела вернуться к себе, — медленно и довольно тихо бросила она, не глядя на родителей. Потому что знала наперёд, что мама от возмущения изогнет бровь, а отец постарается выслушать с лёгкой улыбкой на устах. Она знала их столь хорошо, что невольно начинала тяготиться ими: быть любимым ребенком в семье, как бы это глупо ни звучало, означала иметь непомерно большую ответственность.

— Исключено, — хмыкнув, махнула головой Джинни. — Абсолютно точно исключено. Пока ты в таком состоянии…

— Со мной все в порядке, — жёстко протянула Лили, резко вперив глаза в мать.

В такие моменты, когда её мать начинала показывать свой характер, Лили отчетливо ощущала, как была непохожа на неё. Не то, чтобы она была слабохарактерной дурочкой, скорее, более спокойной и такой сладко-улыбчивой, что сводило скулы. Джинни же, была другой. Она никогда не носила в себе чувства, выплёскивая их на отца сразу же; ей бы и в голову не пришло начать мстить кому бы то ни было, скорее, она бы плюнула и переключилась на что-нибудь другое. Казалось, одна только Лили была столь мнительной и меланхоличной, что неизбежно топталась на одних и тех же мыслях и на одних и тех же чувствах.

— Послушай, милая, когда пройдёт чуть больше времени, мы отпустим тебя к тебе домой, но сейчас…

— Мне двадцать три, — легко улыбнувшись, Лили внутренне почти кричала, не решаясь поднять голос. — Я вправе решать самостоятельно, куда и когда мне идти.

— Гарри! Скажи же ты, — видя, сколь упрям взгляд дочери, резко бросила Джинни, сверкнув глазами.

Наигранно возмутившись, Лили резко поднялась со стула и уверенно направилась к плите, на которой стояла высокая, расписная кастрюля. Во всём этом не было смысла, она и сама понимала, что не сможет одна оставаться в той квартире, но и находиться здесь, с родителями, когда братья уже давно съехали, не было сил.

— Мама бывает резковата, но в целом почти всегда права, — услышала она позади себя спокойный и почти даже безмятежный голос отца. Крутанувшись на месте, Лили вперила в него нахмуренный взгляд, скрестив перед собой руки.

— В целом? — насмешливо поинтересовалась она, и отец, сделав вид, что задумался, с лёгким смешком сказал:

— Почти никогда, но разве мы вправе не слушаться её?

Поставив тарелку в раковину, он подмигнул ей и вернулся к жене за стол, открыв «Ежедневный пророк», и Лили, всё ещё наблюдавшая за ним, почувствовала во рут привкус горечи.

Её отец был единственным человеком, которого она по-настоящему не знала: возможно, поэтому он и был для неё так дорог. Именно ради его похвалы Лили из кожи вон лезла в Хогвартсе; именно из-за одной только мысли, как он воспримет свою дочь, если она бросит Балдера, Лили и решилась на эту свадьбу.

Это было почти смехотворно, ведь Гарри Поттер никогда не выказывал должного восхищения её очарованию, предпочитая молчаливую, тихую улыбку. Именно он стоял в стороне от смешливого шёпота тётушек, обсуждавших её тугие косы. Отец был незримой тенью в её жизни — она видела его в перерывах между работой, ловила его тёплую улыбку, боялась подойти к нему и начать разговор и больше всего надеялась, что её успехи в Хогвартсе сблизят их. Ни Альбус, ни Джеймс не испытывали неловкости перед своим отцом, а Лили же робела так, словно каждый день он стоял над ней, вскинув руку с розгами.

Она боялась быть его разочарованием, не заметив, как эта мысль, въевшись в душу, отравила её, заставляя Лили возжелать возвыситься хоть за счёт чего-нибудь. Даже за счёт жалкого мужчины, у которого эго было больше, чем умение быть человеком.

— …Малфой. Довольно удивительно было узнать, что он вернулся.

— Не к добру это, Гарри. Ты же помнишь?

Знакомая, едва уловимо знакомая фамилия заставила Лили отмереть и вернуться к родителям в комнату. Прислонившись к косяку двери, она обвела их ничего не значащим взглядом, а потом, едва вздохнув, навострила уши.

— Все газеты так и пестрят им, — задумчиво протянул Гарри, внимательным взглядом посмотрев на лист в своих руках. — Давно уже ни о ком так не писали, особенно… из бывших.

