Первая осень в Хенгло (джен)

Сердце Гестии Линдон трепетало от волнения и радости. Оставалось сделать всего пару шагов навстречу новой жизни. Навстречу давней мечте. Оставалось только переступить порог Хенгло — одной из старейших общемагических школ Летхорнского содружества. И определённо — самой известной.

Школе Хенгло было так много лет, что некоторые величали её «столпом мироздания, обвитым плющом знаний». Кто-то даже полагал — не было за времена существования Летхорна ни дня, когда Хенгло ещё не существовало. На скромный взгляд Гестии это было уж чересчур, но она вполне отдавала себе отчёт в том, что за минувшие эпохи столько выдающихся магов начинали здесь свой путь, что перечислить всех и ни о ком не позабыть оказалось бы весьма затруднительно.

Отец Гестии однажды даже высказал предположение, что все сколько-нибудь выдающиеся маги учились в Хенгло. И пусть Гестия прекрасно понимала, что слова отца были весьма серьёзным преувеличением (или, по крайней мере, Гестии ужасно хотелось верить, что слова её отца были всего лишь преувеличением, ибо ей самой учиться в этих древних стенах не довелось), предложение о месте учительницы по защитной магии в этой школе просто не могло оставить её равнодушной. Конечно же, Гестия помчалась сюда сразу же, как только получила письмо! Разве могло быть иначе?

Подобный шанс мало кому выпадает. Кто вообще мог подумать, что Гестии Линдон, всего несколько месяцев назад окончившей педагогический институт, поступит столь лестное предложение? Устроиться на работу в саму Хенгло! Подумать только! От одной этой мысли хотелось почти в буквальном смысле взлететь. Начать свою учительскую карьеру в столь удивительном месте было большой удачей.

Хенгло располагалась так далеко от дома Гестии, что сама дорога сюда казалась поистине удивительным приключением. Особенной частью приключения было то, что добраться до Хенгло только магией не представлялось возможности — во-первых, потому что перемещаться между странами Летхорнского содружества при помощи магии могли себе позволить только люди и магические создания с определённым уровнем доступа (всех остальных магические барьеры запросто могли отбросить назад или даже покалечить), а во-вторых, потому что на сам остров, где располагалась Хенгло, вообще нельзя было перенестись при помощи магии.

Так что, Гестии пришлось сначала сесть на пароход, чтобы за двенадцать дней добраться из одной части света в другую, потом сменить два поезда (каждая поездка длилась чуть больше суток), три рейсовых автобуса (часа по четыре каждый) и, наконец, пересечь на едва не разваливающимся от древности пароме пролив, отделяющий Хенгло от материка. Не говоря уже о почти часе пешком от пристани по выложенной белым камнем дороге.

И вот, в конце этого огромного для Гестии пути — резные деревянные двери Хенгло! Подумать только — школа, что так долго была пределом мечтаний мисс Линдон, находилась прямо перед ней! Следовало сделать только пару шагов навстречу этой пленительной сказки, о которой пришлось грезить почти бесплодно столь долго.

Гестия остановилась на минуту. Поправила шляпку привычным жестом, выпрямила спину, выдохнула, глубоко вдохнула и снова выдохнула, стараясь привести в порядок мысли и чувства, пребывавшие в невиданном доселе смущении, и… Шагнула вперёд, надеясь оставить свою старую жизнь — определённо не лишённую очарования и уюта, но, чего уж таить, до зубовного скрежета скучную — за спиной. Или, лучше было сказать — за порогом Хенгло.

Признаться честно, Гестия даже на несколько секунд забыла, как дышать, когда огромная резная дверь открылась перед ней, пропуская вперёд. Было так страшно сделать этот маленький шаг — навстречу неизвестности. Навстречу давним-давним мечтам, которым, до сего момента, не удавалось сбыться. И поворачивать назад было бы ужасно стыдно.

Внутреннее убранство парадного корпуса Хенгло будоражило воображение. Огромные окна, украшенные самыми восхитительными образцами витражного искусства северных летхорнских мастеров (о, мать Гестии была весьма неплохим искусствоведом и специализировалась как раз на искусстве северных народов Летхорна, так что, у Гестии не было возможности не увидеть сходство с похожими на эти чудесные витражи работами), колонны причудливой формы, разноцветная мозаика на полу, на которую было страшно ступать в уличных туфлях даже тогда, когда за порогом было сухо и чисто, высокие потолки, тоже выполненные мозаикой, но уже другого типа… Вид этот потрясал. И Гестия бы непременно принялась бы разглядывать ту часть Летхорна, которая уже успела попасться ей на глаза, с весьма нелепым выражением лица, только вот целью её пребывания здесь было вовсе не представление себя в глупом или смешном виде.

Гестия должна была вот-вот стать одной из хенглосских учительниц, что было крайне почётно для выпускников и выпускниц любых летхорнских педагогических университетов, институтов и академий. В Хенгло было крайне тяжело попасть — и ученикам, и студентам, и учителям, и преподавателям старшего звена. И ведь Гестии же это каким-то чудом — не иначе как чудом — удалось! Она просто не могла теперь повернуть назад, поддавшись всяким глупостям.

Учительница, тем более такой престижной школы как Хенгло, напоминала себе взволнованная Гестия, ни в коем случае не должна выглядеть смешной и нелепой. Учительница должна всегда выглядеть собранной и аккуратной, вызывать уважение и служить примером для подражания. А разве возникнет хоть у одного ребёнка желание подражать человеку, что от удивления раскрывает рот, словно рыбка, и глупо таращит глаза, не в силах справиться с эмоциями?

В холле Гестия находилась стояла одна-одинёшенька. Это, конечно, было обманчивое впечатление — в Хенгло, должно быть, как и в любом другом пропитанном магией месте, проживало достаточно волшебных существ самых разных видов, способных оставаться незамеченными, пока не наступала необходимость. Дриад, орестиад, эльфов, фей, призраков — и много кого ещё, кто жил в местах силы незримо, неслышно, но в нужное время появлялся, чтобы указать путь заблудившемуся ученику, преподавателю, гостю или же наказать нарушителя.

Саквояж, показавшийся вдруг ужасно тяжёлым несмотря на все наложенные на него чары (а чар было довольно-таки много — Гестия Линдон на них не поскупилась), тянул руки Гестии вниз, и она, в эти тянущиеся неспешно минуты ожидания, успела как следует пожалеть, что захватила с собой столько конспектов, книг и платьев. Наверное не стоило поддаваться эмоциям в момент сборов…

Надо было взять с собой только самое необходимое — тёплый свитер, пальто, два-три платья и термос с горячим чаем. Остальное, вероятно, можно было докупить где-нибудь поблизости. Не стоило тащить огромные запасы не самых — если уж говорить честно — нужных вещей через несколько стран, периодически проклиная себя за жадность и сентиментальность.

Наконец, когда волнение и усталость вполне могли уже свалить с ног, к Гестии вышла женщина. Невысокая и очень худенькая, с убранными в строгий пучок небесно-голубыми волосами, одетая в серый деловой костюм с очень длинной юбкой. Подол этой юбки тащился по полу, когда незнакомка шла — почти неслышно и с какой-то нечеловеческой размеренностью.

— Мисс Гестия Линдон? — деловито поинтересовалась незнакомка, и Гестия, поборов в себе почти нестерпимое желание вздрогнуть, выпрямить и без того прямую спину и виновато залебезить, оправдываясь за все возможные и невозможные прегрешения, которые только сумела бы совершить в своей жизни, кивнула.

Взгляд незнакомки, тяжёлый и строгий, изучил Гестию от шляпки до каблуков. И, признаться, Гестия была готова от этого сурового взгляда провалиться сквозь землю — или сквозь прекрасный мозаичный пол (работы старых мастеров Восточной Гленды), учитывая нынешние обстоятельства.

— Вы оказались гораздо моложе, чем мы предполагали, — с плохо скрываемым неодобрением отозвалась незнакомка, и сердце Гестии едва не рухнуло вниз от разочарования. — Меня зовут Марилиза Стэнли, я секретарь Школьного Совета Хенгло, и мне поручено вас сопроводить.

Надобно заметить, что голос у Марилизы Стэнли был довольно-таки примечательный. Несколько чересчур низкий для женщины, но не хриплый, как то бывает у заядлых курильщиц, зато с явственными металлическими нотками, от которых хотелось съёжиться или же, напротив, выпрямить спину и встать так ровно, чтобы только не вызвать недовольства.

Гестия, если говорить честно, не могла определиться, чего именно при звуке этого не слишком приятного голоса хотелось ей. Возможно — сбежать, сверкая пятками и разом плюнув на все свои мечты и перспективы, что теперь не казались столь радужными, как несколько минут назад. Или спрятаться за ближайшую колонну — только бы не встречаться с неодобрительным взглядом Марилизы Стэнли.

— Свой багаж можете оставить здесь! — любезно до высокомерной снисходительности предложила Марилиза Стэнли, и Гестия тут же поставила саквояж на стол, не дожидаясь повторного приглашения.

Саквояж растворился в воздухе в ту секунду, когда был выпущен из рук. Гестии сразу захотелось поинтересоваться, используют ли в Хенгло чары (и какой их вид, если дело было именно в чарах — за время своего путешествия Гестия столкнулась с тремя видами и была вполне уверена, что в этом уголке Летхорнского содружества могло быть что-то совершенно новое) или же какой-нибудь хитроумный артефакт, позволяющий избегать излишних физических нагрузок, связанных с ношением своего багажа, но она сдержалась.

И без того было достаточно поводов почувствовать себя глупо. Да одного тяжёлого взгляда школьного секретаря Марилизы Стэнли, по правде говоря, было вполне довольно, чтобы ощутить себя не заслуживающей какого-либо внимания букашкой!.. И усугублять эти не слишком-то приятные ощущения Гестии, признаться, не слишком хотелось.

— Школьный Совет Хенгло ожидает вас, мисс Линдон, — сурово объявила Марилиза Стэнли, жестом приказав идти за собой.

Любое ослушание или промедление казалось совершенно немыслимым, и Гестия послушно засеменила за Марилизой Стэнли.

Стоило ли объяснять, как сильно Гестия нервничала, когда ей пришлось предстать перед Школьным Советом Хенгло? В огромном светлом зале с круговыми деревянными трибунами, перед всеми этими невозможно именитыми магами, каждый из которых вполне мог оказаться старше её в пару десятков раз...

Гестия вновь почувствовала себя ученицей на публичном переводном экзамене, что устраивался в конце каждой ступени⁽¹⁾ образования. Почувствовала себя маленькой, беспомощной девочкой, что, должно быть, не сумела выучить урок настолько хорошо, чтобы не тряслись прожилки. Девочкой, которую вот-вот примутся отчитывать при всех — за неправильно вызубренное слово или не до конца верно истолкованный исторический факт, дрожащий голос, недостаточно опрятно повязанные белые банты или ещё за что-нибудь, если кто-то из комиссии захочет придраться.

Вспоминалась невольно одна из экзаменаторш в год выпуска из второй ступени — что гоняла тогда ещё шестнадцатилетнюю Гестию Линдон по истории трёх гражданских войн Летхорнского содружества и по устройству направляющих энергетических амулетов ⁽²⁾, выискивая слабые точки в её познаниях.

Злополучную экзаменаторшу звали Хелен Фанни Бриднет, она казалась напоминающей то ли на жабу, то ли на толстую крысу, носила весьма смешно смотревшиеся на ней приталенные платья и презабавно заикалась, когда пыталась на кого-то накричать, что делало её объектом насмешек большинства не слишком умных — теперь Гестия это понимала, пусть всё ещё считала, что злилась профдомари⁽³⁾ Бриднет слишком уж часто и по чересчур ничтожным, пожалуй, поводам — школьников. И то ли Гестия умудрилась как-то обидеть профдомари Бриднет (пусть насмешки никогда не были открытыми, вероятно, профдомари Бриднет о них догадывалась и, возможно, посчитала именно Гестию Линдон зачинщицей, пусть это и было совсем не так), то ли дело было в ужасном характере последней (что, как считали все одноклассники Гестии, было более вероятно), с экзамена Гестия ушла с довольно обидной оценкой «средне» и потом прорыдала весь вечер в подушку, всё вспоминая недавнее унижение.

