Я залечу твои раны (гет)

На половине пути, когда дождь зарядил с такой силой, что сбивал в воздухе, тёмной фее пришлось подхватить ворона, чьи крылья слишком отяжелели от воды, и нести его до конца полёта, крепко прижав к груди. Когда Малефисента и Диаваль из последних сил рухнули на палубу Парящего Грифона, их, едва дышащих, больше похожих на утопцев, чем на живых, никто не стал расспрашивать о произошедшем. Только Борра смотрел на них осуждающе, но впервые не выказывал свою ярость. Как и прочие пустынные эльфы, их предводитель понял сразу: Малефисента и Диаваль не уберегли Кеадду.

Море оставалось неспокойным, волны бросали корабль, как игрушечную лодку, и непонятно, какие силы позволяли ему удержаться на плаву. Вся ответственность за их безопасность легла на плечи капитана Данна. Король Джон не обманул: Рейнард Данн был надёжным и смелым человеком, той крепкой породы, которая всё реже встречалась в этом мире. Капитан уступил свою каюту Малефисенте, а сам взял на себя командование моряками и тёмными эльфами, дабы все они могли пережить эту ужасную ночь.

Диаваль долгое время шатался по палубе, но сил его едва хватало, чтобы оставаться на ногах. Волны крутили и качали галею в безумной пляске, а дождь лил и лил, словно желая обрушить громыхающее небо прямо на их головы. Не пойми откуда взявшаяся Шрайк сурово ругаясь погнала Ворона греться, покуда он окончательно не ослаб и не вывалился за борт, попутно подхватив чахоточную болезнь. Только тогда Диаваль, всё ещё поглощённый думами, такими же мрачными, как грозовые тучи, отправился к своей госпоже. Он и сам понимал, что пора было вернуться к Малефисенте.

Подойдя к капитанской каюте, Ворон быстро распахнул дверь и тут же захлопнул её за собой, отрезая их от грозы. В каюте было сухо, тепло и тихо, не смотря на бушующую вокруг непогоду. Мигающий жёлтый свет нескольких масляных ламп освещал небольшую часть комнаты, и только качающийся пол под ногами напоминал о том, что всё неспокойно.

Малефисента не заперла дверь: она ждала. Диаваль опустил засов, обеспечивая им уединение. Ворон повернулся к своей госпоже и увидел, что она расположилась на маленькой койке, поджав под себя ноги. Тёмная фея уже сняла свой кожаный костюм и сменила его на тёплое свободное платье, кокетливо открывающее её острые плечи, и широкую накидку, которая могла согреть и обсушить крылья.

— Я знаю о чём ты хочешь говорить со мной, — тихо сказала Малефисента даже не смотря на него. — Я велела оставить твою подружку, и тебе горько от этого.

— Как хорошо ты меня знаешь, госпожа моя, — отозвался Диаваль и медленно приблизился к кровати, садясь у её ног.

— Ты должен понимать, что я сделала это не просто так, — тёмная фея подняла взгляд и наконец-то посмотрела на собеседника. — Сожалею, что пришлось отдать такой приказ. Поверь мне, иного выхода не было.

— Но почему ты не использовала магию? — встрепенулся Ворон. В глазах его показались слёзы, но он тут же утёр их тыльной стороной ладони.

— Ты же знаешь, что магия не даётся просто так, — ответила Малефисента. Голос её хрипло вибрировал, когда она стала говорить громче. — Чем могущественнее я становлюсь, тем больше сил затрачиваю на воплощение своих заклинаний. Если бы я исчерпала все свои силы, думаешь, мы бы смогли вернуться на корабль? Мы и так еле добрались. Я боялась, что если мы не успеем вовремя покинуть замок, то попросту утонем в этом дожде.

— Мы могли спрятаться в Красном Лесу, переждать грозу.

— А утром, если бы мы опоздали, то не смогли бы остановить атаку, которую я запланировала, и все наши друзья и союзники попали бы в лапы безумного короля Этельредского.

— Ты снова права, госпожа, но я так волнуюсь за Кеадду…

— Лучиан её не тронет, — тёмная фея изменила позу и прильнула к плечу Диаваля, не смотря на то, что он был весь мокрый. — Девушка станет залогом нашего возвращения, и король это знает. Даже если он соберётся её убить, то совершит казнь на глазах у всех, дабы ещё раз потешить свою гордыню, дабы напомнить самому себе, что его настоящий народ — это люди, а не эльфы. Что эльфийская кровь для него не более, чем рудимент.

— А ты умеешь утешать, — посетовал Ворон, ёжась от подобных мыслей.

— О, тогда иди ко мне и научи, как надо, — Малефисента коснулась ладонью щеки Диаваля, разворачивая его лицо к своему.

— Ты вся горишь, — Ворон вздрогнул, почувствовав прикосновение к обнажённой коже. — Проклятый дождь.

— Это не жар, а огонь Феникса, бушующий во мне. Каждый раз, когда я думаю о Лучиане, меня переполняет гнев, — Малефисента коснулась губами шеи Диаваля. — Помоги мне забыться сегодняшней ночью, прошу тебя.

Тёмная фея притянула его к себе. Её пышущие пламенем уста жадно впились в холодные губы Ворона.

— Нет, всё неправильно, — произнёс Диаваль, мягко отстраняясь. — Сегодня я не помогу тебе, потому что сам нуждаюсь в помощи. Я виноват перед тобой, что в очередной раз не пришёл вовремя и не начал этот важный разговор. Я виноват перед Кеаддой, что невольно оскорбил её и был вынужден оставить, даже если моё решение спасло жизни всем остальным. Как может утешать тот, на кого так сильно давит груз вины?

Ворон склонил голову на грудь своей госпожи, и Малефисента провела своими пальцами по чёрным волосам, мягким, как пёрышки, но всё ещё влажным от дождя.

— Ну, тише-тише, не кори себя так, — ласково отозвалась тёмная фея, снова заключая его в нежные объятия, но уже полностью лишённые страсти. — Всю вину я беру на себя в этот раз. В первую очередь я спасала тебя и совсем не думала о Кеадде. Но я действительно верю, что мы успеем всё исправить. Я бы никогда не пожертвовала этой девочкой, зная, что она дорога столь многим.

Диаваль молчал. Какое-то время они лежали, прижавшись друг к другу, и прислушивались к шуму, доносящемуся снаружи. К скрипу мачт и снастей, к крикам экипажа и к грому, который постепенно утихал, уходя вдаль и уводя за собой грозу.

— Сегодня всё будет по-другому, — наконец сказал Ворон, поднимая взгляд. — Не так, как раньше, страстно и скоротечно, отчего я чувствовал себя лишь бледной тенью, исполняющей чужую волю. Ты использовала меня и отталкивала, возводя между нами стены на том месте, где должны были быть мосты. Сегодня ты можешь довериться мне, ведь терновую стену ты давно разрушила, госпожа моя. Осталось уничтожить ту, что разделяет нас, чтобы вся боль и все страхи отступили. Я не знаю, откуда во мне эти чувства, эти ощущения, эта нежность, после всего, что произошло. Вероятно, я просто не могу не любить тебя, душой и телом, покорившись без остатка.

