Я залечу твои раны (гет)

Жители королевства Этельред ещё не успели успокоиться после появления дракона, как им представилась возможность испытать новое потрясение. Тень гигантской огненной птицы накрыла город, заставляя мирян прятаться по домам, а стражей хвататься за оружие дрожащими руками, но что они могли сделать против древнего магического существа. Феникс величественно поднялась над Красным Замком, словно второе солнце, а затем спикировала вниз, сложив крылья. Чёрная птица уменьшалась в размерах по мере приближения к земле, пока не оказалась окружена стенами дворца. Малефисента опустилась во внутреннем дворе, постепенно гася пламя и принимая свой истинный облик прекрасной крылатой воительницы. Огонь Феникса сжался до размера зрачка и сосредоточился в глубине её зелёных глаз, когда она подняла взгляд на Лучиана. Король созерцал её появление с должным спокойствием. Он стоял ровно, сложив руки перед собой, как бы желая показать свою безобидность и чистые намерения, но инстинкты феи было не обмануть. При виде его сердце глухо билось где-то у Малефисенты под горлом. Увы, воспринимать своего врага так же спокойно у неё не получалось. Возможно, это доступно только безумцам.

— Ну, и где на этот раз прячется твоя свита? — язвительно спросила Малефисента, оглядывая скромно обставленный внутренний дворик. Одним взмахом руки она зажгла огонь в каменных чашах, стоявших в четырёх углах. — Где скрывается отряд рыцарей, который нужно позвать в подходящий момент?

Во внутреннем дворе, куда вели всего две арки из нижних галерей, прятаться было откровенно негде, разве что наёмный убийца мог схорониться в чаше круглого фонтана, но никто не просидел бы столько времени под водой. И тем не менее, тёмная фея отслеживала каждый жест короля, в любой момент готовая увернуться, улететь, атаковать. Он довёл её до предела, сделал болезненно осторожной, в чём она никогда и никому не призналась бы.

— Впечатляет, — произнёс Лучиан вместо ответа на вопрос, криво улыбнувшись своими бледными губами. Одна из четырёх длинных узких ран, наискось пересекающих его лицо, открылась, и по коже стекла алая капля. — Ингрит рассказывала мне о Фениксе, а я не верил. Спасибо, что удостоили меня чести лицезреть это невероятное зрелище.

— Если бы ты выполз из своей норы чуть раньше, то увидел бы ещё и дракона, — грубо произнесла Малефисента, надеясь уколоть короля и стереть с его лица усмешку.

Реакция была совершенно иная. Лучиан внезапно зашёлся истерическим смехом, но хохот этот казался отнюдь не весёлым. Так мог бы смеяться в ночи налакавшийся крови упырь, которым матери пугают своих детей, но не человек.

— Признайся, славно я тебя напугал, что ты даже не отважилась поискать меня внутри дворца, — с трудом произнёс он, отсмеявшись. Раны на его лице сочились кровью, но король этого не замечал. — А ведь я вовсе и не прятался. Пил вино, сидя в кухне на нижнем этаже, читал мемуары одного из своих предков, и прислушивался к шуму наверху. Я приказал всякому слуге или стражу, который тебя заметит, рассказать, где я ожидаю. Но ты не пришла ко мне, а вместо того украла мою жену и новую наложницу.

Малефисента хотела сказать много интересного из того, что она подумала, услышав, как Лучиан уже причислил Кеадду, к своей собственности, но фею привлекли цветы за его спиной. У самых ног короля рассыпался целый ворох пурпурно-алых роз, а под ними скрывалась серая ничем непримечательная могильная плита. Текст на каменной плите она разобрать не могла, но прекрасные цветы, разложенные на могиле с любовью, снова заставили Малефисенту испытать смешанные чувства в отношении эльфийского потомка.

— Чья эта могила? — спросила тёмная фея, не слишком надеясь и в этот раз услышать вразумительный ответ.

— Если ты посмотришь наверх, то увидишь Башню Роз, — отрешённо произнёс Лучиан. Тон его был холоден и неизменен, словно он зачитывал историческую справку. — Это самая высокая из четырёх башен Красного Замка. На самом её верху в незапамятные времена находилась личная комната королевы Амани. Тёмная эльфийка поднималась туда по сотне крутых каменных ступеней, как человек, а крылья служили лишь шлейфом к её прекрасным платьям, так как она никогда летала при дворе. Но в Башне Роз она могла становиться у окна, и смотреть на Красный Лес, а так же обозревать королевство людей, на которое променяла свой родной дом. Здесь же она впервые поняла, что Лес стал слишком тихим. Здесь она наблюдала за королевством фэйри, и всё больше погружалась в пучину страшных дум. Эта башня видела её последние минуты. Там, сидя на самом верху, королева-эльфийка, обжигая руки, связывала свои крылья железными цепями. Преисполненная отчаяния, Амани шагнула в пустоту с окна. Прямо на месте её падения, король Дегхельм приказал выкопать могилу для своей возлюбленной. Созданное самой природой крылатое существо, должное летать высоко над людьми, она была суеверно зарыта слугами Дегхельма глубже любого человека. Безутешный король не разделял их суеверий, но был бы только рад, если бы его возлюбленная восстала из мёртвых. Часами он сидел возле этой безмолвной каменной плиты, спал на ней ночами, пока не подхватил чахоточную болезнь и не скончался в бреду. Его тело положили под каменную плиту в королевском склепе, навсегда разлучив с любимой…

— Он разлучился с ней уже тогда, когда решил убить клан хранителей Красного Леса, — осадила Лучиана Малефисента. Она не испытывала никакого сочувствия к предку короля. — Если бы Дегхельм действительно любил Амани, то пришёл бы договориться с ними миром и просить её руки, как принято у вас. Ничего бы ужасного не случилось, поступи он по совести. Проклятье крови Дегхельм своими руками навлёк на свой род!

— Ты пытаетешься подружиться с людьми, найти путь, приемлемый для нас и для вас, а всё же мыслишь как фея и защищаешь лишь одну сторону, — произнёс король с вызовом. — Мои предки склонялись к тому, что это Амани зачаровала Дегхельма и влюбила его в себя, но чары оказались слишком сильными и заставили короля Этельреда добиться своего любой ценой. Фэйри никогда не славились сочувствием, а вот дурной нрав вашего собрата ни для кого не секрет. Так может эта эльфийка хотела лишь подшутить над королём, а в итоге сама влюбилась? Она поплатилась за эту шутку и обрекла всех потомков короля на страдания.

— Вот в чём вся проблема, — сказала Малефисента, сглотнув горький ком, вставший в горле. — Наши расы так и будут враждовать, перекладывая ответственность за общие беды друг на друга? Но есть иной путь. Мы могли бы сосуществовать рядом не через страх, а через понимание.

— Наивные мечты, — отозвался Лучиан с прежней лукавой улыбкой. — Мои люди не боятся фэйри только потому что знают: Красный Лес полностью и безраздельно находится в руках их короля. Если так будет везде, то я согласен жить в таком мире. Вас давно надо приструнить. Я слышал, что где-то в море есть неприступный остров, окружённый острыми скалами, царапающими небо. Ни один корабль не может подплыть к нему близко и ни один человек не может покорить эти холодные камни. Множество людей пытались попасть на тот остров, и все они безвозвратно исчезли. Те, кто даже не пытался, смогли выжить и рассказать про то место, где в сердце камня обитают крылатые и рогатые твари. Что-то подсказывает мне, пора отправиться туда. Возможно, мне улыбнётся удача. Особенно если бездыханное тело самой Малефисенты я прикреплю под носом своего корабля.

