Ревизор (гет)

Временами директорская работа бывает удивительно скучным занятием: хотите — верьте, хотите — нет, но это правда. Дамблдор по такому случаю держал у себя в столе различные игры, чтобы хоть как-то взбадривать душу в течение дня. Однако, решив пойти по его стопам, я довольно быстро выяснил, что резаться с самим собой в плюй-камни почти так же занимательно, как швырять бладжер против ветра, мериться с зеркалом Авадой и делать ставки на Лонгботтома (взорвёт он котёл или нет). Поэтому я отказался от подобных развлечений и выбрал другой путь.

Во вторник днём, например, я мирно дремал у себя за столом. Со временем это превратилось в уютную, любовно выработанную мною привычку. Дело в том, что промежуток между тремя и четырьмя часами после полудня, как правило, крайне тосклив и непродуктивен, особенно если все текущие вопросы уже решены. Заряд энергии, полученный от обеда, неуклонно падает, и начинается томительный обратный отсчёт к тому моменту, когда рабочий день официально закончится и можно будет вполне открыто, без каких-либо угрызений совести покинуть свой кабинет. Я жду этой минуты на «низком старте» — забросив ноги на стол, сплетя на животе пальцы и сунув под голову подушечку, — то есть в состоянии полной гармонии, покоя и безмятежности.

Однако не удивительно, что со шныряющими по замку проходимцами моя волшебная сиеста не могла продолжаться долго: нарушив её хрупко-непорочную красоту, в дверь внезапно постучали.

Тяжело ж ты, бремя руководства!

— Войдите, — откликнулся я, убирая ноги и пряча в нижний ящик подушку.

И мысленно застонал.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер. Как ваши успехи?

Можно подумать, меня это хоть каплю волновало. На самом деле, мне было глубоко до Люмоса.

— О, — произнесла она, и нотки удивления, вызванного столь неожиданной заботливостью, приятно позабавили меня. — Честно сказать, профессор, я довольно…

— И правда довольно, мисс Грейнджер; лучше скажите, чем я могу быть полезен?

Она хлопнула ресницами и тут же нахмурилась, порадовав меня ещё больше.

— Я пришла по поводу финансов, директор, — уже официальным тоном заявила глава комиссии. — Мне бы хотелось посмотреть всю бухгалтерию, включающую расходы последних трёх лет.

Вот и настал мой звёздный час. Сводить дебет с кредитом (или, говоря морским языком, балансировать между дифферентом и остойчивостью), поддерживая школу на плаву, являлось моей главной должностной задачей. И хоть я никогда не проворачивал никаких махинаций, я всё равно ждал, что Грейнджер найдёт против меня улики и, вытащив их, как Фоукса из рукава, примется читать мне лекции по ресурсному управлению или указывать на то, как надо экономить деньги, ну или поупражняется ещё на какую-нибудь близкую ей тему. Правда, неясно, когда всезнайка успела заиметь столь крупный опыт в экономике — видимо, тогда же, когда наращивала педагогический.

Пока я вставал, чтобы взять из шкафа документы, Грейнджер самостоятельно устроилась возле моего стола. Вынув нужные папки, я эффектно хлопнул перед ней первыми тремя, так что с них короткими облачками поднялась пыль.

— Это распределение бюджетных ассигнований за последние три года. — Я бросил на стол вторую тройку гроссбухов: — Это наши отчёты по расходованию средств за тот же период. — И наконец лучшая, кульминационная, часть программы! Я с триумфом выдвинул ещё один ящик: — Здесь все бухгалтерские счета по кафедрам и направлениям, имеющим отдельный бюджет: это Уход за магическими существами, ЗОТИ, Гербология и Зелья, — тут я особенно постарался, чтобы мой голос не дрогнул: «спасибо» Горацию, мантикора его задери, — а также библиотека.

При виде такого количества распираемых квитанциями талмудов Грейнджер изменилась в лице, обретя приятный глазу зеленоватый оттенок.

— Ну и, конечно, данные по остальным разделам школьной программы, или так называемые статьи малого бюджета.

Последние папки я пристроил на возвышающуюся перед Грейнджер «финансовую пирамиду» очень медленно и осторожно. Нельзя же было допустить, чтобы в самый ответственный момент весь этот «сладостный, волшебный, поэтический мир сводок, цифр, отчётов, планов и смет»⁽¹⁾ вдруг взял и рухнул, погребя под собой её ревизорское величество!

