Элементы (джен)

При общении с Витей Керенским всегда было катастрофически мало определённости. Витя говорил так:

— Да хуй знает. Может, буду, а может, и не буду. Я не знаю, может, хочу выпить, а может, и не хочу. Прогуляться? Может, и заебись, а может, и нет. Я хуй его знает…

Керенский часто приходил в детский сад на Фортунатовской напротив винного, где собиралась одна знакомая компания. Летом восемьдесят шестого мы с Аней и Алексеем были частыми гостями в этом саду и заходили к ним, чтобы вместе покурить, узнать обо всех местных новостях, а иногда — повстречать там дедушку Вити Керенского.

Как и многие старики того времени, дед Вити Керенского был фронтовиком. Был он ветераном, носителем медалей и протеза — у него не хватало левой ступни. А ещё у него было очень много занятных фронтовых историй, которые он, в отличие от наших дедов, рассказывал не без удовольствия.

У этот коренастого старикана был хриплый голос, почти как Высоцкого, а ещё отличное чувство юмора и неплохие актёрские навыки. Слушать его было — не оторваться. Причём рассказывать он любил далеко не о своих геройствах и боевой славе. Больше половины его историй были о том, как он тем или иным образом напортачил или едва не погиб, но чудом остался жив.

В завершение почти каждой такой истории дедушка Вити, строго глядя на внука, назидательно добавлял:

— Слышь, Витёк! Запомни. Никогда не будь таким мудаком, как я!..

Витин дед никому не запрещал курить, а тем ребятам, что были постарше, он не запрещал даже выпивать. Иногда он сам приносил бутылку коньяка для себя и несколько бутылок вина для них. Мы с Алексеем тем летом тоже уже могли выпить вместе с остальными, считая это чем-то крутым и взрослым, и частенько сидели с этой компанией на веранде в детском саду, а перед нами, расположившись на своём складном стуле, восседал дедушка Вити Керенского и рассказывал про войну.

А с самим Витей однажды всё-таки наступила определённость. Одним днём он явился в детский сад и, увидев нас, подошёл:

— Здоро̀во, люди! Слушайте, может, это пиздато — кататься на товарняках, как вы, а может, и нет. Я хуй его знает. Но давайте я с вами пойду, тоже прокачусь. Вдруг всё-таки пиздато?

Мы сказали Вите, что с нами на железную дорогу ему лучше не ходить, потому что для такого дела нужно иметь определённый стаж, иначе можно упасть с лестницы вагона прямо на насыпь и отбить себе всё на свете.

На это Витя резонно заявил, что понятия не имеет, каким ещё образом получить стаж катания на товарных поездах, кроме как взять — и попробовать.

— Все же с чего-то начинают, — пожал он плечами. — Вы-то вообще тогда мелкими были. А я, хуй его знает, может и половчее вас буду. Пойдёмте сегодня!

Я был против, Лёха — наоборот за.

— Да пусть пойдёт с нами, — сказал он. — Далеко с ним не поедем, просто потренируемся, научим его зацепляться и спрыгивать.

Чем-то эта идея меня тревожила — я сам не мог себе объяснить, чем именно, — но в итоге я согласился.

* * *

Это железнодорожное развлечение открыла для нас Аня.

Вначале мы приходили к товарной станции Лефортово и перебирались через пути, просто чтобы вблизи понаблюдать за проезжающими поездами.

Были составы, проходившие эту станцию насквозь, они шли слишком быстро, и от них лучше было держаться подальше. А составы, собранные в Лефортово, шли на тихом ходу, постепенно набирая скорость.

Однажды Аня, провожая глазами очередной товарный состав, грустновато протянула:

— Он так медленно едет. Вот бы сейчас прокатиться на поезде!..

Лёха усмехнулся, а я вдруг подумал, что это вполне реально сделать. Там, где мы поджидали составы, они иногда и правда шли совсем медленно.

— А давайте, — решил я. — Только для того, чтобы мы все оказались в одном вагоне, нужно встать на расстоянии и цепляться по очереди.