И отец, и мать Гестии тогда потратили много времени, чтобы привести дочь в чувство и как-то утешить. Долго убеждали, что в провале экзамена нет ничего слишком уж страшного, что оценка «средне» всё ещё позволит поступить ей в хорошую школу третьей ступени (в конце концов, школы первых трёх ступеней считались в Летхорнском содружестве обязательными), что в следующий раз всё непременно обойдётся — и Гестия сумеет выдержать публичный переводной экзамен достаточно успешно, чтобы поступить в школу четвёртой ступени, а затем — в желаемый институт. И пусть всё так и случилось, следующие публичные переводные экзамены стали для Гестии Линдон сущей пыткой.

И публичный экзамен после второй ступени ни в коем случае не должен был повториться снова!

Гестия заставила себя выдохнуть и улыбнуться. В конце концов, что самое худшее могли сделать ей все эти люди? Не принять на работу, о которой Гестия мечтала последние несколько лет? Это, конечно, было бы просто ужасно — и Гестия была уверена, что, если ей откажут, домой она уедет в слезах, — но в конечном счёте не могло считаться непоправимой катастрофой, что непременно должно привести к краху её жизни.

И всё же, если признаться честно, сегодняшнее испытание — несколько более суровое, чем Гестия могла предположить возможным в самом начале своей педагогической карьеры — едва не оказалось выше её сил. От не слишком-то тёплого приёма разве что слёзы на глаза не наворачивались.

Каким чудом удавалось до сих пор не разрыдаться прямо при всех этих многочисленных примечательных личностях Гестия не знала.

Возможно, сыграло свою роль то упрямство (как называла подобные проявления мама), которое иногда пробуждалось в Гестии Линдон — в самые неожиданные и не всегда уместные моменты — и заставляло стоять на своём подобно ослице. Или же дело и вовсе было в состоянии шока, из-за которого Гестия просто не могла вести себя так, как хотелось. В любом случае, дело явно было не в самообладании, которого Гестии — чего уж кривить душой и приписывать себе несуществующие достоинства — иногда (то есть, большую часть времени) не очень хватало.

Сейчас, надо думать, пробудившееся упрямство пришлось весьма кстати — во всяком случае, оно позволяло Гестии держать лицо (или хотя бы считать, что ей это вполне удаётся) и чувствовать себя далеко не так жалко, как могла бы, если ей всё-таки не удалось бы сдержать эмоций.

Гестия Линдон рассказывала Школьному Совету Хенгло о себе — весьма бойко, надо думать, особенно учитывая то, как сильно Гестии хотелось сползти на пол и поскорее покинуть (возможно даже — ползком, ибо вряд ли достанет сил после этого встать) недружелюбный зал с круговыми трибунами, посередине которого её поставили словно школьницу на публичном экзамене, — все эти многочисленные мужчины и женщины в чересчур официальных (до вычурности и старомодности) костюмах слушали, кивали (или — качали головой, заставляя сердце Гестии каждый раз замирать от страха и разочарования), задавали вопросы…

На большинство этих вопросов Гестия (следовало благодарить за это все высшие силы, какие только удастся найти в Летхорне) даже знала, что ответить — и это придавало её голосу некоторую долю уверенности, каковой на самом деле Гестия не испытывала.

Самыми простыми были вопросы о её образовании (и пусть графство Мивь, где она выросла, не могло похвастаться школами столь же знаменитыми, старинными и престижными, как Хенгло, уровень образования там считался довольно-таки хорошим по меркам Летхорнского содружества, так что названия школы и института слетели с губ сами собой) и об основах защитной магии (о, основы защитной магии Гестия повторяла всю дорогу, словно недостаточно было пяти лет в институте).

Несколько более сложными, следовало признать, казались вопросы, соответствующие углублённому курсу защитной магии (и всё же — Гестия, к её большой радости, чаще всего знала на них ответы) и об опыте работы (простой на самом-то деле вопрос, если не считать того незначительного, но весьма прискорбного обстоятельства, что следовало публично признаться, что никакого опыта у Гестии не было и в помине).

Признаваться в чём-либо — а тем более, в своей слабости, в недостатке каких-либо умений или качеств — всегда бывало нелегко. А уж когда на кону стояло исполнение мечты… Признаваться в собственном несовершенстве в этой ситуации было для Гестии просто мучительно.

— Думаю, вы понимаете, мисс Линдон, — без тени сожаления или сочувствия в голосе заметила высокая женщина в квадратных очках, — что вам определённо не хватает опыта, чтобы всецело соответствовать нашим высоким образовательным стандартам. Мы решили, что имеет смысл взять на эту должность так же человека с богатым опытом применения защитной магии.

Сердце у Гестии едва не перестало биться от разочарования и жгучей обиды. Но вместо того, чтобы показать — хоть каким-нибудь образом — свою обиду и тем смягчить боль, поселившуюся в душе, Гестия старательно делала вид, что её нисколько не расстраивает тот факт, что все сидящие здесь, кажется, относились с довольно-таки явным недоверием к её способностям и навыкам.

— Я понимаю, — только и сумела выдохнуть Гестия, про себя молясь, чтобы выражение её лица не выдало всей бури эмоций, что бушевала в её душе.

Это было несправедливо! Чудовищно несправедливо! И Гестии Линдон почти нестерпимо хотелось затопать ногами подобно капризному ребёнку, а лучше — закричать от обиды и неоправданных ожиданий.

Только вот Гестии было уже далеко не десять — и даже не шестнадцать — лет, чтобы подобное поведение могло считаться хотя бы простительным. Следовало оставаться хотя бы вежливой, если не получалось показывать своё спокойствие и быть в достаточной мере доброжелательной — иное поведение казалось Гестии совершенно недостойным взрослой девушки, претендующей на довольно-таки неплохую должность в самой престижной школе Летхорнского содружества.

«Зачем же вы тогда меня позвали?!» — хотелось вместо этих вежливых слов выкрикнуть Гестии. Хотелось — почти непреодолимо — швырнуть что-нибудь увесистое в одного из членов Школьного Совета Хенгло — возможно, даже метнуть обидное заклинание из арсенала чересчур активных детей второй ступени. Или просто расплакаться, позволив истерике захлестнуть себя.

И будь Гестии десять, она, вероятно, сделала бы это — завопила бы раненым зверем, заплакала бы, затопала ногами, бросилась в объятья к отцу или матери, чтобы те утешили, спрятали от незаслуженной обиды и, вероятно, заступились бы за неё. Что уж говорить — будь Гестии шестнадцать, её реакция на столь невыносимую жизненную несправедливость едва ли сильно отличалась от реакции десятилетней избалованной любящими родителями девочки.

Но сейчас Гестия даже могла вежливо — вроде бы — улыбаться.

Может быть, её навыков и способностей и в самом деле было недостаточно, чтобы удовлетворить потребность Хенгло в преподавателе. Может быть, её уровень и в самом деле был слишком ничтожен, чтобы претендовать на столь завидную должность. Только вот Гестия определённо не желала, чтобы её сочли ещё и истеричной особой.

Ну уж нет! Пойти на это унижение Гестия не могла ни в коем случае!

— На эту должность мы решили взять сразу двух преподавателей, мисс Линдон, — сказал один из мужчин, и Гестия Линдон с удивлением подумала, что, кажется, её сердце начало биться вновь. — Человек, в паре с которым вы будете работать, если согласитесь на наше предложение, имеет большой опыт применения защитной магии на практике, однако не имеет педагогического образования. На наш взгляд, сочетание его практических умений и ваших теоретических познаний принесут большую пользу образовательному процессу.

Гестия заставила себя выдохнуть. В конце-концов, подумала она, пусть это было несколько не то, на что она рассчитывала — и пусть собственная неопытность и то, как об этом говорили представители Школьного совета, уязвляли её самолюбие, — остаться в Хенгло хотя бы на должности второго учителя по защитной магии само по себе было неплохо.

— Я думаю, мне действительно не помешает набраться опыта у более опытного человека, — снова заставила себя улыбнуться Гестия, про себя понимая, что ещё несколько минут подобного испытания, и она всё-таки расплачется от волнения. — Буду рада согласиться на ваше предложение.

— Прекрасно, мисс Линдон, — заметила краснолицая дама с невообразимо странной причёской. — Мисс Стэнли сейчас проведёт для вас небольшую экскурсию по Хенгло, а потом проводит вас в предназначенные вам учительские покои.

Гестия в ответ — совершенно по-ученически — присела перед дамой в книксене.

1) В Летхорне среднеобразовательная школа обычно делится на четыре ступени. В первую ступень принимают детей не младше четырёх лет, обучение там почти никогда не содержит каких-либо магических дисциплин. Во второй и третьей ступени чередуются магические и немагические дисциплины. В четвёртой ступени изучается только магия.

Вернуться к тексту

2) Направляющие энергетические амулеты — в мире Летхорна наиболее часто используемые артефакты, позволяющие более точно использовать и направлять магию

Вернуться к тексту

3) Профдомари — в Летхорнском содружестве вежливое обращение к экзаменатору

Вернуться к тексту

Небольшая экскурсия, провести которую для Гестии поручили мисс Марилизе Стэнли, пожалуй, оказалась чрезмерно утомительной для и без того уставшей от дороги и мучительного собеседования со Школьным советом молодой учительницы — пусть полезного в сем замечательном по своей длительности и насыщенности мероприятии было немало, и это тоже следовало признать.

Основная мысль, которая в итоге поселилась в голове Гестии — что, даже если бы школа Хенгло не славилась столь внушительным числом выдающихся выпускников и столь грандиозной по длительности и насыщенности событиями историей, она всё равно могла оказаться самой знаменитой и необыкновенной школой Летхорна хотя бы по занимаемой площади и количеству самых разнообразных учебных корпусов, в которых немудрено было запутаться.

Под конец этого грандиозного действа, лишь по какому-то недоразумению названного кем-то не особенно осведомлённым «небольшой экскурсией», у Гестии ужасно гудели ноги, болела голова и готовы были затрястись от стресса и переутомления руки. А самым обидным во всей этой ситуации было то обстоятельство, что Гестия Линдон не была уверена, что завтра вспомнит больше, чем пару корпусов из тех, которые ей показывала сегодня Марилиза.

Больше всего на свете Гестия сейчас мечтала, наконец, снять с ног неудобные туфли, сбросить пальто и платье и упасть в кровать — или на диван, если кровати не окажется — и выспаться. А потом уже принять душ, одеться во что-нибудь новое и сменить причёску. Только после этого, была уверена Гестия, ей удастся снова почувствовать себя человеком, а не загнанной лошадью, которую даже некому было пристрелить.

— Добрый день! — Гестии стоило больших усилий удержаться от книксена (который выглядел бы слишком по-ученически, а производить такое впечатление не хотелось), когда она вошла в апартаменты, предназначенные для неё и её гораздо более достойного должности коллеги(и это была почти дословная цитата речи суровой Марилизы), с которым ей, если верить Марилизе Стэнли, предстояло ближайший учебный год (если Гестия не решит сбежать раньше) делить две небольших комнатки, кухню-гостиную и ванную.

Следовало отметить, что жилищные условия, предоставляемые школой Хенгло учителям, пожалуй, были выше всяких ожиданий даже учитывая наличие соседа. Нечего было даже помышлять о жалости к себе, учитывая то, что Гестия имела право занять одну из комнат (совесть голосом Марилизы Стэнли напомнила ей, что, вероятно, уместнее было разместиться в кабинете, который, судя по всему, имел раза в два меньшие размеры, нежели спальня) и делить ванную и совмещённую с гостиной кухню всего лишь с одним соседом. Это уже было гораздо лучше любых других предложений, в которых обычно фигурировало обычное общежитие, напомнила себе Гестия. И наличие соседа не должно было так сильно её расстраивать. В конце концов, Гестия Линдон ещё поборется с ним за должность — что бы там ни думала противная Марилиза.