— Твои угрозы ничтожны, — бросила тёмная фея, но вздрогнула от одной мысли о том, что их безопасное место может быть обнаружено. Даже намёк на собственную гибель не так сильно пугал её.

— Дрожишь, — от острого глаза короля Лучиана ничто не укрылось. — А я ведь помню тебя другой: сильной и могущественной. Я присутствовал на крестинах Авроры, и стоял в зале в первых рядах вместе с отцом, когда незваной в замок явилась тёмная фея. У меня, признаться, даже коленки затряслись от страха и восхищения. Тогда ты ненавидела людей и не пыталась что-то изменить. Ты была честнее сама с собой.

— Я ненавидела только одного конкретного человека, но гнев застлал мне глаза. Я свалила грехи отца на его ни в чём неповинную дочь. Это был самый бесчестный поступок из всех, что я совершала.

— Бескрылая колдунья, которая заставила короля Стефана опуститься на колени, умоляя о пощаде, а после свела его с ума, сейчас ослабла и размякла. Очень жаль.

— У нас разные понятия о силе и слабости, Ваше Величество.

— И в чём же сила, скажи мне? В чём она, как ни в полном тотальном одиночестве? Когда в твоём сердце нет места ничему и никому, когда сострадание становится пустым звуком, разве ни тогда мы достигаем высот, о которых иные могут только грезить? Сейчас я смотрю на тебя сверху вниз, тёмная фея, и уже не вижу прежней Малефисенты. С ней мы были очень похожи.

— Прежняя Малефисента давно исчезла, и у нас с тобой более нет ничего общего. Прошло достаточно времени, чтобы я многое узнала и поняла. Боль неизбежна, но не одиночество спасло меня от неё. Глубокие раны, невидимые глазу, не заросли бы сами собой, если бы рядом со мной не было друзей, не было моей дочери, не было того, кого я полюбила всем сердцем. Сила в том, чтобы жить без страха, потому что теперь моя очередь оберегать своих близких. Счастье, которое я делю с ними, только растёт, а горе каждого из нас, которое мы делим на всех, всегда уменьшается.

— Только подумайте. Эльфийка учит меня житейской мудрости, используя при этом слова человеческих философов.

— А ты не испытываешь ни радостей, ни горестей, верно? Тебе нечего терять и нечего делить. И никто не станет оплакивать тебя.

— Вот мы и подошли к этому моменту. Ты ведь явилась сюда не просто так? Ты собралась убить меня.

— Не я, а ты сам распорядишься своей судьбой.

— И почему, скажи на милость, я должен сотворить подобную глупость?

— Потому что ты страдаешь, и давно хочешь освобождения. Потому что голоса в твоей голове убивают тебя…

Малефисента медлила, хотя знала, что пора действовать. Жалость к крохотной эльфийской части Лучиана, которая при должном влиянии могла сделать из него хорошего правителя для двух государств, останавливала фею, и это промедление стоило ей очень многого.

В руках короля оказался свисток. Лучиан поднёс его к губам и резко дунул, извлекая из деревянной трубочки пронзительный звук. Где-то наверху раздался шум шагов и эхо голосов. Почувствовав неладное, Малефисента ловко отскочила прочь, в последнюю секунду уворачиваясь от потока раскалённого металла, льющегося на неё сверху. Двое солдат с котелком в руках стояли и смотрели на уцелевшую фею со стены, но они не казались разочарованными тем, что не выполнили приказ короля. Малефисента напуганная и разозлённая, обратила свой взгляд к Лучиану, но уже ничего не могла сделать. Её враг спустил тетиву какого-то самодельного оружия, выстрелив в неё. Фея едва успела разглядеть тонкую цепь с двумя шариками на концах, как снаряд уже вонзился в шею, крепко обмотавшись вокруг неё. Цепь едва не переломила шею Малефисенты, и от резкой боли она даже не сразу осознала, что задыхается. Железная цепочка из тонких звеньев прожигала кожу и сжимала горло. Голова кружилась и кровь застучала в висках, как военные барабаны. Тёмная фея потеряла равновесие и упала на колени. Сердце её бешено билось, а воздух быстро покидал грудь, и с каждой судорожной попыткой вдохнуть становилось только хуже. Глаза заволокла пелена, но Малефисента всё равно видела, что Лучиан, держа в руках своё орудие, подходит ближе.

— Вот и подошёл конец легенде о злой тёмной фее с Топких Болот. Реальная жизнь — не сказка, у неё не бывает счастливого финала для всех. Вот только где же теперь твои друзья, которыми ты так гордилась? Где ненаглядная дочь и твой драгоценный возлюбленный?

Малефисента не могла ответить, даже если бы захотела. Не могла сказать, что сама велела им оставить её, уверенная в собственной магии. Не могла сказать, что проигнорировала предупреждение Ингрит о том, что эта встреча — западня. Острыми ногтями тёмная фея раздирала кожу на шее, пытаясь добраться до шариков и распутать проклятую цепь, но руки её не слушались. Всё вокруг уже казалось нереальным. Пелена спала, и фея ясно и отчётливо увидела склонившегося над ней Лучиана. Его бледные глаза и алеющие кровью шрамы. Малефисента видела, как он медленно выпрямляется и заносит увесистый самострел над её головой. Где-то на фоне раздавался звук хлопающих крыльев, и тёмная фея узнала этот ритм…

Собственное тело казалось ей каменным, но Малефисента выпрямилась, вытянула шею и подняла голову, надеясь, что не ошиблась. Чёрный ворон с громким криком налетел сверху, заставив Лучиана отпрянуть и выронить оружие. Воронье крыло коснулось щеки феи, и она поняла, что спасена. Своим крепким клювом Диаваль схватил один из шариков на лету, и, сделав двойной вираж вокруг головы Малефисенты, раскрутил цепь. Тёмная фея стиснула зубы от боли, но тут же закашлялась, когда смогла снова дышать. Горло саднило, грудь жгло изнутри, и перед глазами снова всё померкло и пошло пятнами.

Она попыталась встать, но сразу это не вышло. К счастью, Диаваль дал ей шанс прийти в себя. Отбросив цепь, он кинулся Лучиану в лицо, заставив того отойти от Малефисенты. В этот раз на руках короля не оказалось никаких защитных перчаток и к ранам, оставленных Кеаддой, прибавилось множество царапин от когтей ворона. Диаваль поднялся в воздух над королём, а затем резко обратился в человека, повалив противника на землю. Их драки тёмная фея не видела: противники валялись по земле, но Лучиан сбросил с себя Ворона, ударив того в горло, и быстро завершил бой.