— И это опять же очень плохо. Лучше не поднимать песок с дна, дабы не мутить воду. Зачем он вернулся? — обеспокоенно протянула Джинни, едва нахмурившись, из-за чего россыпь тонких морщинок покрыла её лицо. — У него здесь никого нет, Гарри, значит, была другая причина, ради которой спустя… столько лет прошло! Ты говорил с ним?

— Я его даже не видел, — сильнее задумавшись, пробормотал Гарри. Он с ещё большей силой сжал газетный лист в своих руках, а потом, опомнившись, поднял взор и наткнулся им на Лили, которая хладнокровно и почти безразлично слушала их разговор.

Может быть, она бы и не стала делать этого, если бы… не личность мистера Малфоя. И хотя Лили думала лишь о том, как хорошо бы держаться от него подальше, сама судьба неизбежно сталкивала их на протяжении этой недели как минимум два раза.

Сначала она увидела его, когда он пришёл в отдел по миграции за оформленной и подтвержденной визой. Его высокий профиль заметно возвышался над всеми сидящими, и Лили бы точно прошла мимо, если бы её не окликнула миссис Даутлан, которая и стояла рядом с ним.

— Вот, мистер Малфой, это один из лучших наших сотрудников, — щебетала она, явно стараясь ему понравится. Правда, зачем, Лили особо не понимала. Она видела в нём лишь странный огонёк, который пугал её: Лили чувствовала, не стоит с ним играть или заигрывать. Он опасен. И, право, когда его безразличный взгляд проскользнул по ней, Лили почувствовала, как мурашки пробежались по её коже. Потому что он смотрел не так, словно его завораживал её внешний вид, но так, будто он высматривал в нём выемки, за которые можно зацепиться.

— Обращайтесь к ней при случае. Мисс Лили Поттер всегда поможет вам, так?

В его глазах появилась насмешка, такая тонкая, но ощутимая, что Лили, возмутившись про себя, лишь кивнула головой, резко крутанувшись и направившись к себе, чувствуя это скользкий, всевидящий взгляд, который словно и ждал, когда же Лили Поттер оступится на ступеньках и покатится вниз.

Второй же раз и заставил её запомнить и это имя, и это лицо. Лили опять бежала по ступенькам, но на этот раз в здание Министерства Внутренних Дел, когда вдруг взгляд её упал чуть левее, зацепившись за белое пальто фройляйн Дитрих. Белокурая, с завитыми волосами, она гордо стояла возле величественных дверей, а на ступеньку ниже стоял кто-то, столь знакомый для Лили, что она остановилась.

Марлен Дитрих разговаривала со Скорпиусом Малфоем, и это настолько поразило Лили, что, взволнованная, она резко отвернулась, боясь, что они заметят, как нагло она разглядывала их.

Это было так… странно. Марлен Дитрих была высокомерной немкой, которая говорила, исключительно подчеркивая свой акцент, ходила всегда с гордо вздернутым подбородком и ярко-алыми губами. В её глазах все равнялись с кучей навоза, поэтому то, что она говорила с Малфоем, что взгляд её сверкал яростно и что от высокомерия в ней остались лишь крохотные остатки стати, говорили Лили лишь одно: Скорпиус Малфой не простой человек.

— Кто такие Малфои? — обрушивая тишину, повисшую в комнату, вопросила Лили, внимательно поглядев на своего отца, который слегка склонил голову набок и посмотрел на свою дочь так, словно впервые увидел. — Мне кажется эта фамилия знакомой, но между тем я совершенно не знаю никого из этой семьи.

— Какие глупости, — взмахнув рукой, бросила Джинни, отодвигая стул, чтобы встать на ноги и начать убирать со стола. — Не забивай свою голову глупыми вещами, милая.

— Конечно ты никого не знаешь из этой семьи, — утвердительно начал Гарри. — Потому что никого из них не осталось в Англии. Во всяком случае, так было до недавнего время.

— Гарри! — возмутилась Джинни, резко остановившись с тарелками в руках.

— Но это долгая история, Лили, — лёгкая улыбка проскользнула по его устам. — Я бы её тебе рассказал, если бы не опаздывал на работу.

