Первая осень в Хенгло (джен)

Утро второго учебного — или рабочего, наверное, так говорить было всё же правильнее — дня началось с того, что Гестия Линдон, проснувшаяся, умывшаяся и вкусно позавтракавшая, собираясь перечитать свои конспекты для третьего курса второй ступени, обнаружила, что заветной тетради с красной обложкой и нужной подписью нет среди её вещей.

Гестия в панике перерыла все ящики своего письменного стола, заглянула под кровать (когда-то в детстве у неё была дурная привычка складывать прочитанные книги в это вполне удобное, для любителей читать в кровати, место), под подушку, в платяной шкаф, вытряхнула каждую из своих сумок — даже те, в которых конспекту уж точно было не место, — прежде чем сообразила, что, вероятно, столь нужная сейчас тетрадь вполне могла остаться в классе. Должно быть, Гестия забыла забрать её, когда собиралась в конце своего первого рабочего дня — вчерашний день измотал её, утомил, словно лишил последних сил, иссушил едва ли не до последней капли.

Во всяком случае — так казалось вчера.

Сегодня Гестия, следовало заметить, чувствовала себя на порядок бодрее. Наверное, причиной тому был тот факт, что вчера ей уже пришлось немного пообщаться с детьми — пусть, на лицах последних в основном и пребывало кислое выражение, отчего-то, сегодня свыкнуться с мыслью о том, что придётся встретиться с новыми классами, было куда проще. К тому же, стрелки часов показывали десять утра двенадцать минут — второй рабочий день у Гестии начинался с четвёртого урока, — и уже одна возможность хорошенько выспаться приводила Гестию в куда более хорошее расположение духа.

Так что сегодняшним утром Гестия хотела ещё разок перечитать именно этот конспект, написанный для уроков самого младшего из её классов. Ибо тестирование, впопыхах проверенное в промежутке между вечерним и ночным снами, показало, что и более старшие ребята, в основном, не слишком хорошо разбирались в довольно-таки базовых, на взгляд Гестии, вещах (то есть, следовало подтянуть их знания хотя бы в области терминологии защитных заклинаний, прежде чем приступать к более сложному теоретическому материалу). И это их невежество, на взгляд Гестии, было весьма кстати, учитывая то, что ей, Гестии Линдон, самой нужно было хотя бы немного времени, чтобы успеть привыкнуть к своей новой роли.

И Гестии очень хотелось верить, что конспект, который она столь старательно, почти любовно писала на последней нерабочей неделе, не оказался безвозвратно утерян — ибо переписывать его Гестии совсем не улыбалось. К горлу снова подступил противный комок. Справляться с паникой с каждой секундой становилось всё сложнее.

Гестия заставила себя сделать глубокий вдох. Затем выдох. Ещё вдох, ещё выдох. Если конспект действительно остался в классе, напомнила себе Гестия, то лежать он мог только на учительском столе. Больше было негде. И следовало просто отправиться в учебный корпус, добраться до заветной двери и проверить наличие или отсутствие тетради в единственном подходящем для того месте, прежде чем поддаваться панике и унынию.

Гестия ещё разок выдохнула, чтобы успокоиться ещё немного (и чтобы смириться с мыслью, что конспекта может не оказаться и там, и тогда придётся переписать всё заново в самые короткие сроки), на всякий случай повертелась перед зеркалом, чтобы удостовериться, что на её платье нет каких-нибудь пятен, чулок не сполз, а из причёски не выбилась какая-нибудь непослушная прядь, прежде чем, ещё раз глубоко вздохнув и выдохнув, покинуть апартаменты.

Первую половину пути от учительских апартаментов до класса защитной магии Гестия Линдон бежала так быстро, как только вообще могла. Только неловко упав и подвернув ногу где-то в середине пути, Гестия с запозданием вспомнила, что учителю, пожалуй, не следовало носиться по территории школы сломя голову. Оставшуюся дорогу Гестия шла уже гораздо спокойнее — что с подвёрнутой ногой было, следовало заметить, куда проще, чем бежать.