— Диаваль…

Голос тёмной феи дрогнул, и она так и не смогла произнести те слова, которые хотела. Ворон впервые за эту ночь улыбнулся, умиляясь той искренней растерянности, которую испытывала Малефисента. Он любил её, не смотря ни на что, любил её сильную и слабую. Он был готов уберечь свою фею от всех несчастий этого мира. По одному её слову Диаваль мог стать кем угодно, и она сама дала ему для этого силы. Но в этот раз трансформация не требовалась. В ярких зелёных глазах возлюбленной он видел то, о чём ещё боялись сказать её губы. Диаваль уже стал тем мужчиной, которого тёмная фея хотела видеть рядом с собой этой ночью и всегда после неё.

Ворон стянул с себя промокшую рубашку, брюки и сапоги, и предстал перед ней абсолютно нагим. Он позволил Малефисенте рассмотреть его, так, как она никогда не успевала раньше, в спешке занимаясь с ним любовью. Затем Диаваль осторожно снял с неё накидку и стянул платье, требовательно, но аккуратно, чтобы не испортить ткань. За окном дождь уже успокаивался, но небо оставалось таким же тёмным, никак не уступая рассвету. Ворон приглушил свет фонарей, создав в каюте полумрак, очерчивающий лишь тени предметов. Они остались наедине, посреди стихающей бури, полностью обнажённые. Очередной толчок волны о борт сбил Диаваля с ног и бросил его в объятия тёмной феи. Случайность дала начало новому порыву страсти. Какое-то время Ворон был смущён тем, что они занимаются любовью на койке капитана Данна, но потом эти мысли, как и прочие другие, покинули его голову.

Всё началось с редких поцелуев. Диаваль вёл, Малефисента подчинялась, постепенно втягиваясь в новую любовную игру. Они изучали друг друга с упоением, будто это был их первый раз. Тёмная фея следила за его реакцией, искала его точки наслаждения, в то время как Диаваль умело ублажал её, зная все слабости своей возлюбленной. Они смеялись вместе и шептали друг другу нежности, которые стоили очень многого. Везде, где они касались друг друга обнажённой кожей, вспыхивали ненасытные языки незримого пламени. Влюблённые полыхали вместе этой ночью, и вслед за страстью явилось долгожданное успокоение.

* * *

Утром Малефисента попросила Диаваля оставить её. Тёмная фея приняла это решение, отказав им обоим в удовольствии и дальше нежиться в объятиях друг друга, и Ворон понимал почему. Малефисенте требовалось подумать о судьбе короля Лучиана, которую она намеревалась свершить. Наскоро одевшись, Диаваль вышел из каюты. И пока его госпожа собиралась строить планы в отношении королевства Этельред, Диаваль решил лично взять на себя спасение подруги. А для этого ему требовалось предпринять очень нелёгкий шаг.

Диаваль вышел наружу и вдохнул свежий солёный воздух. Парящий Грифон ещё до рассвета снялся с якорей и отошёл от берегов Этельреда, не дожидаясь, пока их обнаружат люди Лучиана и вышлют на опережение королевский флот во всей своей мощи. В «вороньем гнезде» матрос наблюдал за берегом, дабы не пропустить возможную атаку. Галея медленно и спокойно дрейфовала на волнах. Когда вышло солнце, а дождь закончился, стало понятно, что Парящий Грифон пережил грозу хорошо. Палуба ещё оставалось мокрой и с такелажа капало, но солнце должно было всё высушить. Тёмные эльфы и люди отдыхали, прежде, чем приступить к устранению повреждений на корабле.

Борра сидел в одиночестве на планшире по правому борту, свесив ноги в сторону воды. Солнце било ему прямо в спину, отогревая намокшие за ночь крылья. Пустынный эльф, погружённый в свои думы, полностью игнорировал всё происходящее на корабле. Ворон решил, что настало время им поговорить, хотя существовала вероятность, что беседа может закончится дракой.

— Даже не подходи ко мне, — бросил крылатый воин, едва только краем глаза заметил приближение Диаваля.

— Брось, — как можно непринуждённей отозвался тот. — Ты сам знаешь, что у тебя есть вопросы. Я могу на них ответить.

— Я хочу услышать о том, что случилось от Малефисенты, не от тебя, — огрызнулся Борра, соизволив бросить на Ворона уничижающий взгляд.

— Никогда не любил брехливых псов, поэтому хватит лаять на меня, — заявил Диаваль, не двигаясь с места. — Я презираю тебя не меньше, чем ты меня, но сейчас это ничего не значит. Кеадда в плену у Лучиана, сидит в железной клетке, пока мы с тобой припираемся.

Борра взмахнул крыльями, резко взмыл в воздух и жёстко опустился прямо подле Диаваля, угрожающе нависнув над ним большой крылатой тенью.

— Назови хоть одну причину, почему я не должен выбросить тебя за борт прямо сейчас, — процедил пустынный эльф сквозь стиснутые зубы, наклонившись так близко, что Диаваль чувствовал его дыхание на своей щеке.

— Малефисента. Эта причина — Малефисента, — спокойно ответил Ворон. — Она приказала уходить, когда я продолжал безрезультатные попытки освободить Кеадду из клетки, и она же одобрила моё решение поучаствовать в спасении девушки снова, но уже с твоей помощью.

— Мнишь себя героем? — фыркнул Борра. Его взгляд ничуть не смягчился, но и прежней надменности в нём не наблюдалось. — Я сам её спасу, а от тебя одни беды, никчёмная птица.

— Послушать тебя, так выходит, что Кеадда тебе совсем не безразлична, — с вызовом заявил Диаваль.

— Кеадда никогда не была мне безразлична, — твёрдо сказал тёмный эльф, и тем не менее сделал шаг назад. — Мы с ней росли вместе. Но причина моего неприязненного к ней отношения вполне очевидна, если знать, что произошло у нас на родине.

— Просвяти же меня, будь любезен, — попросил Ворон, не отступая.

Тёмный эльф прислонился к борту и отвёл взгляд к горизонту. Диаваль подошёл ближе и встал рядом с ним.

— Ты ведь не уйдёшь, если не услышишь эту историю, — медленно начал Борра. — Там, где я родился, мои предки строили свои дома в пещерах, которые образовывались в скалах из песчаника. Наши с Кеаддой семейные гнёзда находились на соседних скалах. Мы жили скромной общиной в четыре семьи, но это были большие семьи, и много здоровых счастливых детей вырастало в суровой пустыне, которую люди боялись и уважали. Отчасти этот страх и уважение привили им мы, тёмные эльфы. И покуда люди жили в согласии с природой, наши расы сосуществовали в мире. Но человек тварь жадная и глупая по своей сути. Им было мало тех благ, что даёт пустыня, им хотелось больше. Больше травы и воды для их скота, больше мяса и шкур диких животных, больше земли для их овощей и фруктов, больше пространства под их дома. И в начале наши старейшины пытались предложить людям свою помощь, сделать так, чтобы никто не остался в накладе, но люди отвергли их и прогнали. Тогда и началась наша война. Мы, молодые эльфы, впитывали ненависть к людям с молоком матери, и учились сражаться едва наши крылья становились достаточно крепкими. Но люди не отступали, придумывая всё более изощрённые способы борьбы с нами. Кеадде всё это не нравилось. Эта девчонка, вопреки всяческому воспитанию и здравому смыслу, всегда имела склонность к восхищению людьми. Неисчислимое количество раз она терпела наказание за то, что приближалась к их поселениям, но это её не останавливало, так сильно она хотела подружиться с этими бескрылыми, не понимая насколько они могут быть опасны. И однажды, сама не ведая того, она привела людей из ближайшего селения к нашим домам. Ночью они заложили на наших скалах взрывчатый огонь и подожгли его, пока все спали. Наша община погибла, похороненная под камнями. Никто не избежал участи, кроме меня и Кеадды. Ночью эта девчонка снова сбежала к людям, а я поймал её и на половине пути и велел возвращаться домой. Моё сердце замерло, когда я услышал взрывы и увидел огонь, расчерчивающий небо яркими всполохами. Когда мы прилетели, пыль и дым клубились над тем местом, где раньше стояли могучие скалы. Я хотел броситься прямо в огонь, но Кеадда, эта слабая девчонка, удержала меня. Неизвестно, откуда у неё взялись силы на это, но она уберегла меня, когда раздался ещё один запоздалый взрыв. Мы лежали на земле, серые от пепла и грязи, волной накрывших нас, и не поднимались до самого рассвета. Утром спасать было уже некого. Вековые скалы превратились в кучи камней и песка. И тогда Кеадда удержала меня снова. Убедила меня уйти и не мстить людям.