Аня с предвкушением захлопала в ладоши, Алексей тоже теперь смотрел на медленно удаляющийся состав со смесью радости и возбуждения.

Механика была мне более-менее понятна: надо бежать рядом с лестницей, пока скорость примерно не сравняется, хвататься за лестницу и тут же запрыгивать. В теории всё было ясно, оставалось осуществить это на практике.

— Становимся на расстоянии! — скомандовал я, глядя на очередной медленно приближающийся состав. — Я буду зацепляться первым. Смотрите, как делаю я, и повторяйте, если у меня вдруг получится!

Лёха и Аня отбежали от меня вперёд по насыпи. Тем временем я высматривал подходящий вагон: нужен был тот, что без крыши, так называемый полувагон.

Увидев, как приближается то, что надо, я заранее начал бежать, и когда лестница поравнялась со мной, я крепко ухватился, рывком запрыгнул на неё и забрался наверх.

— Это работает, давайте скорее! — крикнул я.

Лёха с Аней без особого труда повторили мои действия, и в итоге мы вместе оказались в пустом вагоне с остатками щебня на дне.

Аня была счастлива:

— Какие мы молодцы! Вы самые-самые лучшие в мире друзья! Мы едем! Едем в настоящем товарном составе!

Мы с Лёхой поначалу тоже поддерживали её восторги, просто не так бурно, но потом всё-таки возникло несколько неудобных вопросов. Во-первых, состав уже прилично разогнался. Я, поднявшись по лесенке внутри вагона, посмотрел вниз, где насыпь уже неслась под вагоном с бешеной скоростью. Это выглядело угрожающе. А во-вторых, мы уезжали из знакомых мест непонятно куда.

Ане приходилось кричать, потому что в вагоне стоял несусветный грохот:

— Ну и что? Он же не будет вечно ездить кругами с такой скоростью. Ведь он куда-то идёт! Перед какой-нибудь станцией он будет сбрасывать ход, и вот тогда мы с него спрыгнем!

Я тоже подумал, что вагоны так гремят, потому что пустые, и поезд действительно едет куда-то загружаться, и немного успокоился. Спрыгивать всё равно было уже поздно.

Через некоторое время состав всё-таки начал замедляться. Я снова выглянул из вагона. Поезд шёл по абсолютно безлюдной лесистой местности. Я крикнул сверху, что дам сигнал, когда можно будет слезать.

— Спрыгиваем примерно по той же схеме! Сначала крепко держимся, цепляя ногами землю, потом бегом, отпускаем лестницу, быстро отбегаем в сторону от состава!

Поезд сбрасывал скорость рывками, меня мотало из стороны в сторону на этой лесенке, а Аня с Лёхой, стоя внизу, держались за ступеньки. Поняв, что скорость наконец стала безопасной, а впереди уже виднеется станция, я обернулся и крикнул, что мы приехали.

Спуск также прошёл вполне гладко, не считая того, что я, отпустив лесенку и отбегая от состава, посмотрел наверх, на Аню, которая вылезала на наружную лестницу полувагона, и тут же споткнулся о здоровенный булыжник, попавшийся под ногу, свалился на пыльные камни и больно приложился плечом.

Отряхивая меня, Аня затеяла лекцию о том, что в такие моменты нужно смотреть под ноги, а не зевать по сторонам. Тут мне стало не только больно, но ещё и обидно, и я проворчал:

— Я смотрел на тебя, дура, думал подстраховать, если что.

Тогда Аня обняла меня, всё ещё очень пыльного, и прошептала:

— Ладно, прости меня.

В этот момент я испытал целую гамму удивительно приятных эмоций, но тут к нам подошёл спрыгнувший последним Алексей и мгновенно всё испортил:

— Вот они, голубки! Милуются прямо на путях!.. А ведь мы чёрт-те где. Нет, серьёзно, где мы?

Отпустив меня, Аня сухо сообщила, что мы в Москве, где ходят трамваи, троллейбусы и автобусы, а кое-где даже метро, и что ответ на его вопрос мы выясним, когда пойдём гулять.