Перед дверьми аудитории Гестия заставила себя снова выдохнуть — в конце концов, напомнила она себе, пусть конспект и был ужасно полезен в её работе, потерять, например, конспект шестого или пятого курса третьей ступени было бы куда более обидно. А восстановить конспект для третьего курса второй ступени будет, в случае необходимости, довольно просто.

Гестия открыла дверь, смело шагнула внутрь аудитории и… замерла. В аудитории сидели третьекурсники второй ступени. Дети что-то писали в момент, когда Гестия так невежливо ворвалась в аудиторию, судя по листам, разложенным на их партах и карандашах в руках. А теперь они все смотрели на неё — с любопытством и, возможно, даже посмеиваясь над её неловкостью. Первым желанием Гестии было выбежать из класса, захлопнуть дверь с другой стороны, а после — собрать все свои вещи и первым же паромом покинуть Хенгло. Впрочем, поддаться этой заманчивой идее Гестия не имела права. В конце концов, напомнила она себе в очередной раз, она всё-таки была учительницей.

И не должна была показывать сидящим перед ней детям не заслуживающего подражания поведения — а смущение и побег определённо не заслуживали подражания или одобрения. И даже если это было едва ли не выше её моральных сил, Гестия не должна была позволять себе поддаваться первому же порыву. Гестия позволила себе вдохнуть и выдохнуть — как можно более незаметно.

— Прошу прощения за доставленные неудобства, — заставила себя вежливо улыбнуться Гестия, неторопливо поворачиваясь к учительскому столу, — но я, кажется, забыла здесь свою тетрадь.

То, что Гестия увидела в следующий момент, привело её в некоторое смущение. Во-первых, Теодор сидел прямо на учительском столе — закинув ногу на ногу и размахивая старым ободранным гусиным пером. Во-вторых, Теодор казался до того расслабленным и весёлым, что становилось завидно. Почему он так легко мог улыбаться и шутить, когда каждая клетка тела Гестии паниковала? В-третьих, он, кажется, был прерван Гестией в какой-то момент своего рассказа.

Впрочем, раздражения во взгляде Теодора не было. Он смотрел на Гестию шутливо, насмешливо — и вместе с тем в его насмешке почему-то не было ничего обидного. И улыбался. Широко улыбался, словно всё происходящее доставляло ему только удовольствие — и ничего больше.

Теодор обернулся, схватил со стола тетрадь — толстую, в красной обложке, обёрнутую в прозрачную защитную плёнку и имевшую выведенную чёрными чернилами крупную надпись «Защитные заклинания. II.3» — и наклонил голову, словно задавая Гестии тем самым вопрос. Гестия не нашлась, что ответить, и потому просто кивнула — и в следующее мгновенье тетрадь по воздуху приплыла прямо в её руки.

Наверное, Гестии пора было уходить. Вероятно, невежливо было приходить на урок коллеги — не просто приходить, почти врываться — и задерживаться надолго. Гестия сжала в руке свой направляющий энергетический амулет — одна из привычек, позволявших успокоиться хотя бы немного, — но делать шаг по направлению к двери почему-то не торопилась.

— Кеннари Линдон, а вы когда-нибудь видели драконов? — раздался голос за одной из парт. Вопрос задал Джеральдсон, услужливо напомнил Гестии энергетический амулет. Тот самый, что вчера на занятии увлечённо играл в морской бой.

По правде говоря, до нервного срыва Гестии только драконов и не хватало! Как будто у Гестии в её довольно-таки короткой пока ещё жизни был хоть один шанс увидеть дракона! Она, в конце концов, до недавнего времени жила в графстве Мивь, а там драконы не водились, и никто особенно не жаждал о них говорить или даже думать.

И всё же — почему-то вдруг стало стыдно. И ужасно захотелось соврать — сказать, что она, Гестия, видела всё-таки хотя бы одного завалящего дракончика. Ведь дети взирали на неё с таким вниманием, такой надеждой, которые Гестии вчера и не снились — тогда личики у всех были весьма кислые. Но врать — пусть даже в таком пустяке — было, пожалуй, тошно.