— Ты последний, кто у неё остался, и позволял себе так мерзко с ней обращаться? — такой несправедливости Диаваль стерпеть не мог. — Она, которая всего-лишь хотела мира с людьми, и которая дважды спасла тебя от бессмысленной гибели, не заслужила такого отношения. Кеадда не виновата в том, что случилось.

— Если бы она не совалась к людям, всё было бы хорошо, — сурово произнёс Борра. — Кеадда совершила непростительную глупость, и за это была мной наказана.

— Ты отвратителен, — бросил ему в лицо Ворон. Пустынный эльф вздрогнул, будто его ударили по щеке, а затем оскалился и замахнулся на Диаваля. Тот смотрел на противника с равнодушием и даже не дрогнул:

— Ну давай, бей. Я даже не буду защищаться, если тебе от этого полегчает.

Какое-то время они смотрели друг на друга молча, как хищники перед схваткой. Диаваль уже размышлял о том, в кого бы превратиться, если Борра не сдержится, но тёмный эльф опустил руку и сам сделал шаг назад.

— Ты прав, — неожиданно тихо отозвался он. Пустынный эльф казался пристыженным и опечаленным. — Я поступал с ней, как последний ублюдок. Она долгое время считала меня старшим братом, а затем неожиданно влюбилась, на что я не ответил ей взаимностью. Я пренебрегал ей, даже когда мы, после долгих скитаний, были найдены Коналлом и примкнули к Общине, где обнаружили других своих собратьев. Там, на острове, вдали от людей, я нашёл своё призвание. Приводя в Общину всё больше потерянных эльфов, я настраивал их на борьбу с людским родом. Коналл не одобрял моих убеждений, но и не останавливал меня, видя большой потенциал. А ещё нас с ним объединяла вера в Феникса. Только Коналл считал, что Феникс придёт, чтобы защитить нашу расу, а я мечтал о том, как она сожжёт людей. И в то время Кеадда, которая только мешала моим планам, была мне не нужна.

— А потом появилась Малефисента, и ты подумал, что влюбился. Хотя даже не догадывался о том, что такое истинная любовь.

— Говоришь прямо как она. Теперь я понимаю, почему рядом с ней ты, а не я.

— И пока ты гонялся за женщиной, которая тебя не любила, Кеадда пыталась завоевать твоё сердце. Не так, как принято у пустынных эльфов, а по-своему, можно сказать по-людски.

— И всегда выбирала для этого самый неподходящий момент. Каждый раз, когда я хотел добиться расположения Малефисенты, Кеадда появлялась тут как тут, пытаясь привлечь моё внимание. Даже представить нельзя, как всё это меня раздражало. А ты поощрял чувства этой наивной девочки, глупая птица. Надеялся избавиться от соперника, да?

— Не суди всех по себе. Я поддерживал её, потому что она мой друг. Поверь мне, когда она наконец поймёт, что ты ей не пара, я тут же познакомлю её с более достойным парнем. Кеадда замечательная, и достойна лучшего. Ошибки, совершённые в юности, не делают её плохой.

— Именно поэтому ты здесь, а она где-то в Этельреде в железной клетке?

— Закрой свой рот, — огрызнулся Ворон. — Я не хотел уходить, но Малефисента настояла. Я ей доверяю целиком и полностью. Знаю, что она не подведёт. И всё-таки думаю о Кеадде каждую минуту, и ощущаю, что предал её дружбу.

— Если всё обернётся хорошо, то она тебя простит, — сказал тёмный эльф, улыбнувшись углом губ.

— Если всё обернётся хорошо, то она и тебя простит, — отозвался Диаваль. — Поэтому спасать её мы пойдём вместе.

— Согласен.

Ворон протянул руку, и Борра без промедления крепко пожал её.

* * *

Весь день Малефисента провела в одиночестве, не выходя из каюты. Капитан Данн благоразумно её не беспокоил, да и ему, погрязшему в трудах, было не до этого. Все члены экипажа Парящего Грифона и эльфы Общины занимались починкой корабля. Они уже знали, что тёмная фея решила нападать на рассвете, о чем Малефисента в общих чертах донесла Диавалю, когда тот зашел её проведать и уговорить съесть что-нибудь. Она кропотливо составляла новую тактику, не думая о времени, хотя при этом предыдущий вариант претерпел не слишком сильные изменения. К тому моменту, когда тёмная фея решила покинуть своё пристанище и вышла навстречу закатному солнцу, в плане оставался лишь один пробел — она не представляла, что станет делать, встретившись с Лучианом лицом к лицу. Как бы ни хотелось тёмной фее доставить ему невыносимую боль, она понимала, что это ничего не изменит, а может даже приведёт к новым проблемам.

Только оказавшись снаружи, Малефисента почувствовала, как спадает с неё напряжение. Для феи было странным и чуждым провести весь день взаперти. Не удивительно, что у неё даже разболелась голова. Ей требовалось развеяться и размяться, чтобы привести мысли в порядок. Проходя к носу корабля, Малефисента отметила, что моряки и эльфы привели судно в боевую готовность, хотя тут и там виднелись следы починки. Буря оказалась к ним благосклонна, насколько это было в её природе, и они отделались малой кровью. Тёмная фея приняла это за добрый знак. Её все приветствовали, и люди и эльфы, и Малефисента чувствовала родство с теми и с другими. Да, она не полюбила людской род, потому что знала, сколько в них злонамеренности, но ощущала зарождающееся приятие к тем, кто был этого достоин.

Немного постояв и дождавшись, пока спадёт головокружение, вызванное внезапным приливом свежего воздуха в её лёгких, тёмная фея расправила крылья и, пробежавшись по острому носу корабля, взлетела в небо, окрасившееся всеми тонами алого в отблесках солнца, опускающегося к горизонту. Море, отразив небо, тоже покраснело, будто в воду пролилась чья-то кровь. А ещё вода напомнила ей про реку из Красного Леса, реку, чьё дно устилала невероятно ценная глина, ставшая причиной раздора и чужих страданий.

Малефисента ожидала, что к ней кто-нибудь присоединится, как это часто бывало на острове Общины. Тёмные эльфы любили говорить о том, что в небесах никто не может быть одинок. Фея ожидала Диаваля, но ворон где-то запропастился, а вместо чёрной мельтешащей вокруг тени, Малефисента приметила белые крылья и белые одежды. Удо, как всегда галантно приветствовал её, умудрившись поклониться даже в полёте. Тёмная фея так же уважительно склонила голову. Она была не прочь такой компании. Присутствие Удо всегда умиротворяло её.