Малефисента получила нужное время, и когда король вскочил на ноги, она тоже поднялась. Игнорируя боль, тёмная фея начала читать заклятие. Голос её зазвучал иначе, чем раньше, и Лучиан, несомненно, узнал этот всемогущий глас из прошлого, который приковал его к месту тогда, как и сейчас:

— Я освобождаю тебя от мук жизни! Как только полный диск луны на небе воцарится, уколешь палец ты о розы шип, и сном уснёшь подобным смерти! И в целом свете уж ничто не пробудит тебя! И сон твой станет для тебя благословением, а не проклятьем! Спи вечно, долгожданный обретя покой, и снами добрыми питай свою израненную душу!

Огонь окутал их обоих, закружив вихрем, и ушёл в землю, словно не бывало.

— Чушь! — прокричал взбешённый Лучиан. — Глупые заклятия на меня не действуют! Может с младенцем это и получилось, но не со мной!

Король уже не казался тёмной фее таким страшным, как раньше. Глаза его, налившись кровью, едва не вылезали из орбит. Волосы были взлохмачены, одежда грязная и порванная, намокла от пота, кровь из ран текла по носу и подбородку. Лучиан был напуган, и страх уродовал его облик. Малефисента, не обращая на него внимания, подняла взгляд на Башню Роз. Самая высокая из башен замка уже ловила на себе белый свет луны. Наступила ночь полнолуния, и тёмная фея прекрасно знала об этом.

— У тебя мало времени, — предупредила Малефисента короля. — Может быть ты хочешь сказать что-то напоследок?

Король Лучиан стиснул зубы, словно борясь с самим собой, но потом черты его лица расслабились, и прозвучал тихий голос:

— Я не всегда был таким. В детстве я пытался полюбить фэйри, вопреки наставлениям отца, сбегал в Лес при первой же возможности, но его обитатели смеялись надо мной, над полукровкой. Мой строгий консервативный отец, по чьему желанию мне удалили острые уши во младенчестве, наущал меня против нечисти, и к тому времени, как я надел корону, его уроки дали свои плоды. Не из-за Амани, а из-за отца я считал себя проклятым. Я полностью принял его мировоззрение и возненавидел фэйри. Я приказал рубить деревья, уменьшая Красный Лес. Я хотел осушить реку, но решил сохранить её, когда открыл поразительные свойства красной глины. Я причинял боль всему живому, и нет мне прощения. И страдания, которые приносила мне эльфийская кровь, я заслужил, но где-то в глубине души я знал, что не проклят. Но остановиться уже не мог…

— Теперь ты выплатил долг своего предка полностью и уже не будешь страдать, — милостиво отозвалась Малефисента. Именно сейчас она в полной мере осознала верность своих решений. Если бы королю не грозил вечный сон, он никогда бы не раскаялся в своих дурных деяниях. И даже если его слова были не совсем искренними, она приняла их. — Я расскажу об этом людям и фэйри. Все будут знать о твоём искуплении, а имя не забудут.

— Хорошо, — коротко ответил Лучиан.

Он содрогнулся, словно от боли, а затем развернулся и медленно подошёл к могиле Амани. Диаваль, сидевший возле каменной плиты, дёрнулся в сторону, но Лучиан не обратил на него никакого внимания. Подняв одну из пышных роз, что он принёс на могилу, король крепко стиснул усеянный острыми шипами стебель в кулаке, пронзив кожу так, что сквозь пальцы потекла кровь. Роза со сломанным стеблем выпала из его ослабевшей руки. Лучиан начал заваливаться в бок, как подкошенный, и Диаваль, вопреки всему, что произошло, бросился на помощь, чтобы поймать короля и не дать ему разбить голову о каменную кладку. Ворон осторожно уложил мужчину, который ещё совсем недавно мог убить их всех. Теперь Лучиан Этельредский никому не принесёт вреда. Малефисента приблизилась и посмотрела на него сверху вниз. Как и в случае победы над Стефаном, она чувствовала не триумф, а лишь успокоение. Лицо короля Лучиана казалось безмятежным, морщины разгладились, а кожа приобрела более здоровый цвет. Сейчас фея видела того человека, которым он мог стать. Спокойным и мудрым правителем для двух королевств. Судьба оказалась к нему жестока, и одиночество свело его с ума. Теперь, когда он пребывает в мире снов, всё будет иначе.

— Он больше не проснётся? — хрипло спросил Диаваль, поднимаясь на ноги, хотя уже знал ответ. — Всё кончено?

— Да, — подтвердила Малефисента. — Теперь нам срочно нужно отправиться в Красный Лес и вернуть Ингрит. У Этельреда теперь новый правитель.

* * *

Рукоплескания, одобрительные возгласы, свист и улюлюканья преследовали Ингрит, даже когда она покинула балкон, с которого только что произнесла красивую и долгую речь о светлом будущем Этельреда, как его новая законная королева. Ингрит могла быть убедительной, если хотела, и с первых минут в роли официального монарха, начала активно завоёвывать любовь народа. Она раскраснелась от удовольствия и не могла скрыть торжествующую улыбку. Королева вошла в комнату и сама задёрнула шторы, так как нарочно отозвала всех слуг, чтобы остаться с глазу на глаз с Малефисентой. Комната погрузилась в полумрак, и ярче свечей горели только зелёные глаза тёмной феи.

Малефисента слушала речь, оставаясь в тени, а по её завершению, ожидала королеву, склонившись над маленьким круглым столиком, на котором когда-то ей было оставлено «угощение для фей». Сейчас же на столе стояла чернильница с опущенным в неё пером из крыла самой Малефисенты и сургуч вместе с королевской печатью для оттиска. Центр столешницы занимали два листа пергамента, испещрённых изящными чёрными буквами, складывающимися в один и тот же текст, но с небольшой разницей. В одном соглашении речь шла о королевстве Этельред, в другом — о родном королевстве Ингрит. Тёмная фея не умела читать, но Диаваль, которого худо-бедно обучили Аврора и Филипп, как мог проверил оба текста во время их составления. Кроме того, Малефисента верила своему перу, зачарованному на распознавание лжи, и не боялась обмана.

Королева подошла к тёмной фее и встала напротив. Им обеим, пожалуй, было неловко осознавать, что теперь они заодно. Малефисента, верная своему новому кредо, не простила Ингрит прошлое, но дала ей шанс исправиться. Пока что королева не разочаровывала фею. Вернувшись в Красный Замок, она тут же приказала освободить тёмных эльфов и альстедских моряков. Парящий Грифон с полной командой на борту покинул королевский порт рано утром и направился домой. Тёмные эльфы, в полной мере пресытившись совершённой военной кампанией, так же были отпущены, чтобы поведать тем, кто остался в Обители о славной победе над королём-полукровкой. В Красном Лесу пока что задержались только Малефисента и Диаваль.

— Ну-ну, кто здесь у нас, — с лукавой улыбкой приветствовала Ингрит тёмная фея. — Это же новая королева Этельреда.

— Вероятно, я должна поблагодарить тебя, — произнесла она и слегка склонила голову. — С новым титулом я смогу вернуть королевство моего отца. Наш замок разрушен и разграблен, но это поправимо, особенно когда в твоём распоряжении достаточно людей и денег. В моём случае было бы чудесно посадить на тот трон какого-нибудь своего наместника и править сразу двумя королевствами.