— Нет, мистер Джеральдсон, — честно ответила Гестия, стараясь ничем не выдать своего смущения, — не видела.

Она всё ещё сжимала в руке энергетический амулет — на этот раз так крепко, словно он единственный служил её щитом от враждебного мира. Или того мира, что сейчас представлялся таким враждебным… Нужно быть твёрдой, доброжелательной и спокойной, напоминала себе Гестия в который раз за последнюю неделю. Тогда всё, вероятно, будет вполне неплохо.

— А русалок? — поинтересовался уже другой детский голос — вчера ковырявшая краску с парты Энн Говард, что сегодня уложила свои многочисленные косички в узел и внимательно взирала на Теодора.

Возможно, следовало одёрнуть эту девочку, подумала Гестия. К учителям следовало обращаться с приставкой «кеннари». И вопросы следовало задавать приблизительно так, как задал свой Джеральдсон — Гестия не помнила, чтобы сама когда-либо позволила себе обратиться к кому-то из учителей столь… просто?.. Или следовало промолчать? Не заметить при всех, а как-нибудь поймать Говард за руку и наедине объяснить ей, что нормы обращения к старшим всё-таки существовали не просто так.

— И русалок не видела, мисс Говард, — вздохнула Гестия, стараясь, чтобы голос её звучал спокойно.

Русалки, драконы… От одного их упоминания в голове всё плыло. И что такого, что Гестия за свою жизнь ни разу их не увидела? Это был не повод тут же натягивать на лицо кислое выражение! В школьную программу, насколько знала Гестия, магические существа входили только в случае дисциплины «Магозоология», что, вроде, начиналась с четвёртого курса второй ступени. И, насколько Гестия помнила собственное детство, предмет был в целом весьма скучный. Что забыли магические существа на уроке защитной магии? Они ведь совсем не относились к делу!

— А вот Теодор видел! — выкрикнул с места Джеральдсон, и класс одобрительно загудел.

Гестия почувствовала, как начинают пылать её щёки. Ей едва не сделалось дурно. Что же… Пожалуй, не вполне вписавшаяся в правила вежливости Энн Говард, могла быть прощена за недостаточно хорошие манеры. Если кто и заслуживал замечаний после уроков и строгой беседы с Марилизой Стэнли, так это Джим Джеральдсон.

— Мистер Джеральдсон! — возмущённо воскликнула Гестия (и, должно быть, несколько более резким тоном, чем вообще могла от себя ожидать). — Что вы себе позволяете?! Как вы обращаетесь к своему преподавателю!

В висках у неё пульсировало. В голове промелькнула мысль, что, посмей Джеральдсон обратиться по имени к ней, она, Гестия, возможно, не сумела бы этого вынести и либо разрыдалась бы, либо хлопнула линейкой по столу и отправила бы наглеца к несравненной Марилизе — пусть даже «кеннари Линдон» и звучало для неё, Гестии, слишком непривычно.

Теодор же казался малость озадаченным, но в целом слишком спокойным, чтобы подумать, будто наглость Джеральдсона сколько-нибудь его задела. Наконец, Теодор соскочил со стола, сделал несколько шагов вперёд, оказавшись рядом с Гестией, и широко улыбнулся.

— Я много путешествовал, Джим! Так что имел возможность многое увидеть, — добродушно отозвался Теодор, а потом прищурился хитро и, окинув взглядом класс, вкрадчиво поинтересовался. — Судя по оживлению, я понимаю, что тест вами уже выполнен?

Детские макушки тут же склонились над своими листами. Кое-кто, впрочем, поглядывал на неё осторожно и как-то странно, и явно пытаясь сделать это тайком. Гестии вдруг пришло в голову, что она сделала что-то не то. И она почувствовала себя ужасно неловко.