За то время, которое новая учительница школы Хенгло по защитным заклинаниям Гестия Линдон поднималась за Марилизой Стэнли на четвёртый этаж учительского жилого корпуса, Гестии удалось вообразить себе соседа — каких-нибудь важную даму или сурового джентльмена с «богатым жизненным опытом» и большим послужным списком, что будут читать газеты (само по себе — невообразимая дикость в современный век, когда большую часть информации можно было заклинанием записать на специальный амулет), жаловаться на малейший шум и неодобрительным взглядом (таким же презрительным, как у Марилизы) разглядывать наряды Гестии.

Сосед, думалось весьма мрачно настроенной Гестии всю экскурсию и дорогу до апартаментов, непременно должен был оказаться образчиком не самой чарующей внешности, элегантности (в стариковском понимании этого слова, разумеется), безупречных манер на взгляд несравненной Марилизы и невыносимого нрава на взгляд самой Гестии Линдон. Если говорить короче и проще — оказаться испытанием для нервов и выдержки мисс Линдон, из-за чего спустя каких-то несколько недель, Гестия определённо захочет сбежать из Хенгло подальше.

Однако — и Гестия, несмотря на усталость и не самое весёлое расположение духа, была в силах это признать — реальный сосед на образ сурового джентльмена определённо не тянул. Да что там — на образ гораздо более достойного должности коллеги в глазах чопорной Марилизы Стэнли он тоже никак не походил.

Реальный сосед оказался очень высокого роста и весьма худощав, имел светлые кудрявые волосы, лежащие в полном беспорядке, и одет, к тому же, был очень просто, в невнятную и тёмную — и явно застиранную — мешковатую одежду без всякого намёка на элегантность в любом из значений этого слова. Зато сразу бросался в глаза небрежно повязанный вокруг шеи соседа алый шарф — тоже довольно-таки старенький, если приглядеться, и местами даже заштопанный, но такого насыщенного цвета, что в глазах рябило.

— Добрый день! — доброжелательно улыбнулся сосед, повернувшись к Гестии столь порывисто и резко, что она с перепугу едва не дёрнулась обратно к двери.

Глаза у соседа оказались голубыми (и почему-то этот факт показался Гестии важным), а лицо — вполне приятным на вид. Симпатичным даже, если уместно было так думать о коллеге, с которым в ближайшие несколько месяцев — или даже лет — предстояло жить в одном довольно-таки ограниченном пространстве.

Кроме того, Гестия чувствовала смущение от мысли, какими чертами она успела мысленно наделить этого человека, в общем-то, ни в чём перед ней не повинного просто за тот факт, что этот мужчина оказался её товарищем по должности. Товарищем, о существовании которого она даже не подозревала.

Да он, быть может, о её существовании тоже не знал. Вероятно, как и она, претендовал на должность, и был в итоге вынужден предстать перед Школьным советом и выслушать всякие нелестные замечания — впрочем, в отличие от Гестии, вероятно, уже об отсутствии педагогического высшего образования.

— Мне жаль, что я напугал вас! — воскликнул сосед, взмахнув руками, и вновь улыбнулся — на этот раз чуточку виновато. — Однако я ничего не могу с собой поделать — сосед из меня самый беспокойный и довольно шумный, и я очень надеюсь, это не очень сильно вам помешает!

Гестия не знала, что ей стоило счесть наибольшей проблемой, чтобы оценить всю тяжесть своего положения — пугающую порывистость её реального соседа или излишнее пристрастие к тишине и спокойствию, которые ещё несколько минут назад рисовало воображение Гестии.

— Ничего страшного! — не очень уверенно ответила Гестия Линдон, подумав, что вежливость ей в любом случае не помешает.

Наверное, для начала ей следовало осмотреться и понять, куда сложить вещи — саквояж Гестии обнаружился на столике у входа в апартаменты. Нужно было найти, куда развесить платья и пальто и куда сложить туфли и сапоги — в конце концов, пусть на саквояж и было наложены облегчающие и расширяющие чары, их действия было недостаточно, чтобы платья, пальто и блузки можно было развесить по вешалкам.

А Гестия, признаться, предпочитала, чтобы вещи в шкафу именно висели, а не лежали по полкам. И мысль о том, что, если кабинет окажется слишком маленьким, ей придётся — помимо расширяющих чар, разумеется, которые всё равно необходимо было применять — утрамбовывать свои вещи как можно плотнее, чтобы всё могло поместиться, причиняла Гестии почти физическое неудобство.

Апартаменты чем-то напоминали обыкновенную квартиру, пусть и не слишком большую. Из общего коридора через старинную резную дверь Гестия попала в небольшую прихожую апартаментов, где помещались лишь небольшой столик да столь же скромная вешалка. Прихожая была отделёна от кухни лишь раздвижными перегородками, которые сейчас были раздвинуты.

Сосед Гестии в настоящий момент стоял у кухонного окна, слева от довольно новой — и совершенно не похожей на ту старинную резную мебель, что преследовала Гестию с того момента, как ей удалось перешагнуть порог Хенгло — угловой кухонной стенки. В кухне так же находились небольшой диванчик, на котором с трудом можно было улечься да довольно громоздкий круглый стол. Диван находился между двух совершенно одинаковых дверей — уже куда более простых, чем входная.

— Здесь есть спальня, кабинет и санузел, — бодро проинформировал Гестию сосед. — Предлагаю вам занять спальню — она больше по размерам, чем кабинет, и, на мой взгляд, гораздо более удобно расположена. Спальня находится за той дверью, что ближе к вам, чем ко мне.

Гестия не знала, стоит ли ей отказываться от столь заманчивого предложения. Наверное, Марилиза посчитала бы — что стоит непременно. Что сосед предложил ей это лишь из вежливости, а на самом деле непременно рассчитывал занять спальню. Но Гестия, которой пришла в голову мысль, что, возможно, ей удастся разместиться с максимальным в сложившихся обстоятельствах комфортом, не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы отказываться.

— Очень любезно с вашей стороны, — выдавила из себя Гестия, желая лишь поскорее остаться в одиночестве. — Спасибо.

Она взяла в руки саквояж — после всех испытаний сегодняшнего дня он показался ей ужасно тяжёлым — и, нервно оглянувшись на стоящего у окна соседа, шагнула к простенькой двери, что должна была привести её в спальню. Открыв дверь, Гестия очутилась в небольшом коридорчике, в котором были ещё три совершенно одинаковых на вид выкрашенных в зелёный цвет двери.

— В спальню ведёт дверь прямо напротив вас, — услужливо подсказал сосед, — слева — санузел, справа — небольшая кладовка. Кладовка тоже в вашем распоряжении — мне там хранить нечего.

— Спасибо, — едва слышно прошелестела Гестия и шагнула дальше.

Спальня оказалась довольно просторной комнатой — должно быть, приблизительно такой же большой, как и кухня-гостиная. Окно тут было не таким большим, как в кухне, но такой же круглой формы. Около противоположной от окна стены стояла кровать, две других стены были заняты высокими шкафами. Только вот у Гестии совсем не было сил, чтобы в них заглянуть и развесить свою одежду.

Она положила саквояж на пол, повернула ручку двери, запираясь, и, стащив лишь туфли со своих ног, опустилась на кровать, закрывая лицо руками, не чувствуя в себе сил ни расплакаться, ни задремать.

Спустя несколько часов, Гестия почувствовала себя несколько оправившейся от потрясений сегодняшнего дня. В голове даже промелькнула мысль, что, должно быть, только к лучшему, что всё так сложилось — в конце концов, если так подумать, у неё действительно было маловато опыта, в том числе, опыта практической магии, который, как ни скорбно было сей факт признавать, тоже был необходим для достойной работы. И было даже неплохо, что рядом находился кто-то, кто был в состоянии хотя бы немного ей помочь.

К тому же, сосед — и заодно товарищ по должности учителя защитной магии, — подумала Гестия со стыдом, оказался вовсе не так плох, как она успела вообразить. В конце концов — даже если это была всего лишь дань вежливости — уступил же он ей спальню. Да и вредным, вроде, не казался.

Гестия поднялась с кровати и принялась развешивать свои вещи. Шкафов — даже с расширяющими чарами, которые здесь пришлось накладывать самой, а не полагаться на отцовские навыки — хватило едва-едва, и Гестия ещё раз порадовалась, что ей удалось занять комнату побольше. Подумав немного, Гестия, распустила волосы, сняла пальто и платье, а затем вытащила из шкафа только что оказавшиеся там короткие шёлковые серо-розовые в полоску брюки, доходившие ей где-то до середины голени, мятную хлопковую блузу и домашние сандалии. Подобная одежда, подумала Гестия, будет сейчас гораздо уместнее, чем юбки и платья строгих фасонов.

Переодевшись и расчесав волосы, Гестия — которой всегда думалось лучше, когда удавалось что-нибудь поменять в своём облике — решила, что ей, вероятно, стоит извиниться перед соседом за свою недавнюю неразговорчивость и отстранённость. В конце концов, напомнила себе Гестия, он не сделал ей ничего плохого — напротив, вполне по-джентльменски предложил ей занять лучшее из имевшихся в наличии помещений. Так что, сосед вполне заслуживал хотя бы ответной вежливости. И, в частности, стоило, наконец, узнать его имя и представиться самой.

Сосед, как и несколько часов назад, обнаружился на кухне. Он что-то увлечённо жарил на сковородке. Гестия осторожно прошла к диванчику и тихонько присела, пытаясь подобрать слова, чтобы начать разговор. Слова никак не шли в голову. Кроме совсем уж глупостей — вроде детского «Меня зовут Гестия, давайте дружить» или, вероятно, не вполне уместного «А что привело вас в Хенгло?».

— Признаться честно, я рассчитывал на несколько иную должность, — весело усмехнувшись первый прервал тишину сосед, а потом, несколько приглушив голос, не менее весело поинтересовался. — Как думаете, здесь можно курить или мне придётся выяснять у старшеклассников их излюбленные «тайные места»?

Гестия вздрогнула. Она вдруг как наяву представила запах табака, который с детства выносила с трудом (и который, к счастью, редко приходилось выносить), и побледнела. Начинать знакомство с претензий и просьб ей совсем не хотелось. И в то же время, выносить мерзкий табачный запах в тех местах, где ей придётся появляться постоянно, хотелось ещё меньше — пусть даже магией, при должном умении, его можно было уничтожить почти без следа. Но ведь не во время курения.

— Я… предпочла бы, чтобы вы не курили при мне, — сказала Гестия робко, чувствуя, как сердце у неё уходит в пятки.

— Так точно! — рассмеялся сосед, кажется, нимало не обидевшись. — При вас — не буду.

Гестия выдохнула с несколько большим облегчением, чем от себя ожидала. Вероятно, ссориться с новоиспечённым соседом ей хотелось даже меньше, чем она предполагала.

— Ужинать будете? — поинтересовался сосед, доставая из шкафчика сразу несколько тарелок. — Есть приготовленные мной омлет и жареная курица, а так же яблочный сок из большой стеклянной банки, который я купил тут неподалёку, в Клерне.

Гестия смущённо улыбнулась. По правде говоря, наверное, было уместнее отказаться — особенно учитывая тот факт, что сосед и без того уступил ей большую комнату и кладовку, а так же легко согласился отказаться от курения в её присутствии. И всё же, отказываться Гестии совсем не хотелось.

— Да, буду, спасибо большое. Мне омлет, и сок, если можно, — сказала она, а потом, не удержавшись, добавила, снова улыбнувшись. — Необычный выбор продуктов для ужина. В графстве Мивь омлет и яблочный сок обычно бывают на завтрак. И когда я просила маму приготовить мне омлет или яичницу вечером, мне всегда говорили, что так делать нельзя, и что все нормальные люди едят яичницу на завтрак, а не тогда, когда уже пора ложиться спать.