— Это всё? — с надеждой спросила глава комиссии.

— О да. — Я энергично хлопнул в ладоши и, потирая их, произнёс: — Ну, мисс Грейнджер, боюсь, мне пора: долг зовёт. Я обещал сегодня заглянуть на репетицию хора — надо же проявлять свой высокий профессиональный интерес не только на бумаге, но и живьём, не так ли? Желаю вам в полной мере насладиться чтивом!

На мгновение она опешила, однако я излучал столь искреннее чистосердечие и был так убедителен в своей душевной прямоте, что Грейнджер лишь молча кивнула.

— Конечно, сэр. Я справлюсь.

— Превосходно, — благостным тоном заключил я и направился к двери.

Репетиция хора? Как бы не так. Смешно подумать, что мне было какое-то дело до кучки тугоухих паршивцев, безуспешно пытающихся попасть в ноты! Да они интересовали меня не больше, чем фестралов сёдла. Вполне достаточно того, что Хагрид наступил всем этим горлопанам на ухо и мне приходилось слушать их блеяние на Распределяющей церемонии! Я просто не хотел оказаться рядом со всезнайкой, когда она начнёт разгребать Горациевы конюшни. Хоть я и подчистил их, как мог, однако убрать все залежи несоответствий, ведущие «к деньгам», не представлялось возможным.

К тому же никакая репетиция сегодня не планировалась. И я определённо рисковал, поскольку рано или поздно правда неминуемо бы выплыла наружу и повстречалась с Грейнджер, но мне было всё равно. Эта маленькая хитрость для её же пользы: глава комиссии уже успела достать меня сегодня, когда с пристрастием выпытывала подробности контрактов тех, кто носит наволочки.

— Вы же понимаете, сэр, что речь касается не только благосостояния студентов, но и персонала, — внушала мне основоположница эльфийских прав и свобод так, словно я вчера родился.

Она всё говорила, говорила и говорила — о продолжительности рабочего дня и условиях оплаты, — пока наконец не вынудила меня пресечь это бесполезное сотрясание воздуха.

— Вы хотите знать, не перерабатывают ли мои сотрудники? Не сгорают ли они, как фениксы, дотла? Не машут ли палочками на износ? Не выжимаю ли я их, к бубонтюберам, до последней капли знаний; не зарываю ль в землю своими требованиями?

— Ну, в общем, да… можно и так сказать.

И ни малейшего переживания о том, что это меня гоняют в хвосторогу, как Поттера у Дурслей, разве нет? Да всем начхать, что перегруженный работой директор колотится за школу лбом почище племени домовиков и чуть ли не мировые запасы мантий уже до дыр пролетал! И ни у кого при этом на душе не то что миссис Норрис не скребёт — ни один Фигов питомец даже не царапнет! Подозреваю, что мне надо хлопнуться однажды в Большом зале головой об стол от изнеможения — прямо в миску с кукурузными хлопьями, — чтобы до всех, наконец, дошло, как я вкалываю!

— Полагаю, вам придётся спросить об этом непосредственно сотрудников: ощущают ли они излишнюю нагрузку и прочее. Кроме того, всю ответственность за технические нормы труда и занятости несёт на себе Министерство, а не я, — с ним и разбирайтесь.

В очередной раз отфутболенная, Грейнджер молча стиснула зубы и с успехом игнорировала меня всё оставшееся утро. Я же не мог ни скрыть своё плохое настроение, ни обуздать его. Великий Мерлин, каждый раз, глядя на всезнайку, я чувствовал одно и то же кипящее негодование. И признавался самому себе, что чем быстрей закончится неделя, тем лучше.

Однако прятаться от Грейнджер вечно я не мог, и если не удастся найти достойную причину для этих странственных скитаний по замку, я буду вынужден вернуться в свою башню, где неумолимо кану под огнём всё новых и новых вопросов. Я ни секунды не сомневался, что всезнайка прямо с порога заявит мне: «О, профессор, а почему бы вам вот здесь не сэкономить, заказывая более дешёвый пергамент?» И так до бесконечности.

К счастью, Хогвартс обладал достаточными средствами на счетах, что и было моим главным аргументом в случаях, когда приходилось иметь дело с настолько обоснованными замечаниями Грейнджер.