— Теперь у тебя есть шанс обрести независимость, о которой ты всегда мечтала, и реализовать свои амбиции, — отозвалась тёмная фея. — Законы Этельреда позволяют править законному супругу в случае смерти наследника королевской династии.

— Лучиан жив! — горячо возразила Ингрит, а затем продолжила, но уже тише:

— Я буду придерживаться этой точки зрения и тебе того же советую. У стен есть уши, но даже королевский лекарь подтвердил, что сердце его бьётся, а лёгкие дышат, так что это не совсем ложь. Я уже поделилась своим мнением с министрами, касательно того, что заклятие магического сна наложено исключительно ради исцеления королевской души и может быть снято. Правда, я не уточняла, что очень уповаю на то, что этого никогда не случится.

— Я не намерена пробуждать его, и сомневаюсь, что заклятие рухнет само собой, даже после моей смерти, но помни, что для тебя это ничего не меняет. Ты несёшь двойную повинность — за себя и своего нынешнего законного супруга, которым остаётся Лучиан, — сурово напомнила ей Малефисента. — Альстед и Община тёмных эльфов посодействуют твоим начинаниям. Но если ты обезумеешь от власти, пощады не жди. Пусть спящий король напоминает тебе о собственной возможной участи и уберегает от необдуманных поступков.

— Мне стоит радоваться, что в этот раз, милостью богов, мы оказались на одной стороне? — поинтересовалась королева.

Тёмная фея ничего не ответила. По её взгляду и улыбке, Ингрит поняла, что ответ положительный, хотя вид Малефисенты оставался немного устрашающим.

— И всё же, я должна спросить кое-что, — вдруг произнесла королева. — Ты не боишься людской молвы, после того, что сделала? Всё-таки усыплённый король ничуть не лучше, чем убитый.

— В прошлый раз, на сколько мне известно, злые слухи распространила ты, — напомнила ей тёмная фея.

— Не я одна могу иметь на тебя зуб, — смутившись ответила Ингрит. — Пройдёт достаточно времени, прежде чем люди Этельреда привыкнут к случившемуся. Их ждут большие перемены, ведь королевство уже не будет таким богатым за счёт фэйри. Сдерживать их будет не так-то просто.

— Тогда побереги свою корону, как бы она не слетела с тебя вместе с головой, — усмехнулась Малефисента, но заметив бурную реакцию королевы на её невинную шутку, добавила уже серьёзно:

— Что же касается меня, то я заранее смирилась со всем, что будет. Если люди хотят считать меня злодейкой, пусть считают. Хотят видеть во мне освободительницу — пусть так. Мои цели куда важнее того, что обо мне думают. Я знаю, что поступила верно. А если кто-то захочет распространить слухи, пусть расскажет легенду о спящем короле. Особо одарённые даже увидят в нём святого, лет этак через сто.

— Плохие мнения могут помешать тебе осуществить задуманное уже сейчас, — предположила Ингрит.

— Нет, — парировала Малефисента, словно ставя точку в обсуждении.

— Что ж, — королева сглотнула шумно и неподобающе для высокородной дамы, будто в горле у неё мигом пересохло. — Тогда подпишем документы.

Тёмная фея пристально следила за тем, как Ингрит берёт в руки зачарованное перо и ставит свою подпись внизу двух листов. На расплавленном сургуче, цвета алого как кровь, королева оставила оттиски рядом со своим именем. Теперь всё было официально.

— Красный Лес отныне принадлежит только фэйри, и никто не вправе посягать на богатства их края, — повторила Ингрит суть обоих соглашений, передавая скрученные пергаменты Малефисенте. — Лес останется частью Этельреда, но при этом получает полный суверенитет. То же будет равносильно и для моего родного государства, как только в тех землях снова воцарится монархия. Оба королевства будут налаживать взаимовыгодные связи между людьми и эльфами. Однако я прошу соблюдать территориальность. Свежевысаженный Красный Лес не должен подпирать дворцовые стены, как это было в стародавние времена. Вместе с тёмными эльфами, которые станут хранителями этих земель, я намерена обсуждать границы владений.

— Главное проследи, чтобы в обоих королевствах всё было хорошо, — напомнила Малефисента, довольная результатом. Королева в задумчивости продолжала теребить перо между пальцев, но то не вспыхнуло у неё в руках.

— Я прослежу. Только есть кое-что, о чём я не успела сказать тебе, тогда на лесной поляне. Род Этельредских королей и их проклятой крови не прервался. До того, как я узнала, каков Лучиан на самом деле, мы успели справить свадьбу, и первая брачная ночь у нас тоже была, — Ингрид машинально погладила живот. — Успешная ночь. Я беременна.

— Откуда такая уверенность? — новость стала для тёмной феи полнейшей неожиданностью. — Прошло всего несколько дней.

— Понимаешь ли, для меня это не в первый раз, — просто ответила Ингрит, передёрнув плечами. — Некоторые женщины всегда чувствуют, когда они в положении.

Малефисента так пристально смотрела на королеву, что заставила ту вжаться в кресло. Походило на то, что Ингрит не на шутку испугалась гнева тёмной феи.

— Не бойся, — одёрнула её Малефисента. — Я не причиню вреда ни тебе, ни этому ребёнку. Я не на столько безрассудна. И мне не стоит переживать из-за этого. Ребёнок Лучиана — это твоё беспокойство, особенно учитывая, что ты уже не так молода.

— Это ничего не значит, — возмутилась королева. — Меня больше волнует его наследство. Проклятая кровь свела с ума многих королей Этельреда.

— Один мой близкий друг сказал, что ни одно дитя не рождается злым, а значит кровь не играет роли, — тёмная фея хорошо усвоила урок Удо. — Ребёнок будет таким, каким ты его воспитаешь. Сделай это сама, даже если тебе не положено по статусу возиться с пелёнками. Окружи его всей любовью, на которую ещё способна.

— Я воспитаю его хорошо, не сомневайся, — Ингрид обхватила свой ещё плоский живот руками. — Даже если он захочет жить в гармонии с природой и будет приносить мне цветы каждое утро, то так тому и быть. Я была не очень хорошей матерью для Филиппа. Я лелеяла свою обиду на фэйри, упивалась своей ненавистью к народу Болот и презрением к Джону, и мне совсем не было дела до собственного сына, хотя в глубине души я его любила и люблю. Надеюсь, что этому ребёнку я смогу дать больше.

— Когда он родится, всегда говори, что его отец был хорошим правителем, — Малефисента с трудом произнесла эти слова, но она знала, что это правильно. — Пусть думает, что это так, и не терзается чёрными мыслями. Пусть кровь эльфов станет для него величайшим даром, а не проклятием.

— Красивые речи, — Ингрид улыбнулась мягко, как от неё сложно было ожидать. — Когда он родится, я приглашу всех на крестины. И тебя тоже. Если ты благословишь его, то всё так и случится.

— Да будет так, — дала своё согласие тёмная фея, прежде, чем удалиться. В Красном Лесу её уже ждали.