Как там они были, интересно? Мама и папа, оставшиеся в графстве Мивь. Гестия, признаться, не ожидала, что начнёт по ним скучать уже так скоро. Эта тоска по родным местам, по родным людям, оставшимся где-то далеко-далеко, как думала Гестия, должна была начаться чуть позже — например, к зиме, которая, если верить книгам, в местных краях бывала куда более суровой, чем в южных графствах.

— Мне всегда казалось глупым мнение, что что-то на завтрак — или обед, или ужин — есть можно и нужно, а что-то нельзя, — пожал плечами сосед, а потом вытащил из холодильника огромную банку с соком. — И если я хочу омлет, меня остановит только отсутствие продуктов. И то — не слишком надолго.

Гестия снова улыбнулась. Сосед принёс и поставил на стол две тарелки — одну с омлетом и тремя куриными ножками, другую только с омлетом, — и две вилки, потом вернулся к кухонной стенке и взял оттуда два стакана, доверху наполненных яблочным соком, принёс и тоже поставил на стол. Подумав немного, Гестия решила подвинуться, чтобы соседу тоже нашлось место на диванчике.

— Кажется, я забыла представиться, — смущённо сказала она, двигаясь немного влево. — Я — Гестия Линдон, недавно закончила педагогический в Лорно. И, хочу признаться, что у меня совсем нет опыта преподавания, да и знаю разве что, как работает магия в теории — вероятно, мне будет лучше как-нибудь посетить ваши занятия и поучиться у вас.

— Зовите меня Теодором, Гестия, — тут же добродушно отозвался сосед, пододвигая к Гестии тарелку с омлетом, а потом ставя перед ней так же стакан яблочного сока, — и я рад с вами познакомиться, только вот, боюсь, едва ли от меня будет прок, если вы захотите чему-то у меня научиться. Я довольно много знаю о практической магии (или, если точнее, о практике применения магии), но теоретических познаний у меня почти нет. Как и опыта работы с детьми или всех тех нюансов, которые вы учили в своём институте. А мои навыки по выживанию в созданных самому себе по глупости экстремальных обстоятельствах вы и вовсе вряд ли сочтёте заслуживающими внимания.

Гестия вилкой отломила себе кусочек омлета, и отправила в рот. Омлет оказался вкусным. Гестия отломила себе ещё кусочек.

За трапезой Гестия старалась не слишком думать о родителях и оставшемся, возможно, в прошлом, графстве Мивь, где прошло её счастливое детство. Хенгло, в конце концов, давно был её мечтой. Почти наваждением, от которого никак было не отвязаться. Стоило ли хандрить тогда, когда мечта почти осуществилась?

Мечты ведь и существовали для того, чтобы когда-нибудь сбываться, не так ли?

Так почему же Гестия чувствовала себя разбитой и потерянной? Из-за собеседования-экзамена перед Школьным советом? Из-за несколько нелестных слов? Из-за Марилизы Стэнли, этой противной школьной секретарши, к которой Гестия за один только день успела проникнуться антипатией?..

— Предлагаю завтра с утра посмотреть, какой учебный кабинет — или кабинеты, что было бы предпочтительнее — нам приготовили, — предложил Теодор, выдёргивая Гестию из её размышлений, — а так же хотя бы приблизительно обсудить некоторые нюансы нашего взаимодействия, потому что, насколько я понял из учебных планов, группы обучающихся у нас одни и те же.

Гестия слабо улыбнулась и кивнула.

Скоро, напомнила она себе, начинался учебный год. Нужно было как следует к нему подготовиться.

Аудитория, предусмотренная для занятий по защитной магии, была весьма просторной и похожей на лекционные аудитории в высших учебных заведениях (да и в школах, начиная с третьей ступени) — Гестия насчитала десять рядов длинных парт, каждый из которых находился выше предыдущего. Сиденья длинных скамеек были обиты красным бархатом, а спинки были просто деревянными. В аудитории так же было два высоких окна, каждое из которых закрывали красные бархатные гардины.

Гестия поднялась на сцену и прошлась к трибуне, примеряясь. Место показалось ей, пусть и несколько непривычным (обычно Гестия бывала с другой стороны от трибуны), но вполне удобным (и всё, кажется, неплохо просматривалось, что позволяло исключить возможность списывания на экзаменах), хотя, возможно, не лишним было поставить сюда высокий стул, потому что, как подсказывал Гестии её скромный жизненный опыт, в противном случае, к концу учебного дня ноги у неё будут почти в прямом смысле слова отваливаться.

— Интересно, они издеваются или действительно думают, что практические занятия по защитной магии — да вообще по какой угодно магии — можно проводить здесь? — язвительно поинтересовался Теодор, присаживаясь на первую парту. — Не спорю — это весьма приличный лекционный класс, только вот практика здесь совершенно неуместна. Кого они собираются получить на выходе? Неженок, которые даже отбрасывающее заклинание сотворить не могут?

Гестия вспомнила собственный учебный класс по защитной магии — как в школе, так и в институте, — и густо покраснела. Вероятно, она для Теодора была одной из таких неженок, о которых он говорил, не скрывая своего неудовольствия. Одной из таких недоучек, что с трудом могли на практике применять то, что помногу лет изучали в школах и институтах. Безуспешно изучали, видимо, раз их практические навыки не просто оставляли желать лучшего, а словно бы отсутствовали.

— Предполагаю, лекционные занятия и всякие семинары будут по вашей части, — сказал Теодор задумчиво, закидывая ногу на ногу и с озадаченным видом разглядывая потолок аудитории. — Я всё равно в этом всём почти ничего не понимаю, и только всех запутаю. Я в свою очередь беру на себя практические занятия — кроме некоторых тем, которые вам, вероятно, придётся встроить в семинары. Согласны?

Гестия кивнула, с облегчением подумав, что, всё-таки, идея нанять двоих учителей на одну должность, пришедшая в голову кому-то из Школьного совета, была довольно-таки здравой, учитывая все обстоятельства.

— И всё же — ну не годится этот класс для практики! — воскликнул Теодор, громко хлопнув ладонью по парте.

Затем Теодор вскочил со стола, принялся мерить шагами аудиторию (и мерил довольно-таки долго), а потом, вдруг замер, вздрогнул, словно его осенило, и в два шага — а расстояние ведь было довольно большим — подскочил к трибуне. Некоторое время он молчал, уставившись на Гестию. И она тоже молчала, почти испуганно вглядываясь в его сосредоточенное лицо.

— Напомните, Гестия, нам что-нибудь говорили о том, какие помещения и инвентарь мы имеем право использовать для уроков? — поинтересовался Теодор, и голубые глаза его засияли.

— Я не знаю, — пожала плечами Гестия, чувствуя себя несколько виноватой из-за своего незнания. — Я знаю только то, что мы можем использовать этот кабинет — и что он вмещает до ста двадцати человек. Про что-то ещё я не в курсе. Но вроде можно попросить Школьный совет или мисс Стэнли, чтобы они позволили пользоваться одним из пустующих помещений — в Хенгло таких должно быть много. Не думаю, что они откажут, если попросить.

Теодор широко улыбнулся, резво соскочил со сцены, словно был не без пяти минут учителем, а мальчишкой-хулиганом, задумавшим очередную шалость и несущимся вон из класса, чтобы поскорее её осуществить, и почти бегом бросился к выходу из аудитории.

— Совсем забыл спросить, — сказал Теодор, резко затормозив в дверях, — вас-то здесь всё устраивает? Или мне нужно попросить что-нибудь ещё для вас? Потому что я сам собираюсь попросить как минимум две больших комнаты с плоским полом — без ступенек и сцен — и высокими потолками.

Гестия нервно улыбнулась. Привыкнуть к порывистости Теодора за чуть меньше суток знакомства ей пока не удалось. Его движения, его громкий голос, пока что приводили её едва не в оцепенение. Теодор был совсем не похож на мужчин из графства Мивь, к которым Гестия привыкла — многие из миивцев предпочитали двигаться степенно, неторопливо, словно каждый атом мира, каждая частичка магии могла подождать, пока они доделают свои дела. Мама Гестии однажды даже сравнила мужчин из Мивь со штилем. Теодора, наверное, подумала Гестия, мама нарекла бы ураганом.

— Я бы не отказалась от барного стула или высокого табурета, — смущённо попросила Гестия, — чтобы не стоять целый день.

— Ну, барный стул я вам и сам смогу сделать! Будет стоять здесь уже завтра! — улыбнулся Теодор, а потом исчез за дверью. И только по звуку его шагов, Гестия могла понять, как быстро он удаляется от этого места.

Гестия осталась стоять в лекционной аудитории — в собственной, в личной, как, кажется, выходило, лекционной аудитории — в одиночестве. И Гестия рассмеялась — то ли нервно, то ли счастливо, — зажав рот руками.

Её мечта о преподавании в Хенгло определённо сбывалась. Пусть и чуточку не так, как Гестия рассчитывала.

— Раз уж сегодня последний день летних каникул, предлагаю выбраться в Клерн и помянуть сэндвичем и чаем — или кофе, если вы, Гестия, предпочитаете этот напиток — прекрасное безмятежное лето! — предложил Теодор склонившейся за написанием конспекта к урокам для пятого курса третьей ступени Гестии. — Ну, или отметить праздник в виде прибытия толпы, вероятно, неуправляемых детей — как больше нравится.

Гестия сидела за столом на кухне, с удобством расположившись на диванчике. Перед ней на том самом столе лежали толстая тетрадь, в которой Гестия своим красивым старалась записывать то, что она хотела бы рассказать ученикам на занятиях, и шесть разнообразных учебников по методологии преподавания защитной магии. В случае с пятым курсом третьей ступени это получалось далеко не так хорошо и быстро, как Гестии хотелось бы.

Гестия оторвалась от своей тетради, вздохнула и покачала головой. Работы предстояло ещё так много, а времени оставалось так мало, что Гестию буквально потряхивало от волнения, порой плавно перетекающего в почти панический страх, от которого не помогало ни дыхание по квадрату, ни холодный душ, ни прописанные врачом капли, от которых только в сон клонило.

За последние несколько часов Гестия успела пролистать три учебника по методологии преподавания защитной магии у третьей образовательной ступени и собственные ученические конспекты, и всякий раз её трясло от мыслей, что того, что она успеет — или уже успела — написать себе в качестве шпаргалки, может оказаться недостаточно, чтобы ответить на все вопросы, которые могут возникнуть у детей в ходе лекции, а всю информацию из книг она не успеет запомнить просто физически.

И Теодор, чья шея и сегодня была замотана в этот раздражающий алый шарф, при этом имел наглость казаться отдохнувшим и спокойным, словно ему предстояла не работа — может быть, одна из самых ответственных работ в мире, — а неспешная прогулка по набережной, от которой ничего толком не зависело! Имел наглость улыбаться, предлагать прогулки по Клерну и, казалось, наслаждаться последними свободными деньками!

Гестии было стыдно в этом признаваться, но зависть пробуждалась в её сердце всякий раз, когда она замечала, с какой лёгкостью относился к их будущим обязанностям Теодор — он, казалось, совсем не переживал о том, как начнётся учебный год, как встретят его ученики (будут ли его любить, уважать или сочтут не заслуживающим ни того, ни другого), с чего начнутся его уроки, и как их следует спланировать. Она-то чувствовала себя на грани нервного истощения от переживаний, связанных с первыми занятиями, которые ей предстояло провести в ближайшие пару дней.

— Спасибо, что пригласили меня, — нервно улыбнулась Гестия и снова вздохнула, — но, боюсь, я совсем не готова к учебному году, так что, совершенно не способна куда-то «выбраться» — мне осталось написать ещё два конспекта, а остался всего лишь один день. Так что, прошу прощения, но я проведу сегодняшней день, пытаясь готовиться к занятиям. Может быть, вам тоже стоит?