Они парили плечом к плечу и не произнося ни слова, пока солнце окончательно не скрылось под водой, уступив место ночи. Они ныряли в воздушных потоках, вместе взмывали вверх и падали камнем вниз, расправляя крылья только у самой воды. Они позволяли ветру нести себя, не сопротивляясь, или наоборот, летели ему навстречу. Малефисента полностью доверилась своим крыльям, как это было всегда. Она почти забыла о том времени, когда её ноги болели от мозолей, потому что ей приходилось всегда ходить пешком.

— Я вижу, что ты ещё дитя, Матерь, — вдруг произнёс Удо.

— Поясни? — спросила Малефисента, вопросительно взирая на своего собеседника. Как и всякий учитель, Удо обожал говорить загадками, но сейчас тёмная фея не была в настроении их разгадывать.

— Это и не плохо, — ответил эльф тундры совершенно серьёзно, но в его бледных лисьих глазах Малефисента увидела улыбку. — Всегда можно побыть немного ребёнком. Заново влюбиться в небо, в море. Отпустить все мысли в полет. Это помогает в трудные минуты.

— Это ты обычно советуешь своим воспитанникам? — хмыкнула тёмная фея, не понимая, издевается над ней собеседник или говорит серьёзно.

— В том числе, — усмехнулся Удо, на этот раз вполне открыто. — Я замечаю, когда их что-то тяготит. Как и сейчас вижу это в тебе. Поделись, и станет легче.

— Не станет, — отрезала Малефисента, пытаясь улететь, но эльф легко догнал её. — Я знаю, что должна сделать. И я сделаю это.

— Совершишь вынужденное зло, — уточнил учитель, словно заглянул к ней в мысли. — Так, верно? Ты же знаешь о нём не понаслышке. Но так порой трудно совершать зло во благо.

— Зла во благо не бывает, — грубо отмахнулась от него тёмная фея. — Детские бредни.

— И вот мы возвращаемся всё к тому же, — Удо намеренно сделал задумчивый вид, подперев подбородок ладонью, что смотрелось ещё комичнее в полёте. — Все мы чьи-то дети. А знаешь, что ещё страннее — Лучиан тоже когда-то был всего-лишь ребёнком. Когда-то он, возможно, был другим. Возможно, он любил природу. Диаваль рассказал всем, что услышал и увидел во дворце. В венах этельредских королей течёт эльфийская кровь, которую Лучиан настойчиво отрицает.

— Верно, — подтвердила Малефисента, замерев в воздухе напротив Удо. Убегать от этого разговора было бесполезно. — Вот только кровь тёмной эльфийки, передавшаяся ему через предков, и сделала Лучиана тем ужасным монстром, каким он является сейчас.

— Это не так. Никто не становится монстром просто так, с эльфийской кровью или без неё, — с уверенностью в голосе произнёс Удо, а затем ловко перевёл тему:

— Знаешь почему мне нравится обучать детей? Дети — это не только наше будущее, но и отражение настоящего. Сейчас дети на острове по большей части растут в полных и счастливых семьях. И даже тем, которые потеряли близких, есть на кого положиться. Эти молодые эльфы и эльфийки бесстрашны и воспринимают мир незамутнённым взглядом.

— А знают ли они, что за пределами острова мир не всегда будет им улыбаться? — холодно спросила тёмная фея.

— Знают, — отозвался эльф тундры, ничуть не смутившись. — Я рассказываю им обо всём. О прошлом, которое пришлось пережить представителям нашей расы. О том, что сейчас творится в мире. О людях и о маленьком народце фэйри. Всё это мои воспитанники воспринимают очень серьёзно, но они выражают надежду, что однажды остров перестанет быть их вынужденным пристанищем. И все они верят в то, что ты изменишь мир, Матерь.

— Ох, вот как? — Малефисента смахнула слёзы, появившиеся неизвестно откуда.

— Вместе мы сможем сделать новое поколение сильным, не израненным, как мы, — произнёс Удо. Он подлетел ближе и заключил руки тёмной феи в свои ладони.

— Что изменило тебя? — спросила Малефисента, которая, увы, до этого момента ни разу не поинтересовалась судьбой своего доброго друга. — Почему ты так сильно, практически до сердечной боли, любишь всех детей, не делая различий между расами?

— Потому что я видел, как дети становятся взрослыми, — с печальной улыбкой ответил Удо. — И люди, и эльфы растут одинаково. Разница лишь в том, что нам отмеряно гораздо больше времени. Больше времени, чтобы залечить раны и начать всё заново. Больше времени, чтобы принять свои ошибки и измениться. Так уж вышло, что рос я на суровой земле. Мало еды, мало воды, всегда холодно, даже летом. Мы сотрудничали с людьми, помогали им. Не смотря на суровый климат, жители мёрзлых равнин были добродушными, радостными, и с любовью относились ко всему, что делали. Но когда люди вдруг начали умирать от неизвестной болезни, а мы оставались живы, вот тогда наши соседи обозлились. Они страдали, а мы ничего не могли для них сделать. А потом кто-то принёс поверье, что наша кровь поможет им выздороветь.

— И что произошло? — ужаснулась тёмная фея, предвкушая недоброе продолжение.

— Когда на нас начали охотиться, будто на зверей, мы пытались их образумить, но ничего не вышло, — отозвался собеседник. — Тот, кто сильно страдает, всегда будет приносить страдание другим. Не мне тебе это объяснять. Люди гибли и эльфы гибли. Но болезнь никуда не уходила. Остаток моего племени покинул место, на котором они жили многие века. Среди выживших оказался и я, на тот момент молодой мужчина. Больнее всего мне было видеть, как человеческие мальчики и девочки, с которыми я когда-то играл, ненавидят меня просто за то, что я не заболел и не умер. Они просто были не готовы к этому. Не было рядом того мудрого наставника, который объяснил бы им, что есть вещи, против которых мы не властны. Теперь я и есть такой наставник, но уже для молодых эльфов Общины. Увы, не для тех людей, которых я не мог спасти.

Малефисента задумалась над словами Удо. Они сделали ещё один круг над галеей под синим куполом неба, на котором мерцали яркие звёзды и почти полная луна.

— Ты пытаешься убедить меня в том, что Лучиан тоже страдает, что он болен, как те люди, на твоей родине, — озвучила тёмная фея свои выводы. — Однако я уже не смогу его изменить. Что же мне делать, посоветуй?

— Если для перемен уже слишком поздно, — спокойно ответил Удо, — тогда останови его страдания, сделав это как можно безболезненнее.

— Я усвоила урок, — смиренно произнесла Малефисента. — Спускаемся. Пора огласить мой план.