* * *

Малефисента опустилась с неба на границе Леса и вошла в него, на ходу оправляя многослойные юбки. Ей очень не хотелось испортить свой наряд, случайно зацепившись о ветви деревьев, а потому она предпочла пройтись немного пешком, исключительно по мягкой земле вдоль реки, а не петляя между высоких трав и кустарников. Диаваль приготовил ей сюрприз, устроив эту встречу подальше от чужих глаз, и тёмная фея решила подобрать для этого самую лучшую одежду. Ей пришлось позаимствовать в замке одно из тех платьев, что Лучиан подготовил для Кеадды. Скинув свой кожаный костюм, Малефисента примерила на себя тончайший шёлк нескольких оттенков зелёного, расшитый золотой нитью, с поясом, который украсили самыми настоящими изумрудами. Местами платье оказалось для неё коротковато и выглядело излишне облегающим, но это только подчеркнуло все женственные изгибы её тела и выгодно продемонстрировало стройные ноги. Фея распустила свои волосы по плечам, подвела глаза углём, а губы смочила соком ягод, чтобы они казались ещё более яркими и выразительными. Сама себе она казалась неотразимой, но предвкушала то искреннее восхищение, с которым встретит её Диаваль.

Ворон ожидал её возле самого широкого места реки, где образовалась небольшая заводь. Малефисенте пришлось окликнуть Диаваля, потому что он стоял опустив взгляд и совсем не замечал её приближения. Тем не менее, от внимания феи не ускользнуло то, что Ворон облачился в прекрасный чёрный костюм, лучший, что она на нём видела. В новом камзоле, с золотыми начищенными до блеска пуговицами, он казался ещё более статным, чем обычно. Малефисента не знала, взял ли Диаваль этот наряд из дома или же, как и она, позаимствовал одежду из Красного Замка, но ей было приятно знать, что он тоже готовился.

Сердце феи трепетало от волнения. Ей сразу стало понятно, что это не просто встреча, а самое настоящее романтическое свидание. Сегодня она не была Матерью Общины или тёмной феей, нагоняющей страх на людей. Сегодня Малефисента наконец-то могла почувствовать себя просто женщиной, счастливой и любимой. Диаваль поднял взгляд и мягко улыбнулся, а затем склонился, приветствуя её. В этот момент тёмная фея не поверила своим глазам и неловко замерла в нескольких шагах от своего друга. Ворон явно наслаждался произведённым эффектом, потому что при поклоне он расправил за своей спиной большие чёрные крылья с зелёным и фиолетовым отливами, так напоминающих оперенье ворона.

— Я долго изучал вас, — признался Диаваль, объясняясь раньше, чем прозвучал вопрос. — Спасибо за то Кеадде, которая была со мной достаточно откровенна в этом вопросе. Я помню, госпожа, как ты с сожалением сказала мне, что никогда не сможешь сделать меня тёмным эльфом. Кто бы мог подумать, что ты невольно одарила меня куда лучшим образом. Мне даже удалось повторить строение рогов, что оказалось ещё сложнее. Правда, от их ношения ужасно раскалывалась голова, поэтому пришлось сделать их поменьше. Как видишь, я не представитель вашей расы и не обладаю магией, но это не помешает мне летать наравне с тобой.

— Это восхитительный сюрприз, — с улыбкой отозвалась Малефисента, обходя вокруг него и осматривая со всех сторон. Она провела рукой по чёрной шевелюре Ворона и нащупала небольшие изогнутые назад рожки, повторяющие направление роста волос, так, что становились почти не заметны. — Ты достиг невероятных высот в обращении. Не всякому доступно проделать такую тонкую и одновременно сложную работу, даже с моим даром. Я всегда знала, что ты удивительный, просто дала тебе шанс доказать это, и, в первую очередь, себе самому.

— И тем не менее, мне далеко до вас. Сколько бы я не превращался, я навсегда останусь просто птицей, — гордость в голосе Диаваля в один момент сменилась печалью. — Увы, я вижу, как ты смотришь на маленьких эльфов в Обители, с какой радостью ты о них заботишься. И если раньше я ещё думал, что чудом у нас может всё получиться, теперь я не пойду на риск кровосмешения. Узнав историю Лучиана, я понял, что никогда не смогу подарить тебе красивых крылатых детей. От этого мне горько.

Преодолев желание стукнуть своего возлюбленного, чтобы выбить из него эту дурь, Малефисента напустила на себя серьёзный вид и сурово произнесла:

— Гони прочь свою тоску, не порть мне настроение. Я не понимаю, что на тебя нашло, что ты городишь подобную чушь. У нас с тобой уже есть замечательная взрослая дочь, и других детей мне не надо. Мне и так забот хватает. Я уже стала феей-крёстной для Селены, и, как показывает время, ещё не единожды произнесу пожелания для других младенцев. Кроме того, на моих плечах лежит защита Общины и освобождение всех земель фэйри от людской тирании. Но это никак не помешает нам строить совместное будущее. Только я и ты, вдвоём, как было раньше.

Диаваль сперва глянул на неё с недоверием, но затем его лицо снова просветлело. Малефисента видела, как нелегко ему было улыбнуться, но радовалась своей маленькой победе. До путешествия в Этельредские земли тёмная фея даже не задумывалась о том, что нужна своему возлюбленному не меньше, чем он ей. И совершенно неожиданно она поняла, что Диаваль так же сильно боялся её потерять.

— Ты всё равно от меня не отвяжешься, — отозвался Ворон, напустив на себя мнимую беспечность. — У меня вздорный характер и говорю я иногда невпопад, но я буду с тобой всегда. Я люблю тебя не потому, что обязан это делать, кто бы что ни говорил, я люблю потому что давно решил, с кем я хочу прожить до конца своих дней.

— Не бросайся словами, — одёрнула его Малефисента. У неё тоже имелись свои страхи, и она решила, что самое время сказать всё, как есть. — Мне достаточно будет знать, что если ты вдруг когда-нибудь меня разлюбишь, то найдёшь в себе смелость сообщить мне об этом в лицо, а не воткнёшь нож в спину.

— Как я могу разлюбить идеальную женщину? — спросил Ворон, приближаясь к фее и беря её за руку. Слова его звучали настолько искренне, что сердце Малефисенты забилось быстрее. — Со всеми своими недостатками, ты лучшее, что случалось в моей жизни. И дело даже не в красоте, хотя я и нахожу тебя, не побоюсь этих слов, невероятно соблазнительной и очаровательной. Сама твоя суть манит меня. Наверное, я заколдован, но мне это нравится.

— Спасибо, — прошептала тёмная фея, посмотрев в тёмные бездонные глаза Диаваля. — Спасибо тебе за твою любовь. Клянусь, когда-нибудь я научусь у тебя любить так же сильно.

Малефисента улыбнулась, чувствуя, как слезы радости окропляют её щёки. Она неловко смахнула их, хотя и знала, что при Диавале может плакать сколько угодно. Он видела бессчётное количество её слёз, но так редко это были слёзы радости.

Ворон покраснел, как мальчишка, а затем проговорил сквозь улыбку:

— Ну, и раз мы обменялись клятвами, позволь преподнести тебе подарок.

Диаваль поднял свободную руку, и Малефисента поняла, что всё это время он прятал от неё. Ворон осторожно надел на её безымянный палец широкое чернёное кольцо в виде двух крыльев, стремящихся навстречу друг к другу. Не дав ей опомниться, Диаваль привлёк её к себе и произнёс прямо в губы:

— Я всегда буду твоими крыльями. И эти крылья защитят тебя от всех невзгод.