Размышляя об этом, я вдруг заметил идущего мне навстречу по коридору Джонса. Его лицо расплылось в улыбке:

— А, профессор Снейп! Знаете, я сегодня осматривал замок — те места, где учащиеся проводят досуг.

Австралийский акцент лишь добавлял молодому человеку необъяснимой жизнерадостности — таким образом, стоило ему открыть рот, как он начинал раздражать меня ещё больше.

Я ограничился приветственным кивком.

— Нельзя отрицать, что территория у вас замечательная — столько возможностей для детей; а какие ухоженные сады!

— Это в значительной степени вопрос распределения обязанностей, мистер Джонс, — заметил я, шагая рядом с ним. — Многие из нас берут на себя ответственность за теплицы, начиная с меня самого и кончая студентами, сдавшими СОВ по Гербологии.

— Да-да, это я уже понял. И библиотека у вас великолепная. В ней так много тихих уголков, где учащиеся могут позаниматься в своё удовольствие.

— Библиотека — наша гордость, это правда.

— И часто студенты пользуются ею?

Хм.

— Мы безусловно поощряем её посещение. Домашние задания нередко требуют дополнительной литературы, которую можно отыскать лишь в обширных владениях мадам Пинс, хотя, конечно, есть учащиеся, которые подходят к процессу с гораздо большим энтузиазмом, нежели другие.

Джонс усмехнулся:

— Несомненно, директор. Но ведь это обычное положение вещей, не так ли?

Внезапно меня осенила блестящая идея.

— А не желаете взглянуть на студенческие гостиные, мистер Джонс?

Это определённо являлось уважительной причиной, позволяющей избежать скорого общения с Грейнджер; к тому же не зря ведь мы потратили столько денег на новую мебель.

— С удовольствием, профессор.

Впрочем, мне пришлось пожалеть о своём предложении, как только мы добрались до гриффиндорской башни и Джонс, повернувшись ко мне, произнёс:

— Знаете, профессор, я собирался перед ужином немного погонять мяч с выпускниками — не хотите к нам присоединиться?

Я еле удержался от того, чтобы застыть на месте в красноречивой позе, буквально означающей: «Вы спятили?» Лично я был абсолютно убеждён, что у Джонса не все дома, а как минимум пьют чай с Лавгудами, но в конце концов отклонил его заманчивое предложение настолько вежливо, насколько смог.

— Видите ли, старая травма спины после одной из игр в регби не позволяет мне больше заниматься спортом, — доверительно сообщил я «австралийцу».

Он в изумлении ахнул:

— Регби?! С ума сойти! Я и понятия не имел! Когда вы только успели?!

Меня так и подмывало ответить, что я блистал в сборной «Пожирателей Смерти», но это было бы уже крайностью, даже для меня. Ведь я совсем не склонен к патологическому вранью — просто иной раз не могу отказать себе в удовольствии тонко и ненавязчиво поиздеваться над людьми. Возможно, мне не стоило так дразнить Джонса, но, честное слово Принца, это оказалось весьма приятным занятием.

 

* * *

К тому моменту, как я вернулся в кабинет, глава комиссии только приступила к изучению счетов Слизнорта. Вот тебе и вышел сухим от гриндилоу: чёрт меня дёрнул прийти так «вовремя»!

Когда я опять занял рабочий «престол», всезнайка вынула из папки документы и разложила их перед собой. Не на шутку встревоженный, я поступил довольно глупо, схватив со стола одну из страниц.

— Вообще-то это мой листок, я с ним работала, — удивлённо возразила Грейнджер, указывая на злосчастный пергамент своим нелепым (ну просто совам на смех!) ярко-радужным пером.

— Что ж, сожалею, но мне он нужен именно сейчас: я здесь, знаете ли, не только во лбу ковыряюсь и на Думосборе меткость отрабатываю. Вы ведь изучали прошлогодние цифры, когда я позаимствовал этот документ? Вот и продолжайте в том же духе. А мне копаться в мемуарах и кости инферналам намывать некогда: меня живые больше беспокоят.

— Но я взяла его раньше вас!

Возможно, те вереницы нудных фактов и чисел, над которыми Грейнджер корпела весь день, сделали её более непримиримой и враждебно настроенной, чем обычно. От этой мысли мне стало весело.