Стоило, наверное, проверить, есть ли кто в классе, прежде чем врываться, подумала Гестия расстроенно. А так — она лишь, кажется, срывала урок Теодору, и сама выставляла себя в невыгодном свете. Наверное, ей придётся как-то извиниться перед Теодором после — быть может, дать ему посмотреть на результаты вчерашнего тестирования (возможно ведь, что Теодор, как и она, решил задать подобные же вопросы перед тем, как выстроить план занятий), и, вероятно, стоило испечь торт или сладкий пирог, или ещё что-нибудь такое...

— Что он не так сказал? — громким шёпотом поинтересовался Теодор у Гестии, выдёргивая её из этого самокопания.

Гестия вздрогнула и тут же повернулась к Теодору. Она ощущала себя определённо сбитой с толку — даже более сбитой с толку, чем несколько секунд назад. Теодор, увидела она, тоже смотрел на неё как-то растеряно, словно и сам не понимал, из-за чего Гестия позволила себе сделать замечание Джеральдсону.

— Очевидно, кеннари Аркарт, мистер Джеральдсон называет вас по имени, будто находится не на уроке, а в саду с приятелями, — пояснила Гестия уже несколько менее уверенно, чем одёргивала Джеральдсона.

Вид у Теодора сделался вмиг весьма смущённым, и Гестии показалось, что в висках у неё снова зашумело.

— Но, боюсь, это я сказал детям называть меня так! — воскликнул Теодор, вновь возвращаясь к учительскому столу, быстро, буквально в пару шагов. — Я не люблю формальностей, и думаю, что будет проще, если мы будем звать друг друга по именам. Так что, едва ли Джим виноват в этом обращении.

Гестия подумала, что, вероятно, ей стоит оставить своё мнение не этот счёт при себе и промолчать. В конце концов, подумала она — это уже дело Теодора, как позволять к себе обращаться и как выстраивать отношения с детьми. Она сама может быть сколько угодно против подобного панибратства (правда, как бы дико это ни выглядело на скромный взгляд Гестии Линдон, её мнение на этот счёт чуточку пошатнулось), но Теодор, вероятно, сам должен был знать, что именно он делает.

Зазвонил школьный звонок, оповещая об окончании занятий.

— Так, ребятки! Ваше время вышло! — тут же хлопнул в ладоши Теодор, и тесты всех детей класса, собравшись в одну большую стопку, в одно мгновенье оказались у него на столе.

Кое-кто из детей расстроенно вздохнул, отбросив в сторону ручку. Кто-то смотрел на лежащие на столе Теодора стопки взволнованным, почти испуганным взглядом — например, Либби Абрамс, её худенькое личико Гестия хорошо запомнила с самого первого урока. Кое-кто, напротив, выглядел весьма самодовольно — и Гестия подумала тут же, что не уверена, что подобное самодовольство не стоило порицания со стороны учителя.

— Есть у меня к вам одна просьба, — вкрадчиво до какой-то театральности, и вместе с тем с улыбкой продолжил Теодор, и, дождавшись, когда детские взгляды будут устремлены на него, бодро продолжил. — Не приходите на следующие занятия в своих неудобных сюртуках. И никаких письменных принадлежностей, пожалуйста — они будут вам только мешать. Со следующего раза мы начинаем заниматься практикой, а это значит, что вам в этом году нужны: пара-тройка футболок (необязательно надевать все три сразу на одно занятие, Роберт), треники и удобные кроссовки. Если у кого-то из вас подобной одежды нет — обратитесь ко мне сегодня вечером, мы попробуем оформить это всё через школьные закупки.

Гестия чувствовала в себе не так уж много сил, чтобы справиться с изумлением. Ей очень хотелось дождаться момента, когда все дети покинут класс, чтобы наброситься на Теодора с вопросами. Гестии ужасно хотелось знать, что именно он задумал — она пыталась вспомнить собственную школу, но не могла найти там ничего подобного. Они — сама Гестия и Теодор — ведь, вроде, собирались преподавать защитные заклинания, а не основы физической культуры, которая была только у первой учебной ступени!