И, кивнув ей головой, он тут же поднялся с места, опрокидывая газету на свой стул. Уже через минуту в комнате никого не осталось: отец ушел на работу, а мать занялась хозяйством, и Лили, всё ещё стоявшая на прежнем месте, облокотившись о косяк двери, медленно подошла к столу.

На стуле лежала газета, первую страницу которой украшала чёрно-белая колдография, и Лили, безразлично вздернув бровь, узнала на ней мистера Малфоя.

Он стоял, вскинув руку, и на пальце его виднелся какой-то узор — разобрать Лили не могла, хоть отчего-то и очень хотелось. И чем дольше она всматривалась в этот острый профиль, тем сильнее странное желание проверить, столь ли остры его черты лица, как это кажется, охватывало её рассудок.

Окутанный загадочным флером, Скорпиус Малфой становился интересной фигурой. Но ненастолько, чтобы Лили, чувствовавшая всем своим нутром опасность, могла сделать его своей новой целью.

Целью для привлечения внимания, или… своей окончательной гибелью.

* * *

— С каждым днём Дитрих становится всё более невыносимой, — понизив голос, пробормотала Клара, и Лили, на секунду оторвав глаза от папок с документами, бросила на неё скользкий взгляд. — Мало того, что она в нашем отделе, похоже, решила поселиться, так ещё… Лили! — резко повысив голос и тут же опустив голову, так как на неё повернулось с десяток не менее раздраженных лиц, чем у самой Вейн. — Она постоянно ищет тебя, а тебя постоянно нет на месте. Она пипец зла и срывается на нас.

Взгляд у Лили, безразличный и равнодушный, не дрогнул и не опустился — она уверенно взирала на свою подругу, лишь механически вопросительно приподняв левую бровь, поглаживая рядом лежавшие горы папок.

— Мы все понимаем, что у тебя горе, Лили, — продолжала Клара, и по заветам пантомимы опустила уголки своих губ. — Но скоро уже будет ровно месяц, как ты ходишь на работу как попало. Люди шепчутся. И злятся. Они-то думают, что ты не ходишь, потому что знаешь, что никто не посмеет тебя уволить из-за твоего отца.

Хруст бумаги, заставивший Клару вздрогнуть и посмотреть на её руки, раздался почти неожиданно и невольно. Лили не особо контролировала свои руки, а потом, словно опомнившись, резко вскинула ладонь вверх, оставляя избитую бумагу в покое.

Хрупкая улыбка расцвела на её губах — та самая знаменитая улыбка, которую так превозносили в детстве и которую так ненавидели все сейчас. Потому что никто не понимал, что же скрывалось за этим почти издевательским оскалом: насмешка ли над обществом или полная покорность по отношению к нему?

— Я понимаю, — кивнув головой, пробормотала Лили, схватив самую верхнюю папку и надежно зафиксировав её в руках. — Но, надеюсь, и они меня поймут. Мне тяжело приходить в себя после случившегося.

Ложь. Ложь. Ложь. Она отскакивала с губ так легко, что Лили почти даже не кривилась. Только лишь идиот, верящий в святую любовь Балдера и Лили, мог поверить в такую чушь. И, право, этих идиотов было крайне много — все они стали жертвами двух скрепленных букв «Б» и «Л» на пригласительных по случаю свадебного торжества; все они стали жертвами красивых фотографий в модных журналах.

Лили Поттер не была убита горем. Она не проронила даже слезинки. Мерлин. Поверил ли бы в это кто-нибудь?

Поттер тихо хмыкнула, на секунду забыв, что стоит возле Клары, и лишь потом обратила внимание, как внимательно она смотрит на неё.

— Лили… — тихо пробормотала Вейн, словно не решаясь. — Знаешь, о чём всё ещё спрашивают? — и она выжидательно глянула на Поттер, словно прося её дать разрешение Кларе сказать прямо сейчас нечто, что едва ли влезало в рамки вежливости чопорного английского общества. — Почему ты проносила траур лишь десять дней?

Взгляд Лили секунду сделался стеклянным, и она, словно не зная, в чём была одета сегодня, посмотрела на себя. Бледно-голубая юбка струилась до коленей, почти такого же оттенка блузка с вышивкой у воротника, идеально выглаженная, сидела так, словно Лили в ней и родилась.