— За последние пять минут вы на него ни разу даже не взглянули, так что теперь им занимаюсь я. — Кажется, моё хладнокровие её взбесило.

Грейнджер потянула пергамент на себя:

— Если он вам так необходим, воспользуйтесь чарами и сделайте копию.

— Сами делайте эту Мордредову копию! — огрызнулся я и чисто из принципа выхватил листок обратно.

— Нет! — Всезнайка попыталась завладеть им ещё раз, но я держал добычу слишком крепко.

— Браво, Грейнджер! Блестящая работа с документами! Вы только что порвали его, к лешему!

Она фыркнула и провела над местом разрыва палочкой. А затем подчёркнуто демонстративно убрала листок подальше от меня. Я сразу же задумался о том, сумеет ли Грейнджер связать моё нежелание вернуть ей пергамент с тем, что на нём отражена самая запутанная часть расходов Горация. Но тут я вспомнил, что это ведь Гермиона-чёртова-заучка-Грейнджер — поэтому конечно же она сумеет.

Тем временем «львица» продолжала зло сверкать глазами в мою сторону.

— Это вы его порвали — я тут ни при чём, невыносимый вы человек!

А вот это уже интересно. Я затаил дыхание. Наконец-то она не сдержалась и, возможно, потеряла терпение. Я с кривой улыбкой уставился на главу комиссии. Надо было срочно обострить ситуацию — чтобы Грейнджер окончательно вспылила, выдав настоящую причину, по которой преследует меня.

— Это я невыносим? — вкрадчиво-ленивым тоном начал я, намеренно растягивая фразы. — Весьма забавно слышать подобное от вас — такой выдающейся бумагомарательницы и... самой отъявленной канцелярской крысы, какую только производило Министерство.

Протего Максима мне в помощь — даже безразмерный пучок у гриффиндорской пифии на голове с негодованием вздрагивал, реагируя на каждый «львиный» жест, который она делала: это треклятое парикмахерское сооружение щетинилось, скалило из-за решётки зубы и вздыбливало шерсть в точности, как и его хозяйка.

— Я бы попросила вас не обращаться ко мне подобным образом! — гневно бросила Грейнджер, в то время как её голос звеня переливался от обиды.

Кажется, я всё-таки нащупал болевую точку.

— А иначе что — напишете в отчёте: «Директор обозвал меня хвалёной министерской крысой»?

— Я не крыса! — упрямо вспыхнула она, отбиваясь от моих слов, будто капризный ребёнок от полчища взрослых. Однако её протесты выглядели слабо и неубедительно, заставляя усомниться в том, что Грейнджер и сама в них верит. Значит, хоть какие-то зачатки самосознания в ней всё-таки присутствовали.

Она испытующе взглянула на меня — сквозь смесь потерянности, замешательства и разочарования:

— Из-за чего вы так цепляетесь ко мне, профессор? С другими вы гораздо более общительны и даже дружелюбны!

Я поперхнулся воздухом. Общителен? Дружелюбен?! Когда это, поцелуй меня дементор, я хоть с одной живой душой вёл себя настолько бесчестно, чтоб нынче обвиняться в дружелюбии?

Я подался вперёд, решив на пальцах объяснить главе комиссии, что именно меня в ней не устраивает:

— Меня раздражают формалисты и зажравшиеся бюрократы, которые не делают ничего, кроме заполнения пустых, бессмысленных бумаг и расстановки галочек! Вы ведь здесь за этим? Преследовать высокую благую цель наверняка гораздо выгоднее, чем просиживать мантию в Отделе по контролю за магическими существами? Держу пари, вы с радостью ухватились за эту должность, не так ли? А в качестве «спасибо» предложили чиновникам избавить школу от меня?

Конечно, я не собирался спрашивать об этом Грейнджер так вот, в лоб, однако всё-таки спросил. Она посмотрела на меня с удивлением.

Должно быть, я чуть-чуть не рассчитал, повысив голос и подкрепив его холодным жёстким взглядом.

— Вы параноик. С манией преследования, — тихо и немного неуверенно ответила Грейнджер.

Я мрачно усмехнулся.

— Едва ли. — И тут же обесценил это заявление следующей фразой: — Разве вы не сочинили байку о том, что родители не желают отпускать своих детей в Хогвартс?