Мы углублялись в лес по узкой извилистой тропинке. Местность была дикой, лес — редким, кое-где виднелись маленькие озерца, больше похожие на лужи, а рядом с тропинкой тёк небольшой ручей.

Мы прошли лесок насквозь и снова упёрлись в железную дорогу, только уже не товарную, а пассажирскую: мимо нас проехала полупустая электричка, а впереди показалась какая-то платформа со стоящими на ней людьми.

Присмотревшись, Алексей сказал, что это платформа Яуза, а если пройти дальше по дорожке вдоль путей, будет станция Маленковская, но они обе нам не нужны, потому что между ними — Ростокинский проезд, на котором есть остановка «Станция юннатов», где останавливается трамвай номер одиннадцать, а уж куда он идёт, всем нам известно.

Эта информация расстроила Аню:

— Ну вот… Я хотела заблудиться, а ты опять всё испортил. Откуда ты всё это знаешь?

— У моей бабушки дача возле станции Абрамцево. Каждое лето тут езжу.

* * *

Следующие несколько лет мы часто катались на товарных поездах на наши пикники с вином, которые устраивали в этом самом лесу, назвав это место Лосинкой. Потом оно стало притчей во языцех.

Но главное, в тот день нами было открыто новое чудесное развлечение, вскоре ставшее весьма популярным у наших ровесников.

* * *

Мы решили идти с Витей Керенским пораньше, чтобы потом сходить домой пообедать, а после вернуться в детский сад. Была суббота, и появление Витиного деда с коньяком и его увлекательными фронтовыми историями было очень вероятным.

Первые две попытки Вити зацепиться за движущийся состав успехом не увенчались: вначале он, даже не ухватившись, свалился на насыпь, потом всё-таки залез, но когда спрыгивал, что-то пошло не так, и он снова оказался лежащим на земле среди камней и пыли. Но потом дело всё-таки пошло на лад, и уже совсем скоро Керенский уверенно зацеплялся, проезжал на лестнице вагона метров пятнадцать-двадцать, и так же уверенно спрыгивал, демонстрируя значительные успехи в области катания на товарных составах.

Кошмар случился где-то через час.

Нас уже ждали дома на обед, и пора было заканчивать. Чтобы сэкономить время, я предложил дождаться состава, зацепиться, доехать до моста возле Щербаковской и спрыгнуть там.

Мы с Лёхой зацепились первыми. Я наблюдал, как зацеплялся Витя. С ним как будто опять что-то было не так. Наш вагон он почему-то пропустил, попробовал зацепиться на следующий, но свалился. С третьим по счёту вагоном Керенский вроде бы совладал, но при этом как-то странно и нелепо болтался на лестнице. А потом он очень резко исчез.

Мы с Алексеем тут же спрыгнули и пошли назад вдоль путей, по которым двигался поезд.

Я увидел Витю метрах в пятидесяти от моста возле Кирпичной улицы. Он лежал в междурельсовом промежутке и слабо шевелился. Я не представлял себе, как его туда затянуло. Я крикнул ему, чтобы он не двигался, пока не пройдёт состав, но предчувствия у меня были самые недобрые.

Когда состав прошёл, нам открылось зрелище не для слабых духом. Левой ноги у Вити ниже щиколотки больше не было. Ступня, обутая в кроссовок, лежала метрах в двух от него. Я ещё подумал тогда: как странно, что крови вокруг совсем немного.

Я сказал Лёхе, чтобы тот быстро бежал к телефону возле перекрёстка и вызывал скорую помощь, а сам достал свой выкидной нож и принялся за дело.

Витя, лежащий на шпалах, постепенно становился всё более бледным и неподвижным. Я до колена вспорол его штанину, отрезал и скрутил. Быстро перетянул его ногу, чтобы кровь совсем не шла, потом растолкал его, усадил на шпалы и велел крепко обхватить меня за шею сзади.

Затем я поднял его ногу в кроссовке, с трудом встал и поволок Витю вниз по насыпи в сторону моста. Пока я, шатаясь от тяжести и матерясь, тащил его, мне на память приходили разные случаи, когда врачи успешно пришивали на место ногу или руку, оторванную при автомобильной аварии, или ещё как-нибудь.