* * *

Едва над Этельредом встало солнце, к королевскому порту причалил чужеземный корабль. Капитан порта, с трудом продрав глаза, сразу обратил на него внимание, так как узнал галею Парящий Грифон, принадлежащую королю Альстедскому. Удивившись такому визиту, портовой, тем не менее, уже собирался растолкать мальчишку-подручного, который дремал у сторожевого поста, чтобы тот немедля велел снарядить лодку им на встречу, но его опередил громоподобный пушечный залп. Ребёнок вздрогнул, мгновенно проснулся, и от страха вцепился в штаны портового капитана. Все орудия галеи выстрелили практически единовременно. В воздухе запахло порохом и огнём, и несколько торговых кораблей, мирно стоящих в порту, начали крениться и опускаться в воду ниже ватерлинии. Отцепив от себя мальчишку, капитан порта тут же побежал к огромному сигнальному колоколу, дабы поднять спящий город по тревоге, но не успел. Разинув рот от удивления, он наблюдал, как с борта Парящего Грифона в воздух поднимается чудовище. Это был самый настоящий пышущий огнём ящур, а сопровождал его целый рой крылатых нелюдей. И пока этельредский портовый в шоке от увиденного не мог сделать и шагу, команда альстедской галеи высадилась на берег, мгновенно посеяв панику. Моряки били и крушили сложенные на берегу лодки, нападали на собравшихся поглазеть людей, заставляя их разбегаться в страхе. Встречая сопротивление, они, по приказу капитана Данна, вступали в бой, умело орудуя саблями и показывая мастерство фехтования, которому их учили с малых лет при дворе. Королевские моряки вели себя как настоящие разбойники, шумели и привлекали всё больше внимания. С привлечением внимания не менее успешно справлялись эльфы тундры, помогавшие команде. Учинённый разбой, конечно, нанёс немалый урон, но никто из жителей или гостей Этельреда не должен был пострадать. Удо пристально следил за этим.

В воздухе над портом продолжал кружить чёрный дракон. Диаваль не сразу вспомнил, какого это быть таким огромным зверем. В конце концов, он превращался в него всего единожды, и то, по велению Малефисенты. Повторить эту чудовищную трансформацию получилось лишь с третьего раза, но дракон вышел даже больше и мощнее, чем впервые. Пыхнув огнём, крылатый ящур спалил несколько кораблей, которые ещё оставались на плаву, чем, наконец-то, заставил сдвинуться с места капитана порта. Гул тревожного колокола раздался над водой, привлекая внимание тех, кого не насторожили пушечные выстрелы. Диаваль уже видел, как на зов из города сбегаются стражи порядка. Вся эта паника была, разумеется, частью плана Малефисенты.

Поняв, что первая часть атаки прошла успешно, тёмная фея подала условный знак Шрайк. Эльфийка джунглей только этого и ждала. Несколько раз просвистев как певчая птичка, Шрайк созвала своих собратьев, и дружной яркой стаей они помчались в сторону Красного Леса. Им выпала доля охранять территорию фэйри, чтобы ни один человек не навредил им. В определённый момент жители Этельреда поймут из-за чего весь сыр-бор, и непременно ринутся в лес, чтобы призвать нечисть к ответу, но и там их уже будут ждать тёмные эльфы, готовые дать достойный отпор.

Диаваль ещё немного покружил над портом и расположенными на берегу постоялыми дворами и кабаками, а затем нацелился на Красный Замок. Пустынные и лесные эльфы проделали этот путь вместе с ним. Как стая разъярённых птиц они обрушились на дворец, облепив башни и зубцы оборонительных стен. Охранявшие замок рыцари пытались метать в них копья, стрелять из луков и арбалетов, но Диаваль прикрывал эльфов от вражеских атак. Чёрная чешуйчатая шкура защищала его как броня. Тёмные эльфы окружили замок, а некоторым даже удалось проникнуть внутрь. Возможно, у рыцарей имелся шанс дать достойный ответ нелюдям, если бы городская стража присоединилась к ним во дворце, а на помчалась в порт, но в настоящий момент им пришлось отступать.

«К такому жизнь их не готовила», — подумал Диаваль, выпуская из горла струю пламени и сжигая поднятые на башнях красные этельредские знамёна.

Когда завязался бой, Малефисента осторожно отделилась от своего отряда и направилась на поиски Лучиана. С Диавалем остался только Борра, как и было между ними уговорено. Диаваль приземлился прямо на стены дворца, вцепившись в них когтями. Пробить глазурь из красной глины оказалось не так-то просто — дракон едва удерживался на зубцах стен. Стражники, встречавшиеся ему на пути, разбегались в ужасе, принимая рёв и метания дракона за гнев чудовища, хотя Диаваль просто пытался не соскользнуть вниз и отчаянно ругался, проклиная Лучиана. Пугая обитателей замка, дракон начал пробираться вдоль стен и заглядывать в окна. Ему казалось странным то, что король Этельредский до сих пор не показался снаружи. Раз увидеть дракона и умереть — это было бы вполне в его духе. Тем не менее, король Лучиан скрывался, и Диаваль надеялся, что Малефисенте повезёт обнаружить его.

Найти Кеадду оказалось гораздо проще. Когда дракон заглянул в очередное окно своим огромным чёрным глазом, девушка не побежала прочь с криком и не хлопнулась в обморок, хотя Диаваль не сразу отличил её от обычной придворной дамы. Эльфийку обрядили в пышное розовое платье, которое совершенное ей не подходило, и для пущей нелепости связали ей крылья розовой лентой с бантами. Кеадда узнала своего друга, не смотря на облик, и потянулась к маленькому зарешечённому окошку, при этом оставаясь в стороне, зная, что сейчас её будут спасать. Дракон, одним ударом лапы выбил железную решётку, попутно снеся часть каменной кладки. Боль пронзила пальцы, но он не обращал на это внимания.

Рёвом Диаваль подозвал Борру, и тот, словно волшебный принц, спустившийся с небес, вошёл в комнату, и тут же заключил Кеадду в объятия. Или, вернее сказать, позволил Кеадде обнять и милостиво прижал её к себе, как выглядело это со стороны. Пустынные эльфы не заметили, что дракон закатил глаза, не в силах умиляться данной сцене, а затем обратился в человека, едва успев зацепиться за остатки окна в процессе трансформации. На пребывание в теле дракона у Диаваля ушло очень много сил, а, кроме того, немилосердно болела рука, которой он вышибал окно. Заметив, что Ворон висит с другой стороны и никак не может подтянуться, Борра отстранил Кеадду и втащил его в комнату. Когда Диаваль оказался на ногах, Кеадда обняла и его, не дав даже стряхнуть пыль с одежды. Девушка стиснула друга очень крепко и неожиданно заплакала.

— Что это за глупый наряд? — поинтересовался Ворон, не зная, как успокоить подругу. Он был рад видеть её, живую и невредимую, но слёзы девушки ножом резали его по сердцу.

Всё ещё рыдая, Кеадда отпустила Диаваля и начала обрывать ткань с рукавов и подола. Она раздирала корсет и кружева с остервенением. Ворон зажмурился, но излишне поспешно. Под платьем на эльфийке ещё была надета длинная кожаная рубаха, в которой её взяли в плен. В этой одежде, сшитой из разных лоскутков коричневой и красной кожи, Кеадда смотрелась куда лучше.

— Говори, что он с тобой сделал, — потребовал Борра, когда истерика девушки постепенно сошла на нет.