Мысленно я тут же проклял собственную несдержанность, хоть и остался внешне спокойным. Всезнайка же, наоборот, возмущённо вскочила на ноги. Это движение было настолько яростным и резким, что я даже испугался, как бы хищно-волосатая конструкция у неё на голове не отправилась в свободное «плавание».

— Да как вы можете обо мне такое думать?!

— Значит, вы отрицаете наличие здесь скрытых мотивов?

— Министерство заинтересовано в том, чтобы представить Хогвартс в лучшем свете!

— Хогвартс — возможно, мисс Грейнджер! Но вряд ли данная заинтересованность распространяется и на меня: в этот ближний круг я уж точно не вхожу! Неужели вы действительно считаете, что Министерство спит и видит, как бы оставить меня директором и дальше? Да они согласились на моё назначение только из чувства долга.

— То есть они втянули меня в свою кампанию, чтобы легче было вас сместить?

— Это вы мне ответьте. По-моему, очевидно, что такой вариант для властей весьма удобен.

Я нахмурился. Грейнджер выглядела по-настоящему расстроенной, и внутри меня вдруг возникло ощущение, что я таки напросился на неприятности — поскольку её глаза нетерпеливо и угрожающе сузились.

— Видимо, я должна объяснить вам ситуацию? Быть может, тогда вы измените свою точку зрения. Так вот: я заменяла сотрудника в Департаменте образования, когда услышала о проблемах, с которыми пришлось столкнуться школе. И уверяю вас, профессор, что эти проблемы на самом деле существуют.

Её тон стал суровым, равно как и выражение лица.

— Постарайтесь вообразить себе такую картину. Представьте, что у вас есть ребёнок, который не учится в Хогвартсе, и родители другого ребёнка, которые тоже находятся в сомнениях, узнают об этом и в какой-то момент начинают думать: «А может, и нам не стоит отправлять туда своего?» Знаю-знаю, вы скажете: «Нельзя, чтобы все подряд обучались дома! Да и кто бы не хотел овладеть магией?» Но что, если в Британии существовала бы другая школа чародейства и волшебства?

Грейнджер сделала паузу.

— Вы вполне резонно возразите мне, что магическое население нашей страны слишком мало, чтобы поддерживать две разные школы, и отчасти будете правы. Но вдруг некая предприимчивая ведьма или волшебник, или даже маггл всё-таки решится её открыть? Возможно, эта школа не будет работать в режиме интерната, что является основным камнем преткновения для многих родителей. Или есть вероятность, что её сотрудникам смогут платить больше. А может, в ней рискнут применить совсем новый, революционный, подход, предполагающий смешанный тип образования: маггло-магический!

Грейнджер вновь ненадолго замолчала, кивая самой себе.

— Здесь вы, должно быть, подумаете: «Какая уважающая себя волшебница или маг откажется ради этого покинуть Хогвартс?» А ещё — и это самая тревожная мысль, — что, если эта гипотетическая школа станет родным убежищем для магглорождённых? Первое поколение полукровок, которые хотят сохранить частицу своего маггловского наследия! Это было бы полнейшей катастрофой — тысячей шагов назад!

Признаюсь честно, я онемел — будто несносная девчонка исподволь наложила на меня заклятие Молчания. Ну кто бы мог подумать, что Гермиона Грейнджер, как всадница магического апокалипсиса, способна прорваться сквозь незыблемые стены храма знаний и выступить в роли пророка, предсказывающего свету скорый конец? Была ли нарисованная ею реальность тем, что действительно ожидало Хогвартс в ближайшем будущем? Или всё-таки эта любительница крайностей представила мне только один, наихудший, сценарий из всех возможных, и ещё оставалась надежда, что мы успеем превратить наше судно в ковчег?

Перед тем как закончить свои объяснения, всезнайка глубоко и судорожно вздохнула:

— Я беспокоюсь об этой школе точно так же, как и вы, сэр. Почему, вы думаете, я здесь? Потому что в первую очередь вся эта проверка была моей идеей!

В её последней фразе звучала неподдельная гриффиндорская гордость.

— Вашей?! — холодея от ужаса, переспросил я. Во всём этом безумном фарсе и наших длительных страданиях виновата Грейнджер?