Малефисента не стала в этот раз противоречить и поддалась его чувственным ласкам.

Они гуляли по Красному Лесу Этельреда, который был действительно прекрасен, и который станет ещё лучше, когда здесь снова поселятся тёмные эльфы. Они о чём-то молчали, о чём-то говорили. Здесь и там их встречали любопытные и благодарные фэйри. Они уже знали, кто их освободил и принёс покой в хранимый ими крошечный мирок. Малефисента периодически останавливалась, чтобы вылечить какую-то ветку или выслушать какую-нибудь маленькую фею. Они прошлись вдоль реки, наполненной красной глиной, а затем сняли обувь и вошли прямо в прохладную воду там, где речка стала совсем мелководной. Малефисента наслаждалась покоем, а Диавалю нравилось наблюдать её в естественной среде обитания. Ворон размышлял о том, что много лет спустя, они тоже могут поселиться в подобном месте, где-нибудь недалеко от Альстеда. В каком-нибудь мирном королевстве, где исчезнет вражда между фэйри и людьми. Диаваль понимал, что война, которая их затянула, только начинается, но был готов идти за своей госпожой до конца. Всё что угодно, ради её улыбки. Всё, что угодно, чтобы её раны больше никогда не открылись.

— Я всё мучаюсь одним вопросом, — внезапно произнесла тёмная фея, когда они, утомлённые прогулкой, присели на траву под красивым широким дубом. — Как ты догадался, что пришло время меня спасать? Ты появился вовремя, словно по волшебству. Опоздай ты хоть на несколько мгновений, и я бы задохнулась.

— Даже думать не хочу, что произошло бы, увидь я твоё бездыханное тело, — поморщился Диаваль, проведя пальцами по скулам Малефисенты. Затем его пальцы опустились ниже и прошлись по тонкой тёмной полосе на её шее, ещё не сошедшей после удавки. — Мысль о том, что Лучиан опасен, впилась мне в голову и терзала меня, но я бы ничего не предпринял если бы не Борра.

— Борра? — удивлённо переспросила фея. — Что же такого он сделал?

— Указал мне направление, когда я потерял ориентир, — ответил Ворон со всей серьёзностью. — Когда я вспоминаю тот вечер, для меня всё словно окутано туманом. Я вернулся на палубу Парящего Грифона вместе с Боррой и Кеаддой, но совершив это, как мне было велено, не находил себе места. Вокруг меня моряки и тёмные эльфы занимались кораблём и оказывали друг другу помощь, а я впервые действительно не знал, что мне делать. Мной владело желание ослушаться тебя и лететь в Красный Замок, но я опасался нарушить план, детали которого даже не подумал выспрашивать, ведь ты настойчиво просила всегда тебе доверять. Передо мной стоял фатальный выбор, но чтобы я не предпринял — остался на корабле или покинул бы его — любой из вариантов мог привести к победе Лучиана. Я оказался на перепутье, а время неумолимо утекало, как песок между пальцев. Осознавая это, я почувствовал тревогу, которая только нарастала и никак не хотела меня отпускать. Хуже того, присутствующие на галее начали замечать эту нервозность в моём поведении. Многие из тех, кто нас окружает, давно для себя решили, будто мы связаны каким-то мистическим образом, и, наблюдая за мной, они тоже стали поддаваться безотчётной панике и беспокойству за свою Матерь. Чуть позже даже я поверил в эту незримую связь между нами, но в тот момент мне было не до чужих суеверий.

— Не представляю, что ты пережил, но это только доказывает, что мы действительно стали словно единым целым, — произнесла Малефисента, нервно покусывая нижнюю губу. — Если бы я знала, что всё так обернётся, то непременно бы посвятила тебя во всё. Я так верила в собственный план, верила в то, что Лучиан меня не обманет, не заболтает, и я первая нанесу удар, что даже не подумала о собственной безопасности. Я должна быть благодарной, что ты так сильно переживал за меня и поспешил на помощь, и непременно найду подходящее время выказать признательность Борре, который помог разрешить твою непростую ситуацию.

— Борра хороший товарищ, но он не единственный герой, — продолжил рассказ Диаваль. — Прежде всего стоит благодарить Кеадду за её преданность нашей дружбе. Она не оставляла меня, хотя сама нуждалась в помощи. В тот момент у эльфийки не доставало сил совладать со мной, а я и не хотел её слушать. Я пытался отвадить подругу, заставить уйти, однако она продолжала упираться, пока не появился Борра. Заметив нашу возню, он встал между нами и отдал приказ, которому пустынная эльфийка, пускай и с неохотой, подчинилась. Когда Кеадда отправилась отдыхать, а мы с Боррой остались наедине, я было решил, что нашему перемирию настал конец. В глазах тёмного эльфа плескался такой гнев, будто он хотел разорвать меня когтями и клыками, а я даже не понимал причин его злости. Он жёстко схватил меня за плечи, не давая даже отодвинуться, но не ударил, а отчитал в грубых выражениях, называя всякими разными унизительными словами. Борра сказал, что я бесполезен, что я размяк от своей любви, в то время как тебе, да и всей Общине в целом, нужна моя помощь. Сперва я тоже разозлился. Я считал себя несправедливо оскорблённым и, клянусь, почти что снова обратился в дракона, но Борру это не испугало. Будучи уверенным в своей правоте, он не отступал, а только жёстче встряхнул меня и продолжал припоминать все слабости, в которых я был повинен по его мнению. И вместе с тем он взывал к моим самым сильным сторонам. Мне было удивительно, что Борра столь много обо мне знает, а я при том всё это время считал его пустым заносчивым агрессором. Пусть и не сразу, но я проникся истинным посылом его речей. Мир снова обрёл чёткость, а я не мог поверить, что всё ещё стою на палубе корабля, пока где-то в Красном Замке моя единственная настоящая любовь в одиночку борется с самым опасным человеком, которого я знаю. Воистину, я почувствовал себя дураком, именно таким, каким Борра меня называл.

— Он излишне импульсивен, но гораздо проницательнее, чем кажется, — заметила фея, внимательно слушая Ворона. — Мне будет приятно, если ваш союз сохранится и далее.

— Мне тоже, — отозвался Диаваль, действительно ощущая зарождающееся к пустынному эльфу приятие. — Я не задавался вопросом, почему он сам не полетел во дворец, но, наверняка, для этого у него имелись причины. Когда Борра отпустил меня, я тут же обратился в птицу, даже не успев его поблагодарить. Однако, судя по тому, как пустынный эльф сразу потерял ко мне интерес, мои благодарности его мало интересовали. Сорвавшись с места, я спешил к тебе как только мог, ещё не осознавая, сколько времени потерял на пустые метания. Ингрид заявила о предложении Лучиана во всеуслышание, поэтому я сразу направился во внутренний двор. Поднявшись над дворцовой стеной, я глазам своим не мог поверить. Каменный колодец был погружён во мрак, и огонь, зажжённый по четырём его углам едва разгонял темноту. Для зрения хищной птицы это не стало препятствием, но то, что я там увидел, навсегда отпечаталось в моей памяти. В самом сердце ночной тьмы Лучиан стоял, держа в руках какое-то увесистое оружие, а ты покорно склонялась перед ним, как осуждённый перед палачом. Я решил, что прибыл слишком поздно, что казнь уже свершилась, и блеск цепи, обмотанной вокруг твоей шеи, почти убедил меня в этом. И в тот самый момент, когда меня уже начали поглощать гнев и отчаяние, ты подняла голову, дав мне надежду. Я ринулся вниз, чтобы стянуть с тебя удавку…

Пальцы Малефисенты нежно накрыли его губы, прерывая поток речи:

— Ты пришёл вовремя.