— Когда госпожа Малефисента и Диаваль улетели, король Лучиан быстро потерял ко мне интерес, — сбивчиво начала рассказывать эльфийка. — С помощью какого-то тайного механизма он опустил клетку, а затем сурово сказал, что хочет держать меня в клетке побольше. Предупредил, что если я буду сопротивляться, он наденет на меня железный ошейник и прикуёт цепью на главной площади на потеху толпе. Я согласилась быть покорной, потому что слишком сильно испугалась. Тогда он позвал двоих рыцарей, они перевернули клетку, немало поранив меня об железные прутья, разомкнули механизм и вытащили меня через её дно. Они вслед за Лучианом проводили меня в эту комнату с железными решётками на окне и за дверью с другой стороны. Король приставил собак охранять меня, но с ними я сразу подружилась, поэтому на следующий же день их увели. После скудного обеда пришли служанки и обрядили меня в это отвратительное платье с искусственными цветами, и обвязали мои крылья. Им я тоже не сопротивлялась, хотя теперь понимаю, какой дурой была. А ночью пришёл Лучиан. Он сперва говорил со мной. Медленно, словно хотел загипнотизировать. Я держалась на расстоянии, но и глазом моргнуть не успела, как король набросился на меня и прижал к кровати. Крылья мои были связаны, и я не успела отскочить. Я кричала и звала на помощь, но никто не пришёл. А он задрал эти дурацкие розовые юбки мне на голову, хватал меня за бёдра и до боли вцепился своими пальцами у меня между ног. Тогда я, не в силах больше терпеть, извернулась, вырвалась и расцарапала ему лицо. Кровь хлынула мне на ноги. И когда король взвыл от боли, тут же набежала куча людей. Его увели, снова заперев меня, и с тех пор я одна. До сих пор жалею, что располосовала ему лишь лицо, и мне не хватило сил вцепиться в горло.

Теперь, когда Кеадда закончила свой рассказ, Диаваль увидел то, на что раньше не обращал внимания. На ногах и руках Кеадды багровели следы от пальцев Лучиана. Постель была в беспорядке. На шёлковых покрывалах и лоскутах, которые остались от платья, виднелись следы крови. Она ещё не успела толком засохнуть, а значит всё случилось несколько часов назад.

— Вот к чему привело твоё бегство, — сурово заметил Борра, прикрикнув на Диаваля, — этот человек не пытался убить, он хотел взять её силой! Представительницу нашей расы!

— Всё, хватит, отстань от него, Борра! — неожиданно грубо рыкнула на него пустынная эльфийка. — Ты же посмотри, он сам ранен!

Только сейчас Ворон почувствовал, как что-то течёт у него по руке. Осмотрев раненые пальцы, он увидел только содранную кожу и обломанные ногти, но кровь сочилась слишком сильно, чтобы самостоятельно остановиться.

— Это пустяки, — ответил Диаваль, пытаясь прикрыть раны. — Главное, что ты смогла себя защитить. Я и правда должен был остаться. Прости меня.

— Не говори глупостей, — Кеадда подобрала широкую ленту, оставшуюся от платья, и быстро наложила тугую перевязь на ладонь Ворона. — Я сама велела тебе уходить тогда. Тебе не за что просить прощения.

— Ты невероятно сильная и умная девушка, — вместо благодарности произнёс Диаваль. — Мне повезло называть тебя другом.

Ворон склонил голову, прикоснувшись сперва ко лбу Кеадды, а затем чмокнул её в висок. Эльфийка дрогнула, но Диаваль наконец-то увидел её улыбку.

— Вероятно, это значит, что пришло время мне просить прощения, — сказал Борра, обращаяясь к Кеадде. — За все те годы, что я причинял тебе боль.

— Тебя я давно простила, — отозвалась эльфийка, улыбнувшись и ему. — Ты стал эгоистом и разбил мне сердце. Но перестань цепляться к Диавалю, который хотя бы знает, что такое любить. Этого я тебе не прощу.

— Мне правда очень жаль, что я поступал так раньше, — пустынный эльф выглядел действительно пристыжённым, и Ворону стало как-то неловко видеть его таким. — Я постараюсь исправиться.

— Но это не значит, что мы стали друзьями, — хмыкнул Диаваль, пытаясь как-то разрядить обстановку.

Когда все слова были сказаны, Ворон подошёл к проёму в стене и высунулся наружу. Бой всё ещё шёл, но звуки сражения долетали лишь издалека. Убедившись, что им ничего не угрожает, Диаваль поманил эльфов за собой:

— Нам нужно уходить, срочно.

* * *

Уворачиваясь от стрел и копий, Малефисента как хищница летала вокруг замка, перебираясь от окна к окну, пытаясь напасть на след королевской крови. Взлетев над крышей, она сверху обозревала дворец, но и это ничего не дало. Среди мельтешащих фигур рыцарей, защищающихся от нападок крылатых эльфов, Лучиана не было, если он, конечно, не прятал своё лицо за забралом. Фея облетела замок, сквозь разбитую крышу заглянула в уже знакомый зал собраний, а затем вернулась в комнату с балконом, где ранее так неудачно столкнулась с королём. Ничто не указывало на присутствие врага. Даже на потайной лестнице было слишком тихо. Малефисента не решилась ей воспользоваться. В узком пространстве она будет беспомощна. Тёмная фея ещё раз посмотрела на клетку, лежащую на полу. Где-то во дворце уже держат Кеадду, и Малефисента не хотела быть новой игрушкой Лучиана.

Отказавшись от идеи искать короля внутри дворца, фея вылетела наружу, поднялась вверх и снова осмотрелась. Было место куда она ещё не заглядывала. Злясь на саму себя за несобранность, Малефисента спикировала на балкон, очевидно, примыкавший к королевской спальне. Опустившись на холодный красный мрамор, мощным взмахом крыльев она выбила стёкла в ставнях дверей. Но прикоснуться к ним не смогла — ручки и витиеватые дверные рамы тоже были железными. Короли Этельредские боялись фей и превратили свой замок в крепость, защищённую от нечисти. Как бы ни хорохорился Лучиан, он всегда знал про нависшую над ним угрозу.

Малефисента заглянула внутрь спальни, но и там не было Лучиана. Сперва она не заметила никого, но услышала всхлип и заглянула за угол. Боком к дверям у столика с зеркалом сидела Ингрит, склонив голову на сложенные на столешнице руки. Подняв взгляд и сморгнув слёзы, королева наконец-то увидела тёмную фею. Заметив её, Ингрит утёрла глаза, напустив на себя гордый вид, но долго сохранять его она не сумела. Убедившись, что гостья ей не мерещится, королева тут же вскочила с места, но не убежала прочь, а, подобрав юбки, напротив, бросилась к Малефисенте. Королева возилась с замком дольше, чем нужно — её руки слишком сильно дрожали.

— О, во имя всего святого, как хорошо, что ты здесь, — произнесла Ингрит, распахивая двери и выходя к Малефисенте. Голос её дрожал так же сильно, как и руки.

— Не думала я, что ты будешь так рада меня видеть, — холодно сказала фея, встав лицом к лицу с Ингрит.

— Спаси меня, умоляю! — едва ли не рыдая стала просить королева, протягивая к Малефисенте руки, чем только заставила её отпрянуть.

За дверями королевских покоев раздался треск и крики, Ингрит испуганно сжалась, и тёмная фея даже пожалела её. Некогда горделивая статная женщина была сломлена. И это всего за две ночи сотворил с ней Лучиан.

— Смотрю ты научилась просить, — Малефисента ступила в комнату, осматриваясь, чтобы убедиться, что её не обманывают. — Зачем ты вышла за него, глупая коза? Надо было обратить тебя в животное навечно.

— Не смей меня попрекать! — резко ответила Ингрит, сжав руки в кулаки. Гнев заставил королеву выпрямиться, и фея снова увидела её прежнюю. — Тебе не понять того, что человеческая женщина моего положения не может оставаться незамужней. Джон оставил меня, что легло пятном на мою репутацию.

— И поделом тебе, — бросила Малефисента, снова подходя к королеве. — Запомни, я не простила тех эльфов, которых ты убила. И ту стрелу, которой ты хотела пронзить мою драгоценную Аврору, я тебе тоже никогда не забуду.