— Да, моей! — с пылким вызовом подтвердила она. — Вот почему меня назначили главой комиссии: я была инициатором реформы! Эта неожиданная мысль стала единственной возможностью обратиться к Министерству с предложением, так как в ходе растущего недовольства ситуацией наше магическое руководство уже начинало нервно вибрировать.

Что ж, оглядываясь назад, я был вынужден признать очевидное: причастность Грейнджер, уверенной рукой гриффиндорской отличницы планирующей замыслы с размахом, а затем выполняющей их так же широко и рьяно, чувствовалась во всём. Но… всезнайка оказалась права: я всё-таки являлся параноиком, и в какой-то степени моя оценка событий была затуманена предубеждениями, которые не позволяли мне мыслить чётко и ясно.

— Я хочу, чтобы все увидели Хогвартс с его лучшей стороны, и совершенно не желаю, чтобы хоть кто-нибудь потерял здесь свою работу! Мне не дано никаких указаний уличить конкретно вас! Неужели вы не допускаете мысли, профессор, что Министерство может не иметь ни малейших претензий к вашему руководству?

Я отвернулся. Нет, этого я не допускал.

Грейнджер раскраснелась и приложила ладонь к щеке, как будто виноватое прозрение относительно собственной вспыльчивости хоть и с опозданием, но всё-таки настигло её. Затем, вскочив с места, она рванулась к двери, и проклятые туфли опять застучали по полу, пересекая мой кабинет. Сам же я мог лишь изображать статую правителя, сидящего на шатком троне в глубоком оцепенении. Говорят, что всё когда-нибудь случается впервые. Теперь вот и мне довелось поставить крестик напротив ранее незнакомого, но заведомо сомнительного удовольствия: меня только что отчитала Гермиона Грейнджер, совсем ещё девчонка, готовая вылететь из комнаты в порыве уязвлённого самолюбия или крайней досады.

Конечно, я не исключаю, что заварил эту кашу сам и что расхлёбывать её придётся тоже мне. Но если существует на свете что-то, что я действительно ненавижу (а ненавижу я многие вещи), так это совершать просчёты и оказываться в заблуждении. Как бы я ни старался, сколько бы ни пробовал, я просто не в состоянии мириться с такими моментами.

Однако сейчас мне было абсолютно некогда проводить работу над ошибками и анализировать собственные промахи, потому что Грейнджер всё ещё держала свои пальцы на дверной ручке, не поворачивая её. Почему она не уходила, почему медлила, стоя у двери так неподвижно, будто вросла в пол?

Я не совсем представлял, как мне действовать дальше. Если сказанное только что — правда (а я был склонен думать, что так оно и есть), то это принципиально меняло всю картину. Мне вдруг показалось, что стоит обсудить с Грейнджер происходящее, чтобы каждый из нас понимал позицию другого. То, что всезнайка ставила интересы Хогвартса выше своей личной выгоды, значило очень много. Правда, часть меня по-прежнему задавалась вопросом, имеются ли у этой резвой особы какие-либо планы относительно самой школы, но затем я подумал, что слишком легко поддаюсь сомнениям. Именно поэтому я не верил в «официальное» заявление о том, что Министерство не хочет от меня избавляться. Возможно, власти собирались использовать Грейнджер втёмную, не озвучивая ей своих намерений и не посвящая в «детали»; и, вероятно, я сыграл им на руку, настроив её против себя.

Таким образом, раз уж я был не способен пока до конца разобраться в грейнджеровских целях, я решил, что хотя бы могу — обязан! — выдать ей кредит доверия и оправдать за недостаточностью улик — временно.

Я начал убеждать себя в необходимости предоставить всезнайке некую моральную компенсацию за моё нынешнее поведение, и поднялся, чтобы подойти к ней, совершенно не зная при этом, что сказать. Как только я приблизился, Грейнджер повернулась ко мне. Она выглядела усталой, внутренне опустошённой и где-то даже потерпевшей. Неужели я умудрился расстроить её до такой степени? Не то чтобы я никогда не делал этого раньше — то есть не оскорблял её.

— Вы правы, — промолвила она вдруг поникшим голосом, отводя глаза. — Я действительно жалкая бумагомарательница. — Грейнджер прикусила губу и кивнула самой себе. — Я… я сижу за столом, и заполняю бланки, и ставлю галочки, и отрабатываю норму, и… — она сделала глубокий вдох, — я ненавижу всё это.