Теодор же выждал паузу — достаточную, чтобы кое-то из детей успел записать в тетради необходимые на уроке вещи (и это были те же дети, кто довольно-таки покорно записывал всё вчера, когда говорила Гестия), кто-то успел собрать все свои письменные принадлежности в рюкзак, а Гестия едва не принялась ковырять свои ногти от нетерпения.

— Так! Уяснили? — хлопая опять в ладоши поинтересовался Теодор, вновь усаживаясь на учительский стол, и снова улыбнулся, когда дождался кивков и одобрительного гула. — А теперь, все брысь отсюда — ваша учительница, кажется, хочет намылить мне шею за мою самодеятельность!

Дети засобирались. Кое-кто выбежал из класса быстро — те, кто успел собрать свои вещи как раз в тот момент, когда Теодор молчал. Кое-кто собирался медленнее — не запихивал свои тетрадь и ручки в рюкзак так, как получалось быстрее всего (то есть — в кучу, из которой потом было сложно что-то вытащить, не перетряхивая весь рюкзак), а раскладывал ручки в пенал и искал, в какой из отсеков рюкзака следует положить тетрадь, как когда-то поступала и сама Гестия. Наконец, в классе осталось всего две ученицы — Либби Абрамс и Энн Говард.

Гестия почувствовала едва заметное раздражение, когда одна девочка, Либби Абрамс, подбежала к ней, а следом — жгучий стыд из-за этого раздражения (потому что поведение этой девочки вряд ли заслуживала этого раздражения). Гестии ужасно хотелось завалить Теодора вопросами — ибо вопросов у Гестии было, по правде говоря, довольно много. И откладывать эти вопросы на некоторое время, отвлекаясь на учеников, у которых у Гестии сегодня даже не было урока — о том, чтобы поинтересоваться у Теодора, что ему, собственно, пришло в голову, прямо при детях, не могло быть и речи — было едва ли не выше сил Гестии.

— Кеннари Линдон, а к вам нам тоже можно без сюртука приходить? — спросила Либби с надеждой.

— Как это, без сюртука, мисс Абрамс, у нас, что, пляж? — ляпнула Гестия прежде, чем успела сообразить, что, возможно, не следовало этого произносить вслух — не тогда, когда Теодор только что объявил о своих требованиях к практическим занятиям по защитной магии.

Должно быть, у Теодора сегодня было достаточно поводов разозлиться на Гестию. Довольно было даже того, что она ворвалась на его урок, даже не подумав постучать. Последняя ремарка же определённо была не вполне уместной. Как, очевидно, и замечание Джеральдсону.

— О, Либби, «пляж» — только у меня! — рассмеялся Теодор вместо того, чтобы разозлиться.

Либби Абрамс расстроенно вздохнула и вернулась к парте, чтобы забрать лежащий около ножек рюкзак. Кожаный рюкзак с гербом Хенгло — такие, вероятно, детям выдавали вместе со школьной формой.

— Опять скукота будет!.. Чернила того цвета, чернила этого цвета… — протянула недовольно Энн Говард, подходя к Либби и хватая её за рукав сюртука. — Пошли давай! Мы опоздаем на геометрию, если не поторопимся!

Гестия, весьма огорчённая словами Говард (вздох Либби Абрамс, вероятно, означал приблизительно то же самое), проводила обеих девочек взглядом. Дверь за ними захлопнулась, и Гестия позволила себе обхватить свои плечи руками в защитном жесте, на который не имела права при детях. Она чувствовала себя ужасно неловко, и настроение, вроде вполне хорошее сегодняшним утром, начинало постепенно ухудшаться, вновь возвращаясь к тому состоянию, в котором больше всего на свете хотелось завернуться в одеяло и расплакаться.

Теодор молчал. Он — заметила Гестия, обернувшись — уже уселся на стол, скрестив ноги, и в это время увлечённо колдовал над тестами. Те уже разбились на восемь стопок разного размера, и каждая стопка приобрела свечение своего цвета.