У пятого курса третьей ступени занятия по защитной магии должны были стать более углублёнными — чтобы за два года подготовить учеников к четвёртой образовательной ступени, где оставались только магические дисциплины, разделяемые на много-много новых дисциплин, каждая из которых представляла собой отдельную узкую область магии. И Гестия, честно говоря, совершенно не понимала, как ей следовало упорядочить то огромное количество информации, предлагавшейся к изучению на последних двух курсах третьей ступени.

Она даже с трудом могла определиться, с чего ей следовало начать первое занятие у этих детей! И не просто двенадцатилетних юных магов, которые ещё ничего толком и не знали о классификации защитных заклинаний да и магии вообще. Но Гестии следовало учить ещё и уже почти взрослых магов, которым вот-вот надлежало определяться с профилем магического образования! И Гестия с трудом могла понять, стоило ли ей начинать уроки у последних курсов третьей ступени с повторения той теории, что должны были давать второй ступени и младшим классам третьей (ибо пусть Гестия и считала, что образование в Хенгло должно было быть выше всех похвал, она не могла избавиться от мысли, что программа здесь и в её альма-матер могли несколько различаться) или нужно было сразу бросаться в сложные формулы, на написание и объяснение каждой из которых следовало, наверное, потратить целый урок.

И, по правде говоря, это был кошмар — не знать даже такой мелочи как отправная точка. Что уж говорить об остальном? Из-за этого кошмара Гестия последние дни едва могла спать, ела без особого аппетита и, казалось, чувствовала в себе достаточно злости, чтобы начать на кого-то срываться. Стоило ли говорить, что раздражающе улыбчивый Теодор, к тому же, по воле судьбы обречённый делить с Гестией апартаменты, был самой очевидной мишенью.

Гестия чувствовала мучительную зависть от того, что ей приходилось заниматься этим всем в последние летние деньки (когда за окном была прекрасная погода, что на севере Летхорна, если верить книгам, довольно редка), тогда как её товарищ по должности, казалось, даже не начинал готовиться к урокам, словно считал их чем-то, не заслуживающим даже нескольких часов своего времени.

— Но я подготовился, Гестия! — как-то слишком уж радостно на взгляд измотанной Гестии улыбнулся Теодор, присаживаясь на неровный подоконник. — Я уговорил Школьный совет передать мне в пользование два класса, в которых уже давно никто не занимается, и переделал их так, чтобы из этих заброшенных комнат получилось что-то похожее на помещения, пригодные для того, чтобы наши юные маги смогли не только усваивать теорию, но и овладевать какими-то мало-мальски практическими навыками! К тому же, я даже составил список того, что может быть опасно делать на моих уроках!

Гестии почти нестерпимо захотелось швырнуть в Теодора конспектом. Тот, судя по всему, заметил в ней желание совершить столь неблаговидный поступок, и оттого расхохотался.

— Пожалуй, я откланяюсь, Гестия, пока вы не запустили в меня чем-нибудь тяжёлым! — усмехнулся Теодор, прежде чем, и вправду шутливо откланявшись напоследок, скрыться за дверью в апартаменты.

И, как только дверь за Теодором захлопнулась, Гестия обхватила руками и почти всхлипнула, переполняемая жалостью к себе. Почему, спрашивается, всё не могло оказаться хотя бы чуточку проще? Почему учебники по методологии не могли оказаться хотя бы чуточку понятнее, программы учебных дисциплин в разных уголках Летхорнского содружества хотя бы чуточку более похожи друг на друга, а сама Гестия — хотя бы чуточку менее беспокойной?

Гестия снова всхлипнула, и почувствовала, как горячие слёзы сбегают вниз по щекам, скатываясь с подбородка и падая каплями на конспект, смазывая ещё не до конца высохшие чернила.

Утром, вопреки всем опасениям Гестии, стало немного проще. Она, дописавшая за вчерашний день и вечер и сегодняшнюю ночь оба конспекта на первые уроки у старших курсов третьей ступени, а так же набор вопросов для проверки остаточных знаний для всех курсов, занятия которых должны были пройти на этой неделе, приняла холодный душ, выпила две больших чашки приготовленного Теодором сладкого-сладкого кофе с молоком (и порцией бодрящего зелья, купленного во времена учёбы в институте, чтобы иметь возможность готовиться к экзаменам по ночам), уложила волосы в строгий пучок и переоделась в заранее отложенные чёрную широкую юбку до середины голени и белую блузу с голубым бантом на воротнике.

Чувствовала себя Гестия при этом несколько лучше. Во всяком случае, ей больше не хотелось срывать злость на первом попавшемся под руку человеке — и это уже было неплохо.

Первый учебный день, настраивала себя Гестия, не должен был оказаться слишком тяжёлым — во-первых, сначала должно было пройти торжественное мероприятие открытия нового учебного года (проходящее под открытым небом, а точнее — на огромной школьной площади), во-вторых, в первый учебный день, после того торжественного мероприятия у Гестии было только два урока (у третьего курса второй ступени и у первого курса третьей ступени), после чего должно было последовать следующее торжественное мероприятие для детей, на которое Гестия уже могла не идти.

Так что, нужно было только прослушать приветственные пафосные речи представителей Школьного совета, провести два урока (на которых Гестия, подумав, решила для начала обсудить организационные моменты), а уж потом можно было вернуться в свою комнату и, наконец, поспать хотя бы немного, чтобы к завтрашнему дню почувствовать себя ещё лучше.

Детей на школьной площади в это было много. Очень много. У Гестии кружилась голова от их количества. На её счастье, у неё была возможность провести мероприятие торжественного открытия нового учебного года, сидя на сцене рядом с Теодором и представителями Школьного совета и разглядывая — насколько это было возможно — детей из Хенгло.

Самые младшие ученики школы Хенгло были одеты в белые платьица и костюмчики — то были ученики первой, так называемой «белой ступени», где занятий по защитной магии ещё не было (как и занятий по какой-либо магии вообще). Все уроки этих детей, как гласила экскурсия от Марилизы, проходили в «яблочном» ансамбле корпусов — туда входило два двухэтажных общежития, корпус искусств, где дети изучали музыку, рисование и танцы, корпус младенцев и корпус отроков, в которых проходили уроки, соответственно, детей в возрасте от четырёх до шести и детей в возрасте от семи до девяти лет. Во дворе, который образовывали эти пять корпусов, был разбит яблоневый сад, за которым дети из «белой» ступени помогали ухаживать.

Ученики, перешагнувшие «белый» этап, носили ничем не напоминавшего белые платьица и костюмчики первой ступени форму одинакового кроя, отличавшуюся только цветом, в зависимости от возраста учеников. Самым старшим ученикам (каждому из которых исполнилось уже по двадцать два года) — то есть, четвёртой ступени — соответствовал зелёный цвет. Это означало, что сюртуки у них были тёмно-серыми с тёмно-зелёной подкладкой и зелёными пуговицами, и воротники и чулки были тоже зелёными, как и пуговицы. Третьей ступени (куда поступали в возрасте шестнадцати лет) соответствовал красный цвет — сюртуки были коричневыми с бордовой подкладкой и красными пуговицами, а воротники и чулки, как легко было догадаться, были красными. Вторая ступень — «синее» отделение — носила светло-серые сюртуки с тёмно-синей подкладкой и пуговицами более светлого синего оттенка. Того же оттенка были так же чулки и воротники.

Отношение к школьной форме в Хенгло, насколько знала Гестия, было почти столь же строгим, как и в графстве Мивь — разве что форма в графстве Мивь была совсем другой, и состояла из светлых лёгких платьев с длинным рукавом и воротником в мелкий горошек, гольфов или, в зимнее время, колготок. Это было даже почти привычно — и, наверное, правильно, при всей силе того возмущения, что испытывала когда-то Гестия, когда ей самой нужно было носить школьную форму.

Гестия видела, что некоторые из детей перешёптывались друг с другом. Кто-то, кажется, смеялся. Кто-то зевал, всем своим видом показывая, как сильно ему здесь было скучно. Кого-то из детей тут же одёргивали учителя. Гестия впервые смотрела на подобное школьное мероприятие не со стороны скучающего из-за длинных поздравительный речей ученика, и чувствовала себя одновременно и порядком сконфуженной, и безмерно гордой. Она словно была не совсем на своём месте — словно занимала место кого-нибудь куда более достойного и умного, кого-то, кто мог бы оказаться лучше её едва ли не во всём. И вместе с тем — ведь, всё-таки, занимала это место…

Не смотря на свой слишком юный возраст. И на неопытность. И на отсутствие достаточных практических навыков.

— Уважаемые ученики! — наконец, обратилась к детям высокая женщина в квадратных очках, которую Гестия помнила со дня своего собеседования. — Хочу вам представить ваших новых учителей по защитной магии — кеннари⁽¹⁾ Теодора Аркарта и кеннари Гестию Линдон.

Гестия поднялась со своего места, позволяя ученикам увидеть её. Так же сделал и Теодор мгновением спустя. Дети поприветствовали их вялыми аплодисментами. Гестии показалось, что она способна разглядеть насмешливые выражения на юных лицах своих будущих учеников — хоть это и не было возможно с такого расстояния, на котором она от них находилась. И Гестии тут же стало неловко и почти стыдно, словно она и впрямь была в чём-то виновата.

Женщина в квадратных очках жестом показала новым учителям, что им следует сесть на место, что было сделано почти сразу же, и продолжила свою приветственную речь для учеников школы Хенгло. Речь включала в себя много-много рассуждений на тему следования девизу школы и прочей ерунде, о которой дети обычно забывают в ту же минуту, как об этом слышат.

Гестия и сама легко забывала обо всём этом, когда была всего лишь школьницей — школьный девиз и школьный герб казались ей тогда каким-то нелепым отголоском прошлого, которое ей не особенно хотелось знать и о котором не хотелось задумываться слишком уж долго.

Но сейчас почему-то слушать о школьных символах было более интересно — и, может быть, всё дело было в том, что у школы Хенгло история была куда более интересной и захватывающей, чем у родной школы Гестии Линдон. И Гестия слушала внимательно, стараясь запомнить — когда и кем была основана эта школа (оказывается, на сей счёт было минимум четыре версии, о которых Гестия никогда раньше не слышала, но о которых, оказывается, так легко можно было говорить перед разномастной толпой юных магов), гербы каких из великих домов севера составляли нынешний герб Хенгло, почему так важен был школьный девиз, и когда именно сложилась традиция именно такой школьной формы, какая была в Хенгло…

Гестия слушала со всем тщанием, и чувствовала, что голос женщины из Школьного совета почти убаюкивает её. Казалось, ещё немного — и Гестия провалится в сон.

Первый урок должен был начаться через несколько минут. Наверное, не стоило на него опаздывать, особенно учитывая совершенно новый статус. В конце концов, вероятно, от самих детей Гестия ждала пунктуальности — и было верхом наглости требовать от них этого, если у самой Гестии Линдон не всегда получалось приходить вовремя.

И ведь, что обидно — Гестия всего лишь остановилась несколько минут поболтать с Мартиной Грюнвальд, молодой (пусть и лет на пять старше самой Гестии) преподавательницей словесности! Кто мог подумать, что несколько минут вполне способны превратиться в целый час (что как раз соответствовало тому времени, что было занято общением детей со своими кураторами).

И теперь Гестия торопливо шагала — туфли на каблуках и гордость не позволяли ей бегать, словно маленькая девочка — по школьному коридору к классу по защитной магии. Там, знала она со слов Теодора, с последнего появления Гестии появились два стула, один высокий, барный, а второй совсем обычный, небольшой книжный шкаф и широкий дубовый стол, за которым можно было расположиться с несколько большим удобством, чем за трибуной. Это было весьма кстати, учитывая то, что, помимо чтения лекций и заполнения школьного журнала Гестия собиралась проверять контрольные и тесты прямо в классе, чтобы не носить большое количество тетрадей в апартаменты и обратно.