«Ах, Клара, чёрный такой скучный цвет, — в мыслях, про себя сказала Лили Вейн. — Не могу же я ходить в нем целый месяц».

Но на самом деле, Поттер не знала, что могла бы сказать, дабы не разрушить чужую иллюзию, на которую, по-настоящему, Лили и было-то наплевать. Она просто была… слишком зла, чтобы носить траур так долго, и боялась, что не сможет выдержать ещё хотя бы неделю этих убогих, заезженных сочувственных вздохов и слов.

Лили устала носить траур по тому, что было ей совершенно безразлично. И по той же причине она так редко стала появляться на работе: да, это так. Никто её не уволит, никто не сделает ей даже замечания — миссис Даутлан не посмеет, директор — уж тем более. Так почему бы не воспользоваться подвернувшейся возможностью и не начать запираться в своей комнате в лишний выходной день? Какое ей дело до всех этих пересуд?

Всё это Лили почти была готова выложить Кларе, но то ли назло, то ли на её спасение, Вейн окликнула миссис Даутлан, которая, сварливо озираясь по сторонам, прогремела на весь коридор.

— Вот чёрт, — шикнула Вейн, выйдя из оцепления из-за смущения от собственного вопроса. Бедняжка чувствовала себя бестактной, не понимая, насколько же Лили наплевать.

Цокнув едва слышно, Лили оглянулась по сторонам с прищуром. Люди шатались в разные стороны, несчастные офисные работники, запертые в стеклянных отсеках, выслушивали их причитания, улыбаясь почти так же дежурно, как и сама Лили. Да, пожалуй, это работа была единственным верным решением Лили — пожалуй, тут все были такие, как она.

И, насвистев себе под нос что-то едва вразумительное, Лили спокойно поднялась по ступенькам и направилась прямиком в картотеку. Работы сегодня было мало, к тому же, это была пятница, и, возможно, вечером она вместе с Кларой пойдёт в местный паб, чтобы опять напиться, да так, дабы непременно расщепило во время трансгрессии.

Правда, сколько бы Лили не пыталась закончить со своей жизнью в такой очаровательной и претенциозной форме, ничего у неё не получалось. Она попадала в свою квартиру, прямиком на кровать, в таком ужасно весёлом настроении, что, Мерлин, Балдер начал на неё злиться так, как никогда.

Потому что именно тогда Лили могла расхохотаться ему лицо, могла выразить протест, когда он тянул к ней свои массивные руки, хватал толстыми пальцами её тонкие запястья, оставляя сиреневые следы. Он был так груб и так несдержан, что в обычном состоянии Лили могла просто лежать в постели и тупо смотреть в потолок, отсчитывая внутри себя минуты, когда это закончится. Но в моменты, когда алкоголь отбивал у неё последние тормоза, Лили могла попытаться сцепиться с ним или, войдя во вкус, бросать в лицо что-то едкое, злобное, переполненное ядом и разочарованием от того, что она вынуждена спать с человеком, от которого её воротит.

Дыхание спёрло. Оно пропало под давлением воспоминаний, и Лили, замершая по середине картотеки, почувствовала, с какой же силой она опять сжала эту несчастную папку. Потому что перед глазами её был Балдер с его диким взглядом, с его исступленным выражением лица, с резкими движениями и почти полным безразличием к её физическому или душевному состоянию.

«Как жаль, что ты не убила его сама».

Это уже было за гранью. Той самой гранью, за которую Лили не хотела переходить.

А оттого, улыбнувшись себе, она медленно двинулась к целым рядам выдвижных ящиков, выстроенных по алфавиту. Если поднапрячься, то… можно ли будет уйти раньше?.. Лили едва ли об этом думала, тупо уставившись перед собой, не решаясь даже выдвинуть полку.

«Это, должно быть, усталость», — подумала она, кивнув коротко головой, тотчас выдвинув уверенно первый попавшийся ящик. И вдруг раздался странный треск — словно в этой картотеке была не она одна и словно кто-то точно также выдвигал сейчас ящик.

Но это было бессмысленно, потому что никого здесь просто быть не должно. Ключи были лишь у пятерых людей во всем этом здании, и каждый раз, когда кто-то здесь бывал, на табло возле двери высвечивалась соответствующая надпись. А сейчас её не было. Никого здесь быть не могло.