— Я рад этому, — Диаваль почувствовал исходящее от феи напряжение. Он осторожно перехватил её ладонь и поцеловал по очереди каждый изящный палец. — С каждым проведённым вместе мгновением кошмар всё дальше, а я всё больше верю, что у нас получится осуществить твою мечту. Мы сможем сохранить свою любовь, уберечь старых друзей и обрести новых. Сложно жить, когда приходится рушить привычные границы, но если мы будем друг у друга — это уже хорошо.

— При этом тебе не обязательно быть тёмным эльфом, чтобы казаться лучше, нравиться мне или оставаться своим в Обители, — напомнила ему Малефисента.

— А тебе не обязательно всегда выглядеть сильной и мудрой, — парировал Диаваль. — Я ведь знаю, какая ты на самом деле, и не стоит бояться немного обнажить своё истинное «я». Поверь, жизнь станет легче. Тебе нужно только расслабиться и положиться на доброту этого мира. А если не веришь миру — положись на меня.

— Я никогда не смогу этого сделать, — отрицательно покачала головой фея. — Безусловное доверие мне не знакомо.

— Не обманывайся, моя госпожа, ты знаешь, каково это, и знаешь хорошо, — с мягкой улыбкой отозвался Ворон. — Когда-то тебе пришлось положиться на простую птицу, которую ты обратила в человека. Передо мной ты открыла свою окровавленную душу, и я ревностно старался защитить её от всякого рода посягательств.

— Верно, но то было плохое время, — Малефисента отстранённо посмотрела вдаль. — Я ни на миг не хочу возвращаться в те безрадостные годы.

— Не беспокойся, любовь моя, — Диаваль переплёл их пальцы и поднял руки на уровень глаз. — Прошлое остаётся в прошлом, и с высоты нынешних событий оно уже не имеет такую сильную власть над настоящим. Уходит то, что ты отпускаешь. И всю эту историю со Стэфаном, предательством и отрезанными крыльями тоже пора отпустить. Ради общего светлого будущего, пусть то время помнится лишь тем, как мы обрели друг друга и впустили в свою жизнь нашу дочь Аврору.

Тёмная фея снова посмотрела на кольцо, крепко обнимающее её палец металлическими крыльями, и слабая улыбка коснулась её губ.

— Надеюсь, когда-нибудь я стану добрее к миру, а мир взамен улыбнётся мне, — Малефисента прильнула теснее к плечу Диаваля. — Свою печальную историю первой любви мне не забыть никогда, и хотя воспоминания со временем меркнут, в прошлом есть то, от чего не стоит отказываться. Если бы не Стэфан и его жажда власти, мы бы никогда не встретились.

Ворон почувствовал её нежные прикосновения и разомлел. Он уже приготовился к ласкам феи, которые унесут его на вершину блаженства, ведь именно так, по его мнению, и заканчивались человеческие свидания, но вместо того Малефисента удивительно ловко вскочила на ноги и потянула его за собой. Диаваль уже давно не видел таких ярких искр удовольствия в глазах своей возлюбленной, но всё происходящее казалось ему слишком необычным.

— Что происходит? — со смехом воскликнул он. — Что на тебя нашло?

— Ты сказал, что всегда будешь моими крыльями, — произнесла Малефисента с вызовом, одаривая Ворона чарующей улыбкой. — Они не созданы для того, чтобы волочиться по земле. Мои крылья созданы для полёта.

Фея чмокнула его в угол губ, после чего одним рывком грациозно взмыла вверх. Диаваль принял эту игру и решил не отставать. Смех Малефисенты, вознёсшийся над кронами деревьев, раззадорил его. Возможно, таким образом она хотела справиться с бурей нахлынувших чувств, но Ворон мог простить фее эту эксцентричность, потому что слышать смех возлюбленной ему было приятнее, чем утирать слёзы. Малефисента ждала его наверху, подставляя лицо и грудь солнечному свету, но стоило Ворону набрать нужную высоту, она закружившись упала вниз и снова скрылась в кронах деревьев. Диаваль ринулся за ней, заведомо зная, что когда он её догонит, что непременно случится, его будет ждать долгожданная награда.

* * *

Последний раз Кеадда видела Борру в день возвращения на остров. Он проводил её до гнезда как добрый друг, а затем покинул, чтобы снова взвалить на себя бремя боевого лидера и защитника Общины. Больше Борра на пороге её дома не появлялся и не интересовался, как проходит исцеление Кеадды. Хотя их жилища находились в одной скале из песчаника, пустынная эльфийка тоже не стремилась к личным встречам, по большей части оставаясь в своём гнезде и покидая его только в сопровождении Шрайк. Под руководством своей бабушки Рании, будущая шаманка проводила над Кеаддой обряды очищения. Страх и ненависть, которые породил в ней поступок Лучиана, отступали. Девушка преисполнилась уверенности, которой не замечала за собой раньше. Наконец, снова ощущая себя целостной, она решилась на то, чтобы встретиться с Боррой.

В разгар дня Кеадда нашла главу клана на самой высокой скале в зоне пустыни. Ей было удивительно застать его таким расслабленным и умиротворённым. Когда девушка приземлилась рядом с Боррой, он кивнул ей в качестве приветствия и взглядом указал на место рядом с собой. Кеадда с радостью приняла бессловесное предложение и устроилась на краю выступа. С этой точки открывался прекрасный обзор на всю Обитель. Девушка помнила, каким невзрачным когда-то выглядел этот серый камень, брошенный посередине моря, где нашла своё упокоение последняя птица Феникс. Сейчас же тайное место тёмных эльфов стало подобно прекрасному миражу в пустыне, при этом оставаясь вполне реальным.

— Кто бы мог подумать, что мы все уживёмся вместе, — тихо произнесла Кеадда, стараясь не тревожить спокойствие Борры. — Здесь снежная равнина тундры соседствует с лесным массивом, а тропическая зелень с песком и камнем пустыни. Миру следовало бы взять с нас пример, и научиться уважать даже то, что другим кажется чуждым.

— Наша Обитель — это утопия, — бросил Борра в ответ. В его голосе девушка услышала не гнев, а только разочарование. — Людям, увы, до нас далеко.

— Не стоит терять надежду, — отозвалась Кеадда, нежно погладив его по предплечью.

— Я рад, что ты выздоровела, — произнёс Борра. Он немного напрягся, когда рука девушки скользнула по его коже, но не отстранился. — Я справлялся у Шрайк о твоём благополучии, и готов поздравить тебя с возвращением в строй. После Этельреда мне не хватало подобного дружеского общения.