— Я тоже не простила вам смерть моей верной Герды, но сейчас мы на одной стороне, — парировала Ингрит, но слёзы вдруг покатились по её щекам. — Не оставляй меня тут, умоляю. Я же не знала про него ничего. Мы общались, да, но в письмах он был таким галантным, так красиво изъяснялся мне в любви, так обожал меня все эти годы.

— И ты повелась, глупая девчонка? — усмехнулась Малефисента, но беззлобно. В какой-то мере она сочувствовала королеве. — Но так уж и быть, я тебя спасу.

Ингрит покраснела и замолчала, но затем всё же добавила:

— Я сожалею обо всём, что произошло. Теперь я расплатилась сполна. Лучиан убил мою кошку, мою драгоценную Арабеллу, повелев королевскому чучельнику набить её голову соломой, чтобы потом повесить трофей над камином. Но хуже этого — он хотел изнасиловать вашу эльфийку, и заставлял меня стоять у двери и смотреть. Она молодец, билась как могла. Теперь у Лучиана на лице следы её когтей. И поделом ему.

В коридоре послышался шум, дверь содрогнулась, и в комнату вломились стражники. Малефисента тут же встрепенулась и взлетела, ещё раньше, чем они заметили её.

— Пожалуйста, забери меня, и я скажу, где он будет тебя ждать! — в отчаяние крикнула Ингрит вслед тёмной фее, подбегая к балюстраде и пытаясь на неё забраться, что было крайне сложно и опасно в пышном платье и скользких туфлях.

Малефисента подхватила Ингрит, когда она едва не сверзилась с балкона и забрала её, не смотря на опасность. Стражники метали в фею копья, но это было бесполезно. Сильные крылья Малефисенты вмиг унесли их обеих прочь от дворца, за стенами которого творились страшные и отвратительные вещи.

* * *

Малефисента не слишком церемонилась, доставляя Ингрит в Красный Лес, но когда та, вся растрёпанная, приземлилась на цветущей поляне, хоть и покраснела от своей аллергии, при этом выглядела самым счастливым человеком в мире. Тёмная фея мягко опустилась рядом. Почувствовав траву и влажную землю под ногами, укрывшись в тени больших деревьев, она снова ощутила себя в родной стихии. Три ночи, проведённые на море, показались ей вечностью.

Их никто не встретил, но Малефисента услышала голоса среди птичьих трелей и щебетания фэйри и быстро направилась к ним. На поляне возле самой реки уже находились Борра, Диаваль в своём человеческом облике, и Шрайк, которая вместе с несколькими своими помощницами хлопотала подле Кеадды. Остальные эльфы джунглей, вероятно, находились в дозоре, со всех сторон охраняя территорию леса.

— Я рада, что ты спаслась, — произнесла тёмная фея, сразу обратившись к Кеадде. Девочка выглядела очень слабой, и у Малефисенты защемило сердце при виде синих пятен на её смуглой коже. — Мне жаль, что тебе пришлось пережить всё это.

— Всё в порядке, Матерь, — робко отозвалась пустынная эльфийка и опустила взгляд.

Тёмная фея почувствовала себя дурно. Лучиан оставил Кеадде кровоточащую рану, которую не мог увидеть глаз. Малефисента приблизилась к группе эльфиек, и они тут же уступили ей место подле Кеадды. Тёмная фея опустилась рядом и тихо произнесла:

— Король Лучиан поплатится за то, что сделал, хотя на самом деле вся вина и вся ответственность за произошедшее лежит на моих плечах. Я — Мать Общины, и признаюсь в том, что оказалась недальновидна и совершила непоправимую ошибку. Не знаю, сможешь ли ты простить меня, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе стало легче. Знай, что сердцем я с тобой, и ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.

Кеадда выслушала Малефисенту очень внимательно, но в ответ смогла лишь коротко кивнуть. Тёмная фея и не требовала больше. Приняв этот кивок за знак расположения, она оставила девушку на попечение шаманки и её соплеменниц.

Выпрямившись, Малефисента поймала на себе взгляд Диаваля. Ворон стоял чуть поодаль от образовавшейся группки, как ни странно, рядом с Боррой. Беда, случившаяся с их общей подругой, примирила соперников. Тёмная фея немедля приблизилась к Диавалю и крепко прижала его к себе на глазах у всех. Запах его волос, всё ещё отдающий дымом, после пребывания в шкуре дракона, дурманил Малефисенту. Страшно представить, как ей хотелось большего, но время, увы, было самое неподходящее. Заметив этот прилив нежности, Борра отвернулся от них и слегка отодвинулся. Тёмная фея не могла оставить это без внимания. Малефисента обняла Борру тоже, этим прикосновением давая понять, что дружбу с ним она ценит не меньше любви.

— Я рада видеть вас обоих, — сдержанно произнесла Малефисента. Они занимали действительно важные роли в её жизни, но в сложившейся ситуации тёмная фея не могла как-то особо выделять их. Для Матери Общины все должны быть равными.

— Ты всё делаешь правильно, — шепнул Диаваль, и она незаметно подарила возлюбленному мимолётную улыбку. Его забота согревала Малефисенту.

Тёмная фея отошла в сторону и поманила к себе Шрайк. Эльфийка джунглей тут же последовала за ней, перепоручив свои обязанности соплеменницам. Малефисента выбрала для разговора место за большими деревьями, чтобы никто на поляне их не слышал.

— Как она на самом деле? — спросила фея, имея ввиду Кеадду.

— Помяты крылья и имеются несколько ушибов, но в целом она действительно в порядке, — ответила эльфийка джунглей. — Дома я проведу обряд с духами. Дома есть сила, и она вылечит то, что внутри, если понимаешь о чём я говорю, Матерь. Кеадда будет спать спокойно.

— Это главное, — серьёзно сказала Малефисента, зная по личному опыту, как порой сложно засыпать и не вздрагивать при этом.

— Место прекрасное, — ловко меняя тему произнесла Шрайк и подставила лицо солнечному свету, пробивающемуся через зелёную листву. — Воздух чистый и свежий, а река ещё успеет восстановиться после того, как люди Лучиана последний раз над ней надругались в прошлом году. И Красный Лес ещё вырастет. Деревья ранены, но не сломлены. Мы успели вовремя.

Малефисента услышала в её словах некий трепет. Словно именно спасения самой обители, а не живущих здесь фэйри волновало Шрайк. Тёмной фее отчего-то захотелось расспросить её:

— Ну, а у тебя какая история?

— Не знаю, моя ли это история, — пожала плечами Шрайк, легко поняв, какого ответа ждёт от неё Малефисента. — Об этом лучше спросить мою бабушку. Когда на нашей родине случилось непоправимое, я ещё была маленьким тугим комочком в животе своей матери, и ничего этого не видела. Знаю только, что Рания, уже тогда обладая шаманским даром, предсказала лесные пожары в тех краях, где обитала наша семья и многие другие представители нашей расы. Бабушка велела всему клану уходить, но никто её не послушал. Даже мои родители сомневались. Однако Рания буквально пинками и тычками заставила моих родителей бежать, пока не поздно. Они снялись с насиженного места и покинули свою родину, а вскоре пришла жара, засуха, и лес загорелся. Большая часть нашего бывшего клана погибла. Лишь пятерых старых знакомых Рания встретила, когда Коннал привёл её и моих родителей на остров Общины. До сих пор эти пятеро ходят за моей бабушкой, как привязанные, и впитывают каждое её слово, при этом осознавая, что уже поздно что-то исправить.