«До чего же я устала», — бесцветно подумала она, отчётливо, словно уши назло ловили странные звуки, слыша лёгкий хруст. Нет. Она была не одна. Лили почти что на физическом уровне чувствовала чье-то присутствие.

Если кто-то пробрался в картотеку, чтобы украсть информацию о ком-то… то, было ли Лили до этого дело? Она думала, цепляясь рукой за по-прежнему выдвинутую полку, и не знала, что же сейчас сделать. Выйти из этого коридора и перейти в следующий, чтобы перепроверить свои догадки, либо остаться здесь и тем самым дать этому кому-то понять, что ей совершенно безразлично, кто здесь и зачем. Лишь бы он только уходил.

Дыхание спёрло, когда она отчетливо услышала чей-то шаг. И она боялась даже дёрнуться, хотя и понимала, на табло уже высветилось её имя и кому-то стало известно, кто стоит рядом с ним.

Не сказать, чтобы Лили было страшно. Скорее, волнительно, и, задержав дыхание, она почти не двигалась, с силой сжав металлическую ручку в своих руках. Минуты наращивали сопротивление, и когда в какой-то момент во всей картотеке погас свет, Лили резко дёрнулась, обвалив полку на пол, из-за чего с десяток папок вывалилось на пол.

Шаг замедлился. И раздался почти совсем рядом, когда Лили, склонившись над упавшими папками, увидела, как дрожат её пальцы. Она не поднимала головы, не выпрямляла спины, так и замерев в этой полусогнутой позе, боясь посмотреть в глаза кому-то.

«Мерлин, если я умру тут, никто не поверит, что это было убийство. Мать точно решит, что я, по её самым худшим предположениям, наложила на себя руки», — метнулась в голове мысль, и Лили, не выдержав, рассмеялась в голос. В ту же секунду, выпрямившись, она круто развернулась и увидела, что в самом конце ряда полок стоит чёрная фигура. В темноте она не могла даже понять, насколько большой был человек, стоявший перед ней, и Лили, скрестив перед собой руки, лишь склонила голову.

Смотреть в глаза смерти было не так тяжело, как смотреть в налитые кровью глаза Балдера, с остервенением вдалбливавшегося в её тело. После всего пережитого, Лили уже не боялась ничего, оттого и чувствовала себя такой переполненной странной лёгкостью.

Фигура колыхнулась и тут же исчезла за поворотом, и Лили, не сдержав разочарованный вздох, опустила скрещенные руки. Почему-то ей бы хотелось поближе познакомиться с тем, кто вселил в неё вначале такой трепет. Первое чувство, что вообще было у неё за последний месяц.

Свет резко загорелся, и Лили, нахмурившись, сжав веки, круто обернулась к двери, которая была совсем рядом. На пороге стояла слегка обескураженная миссии Даутлан, которая, кривя уголки губ, удивленно глядела на груду валявшихся на полу папок.

— Мисс Поттер, — протянула она, озадаченно приподняв бровь. — Что происходит?

Лили молчала, сомкнув тонкие пальцы в кулак, не до конца приходя в себя. В её голове ещё стояло странное наваждение, и она, как сейчас, видела перед собой покрытую мраком фигуру.

И лишь потом, улыбнувшись, она склонила голову набок.

— Всё в порядке, миссис Даутлан, — улыбка стала шире. — Со мной всё хорошо.

С этой стеклянной улыбкой на устах, которая могла разбиться от любого вопроса, Лили механически подняла все папки, выравняла их и с громким хлопком запихнула обратно в шкаф. Время тянулось, и каждая секунда буквально отпечатывалась на ней тяжёлым взглядом начальницы, поэтому, наверное, когда Лили поравнялась рядом с ней, то почти невзначай бросила:

— Это вы включили свет?

— О чем вы, мисс Поттер? — обескураженно заметила Даутлан. — Свет в картотеке не гаснет даже тогда, когда закрывается всё здание.

— Даже так? — безразлично спросила Лили больше из-за того, что должна была что-то сказать.

Брови миссис Даутлан взлетели вверх, и Лили, покорно кивнув головой, быстрым шагом вышла из картотеки, повернув ключ в обратную сторону, чтобы с табло исчезло её имя.