Когда мы были уже под мостом, подоспел Лёха:

— Давай помогу! Витькарь, хватайся за меня правой. Как ты там, живой?

Керенский прохрипел:

— Да я хуй знает, пацаны… Может живой, а может и не живой уже…

Тут со стороны Щербаковской донёсся приближающийся вой сирены. Мы не успели перейти дорогу, как на Окружном появилась машина скорой помощи.

Врачи запретили нам ехать с ними:

— Уходите, малолетние идиоты! Вы будете только мешать!

Лёха попытался им всё объяснить, но санитар, захлопнув дверь за лежащим на носилках Керенским, отмахнулся:

— И так всё ясно, не надо ничего рассказывать. Завтра приходите, уже можно будет навестить.

* * *

На следующий день мы с Лёхой и Аней были в больнице.

В справочной в первом корпусе нам сказали, что пациент Виктор Олегович Керенский находится в третьем корпусе на пятом этаже. Медсестра выкатила к нам Витю в коридор на инвалидном кресле. Он, хоть и был бледный, довольно бодро поздоровался с нами и попросил отвезти его на лестницу, где можно было курить, и угостить сигаретой.

— Да я хуй его знает, но врачи сразу, ещё в скорой, сказали, что ногу пришить на место не получится, — сказал он, затянувшись и выпустив дым в приоткрытое окно.

Потом он рассказал нам о разговоре, который состоялся у него с родителями после операции.

— Я сказал им правду. Что сам напросился с вами на железную дорогу, и что в случившемся виноват только один человек — я сам. Отец ругался, а дед — так и вовсе сказал, что когда я поправлюсь окончательно, пиздюлей мне даст. Ну хуй его знает, может, даст... А может, кстати, и не даст. Гулять мне теперь разрешено только с дедом, одного не пустят всё лето. С ногой вот что делать? Я хуй его знает. Сказали, с протезом буду ходить, но это потом, когда заживёт. Короче, люди, — Витя развёл руками. — Никогда не будьте такими мудаками, как я!

* * *

Вечером следующей пятницы мы с Аней и Алексеем снова пришли на веранду детского сада напротив винного. Витя тогда всё ещё наблюдался в больнице. Вскоре после того, как мы пришли, калитка открылась, и в детский сад вошёл, прихрамывая, дедушка Керенского. Увидев нас, он хрипато воскликнул:

— Вот!.. Вот они, те два парня, которые спасли моего непутёвого внука. Значит, правильно я в двадцать третьем крепухи-то купил! Держите, это вам, — вручив нам с Лёхой по бутылке вина, он разобрал свой складной стул и уселся. — Весь в меня Витёк пошёл. Копия, чтоб его! А попёрся бы он один, и что тогда? Не было бы у меня внука. А я ведь говорил ему, и не раз. Вы свидетели. Зря, выходит, говорил. И нога та же, и так же отрезало… Да я рассказывал. Аня, ты не помнишь? Ну тогда слушай.

И началась история, которую мы слышали уже несколько раз. Там было о том, как дедушка Вити решил сократить дорогу до своей роты, так же зацепившись за состав, идущий на тихом ходу, и свалился с лестницы прямо под колёса поезда.

Закончил свою историю он так:

— Это уже в конце войны было. А так до Берлина дотопал целым. Только дырку в щеке заработал. В сорок четвёртом, зимой, в атаку шли. А я рот-то раззявил, ору: «Ур-р-а-а-а!» И чувствую, словно пчела в щёку укусила. И ворот сразу мокрый, да привкус солёный во рту. А я хуй на это забил, не до того было. Потом в медсанчасти меня схватили, поволокли сразу к хирургу, как тяжёлого, а я сам иду… ещё на своих двоих тогда. Целым до дома так и не добрался. Так вот, ребята, помните: никогда такими не будьте…

Примечания:

* «Jumping Someone Else’s Train» — трек группы The Cure с альбома «Boys Don’t Cry» 1980-го года.