Тряхнув головой, всезнайка самоуничижительно фыркнула и горько рассмеялась.

— Так и есть! Я ненавижу свою работу! — При взгляде на меня её глаза заблестели — как будто я был ответственен за её недовольство и претензии к жизни. — У меня было столько стремлений, когда я получила эту должность. Столько надежд и захватывающих идей. Мне хотелось что-то изменить к лучшему — оставить свой след в мире! Но каждый раз, как я выдвигала новые предложения, мой начальник неизменно находил предлог, чтобы отправить их в долгий ящик: «О, мисс Грейнджер, у нас накопилось слишком много бумажной работы, чтобы заниматься ещё и проблемой Финтиплюхов!» Или: «Вот совсем свежая информация — вы можете написать о нашествии гномов в Шропшире!» Как вы думаете, почему они так охотно предложили мою кандидатуру, когда в Департаменте образования понадобилась замена? Да они просто хотели отдохнуть от постоянного проталкивания мною проектов, идущих вразрез с системой!

В свою очередь, я мог лишь стоять столбом, мысленно гадая, не окажусь ли сейчас свидетелем нервного срыва.

Лицо Грейнджер исказила гримаса презрения:

— Рон фыркал и пожимал плечами, говоря, что за последние месяцы войны я успела сделать больше, чем многие другие — за всю свою жизнь, и что поэтому я должна быть благодарна судьбе за возможность немного поскучать! И вот здесь мы подходим к самому главному: мне двадцать четыре, а единственное моё достижение в жизни — это развод! — Она язвительно засмеялась и добавила, как будто бы в сторону: — Нет, я определённо рассчитывала на другое — какой же я была дурой!

У меня не возникло ни малейшего желания спорить или переубеждать её. Очертя голову ринуться играть двойную свадьбу вместе с Поттером и Джиневрой Уизли было, наверное, самым идиотским поступком, какой я только могу припомнить. Поттеру даже хватило наглости пригласить меня. Само собой, я вежливо отказался… ну, в общем, просто отказался.

— Вы упоминали об изнурительном однообразии, сэр. Что ж, представьте, в данном вопросе я большой специалист. — Грейнджер вздохнула, снова отводя взгляд. — И я не знаю, зачем рассказываю вам об этом.

В сущности, как и я.

Я небрежно повёл плечами:

— Видимо, у меня лицо такое — внушающее доверие.

Она уставилась на меня и затихла. А потом громко расхохоталась — едва ли не подвывая и захлёбываясь от смеха. Будь я немного тоньше или чувствительнее по натуре — столь откровенное веселье могло бы меня оскорбить.

Когда её необузданный порыв иссяк, всезнайка тяжело перевела дыхание и смахнула с ресниц остатки слёз:

— Мерлин, давненько я так не смеялась.

— Рад, что вы смогли повеселиться за мой счёт.

— Напротив, профессор Снейп, я думаю, из вас выйдет отличный психотерапевт.

Приятно было сознавать, что жизнь бывшего шпиона не лишена перспектив и теперь у меня в запасе есть ещё одна сфера деятельности — на случай, если нынешняя накроется медным котлом №2.

— Знаете, мисс Грейнджер, если ваши сожаления касаются лишь упомянутых вами вещей, то, должен сказать, вы счастливо отделались.

Её лицо тут же протрезвело, став серьёзным, и всезнайка на мгновенье опустила взгляд:

— Я понимаю, что мои жалобы могут показаться вам слишком пустяковыми и незначительными…

— Ну уж не настолько; к тому же я убеждён, что в один прекрасный день вы сможете пережить и это. Но сейчас, разве вы ещё не приступили к обязанностям своей потенциально новой карьеры? И разве не внесёте в скором времени достойный вклад, помогая Хогвартсу обрести заслуженное процветание?

Она стиснула пальцы и нерешительно шагнула ближе:

— А разве я смогу что-либо изменить, профессор Снейп? Вы говорили о моей неопытности, и это правда: я никогда не входила в класс иначе как ученица. О каком авторитете или доверии тут можно мечтать? Я легкомысленно явилась сюда в надежде скрыть собственную неискушённость под маской строгих манер и внешнего вида, хотя всё это и гроша ломаного не стоит.