Это выглядело так любопытно, так странно, что Гестия совсем позабыла о своём ухудшившемся настроении, о своих промахах, которых на сегодня было вполне достаточно (и это — учитывая тот маленький факт, что её собственные уроки начинались только после обеда, до которого ещё оставался целый час). Теперь всё внимание её было приковано к этим стопкам. И Теодору, конечно, тоже — Гестия даже не сразу заметила, что колдовал он без использования энергетического амулета.

— И что это вы задумали? — всё-таки не выдержала Гестия, когда Теодор магией заставил создаться восемь списков фамилий и имён, и, смутившись своего неподобающего учителю любопытства, тут же добавила. — В плане, мне тоже надо как-то адаптировать программу ввиду нового формата ваших... занятий?

Теодор на этот вопрос лишь пожал плечами. Он вновь спрыгнул со стола, посмотрел несколько нерешительно на Гестию, а потом — снова широко улыбнулся.

— Ну, я провёл тестирование у всех классов на принадлежность к определённому роду магии! — пояснил Теодор, показывая на разложенные на столе листы с тестами. — Посмотрите-ка на эти стопки: чёрная — у предрасположенных к наложению проклятий, красная — у боевых магов, зелёная — у тяготеющих к любым формам магии разума, синяя — у наиболее способных к защитным заклинаниям, фиолетовая — у предсказателей, жёлтая — у тех, у кого скорее способности к аграрно-садоводческому, белая — у предрасположенных к всяким исцеляющим заклинаниям, серая — у склонных к артефактной магии. Я думаю купить им спортивную одежду, и разбить футболки по цветам таким же образом. Тогда я сразу смогу понять, какую магию нужно разрабатывать каждому конкретному ученику.

У Гестии вновь закружилась голова и зашумело в висках. Ей показалось на миг, что она, должно быть, чего-то не расслышала, чего-то не поняла. Это ведь просто не могло быть правдой, не так ли?..

— То есть как, вы намерены не обучать детей всем видам магии? Сразу же переходите к узкой специализации? Они ведь еще даже не пробовали себя в тех или иных сферах! — голос Гестии зазвенел на весь класс, вопреки её желанию оставаться доброжелательной и вежливой. — И что значит, предрасположены к наложению проклятий?. То есть, кто-то, условно "более агрессивен", поэтому надо в нем это...кхм... поощрять? Едва ли Школьный совет одобрит вашу программу, мистер Аркарт.

Теодор поморщился, словно от зубной боли. Он посмотрел на Гестию тяжёлым взглядом, и Гестия на миг почти испугалась его. И всё же, она удержалась от того, чтобы сделать шаг назад, чтобы сжать в руках энергетический амулет. Вместо этого Гестия выпрямила спину почти до боли в пояснице и лопатках, подняла голову и заставила себя хотя бы выглядеть спокойной, не испуганной внезапной вспышкой чего-то нехорошего в глубине голубых глаз Теодора.

— Давайте сразу договоримся, Гестия, что вы не будете больше звать меня «мистером»! Зовите Теодором. Аркартом, если вам так проще. На «эй, ты», в целом, тоже согласен, — произнеся это, Теодор словно успокоился, и взгляд у него вновь стал насмешливым. — И при чём здесь вообще темперамент? Один более способен к языкам, другой — к музыке, а третий — к физике. Они могут быть при этом совершенно любого темперамента. Тут работает ровно такой же принцип. Тем более, их и без меня учат общим дисциплинам, а если не развивать данных природой способностей, в итоге получится толпа магов-недоучек, не способных защитить себя или других! В некоторых случаях — еще и себя не контролирующих.

— Нет, принцип вовсе не такой! — горячо возмутилась Гестия. — И речь не о темпераментах. Агрессивность — это склонность к насилию, и её нельзя поощрять тем, что из каких-то ребят вы начнете делать бойцов, а других отправите за клумбами ухаживать или учиться варить зелья!

Теодор в ответ рассмеялся. Он запустил пальцы в свои светлые кудри, провёл по ним, словно пытаясь расчесать — и рассмеялся. Как-то странно рассмеялся, словно ему одновременно было и весело, и нет. Гестии становилось не по себе от этого смеха, но она стояла в классе, не смея даже шелохнуться, чтобы не поддаться искушению сбежать.