В какой-то момент, идя по коридору, она уже забыла обо всем: и о странном происшествии, и о тёмной фигуре — всё это стало ей так безразлично, словно не при ней кто-то влез в секретный архив и, похоже, что-то забрал с собой. Да какое ей было дело, право, до всего этого? Лили мечтала сидеть в пабе на высоких стульях, попивать текилу с лимонном, а потом медленно танцевать — она хотела забыться, окунуться в наваждение грёз о былом и сделать вид, будто с ней и с её жизнью всё в порядке.

— Клара, пошли, — бросив ей на стол её же пальто, которое Лили предварительно взяла из гардероба под чистое обязательство перед милейшей женщиной, она улыбнулась, а Клара вздрогнула. — Мы довольно уже здесь посидели, не находишь?

— О, Лили, — обескураженно протянула она, видимо, думая, что их разговор час назад мог как-то изменить отношение Поттер к ней.

Они шли вдоль длинных коридоров, провожаемые десятком взглядов, и Лили отчетливо видела, сколь неуютно было Вейн. Она ссутулилась, опустив взгляд, идя ровно за Поттер, и это казалось даже смешным — почему некоторые люди были столь зависимы от окружающего порицания?

У самого входа, бросив молчаливый взгляд на свою начальницу, которая по-прежнему глядела на Лили со свойственным ей беспокойством, Поттер кивнула напоследок головой и, подмигнув Кларе, почти весело вышла из здания.

— Они тебя никогда не примут, — заговорила первая Клара, когда они уже сидели за самым дальним столиком в пабе. Вейн уже порядком успела выпить, и сейчас, сонно помаргивая глазами, безмятежно глядела на Лили.

В такие моменты Поттер по-особенному завидовала Кларе, ведь ей, чтобы почувствовать алкогольную негу, нужно было выпить очень много, и даже тогда у неё не было уверенности, что она провалиться в спасительное веселье или забывчивость.

— А тебя? — почти весело пробормотала Лили, впрочем, наигранно. Ей не было весело. И пила она чисто на автомате, неизбежно возвращаясь мыслями то к Балдеру, то к странному случаю в библиотеке.

Клара промолчала, слегка нахмурившись, опрокинув в себя ещё один бокал виски, а потом, блаженно улыбнувшись, вперила свой взгляд куда-то в сторону.

Рано или поздно — это было неизбежно. Рано или поздно Клара поставит коллектив выше Лили Поттер и бросит её без малейших угрызений совести. Едва ли её можно было в этом винить, хоть Лили и хотелось, но сама же Поттер испытывала некоторый дискомфорт: Вейн была отдушиной, искусственной, неискренней, но отдушиной.

— Боже, какой красавчик там стоит, — пьяно сощурившись, Клара почти что встала со своего места, по-прежнему глядя в сторону. Лили нахмурилась. И лишь потом, обернувшись, заметила две фигуры, стоявшие у самой барной стойки. — Может, подойти к ним и познакомиться?

Клара испытывающе вперила свой взгляд в Лили, которая, приподняв бровь, крутанула стакан, стоявший на столе. Чего, в конце концов, пыталась добиться Вейн?

— Ладно, — словно вспомнив, кого почти недавно потеряла Лили, бросила торопливо Клара, улыбнувшись, и тут же подорвалась с места, пьяной походкой направившись по направлению к барной стойке.

Кокон равнодушия и тишины, появившийся вокруг Лили, не давал ей нормально концентрироваться на своих мыслях. Она лишь тупо смотрела в ту точку, где ещё минуту назад стояла Клара, и её вопрос гулом отдавался в ушах.

Знакомиться?

«Ты никакущая, Лили. С тобой противно стоять даже рядом».

Рука дёрнулась, и из стакана выплескалась текила, попадая на пальцы. Бессмысленно, словно заведённый механизм, она опустила глаза, и не смогла увидеть что-либо, потому что на глаза вдруг навернулись слёзы. Первые, спустя очень долгое время.

«Главная ошибка моей жизни… кого ты можешь привлекать, как женщина? Неудивительно, что у тебя никогда не было отношений».

А перед глазами — обыденное. Томас Балдер, стоявший посередине ее комнаты, расхаживавший взад-вперед, бросавший иногда на нее быстрый взгляд. Они никогда не жили вместе: квартира Лили была всегда была лишь её, но всем вокруг казалось, что они были настоящей парой, готовящейся к свадьбе.