Волнение порой накрывало Гестию, и нарастающая паника заставляла её всё чаще думать — как всё пройдёт, не окажется ли она, Гестия, совершенно неспособной что-либо сделать, что-либо сказать, не растеряется ли, не вылетят ли у неё из головы разом все знания, которые удалось получить в школе и педагогическом институте. Гестия почти боялась этих детей — даже двенадцатилетних юных магов, у которых отныне должна была вести теоретические занятия по защитной магии.

Уже оказавшись перед дверями класса Гестия глубоко вдохнула, потом выдохнула, пытаясь привести себя в чувство и вернуть лицу доброжелательность и спокойствие, которые в ситуации Гестии были бы весьма кстати. В конце концов, не следовало, вероятно, показывать окружающим, в какой панике она на самом деле пребывала с тех пор, стоило её мечте исполниться.

Вот уж точно — бойся своих желаний.

И чего только Гестию понесло в Хенгло? Пусть север и манил старинными замками, древними храмами и множеством загадок, на юге-то, пожалуй, было чуточку более приятно. И чего только Гестии не сиделось дома? Сидела бы сейчас в графстве Мивь, поступила бы в аспирантуру, как хотел папа, и не знала бы большей части проблем, что теперь терзали её нервную систему.

— Добрый день! — преувеличенно бодро поздоровалась Гестия, входя в аудиторию и наблюдая, как рассаживаются торопливо и шумно третьекурсники «синего» отделения по своим местам. — Попрошу вас достать свои тетради и записать на внутренней стороне обложки моё имя — меня зовут Гестия Линдон, я веду у вас «Защитные заклинания», и вы можете обращаться ко мне «кеннари Линдон».

Дети в светло-серых сюртуках и синих воротниках смотрели на неё с любопытством. Кто-то, впрочем, словно боялся её, а у кого-то в глубине глаз блестели смешинки. Но большинству второкурсников синей ступени было любопытно. Гестия почувствовала себя очутившейся в зоопарке обезьянкой, которую со всех сторон пытались рассмотреть детские глаза. Гестия вдохнула и выдохнула едва заметно, стараясь, чтобы на её лице не было видно замешательства или страха. Она ведь теперь не была новенькой ученицей, переехавшей на другой край графства Мивь, не так ли?

Перед Гестией сейчас были самые младшие ученики, которым читалась защитная магия — первокурсники и второкурсники второй ступени проходили только основы магии и бытовую магию. И этих детей определённо не стоило так сильно бояться, как тех, что придут после.

В конце концов, старалась успокоить себя Гестия, эти дети ещё толком ничего и не знали — будет несложно отвечать на их вопросы и удовлетворять их любопытство, связанное с магией, возможности использования которой с каждым годом для них существенно расширялись.

Гестия неторопливо прошла — каких усилий стоила ей эта неторопливость — к учительскому столу и положила на него свой конспект. Потом села за стол, вытащила из сумки стопку тестов, после чего положила на стол ещё и её. Эти простые действия, надо сказать, сумели вернуть ей хотя бы немного самообладания — во всяком случае, теперь Гестия не чувствовала себя глупой или нелепой.

Она сжала в руке направляющий энергетический амулет, направив магию на то, чтобы список присутствующих на занятии детей сложился сам, без переклички. На первых порах так ей, должно быть, будет удобнее. Тем более, что рядом с фамилиями и именами из списка появились так же и фотографии. Так Гестии стало ещё немного спокойнее. Пусть пока имена и фамилии ровным счётом ничего не значили.

— Начну с некоторых правил, которые, я считаю, вам стоит придерживаться на моих занятиях. У вас в пеналах должны лежать ручки с чернилами разных цветов, — продолжила Гестия, с удовольствием чувствуя, что, кажется, затронула тему, о которой вполне способна говорить свободно и не боясь ошибиться в любой момент. — Я ожидаю, что вы будете записывать тёмно-синими чернилами основной текст, писать названия тем зелёными чернилами, а лиловыми подчёркивать важные термины, о которых я буду говорить. Так же, я надеюсь, что при вас всегда будут линейки для черчения таблиц, и карандаши. Текст в таблицах я ожидаю видеть написанным чёрными чернилами. Поля тетрадей я прошу оставлять пустыми — там могу делать пометки только я.

Сама Гестия к такому виду оформления конспектов пришла курсу к шестому второй ступени, и отныне порой чувствовала некоторое разочарование из-за собственной недогадливости — оформленные так записи помогали гораздо лучше запоминать информацию, когда приходила пора экзаменов, так что Гестия, довольная и гордая своей несказанно полезной выдумкой, решила, что определённо стоит сэкономить всем нервы и время.

Судя по кислым выражениям лиц учеников, дети в подобных требованиях не видели ничего для себя полезного или приятного.

— Я понимаю, что мои требования покажутся кому-то из вас излишними и, вероятно, чересчур строгими, — добавила Гестия чуть более мягким, почти извиняющимся тоном, — но я уверяю вас, что при подготовке к контрольным и экзаменам вы сами захотите видеть свои конспекты достаточно аккуратными и структурированными, чтобы не тратить драгоценных минут на подготовку впустую.

В глазах учеников энтузиазма по-прежнему не отражалось. На заднем ряду какие-то мальчишки увлечённо перешёптывались и играли, похоже, в морской бой — Джеральдсон и Тилон, если верить фотографиям у списка, — рядом с ними девочка с десятком тоненьких косичек — Говард — задумчиво ковыряла ногтем парту, кто-то перешёптывался, кто-то чирикал ручкой в тетради, едва не заставляя тем самым дёргаться глаз Гестии…

Гестия снова заставила себя выдохнуть и глубоко вдохнуть. Нельзя было поддаваться панике и не стоило выходить из себя. Нужно было выглядеть спокойной и доброжелательной, напомнила себе Гестия. А ещё — нужно было проверить, какие знания о магии и магических энергетических амулетах были в головах у этих детей.

— Мисс Абрамс, — самым доброжелательным и дружелюбным тоном, на который только хватило моральных сил обратилась Гестия к одной из учениц (во-первых, фамилия и имя девочки были первыми в списке, во-вторых, если Гестию не подводило зрение, сидела девочка за первой партой, в-третьих, оказалась одной из немногих, кто по крайней мере молчал и сидел смирно), отбирая стопку подготовленных для третьекурсников тестов. — Раздайте, пожалуйста, вашим соученикам тесты. Мне нужно знать, что вообще вы знаете про магию.

Либби Абрамс — худенькое невысокое создание с рыжими, как и у самой Гестии, волосами — поднялась со своего места и покорно взяла стопку листов.

Второй урок прошёл почти так же как первый, за исключением того, что на нём никто хотя бы не грыз ногти или ручки. Кое-кто из первокурсников третьей ступени даже смотрел на Гестию, рассуждающую о пользе правильного оформления конспектов, с интересом — например, Нина Ильтун или Ева Стэнли, если верить списку ребят и девчонок из «красного» отделения. Впрочем, были и те, кто, казалось, был больше заинтересован в общении с соседом...

В апартаменты Гестия возвращалась уставшая, почти измотанная, с пухлой стопкой тестов, которые ещё следовало проверить — или хотя бы просмотреть. Сил на это уже не оставалось, и Гестия, положив сумку и непроверенные тесты на стол, просто рухнула на кровать, проваливаясь в сон почти в то же мгновенье, как голова коснулась подушки.

1) Кеннари — вежливое обращение к учителю в Летхорне

Вернуться к тексту

Утро второго учебного — или рабочего, наверное, так говорить было всё же правильнее — дня началось с того, что Гестия Линдон, проснувшаяся, умывшаяся и вкусно позавтракавшая, собираясь перечитать свои конспекты для третьего курса второй ступени, обнаружила, что заветной тетради с красной обложкой и нужной подписью нет среди её вещей.

Гестия в панике перерыла все ящики своего письменного стола, заглянула под кровать (когда-то в детстве у неё была дурная привычка складывать прочитанные книги в это вполне удобное, для любителей читать в кровати, место), под подушку, в платяной шкаф, вытряхнула каждую из своих сумок — даже те, в которых конспекту уж точно было не место, — прежде чем сообразила, что, вероятно, столь нужная сейчас тетрадь вполне могла остаться в классе. Должно быть, Гестия забыла забрать её, когда собиралась в конце своего первого рабочего дня — вчерашний день измотал её, утомил, словно лишил последних сил, иссушил едва ли не до последней капли.

Во всяком случае — так казалось вчера.

Сегодня Гестия, следовало заметить, чувствовала себя на порядок бодрее. Наверное, причиной тому был тот факт, что вчера ей уже пришлось немного пообщаться с детьми — пусть, на лицах последних в основном и пребывало кислое выражение, отчего-то, сегодня свыкнуться с мыслью о том, что придётся встретиться с новыми классами, было куда проще. К тому же, стрелки часов показывали десять утра двенадцать минут — второй рабочий день у Гестии начинался с четвёртого урока, — и уже одна возможность хорошенько выспаться приводила Гестию в куда более хорошее расположение духа.

Так что сегодняшним утром Гестия хотела ещё разок перечитать именно этот конспект, написанный для уроков самого младшего из её классов. Ибо тестирование, впопыхах проверенное в промежутке между вечерним и ночным снами, показало, что и более старшие ребята, в основном, не слишком хорошо разбирались в довольно-таки базовых, на взгляд Гестии, вещах (то есть, следовало подтянуть их знания хотя бы в области терминологии защитных заклинаний, прежде чем приступать к более сложному теоретическому материалу). И это их невежество, на взгляд Гестии, было весьма кстати, учитывая то, что ей, Гестии Линдон, самой нужно было хотя бы немного времени, чтобы успеть привыкнуть к своей новой роли.

И Гестии очень хотелось верить, что конспект, который она столь старательно, почти любовно писала на последней нерабочей неделе, не оказался безвозвратно утерян — ибо переписывать его Гестии совсем не улыбалось. К горлу снова подступил противный комок. Справляться с паникой с каждой секундой становилось всё сложнее.

Гестия заставила себя сделать глубокий вдох. Затем выдох. Ещё вдох, ещё выдох. Если конспект действительно остался в классе, напомнила себе Гестия, то лежать он мог только на учительском столе. Больше было негде. И следовало просто отправиться в учебный корпус, добраться до заветной двери и проверить наличие или отсутствие тетради в единственном подходящем для того месте, прежде чем поддаваться панике и унынию.

Гестия ещё разок выдохнула, чтобы успокоиться ещё немного (и чтобы смириться с мыслью, что конспекта может не оказаться и там, и тогда придётся переписать всё заново в самые короткие сроки), на всякий случай повертелась перед зеркалом, чтобы удостовериться, что на её платье нет каких-нибудь пятен, чулок не сполз, а из причёски не выбилась какая-нибудь непослушная прядь, прежде чем, ещё раз глубоко вздохнув и выдохнув, покинуть апартаменты.

Первую половину пути от учительских апартаментов до класса защитной магии Гестия Линдон бежала так быстро, как только вообще могла. Только неловко упав и подвернув ногу где-то в середине пути, Гестия с запозданием вспомнила, что учителю, пожалуй, не следовало носиться по территории школы сломя голову. Оставшуюся дорогу Гестия шла уже гораздо спокойнее — что с подвёрнутой ногой было, следовало заметить, куда проще, чем бежать.

Перед дверьми аудитории Гестия заставила себя снова выдохнуть — в конце концов, напомнила она себе, пусть конспект и был ужасно полезен в её работе, потерять, например, конспект шестого или пятого курса третьей ступени было бы куда более обидно. А восстановить конспект для третьего курса второй ступени будет, в случае необходимости, довольно просто.

Гестия открыла дверь, смело шагнула внутрь аудитории и… замерла. В аудитории сидели третьекурсники второй ступени. Дети что-то писали в момент, когда Гестия так невежливо ворвалась в аудиторию, судя по листам, разложенным на их партах и карандашах в руках. А теперь они все смотрели на неё — с любопытством и, возможно, даже посмеиваясь над её неловкостью. Первым желанием Гестии было выбежать из класса, захлопнуть дверь с другой стороны, а после — собрать все свои вещи и первым же паромом покинуть Хенгло. Впрочем, поддаться этой заманчивой идее Гестия не имела права. В конце концов, напомнила она себе в очередной раз, она всё-таки была учительницей.