— О, не-ет, Гестия принцип тот же, — протянул почти певуче Теодор, отсмеявшись. — И это означает, что от одних учеников я буду требовать не только самоконтроля и посещаемости, но и определённых результатов, а другим позволю изучать предмет в более мягкой форме, не заставляя делать то, что им не под силу, — тут Теодор вдруг прикрыл лицо рукой и как-то жёстко, невесело усмехнулся. — Вы ведь понятия не имеете, как устроено плетение проклятий, верно? Там нет ничего от агрессии, только огромнейшая усидчивость, великолепная память и необычайная точность. А склонность к агрессии бывает и у медиков, и у садоводов, и у артефактников.

Гестии вдруг показалось, что ещё одно слово от Теодора — и она не выдержит, сорвётся, примется на него кричать, как кричат, бывает, дети на тех, кто пытается с ними спорить. А, может, и вовсе — кинется в неравную драку, в которой, если Теодор решит ей ответить, ни за что не сумеет выиграть.

— Нет, я не знаю, что значит "плести" проклятья. Меня передергивает от одной только формулировки, что для того, чтобы причинить человеку боль, нужна усидчивость и необычайная точность, — Гестии показалось, что голос у неё задрожал от гнева и напряжения. — Для меня неприемлемо обучать детей такому, и я доложу о вашей инициативе Школьному Совету, пусть даже это грозит мне тем, что вы меня "оплетете" каким-нибудь проклятьем. Неужели вас совершенно не заботит моральная сторона вопроса?

Взгляд у Теодора вновь сделался жёстким. Он упрямо поджал губы и хлопнул несильно по столу. И всё же Гестия от этого звука вздрогнула, дёрнулась. Но всё-таки — сумела удержаться на одном месте и даже удержать свои руки подальше от направляющего энергетического амулета.

— Моральная сторона? — переспросил Теодор, холодно рассмеявшись. — Извольте! Если совсем не обучать ребёнка магии, эта магия в нём рано или поздно становится неуправляемой. Нет ничего хуже и страшнее неуправляемой магии, Гестия. Поверьте человеку, которому доводилось с ней сталкиваться. Она сжирает не только объект гнева, но и всё вокруг!

Теодор вдруг тяжело вздохнул. Жёсткость из его взгляда исчезла так быстро, словно её и не было мгновением раньше. Холод тоже исчез. И осталась только усталость. Странная, чудовищная усталость, какой Гестии ещё не доводилось прежде видеть в чужих глазах. И ей вновь стало как-то неловко, пусть отступать от своих убеждений Гестия была не намерена.

— Говорите кому угодно, — вздохнул Теодор, устало взмахнув рукой. — Я не собираюсь ничего с вами делать, но и свою точку зрения я готов объяснять и защищать. Только вот для начала — почитайте, пожалуйста, книжки о проклятьях. Без понимания того, что такое "тёмная магия", невозможно от неё защищаться.

Решимость непременно доложить Школьному совету несколько поколебалась, но отступать Гестии совершенно не хотелось. Последние слова Гестия, впрочем, решила пропустить мимо ушей.

— А я вовсе не говорю, что не надо обучать магии! — возразила она, стараясь, чтобы голос её звучал хотя бы чуточку более убедительно. — Я говорю, что определенным видам магии обучать нельзя. А если и говорить о ней, то исключительно в теории и со старшекурсниками, которые создают впечатление окрепших морально людей, что не воспользуются обретенными знаниями во вред себе и окружающим.

Теодор вновь усмехнулся. Он неторопливо прошёл к окну, постучал пальцем по стеклу, вновь усмехнулся, а потом тяжело вздохнул. Теодор выглядел непривычно задумчивым. Когда он снова повернулся к Гестии, лицо у Теодора было спокойным и не выражало почти ничего.