«С тобой трахаться, всё равно, что дёргать бревно. Ты даже в этом убога».

Схватившись одной рукой за голову, другой Лили с силой сжала волосы, прикусив до боли губу. Страшное отчаянье поднималось в груди, а с губ так и хотело сорваться: «Не то что Роза? Она-то лучше, да, Балдер?».

Лили хотелось расхохотаться. Из всех их почти четырёх лет отношений лишь два она понимала, в какое вляпалась дерьмо. И тогда осознала: другого выхода у неё нет. Она никуда не может уйти из той ловушки, в которую и загнала себя. Так пускай хоть другие будут думать, что у неё— всё хорошо. И что она — безумно счастлива.

Но внутри неё, словно гора, с каждым днём вырастала ненависть, и она боялась, что однажды совершенно случайно, сама уничтожит то, что породила. Что бы тогда делали её родители? Как бы им можно было объяснить, что счастливая, сладкая принцесса с сахарной улыбкой сама стала разрушением?

— Лили.

Дернувшись резко, сбросив руки на стол, она подняла голову, словно высвобождаясь из пут воспоминаний и мыслей. Перед глазами всё плыло, и когда она наконец смогла сконцентрировать взгляд, то увидела вернувшуюся Клару, возле которой стоял до странности знакомый мужчина.

— Знакомься, — сказала она, сев напротив, рядом со своим новым знакомым. — Это Михель. Он из Франции…

Дыхание у Лили дернулось, и она, сглотнув, почувствовала, как странная дрожь прошлась по рукам. Потому что, конечно же, она помнила Михеля Розье, этого странного, уже немолодого человека, но что же именно привлекло в нём Клару?

— А это его друг, — глаза Клары загорелись, когда она подняла голову и посмотрела куда-то поверх макушки Лили. — Я только сейчас вспомнила, мистер Малфой, что вы же у нас новая звезда! А я-то думала, почему ваше лицо мне так знакомо.

Лили на секунду стало так страшно, словно она вновь оказалась в своей комнате, а сверху над ней возвышался Балдер со своим дикими глазами. Но его здесь не было. И, повернув едва голову, Лили нахмуренным взглядом посмотрела в сторону, заметив Скорпиуса Малфоя, который стоял почти рядом с ней, держась рукой за спинку соседнего от неё стула.

На его левой руке она опять увидела символ, и сейчас, будучи так близко к нему, как никогда, Лили увидела, что это была руна. Но что она значила, Поттер подумать не успела, потому что в ту же секунду поймала его взгляд. Он был спокойным, насмешливым, но всё же Лили чувствовала некоторое раздражение — тонкое, едва ощутимое.

— Ой, а это Лили, — заметив их взгляды, тут же встряла Клара, ткнув пальцем в подругу. — У нее недавно умер жених, поэтому она довольно сумрачная.

При этих словах мистер Малфой склонил голову и губы его сложились в тонкую, белую полоску, которая отчетливо выдавала скрытую усмешку. И, выдвинув со скрипом стул, он присел рядом, в полуобороте, так, чтобы можно было видеть Лили, которая неотрывно наблюдала за каждым его действием.

— Вероятно, она его очень любила? — ни к кому конкретно не обращаясь, бросил насмешливо Малфой, смотря так прямо и так уверенно, что Лили почти вздрогнула.

— Нет, — со злобой, с прорывающейся ненавистью, которая жила внутри неё, которая дробила её каждый день на части, протянула Лили.

Перед глазами не было ничего: ни пьяной Клары, которая поминутно икала, ни диких глаз Балдера Томаса, ни этого убого паба. Она видела только ясный, равнодушный взгляд Скорпиуса Малфоя, которого, отчего-то, начинала то ли побаиваться, то ли недолюбливать.

— Она его ненавидела.

И вместо смущения или удивления, которые могли быть вызваны её ответом, Скорпиус лишь хмыкнул, как будто это было столь очевидно, что у него и не было сомнений.

Малфой усмехнулся криво, ни возмущаясь, ни озадачиваясь. В этой улыбке было слишком много всего, и Лили, вздрогнув, опять почувствовала дрожь.

«С ним лучше никогда не встречаться вновь», — думала она каждый раз после их встречи.

И каждый раз всё равно натыкалась на него.

Не судьба ли?