И не должна была показывать сидящим перед ней детям не заслуживающего подражания поведения — а смущение и побег определённо не заслуживали подражания или одобрения. И даже если это было едва ли не выше её моральных сил, Гестия не должна была позволять себе поддаваться первому же порыву. Гестия позволила себе вдохнуть и выдохнуть — как можно более незаметно.

— Прошу прощения за доставленные неудобства, — заставила себя вежливо улыбнуться Гестия, неторопливо поворачиваясь к учительскому столу, — но я, кажется, забыла здесь свою тетрадь.

То, что Гестия увидела в следующий момент, привело её в некоторое смущение. Во-первых, Теодор сидел прямо на учительском столе — закинув ногу на ногу и размахивая старым ободранным гусиным пером. Во-вторых, Теодор казался до того расслабленным и весёлым, что становилось завидно. Почему он так легко мог улыбаться и шутить, когда каждая клетка тела Гестии паниковала? В-третьих, он, кажется, был прерван Гестией в какой-то момент своего рассказа.

Впрочем, раздражения во взгляде Теодора не было. Он смотрел на Гестию шутливо, насмешливо — и вместе с тем в его насмешке почему-то не было ничего обидного. И улыбался. Широко улыбался, словно всё происходящее доставляло ему только удовольствие — и ничего больше.

Теодор обернулся, схватил со стола тетрадь — толстую, в красной обложке, обёрнутую в прозрачную защитную плёнку и имевшую выведенную чёрными чернилами крупную надпись «Защитные заклинания. II.3» — и наклонил голову, словно задавая Гестии тем самым вопрос. Гестия не нашлась, что ответить, и потому просто кивнула — и в следующее мгновенье тетрадь по воздуху приплыла прямо в её руки.

Наверное, Гестии пора было уходить. Вероятно, невежливо было приходить на урок коллеги — не просто приходить, почти врываться — и задерживаться надолго. Гестия сжала в руке свой направляющий энергетический амулет — одна из привычек, позволявших успокоиться хотя бы немного, — но делать шаг по направлению к двери почему-то не торопилась.

— Кеннари Линдон, а вы когда-нибудь видели драконов? — раздался голос за одной из парт. Вопрос задал Джеральдсон, услужливо напомнил Гестии энергетический амулет. Тот самый, что вчера на занятии увлечённо играл в морской бой.

По правде говоря, до нервного срыва Гестии только драконов и не хватало! Как будто у Гестии в её довольно-таки короткой пока ещё жизни был хоть один шанс увидеть дракона! Она, в конце концов, до недавнего времени жила в графстве Мивь, а там драконы не водились, и никто особенно не жаждал о них говорить или даже думать.

И всё же — почему-то вдруг стало стыдно. И ужасно захотелось соврать — сказать, что она, Гестия, видела всё-таки хотя бы одного завалящего дракончика. Ведь дети взирали на неё с таким вниманием, такой надеждой, которые Гестии вчера и не снились — тогда личики у всех были весьма кислые. Но врать — пусть даже в таком пустяке — было, пожалуй, тошно.

— Нет, мистер Джеральдсон, — честно ответила Гестия, стараясь ничем не выдать своего смущения, — не видела.

Она всё ещё сжимала в руке энергетический амулет — на этот раз так крепко, словно он единственный служил её щитом от враждебного мира. Или того мира, что сейчас представлялся таким враждебным… Нужно быть твёрдой, доброжелательной и спокойной, напоминала себе Гестия в который раз за последнюю неделю. Тогда всё, вероятно, будет вполне неплохо.

— А русалок? — поинтересовался уже другой детский голос — вчера ковырявшая краску с парты Энн Говард, что сегодня уложила свои многочисленные косички в узел и внимательно взирала на Теодора.

Возможно, следовало одёрнуть эту девочку, подумала Гестия. К учителям следовало обращаться с приставкой «кеннари». И вопросы следовало задавать приблизительно так, как задал свой Джеральдсон — Гестия не помнила, чтобы сама когда-либо позволила себе обратиться к кому-то из учителей столь… просто?.. Или следовало промолчать? Не заметить при всех, а как-нибудь поймать Говард за руку и наедине объяснить ей, что нормы обращения к старшим всё-таки существовали не просто так.

— И русалок не видела, мисс Говард, — вздохнула Гестия, стараясь, чтобы голос её звучал спокойно.

Русалки, драконы… От одного их упоминания в голове всё плыло. И что такого, что Гестия за свою жизнь ни разу их не увидела? Это был не повод тут же натягивать на лицо кислое выражение! В школьную программу, насколько знала Гестия, магические существа входили только в случае дисциплины «Магозоология», что, вроде, начиналась с четвёртого курса второй ступени. И, насколько Гестия помнила собственное детство, предмет был в целом весьма скучный. Что забыли магические существа на уроке защитной магии? Они ведь совсем не относились к делу!

— А вот Теодор видел! — выкрикнул с места Джеральдсон, и класс одобрительно загудел.

Гестия почувствовала, как начинают пылать её щёки. Ей едва не сделалось дурно. Что же… Пожалуй, не вполне вписавшаяся в правила вежливости Энн Говард, могла быть прощена за недостаточно хорошие манеры. Если кто и заслуживал замечаний после уроков и строгой беседы с Марилизой Стэнли, так это Джим Джеральдсон.

— Мистер Джеральдсон! — возмущённо воскликнула Гестия (и, должно быть, несколько более резким тоном, чем вообще могла от себя ожидать). — Что вы себе позволяете?! Как вы обращаетесь к своему преподавателю!

В висках у неё пульсировало. В голове промелькнула мысль, что, посмей Джеральдсон обратиться по имени к ней, она, Гестия, возможно, не сумела бы этого вынести и либо разрыдалась бы, либо хлопнула линейкой по столу и отправила бы наглеца к несравненной Марилизе — пусть даже «кеннари Линдон» и звучало для неё, Гестии, слишком непривычно.

Теодор же казался малость озадаченным, но в целом слишком спокойным, чтобы подумать, будто наглость Джеральдсона сколько-нибудь его задела. Наконец, Теодор соскочил со стола, сделал несколько шагов вперёд, оказавшись рядом с Гестией, и широко улыбнулся.

— Я много путешествовал, Джим! Так что имел возможность многое увидеть, — добродушно отозвался Теодор, а потом прищурился хитро и, окинув взглядом класс, вкрадчиво поинтересовался. — Судя по оживлению, я понимаю, что тест вами уже выполнен?

Детские макушки тут же склонились над своими листами. Кое-кто, впрочем, поглядывал на неё осторожно и как-то странно, и явно пытаясь сделать это тайком. Гестии вдруг пришло в голову, что она сделала что-то не то. И она почувствовала себя ужасно неловко.

Стоило, наверное, проверить, есть ли кто в классе, прежде чем врываться, подумала Гестия расстроенно. А так — она лишь, кажется, срывала урок Теодору, и сама выставляла себя в невыгодном свете. Наверное, ей придётся как-то извиниться перед Теодором после — быть может, дать ему посмотреть на результаты вчерашнего тестирования (возможно ведь, что Теодор, как и она, решил задать подобные же вопросы перед тем, как выстроить план занятий), и, вероятно, стоило испечь торт или сладкий пирог, или ещё что-нибудь такое...

— Что он не так сказал? — громким шёпотом поинтересовался Теодор у Гестии, выдёргивая её из этого самокопания.

Гестия вздрогнула и тут же повернулась к Теодору. Она ощущала себя определённо сбитой с толку — даже более сбитой с толку, чем несколько секунд назад. Теодор, увидела она, тоже смотрел на неё как-то растеряно, словно и сам не понимал, из-за чего Гестия позволила себе сделать замечание Джеральдсону.

— Очевидно, кеннари Аркарт, мистер Джеральдсон называет вас по имени, будто находится не на уроке, а в саду с приятелями, — пояснила Гестия уже несколько менее уверенно, чем одёргивала Джеральдсона.

Вид у Теодора сделался вмиг весьма смущённым, и Гестии показалось, что в висках у неё снова зашумело.

— Но, боюсь, это я сказал детям называть меня так! — воскликнул Теодор, вновь возвращаясь к учительскому столу, быстро, буквально в пару шагов. — Я не люблю формальностей, и думаю, что будет проще, если мы будем звать друг друга по именам. Так что, едва ли Джим виноват в этом обращении.

Гестия подумала, что, вероятно, ей стоит оставить своё мнение не этот счёт при себе и промолчать. В конце концов, подумала она — это уже дело Теодора, как позволять к себе обращаться и как выстраивать отношения с детьми. Она сама может быть сколько угодно против подобного панибратства (правда, как бы дико это ни выглядело на скромный взгляд Гестии Линдон, её мнение на этот счёт чуточку пошатнулось), но Теодор, вероятно, сам должен был знать, что именно он делает.

Зазвонил школьный звонок, оповещая об окончании занятий.

— Так, ребятки! Ваше время вышло! — тут же хлопнул в ладоши Теодор, и тесты всех детей класса, собравшись в одну большую стопку, в одно мгновенье оказались у него на столе.

Кое-кто из детей расстроенно вздохнул, отбросив в сторону ручку. Кто-то смотрел на лежащие на столе Теодора стопки взволнованным, почти испуганным взглядом — например, Либби Абрамс, её худенькое личико Гестия хорошо запомнила с самого первого урока. Кое-кто, напротив, выглядел весьма самодовольно — и Гестия подумала тут же, что не уверена, что подобное самодовольство не стоило порицания со стороны учителя.

— Есть у меня к вам одна просьба, — вкрадчиво до какой-то театральности, и вместе с тем с улыбкой продолжил Теодор, и, дождавшись, когда детские взгляды будут устремлены на него, бодро продолжил. — Не приходите на следующие занятия в своих неудобных сюртуках. И никаких письменных принадлежностей, пожалуйста — они будут вам только мешать. Со следующего раза мы начинаем заниматься практикой, а это значит, что вам в этом году нужны: пара-тройка футболок (необязательно надевать все три сразу на одно занятие, Роберт), треники и удобные кроссовки. Если у кого-то из вас подобной одежды нет — обратитесь ко мне сегодня вечером, мы попробуем оформить это всё через школьные закупки.

Гестия чувствовала в себе не так уж много сил, чтобы справиться с изумлением. Ей очень хотелось дождаться момента, когда все дети покинут класс, чтобы наброситься на Теодора с вопросами. Гестии ужасно хотелось знать, что именно он задумал — она пыталась вспомнить собственную школу, но не могла найти там ничего подобного. Они — сама Гестия и Теодор — ведь, вроде, собирались преподавать защитные заклинания, а не основы физической культуры, которая была только у первой учебной ступени!

Теодор же выждал паузу — достаточную, чтобы кое-то из детей успел записать в тетради необходимые на уроке вещи (и это были те же дети, кто довольно-таки покорно записывал всё вчера, когда говорила Гестия), кто-то успел собрать все свои письменные принадлежности в рюкзак, а Гестия едва не принялась ковырять свои ногти от нетерпения.

— Так! Уяснили? — хлопая опять в ладоши поинтересовался Теодор, вновь усаживаясь на учительский стол, и снова улыбнулся, когда дождался кивков и одобрительного гула. — А теперь, все брысь отсюда — ваша учительница, кажется, хочет намылить мне шею за мою самодеятельность!

Дети засобирались. Кое-кто выбежал из класса быстро — те, кто успел собрать свои вещи как раз в тот момент, когда Теодор молчал. Кое-кто собирался медленнее — не запихивал свои тетрадь и ручки в рюкзак так, как получалось быстрее всего (то есть — в кучу, из которой потом было сложно что-то вытащить, не перетряхивая весь рюкзак), а раскладывал ручки в пенал и искал, в какой из отсеков рюкзака следует положить тетрадь, как когда-то поступала и сама Гестия. Наконец, в классе осталось всего две ученицы — Либби Абрамс и Энн Говард.