Кеадда, только сейчас заметив их телесный контакт, неловко отдёрнула руку, ожидая, что её жест оскорбит эльфа, но тот лишь выжидающе смотрел на собеседницу, ничего не предпринимая.

— Как только я набралась сил, то решила поговорить с тобой, — оправдалась пустынная эльфийка. — Не хочу сейчас быть неправильно понятой и всё испортить.

— Всё нормально, — отозвался Борра. В словах его Кеадда чувствовала тепло, но он явно осторожничал, выбирая слова. — Я знаю, как ты себя сейчас чувствуешь. В своё время я тоже не раз обращался к Рании за помощью.

— Не ожидала услышать от тебя подобное признание, — промолвила Кеадда, переваривая услышанную информацию. — Мне, безусловно, приятно знать, что ты спрашивал обо мне, но я даже не предполагала, что ты тоже когда-то проходил через подобное. Подготавливая меня к первому ритуалу, Рания и Шрайк рассказывали мне о многих исцелённых, но не о тебе. Вероятно, у тебя были свои причины это скрывать и просить шаманок хранить твою тайну.

— Я был избран главой клана пустынных эльфов в очень молодом возрасте, — медленно и тихо произнёс Борра. — Я хотел выглядеть в глазах тех, кто во мне нуждался, более сильным и стойким, чем являлся на самом деле. Только таким, по моему мнению, мог быть боевой лидер. Надеюсь, ты не предашь моё доверие и будешь держать это в секрете.

— Разумеется, — твёрдо пообещала Кеадда. Она не стала разубеждать его и грузить словами поддержки, потому что понимала, когда в этом нет необходимости.

— Но ты хотела поговорить совсем не об этом, — напомнил пустынный эльф.

Девушка неловко улыбнулась, уже догадываясь, что дальше уклоняться от разговора не получится. Набрав побольше воздуха, она собралась с духом и резко выпалила:

— Знаешь, у меня в последнее время появилось много свободного времени, чтобы подумать обо всём, что было между нами. Я не хочу рушить нашу зарождающуюся дружбу. Я понимаю, что доставляла тебе неприятности, лелея свою невзаимную привязанность, и страдала при том сама. Теперь я чувствую себя очень глупой, но вместе с тем я наконец-то осознала, что переросла ту старую любовь. Я не хочу терять тебя Борра, потому что ты важен для меня по многим причинам. Не отвергай меня, и я стану хорошим другом.

Произнеся эту длинную тираду практически на одном дыхании, Кеадда замерла, ожидая бурную реакцию Борры.

— Ты совсем не глупая, я не имею среди друзей глупцов, — отозвался пустынный эльф. Признание девушки никак не поразило его и не вывело из равновесия. Он оказался на редкость благодушен этим днём.

— Да, и я рада, что поделилась с тобой, — Кеадда почувствовала облегчение сродни тому, которое получала во время шаманских обрядов. — Я всегда думала, что знаю, какой ты на самом деле, но в Этельреде ты открылся мне с новой стороны. Это и помогло мне понять, сколько всего переменилось с тех пор, как мы покинули родину.

— Будем друзьями, — подытожил Борра. — В нынешних условиях я бы не стал загадывать на будущее. Что будет дальше — не ведомо никому. Но я хочу, чтоб ты кое-что знала. Я ведь тоже многое понял в нашем путешествии. Словно я был слепцом, и вдруг прозрел, и с удивлением я теперь смотрю на мир, который меня окружает. Но мне нравится то, что я вижу.

Борра долго всматривался Кеадде в лицо, будто впервые увидел её по-настоящему за много лет. Судя по возникнувшей на его лице улыбке, увиденное ему действительно нравилось. Пустынная эльфийка зарделась под его пристальным взглядом. Даже захотев начать всё с чистого листа, девушка не могла отрицать физической красоты Борры и его харизмы. Он мог быть очаровательным, если хотел.

С лукавой усмешкой он чмокнул Кеадду в щёку. Не дав ей опомниться, пустынный эльф прыгнул вниз со скалы, и в падении расправил крылья. Улетел, даже не оглянувшись. Девушка сидела, хлопая глазами от неожиданности, и смотрела ему вслед. Отпечаток его поцелуя ещё горел на щеке, и губы Кеадды волей-неволей растянулись в глупую улыбку. Сердце её забилось быстрее, и пустынная эльфийка вдруг почувствовала себя обновлённой, словно жизнь разделилась на до и после. Словно этот невинный поцелуй, который она мечтала получить от Борры с пяти лет, снова вернул её в прошлое, когда они ещё не стали друг другу чужими, тем самым обновив страницы её жизни.

Кеадда посмотрела вниз, на расстилающиеся под ногами пески и камни. Она могла бы оттолкнуться ступнями от скалы и так же безрассудно упасть вниз, расправив крылья лишь у самой земли, но воздержалась. Скала была такая тёплая, а гулявший наверху ветерок прохладным и нежным, и от этого ей становилось хорошо. Девушка продолжила любоваться пейзажем и своими собратьями рассекающими небесную гладь над их маленьким оазисом. Для безрассудных поступков ещё всегда найдётся время, но не сегодня.

* * *

Прошло совсем немного времени по человеческим меркам, и Красный Лес Этельреда восстановился, и зацвели Вересковые Топи на родине королевы Ингрит. Всё шло к тому, что очень скоро новые поколения крылатых эльфов родятся и вырастут не в маленькой тайной Обители, а покорят небеса над Альстедом и Этельредом, и так далее и далее, покуда тёмные эльфы не заселят весь мир, как это было в стародавние времена. Пока что это была лишь мечта Малефисенты, но мечта, которая дарила тёмным эльфам надежду. Они славили свою Матерь, потомка Феникса, с появлением которой всё изменилось в лучшую сторону.

Король Лучиан Этельредский покоился в мире, и скоро молва о нём начала стихать, а Ингрит, которая смогла найти в своём сердце понимание, необходимое для признания собственных ошибок, получила шанс искупить свои проступки. Новая королева сдержала данные тёмной фее обещания, и встала на сторону маленького народца, хоть это и далось ей непросто. Общепризнанный союз между двумя столь различными народами как люди и фэйри был лишь делом времени. А пока не пришло время для нового сражения, Малефисента могла посвятить себя заботе о самой себе и о тех, кто был ей близок.

Не смотря на то, что эта история закончилась хорошо, а Малефисента в очередной раз прославилась, как защитница маленького народца, она всё-таки чуть-чуть оставалась той самой злой феей, о которой продолжали ходить легенды. И, как любая фея, она была способна приносить дары, но только те, в которых одариваемый действительно нуждался. Как когда-то Авроре, Малефисента открыла Селене мир полный чудес и доброты, но не было теперь границ у этого мира, потому что иссохлись и рассыпались от времени терновые оковы, опутавшие её сердце.

Сложно было поверить, что тёмная фея снова поверила в любовь. Это случилось постепенно, и она отыскала её там, где даже не думала раньше искать. Люди поговаривают, что хорошие мужчины на дороге не валяются, но Диаваля она нашла в грязи на пшеничном поле, о чём, разумеется, никогда не забывала ему напоминать, даже связав себя с ним узами брака.

Но это была совсем другая история…