— Нет, Гестия, вы говорите почти то же самое, что и вообще не обучать магии. Есть виды магии — в основном родовой, правда, но есть и другие категории — куда опаснее проклятий. И я вовсе не говорю, что стоит учить детей ими владеть, — Теодор в задумчивости постучал пальцем по рубину своего перстня, и этот жест почему-то отозвался в сердце Гестии смутной тревогой. — Но проклятия — как и благословения — лишь один из обыкновенных видов магии. И только те проклятия, которые накладываются людьми, хоть как-то в этом деле понимающими, можно снимать, понимаете? А «стихийное» — или случайно наложенное — проклятье почти всегда очень мучительно для всех участников процесса, но главное — его невозможно снять. Ни с человека, ни, часто — со всех его потомков. Однако правильно сплетённое проклятье можно снять. Может снять хотя бы тот человек, который его наложил.

Пару мгновений Теодор помолчал, словно раздумывая над чем-то, а потом — вновь усмехнулся. Взгляд у него вновь стал тяжёлым — но в нём на этот раз не было напугавшей Гестию жёсткости и холодности.

— Вы ведь не видите наложенных проклятий, Гестия, — пробормотал устало Теодор, невесело рассмеявшись. — Не видите, что они делают с душами людей, с их сознанием, с их магией… А я вижу — это своеобразное благословение (или проклятье) моей семьи.

Гестия заставила себя выдохнуть. Разговор этот начинал её утомлять, и Гестия не была уверена, что сумеет не расплакаться от бессилия и усталости сейчас, если не сумеет настоять на своём. Нервы подводили её сейчас. Нервы и недостаток — признаться честно — академических познаний в этой области, что никогда прежде её не занимала.

— Это всё равно меня не убеждает! — возразила Гестия, нервно теребя в руках обложку тетради с конспектом. — Вы ставите и проклятия, и благословения на одну доску, как будто тот, кто их посылает, может быть одним и тем же человеком, но это ведь не так! Душевные силы мага очень важны. Известно, что невозможно использовать заклинания Тёмной пентады⁽¹⁾, если не захотеть этого, а что значит, "захотеть" — это значит, возненавидеть своего противника, желать ему боли, желать ему смерти! Что творится с душой такого человека, даже страшно представить! Но если постепенно обучать детей темной магии, даже азам, это откроет дорожку для разложения их сердец в первую очередь. И, начав вторую ступень с проклятий на "больной зуб", к четвёртой они вырастут в людей, способных убить человека.

— Но это две стороны одной способности! Прошу вас — почитайте об этом! — воскликнул Теодор, и голубые глаза его гневно сверкнули. — Никто не говорит учить их убийству. Человек, способный на убийство, всегда сумеет его совершить. Проклятьем, боевой магией, ножом, ложкой, голыми руками, если потребуется. Поверьте, с этим проблем не бывает! Вы вообще понимаете разницу между проклятьем и заклинаниями Тёмной пентады, о которых сейчас говорите? Я еще раз прошу вас почитать теорию о проклятьях. Возьмите книги по их общей теории хотя бы Артура Сангрэ — неплохие книжки, пусть и никакой конкретики там нет.

Гестия не знала, что возразить ему. И всё же — душа её была не согласна с его мыслями, с его идеями. Что-то внутри Гестии яростно противилось мысли, что проклятия могут быть магией, использование которой стоит поощрять и которой стоит учить детей, едва вышедших из возраста первой ступени...

— Вы говорите о душевных силах, Гестия, но...Нет ничего более непрочного, чем душевная система человека, подавляющего свои способности. Какими бы эти способности ни были, — сказал Теодор твёрдо после некоторого молчания, а потом вновь тяжело вздохнул. — Не думаю, что этот разговор нам следует продолжать, Гестия. Прошу меня простить.

И только когда двери класса захлопнулись за Теодором, Гестия позволила себе сесть — сползти прямо на пол у учительского стола. Дойти даже до своего стула не оставалось никаких сил.

1) Тёмная пентада — в Летхорне пять запрещённых боевых заклинаний, крайне негативно отражающейся на психическом состоянии использовавшего их мага

Вернуться к тексту