Одновременно с последними словами Грейнджер подняла руку к волосам и дёрнула за пучок. Однако ей понадобилось несколько резких движений, прежде чем выпущенные из тюрьмы локоны свободно рассыпались по плечам знакомой пышной копной. Всезнайка выглядела… В общем, впервые с тех пор, как два месяца назад я увидел её топчущей наш парадный газон, она действительно выглядела как Гермиона Грейнджер — та Грейнджер, которую я знал раньше.

Следующим своим действием она сняла обувь и направила на неё палочку. Каблуки тут же значительно сократились. Без этих дурацких туфель всезнайка была довольно невысокой, скорее напоминая миниатюрного подростка, нежели главу ревизорского клана. В ответ на её манипуляции я лишь поднял бровь.

— Они меня убивают: я буквально не чувствую ног.

Я промолчал — поскольку что тут можно добавить. Я не был настроен проявлять сочувствие к её ногам. Хотя у меня однозначно появился повод для восторга и желание возблагодарить судьбу: по крайней мере, Грейнджер не будет больше расхаживать по замку, громыхая, словно её только что подковали в запретнолесном товариществе «У Флоренца».

— Вы говорите о профессиональном весе и компетентности, мисс Грейнджер; что ж, я предлагаю вам вести себя так, будто они у вас есть, — безапелляционно заявил я. — Возможно, я счёл ситуацию неприятной, однако уверен, что будет гораздо хуже, если ваш скромный эксперимент провалится и в Министерстве решат взять дело в свои руки. А уж их некомпетентность просто не знает границ!

Я вернулся к своему столу и сел, понимая, что сию минуту практически одобрил то, что до недавнего времени считал сплошным бредом. Я всё ещё думал о происходившем как о фарсе, но теперь это был фарс, в котором я собирался принять самое непосредственное участие.

— Вы решили взвалить на себя очень ответственную задачу, мисс Грейнджер, и уверяю вас, что не допущу никаких ошибок с вашей стороны. В действительности, я просто не имею права их допустить.

Это и в самом деле было так. Кого интересует реальное положение вещей, если Грейнджер с её командой недостаточно квалифицированы и сведущи, чтобы дать Хогвартсу адекватную оценку?

— Я хорошо знаю, что делаю, профессор Снейп, даже если не все в это верят.

Я был согласен с тем, что Грейнджер, возможно, и новичок, и слишком молода, и — по моим же собственным словам — является хвалёной министерской крысой, однако немыслимо даже представить, чтобы ей не хватило способностей добиться успеха, направляя свой ум и энергию в нужное русло. В любом случае, независимо от её цели или конечного результата, я не имел ни малейших причин сомневаться в самоотдаче и твёрдой решимости невыносимой всезнайки. В конце концов, у неё всегда было достаточно самолюбия, не говоря уже о чувстве собственного достоинства. Вряд ли Грейнджер захочет, чтобы её обвинили в провале, особенно учитывая, что она и так уже отчасти сомневается в своих способностях.

— Тогда продолжите проверять счета? — кивнул я в сторону разбросанных на столе папок.

Всезнайка приблизилась к своему месту и тихонько вздохнула.

— Да, конечно, — едва улыбнувшись, ответила она.

Затем села, и я несколько минут наблюдал за ней.

— Ещё один небольшой совет, мисс Грейнджер, если вы согласны его выслушать.

На её лице мелькнуло подозрение, но в итоге она всё-таки кивнула.

— На вашем месте я бы каждый вечер покорнейше благодарил Мерлина за то, что больше не являюсь миссис Уизли.

Карие глаза всезнайки невольно распахнулись, а уголок рта чуть дёрнулся в усмешке, однако общее выражение лица осталось в высшей степени задумчивым. Я не был в курсе подробностей её расставания с мужем, однако испытывал неприязнь к мысли, что Грейнджер, возможно, всё ещё тоскует по нему. Очевидно, в моих устах это звучало ханжески. В конце концов, чего я мог не знать о подобных переживаниях? Полагаю, что именно по упомянутой причине я так и презирал их.

Но это было не моё дело, и я отнюдь не горел желанием вмешиваться или превращать его в своё. Грейнджер находилась здесь только ради проверки, и единственная моя забота заключалась в том, чтобы глава комиссии провела её правильно. Какая мне разница, что ждёт всезнайку после окончания инспекции?

Абсолютно никакой.

---

1) Цитата из к/ф «Служебный роман»)

Вернуться к тексту