Как Вейдер сына искал (джен)

“Попытка номер три. Инициатор эксперимента: магистр Скайвокер. Заданные параметры...”

“Почему нельзя просто заказать нашего сына?”

“Потому что у нас нет сына. Он есть у Энакина, но Энакина теперь нет. Приходится обходиться косвенными запросами. Сейчас хочу попробовать "Внук Шми Скайвокер". Где проблемные?”

“Заперты и не помешают, начальник!”

“Отлично. Эни, Ник, синхронизируемся. Активируем магический круг — три, два, один... призыв!”

* * *

У мальчика не было имени. То есть было когда-то, когда папа и мама были живы, но это было давно и неправда, и никто с тех пор не звал его иначе, чем "мальчик", и он забыл.

Мальчик был рабом — не отродясь, не по закону, а постольку поскольку. Ребятки Джаббы убили его родителей и передали ферму в пользование более надёжному арендатору, а мальчик жил на ферме и тоже перешёл в пользование, вот и всё. Не самая худшая участь — конечно, работать приходилось много, а спать и есть мало, но по крайней мере можно было есть и спать.

— А — б — аба... аба-жур, — прошептал он. — Интересно, что такое абажур? Или кто?

Его золотое сокровище, его главная тайна: крохотный печатный словарик таскенского языка трёхсотлетней давности. Размером меньше ладони, с золотистыми красивыми страницами и чётким шрифтом. Он откопал его в песке, когда искал водяные тыквы для хозяйки — неожиданная удача, волшебный подарок Матери-Пустыни.

Иногда мальчик думал: как словарик попал в песок? Он придумывал историю за историей: о глуповатом и рассеянном республиканском учёном, который пошёл изучать туземцев и по дороге потерял всё необходимое, о храбром рыцаре, погибшем от рук таскенов, о дипломате, потерпевшем крушение — одна история удивительнее другой.

Таскены убили его бабушку, это мальчик хорошо помнил. Папа так сказал: это могила бабушки, её убили таскены, а твой дядя потом убил всех таскенов. Дядя молодец, таскены — зло. Папа жил в простом и понятном мире, пока его не убили. Впрочем, и его смерть (мамина смерть) тоже укладывалась в понятия: сильный находит слабого и забирает его жизнь вместе с его вещами. Если бы здесь был кто-то другой, кто-то извне простого мира — мальчик знает это пугающе чётко — папа и мама были бы живы, потому что кто-то извне мог их защитить. Но ценой их жизни было бы существование мальчика, который просто не родился бы — значит, наверное, всё к лучшему?

Своя жизнь дороже чужой.

И всё-таки, что значит "абажур"? На таскенском это слово звучало точно так же, значит, это что-то из Большой Галактики. Может быть, корабль. Может быть, инородец — "абажур" звучало как что-то с длинным хоботом и множеством тонких ножек или щупалец... но сначала надо разобраться с работой, а то хозяйка побьёт.

Он спрятал словарик за пазуху, так что пояс крепко прижал книжечку к животу, и занялся гидропонными грядками. Нужно было выполоть сорняки — несъедобные или просто слишком вонючие грибы-самосейки — потом настроить температуру и влажность и подбросить белкового субстрата в поддон. Ну и конечно срезать десяток созревших трупоедок на ужин.

Один случайный знакомый, агитатор из Церкви Силы, объяснил мальчику, что на самом деле гриб — это огромная сеть корней, спрятанных внутри субстрата, а то, что торчит снаружи — это грибовая писька. Он это объяснял, пытаясь завербовать мальчика в свою религию, но мальчик не очень хотел быть писькой невидимых мидихлориан или чего-то такого.

Он в принципе не хотел быть писькой.

Он человек, и ничего, что не помнит своего имени — у всех свои недостатки.

— Куй — банта, ку-зя — телёнок, — с работой он закончил и снова достал словарик. Почему тогда банта называется бантой, если таскены называют её куй? Столько вопросов и никаких ответов!...

— Эй, мальчик! Мальчик! — пронзительный голос хозяйки ни с чем не спутать, и если срочно не откликнуться, будут проблемы. — Мальчик, ты нам нужен, иди сюда срочно!

В руках у хозяйки было девчачье платье, розовое, украшенное — или, скорее, изуродованное — оранжевым пластиковым кружевом.

— Надевай и не кобенься, — скомандовала она, — и если всё пройдёт хорошо, получишь конфету.

* * *

— Люк!

На сей раз это должен был быть Люк, мальчишка выглядил почти копией малыша Эни.

Но тот только недоумённо нахмурился.

— Не Люк? — осторожно уточнил Вейдер.

— Не знаю, — ответил может-быть-Люк. — А ты кто? Похож на чувака из новостей.

— Возможно, я чувак из новостей. Но кто ты?

— Я мальчик, и моя фамилия Ларс, — ответил ну-может-всё-таки-Люк. — Я раб хозяев фермы Ларсов.

(За четыре года у фермы сменилось не меньше семи хозяев.)

— А кто твои папа и мама?

— Папа Оуэн. Мама Беру. Они меня родили, чтоб не скучать, когда от них съехал Кеноби, — это мальчик тоже хорошо помнил, хотя не знал, кто этот съехавший Кеноби и куда он съехал.

“Мы помним Оуэна. Мы думали, он просто сын этого фермера, который купил маму, а он наш брат? Это логично, очень логично. Тогда мама просто вернулась к своему бывшему. Тогда мама была правда счастлива до того, как... как.”

“Это хорошо. Значит, бывший ушел не навсегда, а заработать на выкуп любимой и матери ребёнка. Значит, Клигг хороший человек. Значит, мама выбрала хорошего человека.”

— Не Люк, — вздохнул Вейдер.

Опять не Люк.

Опять ошибка.