— Это очень печально, — сочувственно произнесла Малефисента.

— Вот поэтому я отправилась с тобой, Матерь, — воинственно заявила Шрайк, — и буду следовать дальше, куда ты укажешь. В любые земли и королевства. Я хочу возродить как можно больше мест, где могут жить тёмные эльфы. Остров стал слишком тесен для нас. Нас гораздо меньше, чем людей, но уже не так мало, как раньше.

— Мы все это понимаем, — отозвалась тёмная фея, зная, что эльфийка джунглей говорит правду. — Я ценю твоё участие.

До слуха Малефисенты донёсся какой-то галдёж, и она выглянула из-за деревьев. Любопытная Шрайк тоже последовала за ней, и тут же нахмурилась, увидев нежданную гостью. К тёмным эльфам, придерживая пышные юбки, вышла Ингрит. Растрёпанная, немного грязная, как-будто она уже успела где-то упасть, но вполне себе довольная жизнью, королева выбралась на поляну в сопровождении эльфа джунглей. Никто из присутствующих, разумеется, не был ей рад, но Малефисента усмирила их одним взглядом и подошла к Ингрит.

— Рассказывай, — потребовала тёмная фея.

— Я не знаю, что это — правда или очередная ловушка, — сбивчиво начала королева. — Лучиан уже тогда, когда делился со мной планом, мог почувствовать, как я мечтаю сбежать от него, он ведь очень проницательный человек, если его вообще можно называть человеком…

— Ближе к сути, — прервала её Малефисента, начиная терять терпение.

— Он будет ждать тебя по истечении дня во внутреннем дворе замка, — поделилась Ингрит. — Но подумай хорошенько, стоит ли тебе идти к нему. Быть может спасти свою жизнь, оставив Красный Лес ему на растерзание — это лучшее решение?

— Я уже всё для себя решила, — ответила тёмная фея, не подавая виду, как задели её слова женщины. — Лучиан слишком долго жил на этой земле. Род Этельредский должен прерваться на нём.

Королева вздрогнула, услышав эти слова, но сказать ничего не успела. Красный Лес наполнился шумом и шелестом. С неба, минуя кроны деревьев спускался крылатый отряд. Как и было уговорено, тёмные эльфы вовремя прибыли на место встречи. Осмотрев всех собравшихся, Малефисента поняла, что её воины всё же понесли потери.

— Шрайк, займись ранеными! — скомандовала тёмная фея, а затем обратилась к Удо, который последним ступил на землю, замыкая процессию. Вопрос, ответ на который она хотела получить, был написан у Малефисенты на лице, и ей не пришлось говорить вслух.

— Успокойся, — предупредил её учитель, прежде, чем начать свой доклад:

— Бунт в порту прошёл удачно и мы достигли поставленных целей. Когда подоспели городские стражи наш отряд незамедлительно оттеснил их назад. Примерно пятерых моряков и двоих эльфов тундры в ходе боя ранили и взяли в плен. Капитана Данна и оставшихся на свободе членов экипажа Парящего Грифона пришлось вернуть на корабль. Вместе с ними на галею возвратились трое моих соплеменников. Я отдал такое распоряжение, потому что после учинённого разбоя наш корабль благоразумно вернулся в открытое море.

— Возможно ли, что и сражавшиеся у замка попали в плен, но выжили? — с надеждой спросила Малефисента.

— Думаю, что так оно и есть, — предположил Борра, подходя ближе и вступая в обсуждение. — Я наблюдал за происходящим очень внимательно. Лучиан не позаботился о том, чтобы вооружить своих людей как следует. Теми игрушками, что у них есть, нас не убить. А вот страсть короля к разного рода капканам и ловушкам представляет опасность для его врагов.

— Какова следующая часть плана? — спросила Шрайк, тоже вставая подле Малефисенты. Умная девушка переложила всю ответственность за раненых на своих учениц. С целительством они и без неё прекрасно справлялись.

— Наше противостояние подходит к концу, — объявила Малефисента главам тёмных эльфов. — Борра, Диаваль и Кеадда возвратятся на корабль, чтобы оказать поддержку эльфам тундры и команде Парящего Грифона. Лесные эльфы останутся здесь, вместе с кланом джунглей, и под предводительством Шрайк продолжат защищать Красный Лес от посягательств. Так же прошу вас взять под своё крыло Ингрит. И хотя как человек она многим из нас неприятна, учтите, что как супруга короля и законная правительница Этельреда эта персона крайне важна. Эльфы пустыни пока отправляются на разведку, чтобы выяснить, где в Этельреде держат заключённых. Спасать пленников я дозволяю только в том случае, если уверенность в успехе будет полная, поэтому я прошу тебя, Удо, командовать ими. Что же касается меня, то в логово зверя я отправляюсь одна, чтобы на закате раз и навсегда покончить с тиранией короля Лучиана.

* * *

Диаваль бежал за Малефисентой, скрывшейся между деревьев. Она ушла вдоль течения реки, пока все эльфы были заняты реализацией следующей части плана. Он отвлёкся всего на минуту, чтобы попросить Борру и Кеадду улетать без него, а фея уже сбежала. Ворон нагнал её на опушке леса, когда она практически покинула Красный Лес. Обратиться и лететь за ней было бы быстрее и разумнее, но Диаваль откровенно растерялся во всей этой суматохе.

— Остановись наконец! — бросил он ей в спину, отдышавшись. — Некрасиво уходить не попрощавшись!

— А если я не хочу прощаться? — с вызовом спросила Малефисента, но всё же исполнила его просьбу и обернулась.

— Опять ты закрываешься от меня, — Диаваль был раздосадован, но старался сдержаться, чтобы голос его не выдавал. — Ты уверена, что я не должен отправиться с тобой?

— Нет, — резко ответила Малефисента. — Я больше не позволю никому попасть в лапы Лучиана. И для того, что я сделаю мне не нужны ни помощники, ни свидетели.

— Ты не убьёшь его, так? — спросил Ворон с надеждой. — Вижу по твоим глазам, что ты решительно настроена на что-то другое.

— Ты проницателен, — кивнула тёмная фея, соглашаясь со словами Диаваля. — Да, признаться, хотела я его убить до последнего момента. Но сегодня утром поняла, что знаю другой выход.

— Не расскажешь, да?

— Да.

Она медленно приблизилась, обхватила его лицо руками и поцеловала, нежно, едва касаясь.

— Прошу тебя только не дай поймать себя, — прошептал ей в губы Диаваль. — Я сойду с ума от этого.

— Всё закончится хорошо, — пообещала Малефисента, и Ворон поверил. В её зелёных глазах искрилось оранжевое пламя феникса, ровное и уверенное.

— Возвращайся как можно скорее, — попросил он. — Возвращайся ко мне, чтобы не случилось.

Солнце склонилось ниже. До заката оставалось совсем немного.

— Мне пора, — сказала фея, подарив возлюбленному ещё один дурманящий поцелуй со вкусом ягод.

Диаваль кивнул, покорно отступая назад, хоть это и далось ему не просто. Удерживать тёмную фею сейчас было бы равносильно игре с огнём, в которой обязательно проиграешь. Малефисента взмыла в небеса одним рывком и больше не обернулась, видя перед собой только одну цель — Красный Замок. Ворон, проводив её взглядом, обратился в птицу и полетел, но в другую сторону. Ему требовалось присоединиться к друзьям, но при этом Диаваль знал, что даже на корабле будет ждать, считая секунды до её возвращения.