Гестия почувствовала едва заметное раздражение, когда одна девочка, Либби Абрамс, подбежала к ней, а следом — жгучий стыд из-за этого раздражения (потому что поведение этой девочки вряд ли заслуживала этого раздражения). Гестии ужасно хотелось завалить Теодора вопросами — ибо вопросов у Гестии было, по правде говоря, довольно много. И откладывать эти вопросы на некоторое время, отвлекаясь на учеников, у которых у Гестии сегодня даже не было урока — о том, чтобы поинтересоваться у Теодора, что ему, собственно, пришло в голову, прямо при детях, не могло быть и речи — было едва ли не выше сил Гестии.

— Кеннари Линдон, а к вам нам тоже можно без сюртука приходить? — спросила Либби с надеждой.

— Как это, без сюртука, мисс Абрамс, у нас, что, пляж? — ляпнула Гестия прежде, чем успела сообразить, что, возможно, не следовало этого произносить вслух — не тогда, когда Теодор только что объявил о своих требованиях к практическим занятиям по защитной магии.

Должно быть, у Теодора сегодня было достаточно поводов разозлиться на Гестию. Довольно было даже того, что она ворвалась на его урок, даже не подумав постучать. Последняя ремарка же определённо была не вполне уместной. Как, очевидно, и замечание Джеральдсону.

— О, Либби, «пляж» — только у меня! — рассмеялся Теодор вместо того, чтобы разозлиться.

Либби Абрамс расстроенно вздохнула и вернулась к парте, чтобы забрать лежащий около ножек рюкзак. Кожаный рюкзак с гербом Хенгло — такие, вероятно, детям выдавали вместе со школьной формой.

— Опять скукота будет!.. Чернила того цвета, чернила этого цвета… — протянула недовольно Энн Говард, подходя к Либби и хватая её за рукав сюртука. — Пошли давай! Мы опоздаем на геометрию, если не поторопимся!

Гестия, весьма огорчённая словами Говард (вздох Либби Абрамс, вероятно, означал приблизительно то же самое), проводила обеих девочек взглядом. Дверь за ними захлопнулась, и Гестия позволила себе обхватить свои плечи руками в защитном жесте, на который не имела права при детях. Она чувствовала себя ужасно неловко, и настроение, вроде вполне хорошее сегодняшним утром, начинало постепенно ухудшаться, вновь возвращаясь к тому состоянию, в котором больше всего на свете хотелось завернуться в одеяло и расплакаться.

Теодор молчал. Он — заметила Гестия, обернувшись — уже уселся на стол, скрестив ноги, и в это время увлечённо колдовал над тестами. Те уже разбились на восемь стопок разного размера, и каждая стопка приобрела свечение своего цвета.

Это выглядело так любопытно, так странно, что Гестия совсем позабыла о своём ухудшившемся настроении, о своих промахах, которых на сегодня было вполне достаточно (и это — учитывая тот маленький факт, что её собственные уроки начинались только после обеда, до которого ещё оставался целый час). Теперь всё внимание её было приковано к этим стопкам. И Теодору, конечно, тоже — Гестия даже не сразу заметила, что колдовал он без использования энергетического амулета.

— И что это вы задумали? — всё-таки не выдержала Гестия, когда Теодор магией заставил создаться восемь списков фамилий и имён, и, смутившись своего неподобающего учителю любопытства, тут же добавила. — В плане, мне тоже надо как-то адаптировать программу ввиду нового формата ваших... занятий?

Теодор на этот вопрос лишь пожал плечами. Он вновь спрыгнул со стола, посмотрел несколько нерешительно на Гестию, а потом — снова широко улыбнулся.

— Ну, я провёл тестирование у всех классов на принадлежность к определённому роду магии! — пояснил Теодор, показывая на разложенные на столе листы с тестами. — Посмотрите-ка на эти стопки: чёрная — у предрасположенных к наложению проклятий, красная — у боевых магов, зелёная — у тяготеющих к любым формам магии разума, синяя — у наиболее способных к защитным заклинаниям, фиолетовая — у предсказателей, жёлтая — у тех, у кого скорее способности к аграрно-садоводческому, белая — у предрасположенных к всяким исцеляющим заклинаниям, серая — у склонных к артефактной магии. Я думаю купить им спортивную одежду, и разбить футболки по цветам таким же образом. Тогда я сразу смогу понять, какую магию нужно разрабатывать каждому конкретному ученику.

У Гестии вновь закружилась голова и зашумело в висках. Ей показалось на миг, что она, должно быть, чего-то не расслышала, чего-то не поняла. Это ведь просто не могло быть правдой, не так ли?..

— То есть как, вы намерены не обучать детей всем видам магии? Сразу же переходите к узкой специализации? Они ведь еще даже не пробовали себя в тех или иных сферах! — голос Гестии зазвенел на весь класс, вопреки её желанию оставаться доброжелательной и вежливой. — И что значит, предрасположены к наложению проклятий?. То есть, кто-то, условно "более агрессивен", поэтому надо в нем это...кхм... поощрять? Едва ли Школьный совет одобрит вашу программу, мистер Аркарт.

Теодор поморщился, словно от зубной боли. Он посмотрел на Гестию тяжёлым взглядом, и Гестия на миг почти испугалась его. И всё же, она удержалась от того, чтобы сделать шаг назад, чтобы сжать в руках энергетический амулет. Вместо этого Гестия выпрямила спину почти до боли в пояснице и лопатках, подняла голову и заставила себя хотя бы выглядеть спокойной, не испуганной внезапной вспышкой чего-то нехорошего в глубине голубых глаз Теодора.

— Давайте сразу договоримся, Гестия, что вы не будете больше звать меня «мистером»! Зовите Теодором. Аркартом, если вам так проще. На «эй, ты», в целом, тоже согласен, — произнеся это, Теодор словно успокоился, и взгляд у него вновь стал насмешливым. — И при чём здесь вообще темперамент? Один более способен к языкам, другой — к музыке, а третий — к физике. Они могут быть при этом совершенно любого темперамента. Тут работает ровно такой же принцип. Тем более, их и без меня учат общим дисциплинам, а если не развивать данных природой способностей, в итоге получится толпа магов-недоучек, не способных защитить себя или других! В некоторых случаях — еще и себя не контролирующих.

— Нет, принцип вовсе не такой! — горячо возмутилась Гестия. — И речь не о темпераментах. Агрессивность — это склонность к насилию, и её нельзя поощрять тем, что из каких-то ребят вы начнете делать бойцов, а других отправите за клумбами ухаживать или учиться варить зелья!

Теодор в ответ рассмеялся. Он запустил пальцы в свои светлые кудри, провёл по ним, словно пытаясь расчесать — и рассмеялся. Как-то странно рассмеялся, словно ему одновременно было и весело, и нет. Гестии становилось не по себе от этого смеха, но она стояла в классе, не смея даже шелохнуться, чтобы не поддаться искушению сбежать.

— О, не-ет, Гестия принцип тот же, — протянул почти певуче Теодор, отсмеявшись. — И это означает, что от одних учеников я буду требовать не только самоконтроля и посещаемости, но и определённых результатов, а другим позволю изучать предмет в более мягкой форме, не заставляя делать то, что им не под силу, — тут Теодор вдруг прикрыл лицо рукой и как-то жёстко, невесело усмехнулся. — Вы ведь понятия не имеете, как устроено плетение проклятий, верно? Там нет ничего от агрессии, только огромнейшая усидчивость, великолепная память и необычайная точность. А склонность к агрессии бывает и у медиков, и у садоводов, и у артефактников.

Гестии вдруг показалось, что ещё одно слово от Теодора — и она не выдержит, сорвётся, примется на него кричать, как кричат, бывает, дети на тех, кто пытается с ними спорить. А, может, и вовсе — кинется в неравную драку, в которой, если Теодор решит ей ответить, ни за что не сумеет выиграть.

— Нет, я не знаю, что значит "плести" проклятья. Меня передергивает от одной только формулировки, что для того, чтобы причинить человеку боль, нужна усидчивость и необычайная точность, — Гестии показалось, что голос у неё задрожал от гнева и напряжения. — Для меня неприемлемо обучать детей такому, и я доложу о вашей инициативе Школьному Совету, пусть даже это грозит мне тем, что вы меня "оплетете" каким-нибудь проклятьем. Неужели вас совершенно не заботит моральная сторона вопроса?

Взгляд у Теодора вновь сделался жёстким. Он упрямо поджал губы и хлопнул несильно по столу. И всё же Гестия от этого звука вздрогнула, дёрнулась. Но всё-таки — сумела удержаться на одном месте и даже удержать свои руки подальше от направляющего энергетического амулета.

— Моральная сторона? — переспросил Теодор, холодно рассмеявшись. — Извольте! Если совсем не обучать ребёнка магии, эта магия в нём рано или поздно становится неуправляемой. Нет ничего хуже и страшнее неуправляемой магии, Гестия. Поверьте человеку, которому доводилось с ней сталкиваться. Она сжирает не только объект гнева, но и всё вокруг!

Теодор вдруг тяжело вздохнул. Жёсткость из его взгляда исчезла так быстро, словно её и не было мгновением раньше. Холод тоже исчез. И осталась только усталость. Странная, чудовищная усталость, какой Гестии ещё не доводилось прежде видеть в чужих глазах. И ей вновь стало как-то неловко, пусть отступать от своих убеждений Гестия была не намерена.

— Говорите кому угодно, — вздохнул Теодор, устало взмахнув рукой. — Я не собираюсь ничего с вами делать, но и свою точку зрения я готов объяснять и защищать. Только вот для начала — почитайте, пожалуйста, книжки о проклятьях. Без понимания того, что такое "тёмная магия", невозможно от неё защищаться.

Решимость непременно доложить Школьному совету несколько поколебалась, но отступать Гестии совершенно не хотелось. Последние слова Гестия, впрочем, решила пропустить мимо ушей.

— А я вовсе не говорю, что не надо обучать магии! — возразила она, стараясь, чтобы голос её звучал хотя бы чуточку более убедительно. — Я говорю, что определенным видам магии обучать нельзя. А если и говорить о ней, то исключительно в теории и со старшекурсниками, которые создают впечатление окрепших морально людей, что не воспользуются обретенными знаниями во вред себе и окружающим.

Теодор вновь усмехнулся. Он неторопливо прошёл к окну, постучал пальцем по стеклу, вновь усмехнулся, а потом тяжело вздохнул. Теодор выглядел непривычно задумчивым. Когда он снова повернулся к Гестии, лицо у Теодора было спокойным и не выражало почти ничего.

— Нет, Гестия, вы говорите почти то же самое, что и вообще не обучать магии. Есть виды магии — в основном родовой, правда, но есть и другие категории — куда опаснее проклятий. И я вовсе не говорю, что стоит учить детей ими владеть, — Теодор в задумчивости постучал пальцем по рубину своего перстня, и этот жест почему-то отозвался в сердце Гестии смутной тревогой. — Но проклятия — как и благословения — лишь один из обыкновенных видов магии. И только те проклятия, которые накладываются людьми, хоть как-то в этом деле понимающими, можно снимать, понимаете? А «стихийное» — или случайно наложенное — проклятье почти всегда очень мучительно для всех участников процесса, но главное — его невозможно снять. Ни с человека, ни, часто — со всех его потомков. Однако правильно сплетённое проклятье можно снять. Может снять хотя бы тот человек, который его наложил.

Пару мгновений Теодор помолчал, словно раздумывая над чем-то, а потом — вновь усмехнулся. Взгляд у него вновь стал тяжёлым — но в нём на этот раз не было напугавшей Гестию жёсткости и холодности.

— Вы ведь не видите наложенных проклятий, Гестия, — пробормотал устало Теодор, невесело рассмеявшись. — Не видите, что они делают с душами людей, с их сознанием, с их магией… А я вижу — это своеобразное благословение (или проклятье) моей семьи.

Гестия заставила себя выдохнуть. Разговор этот начинал её утомлять, и Гестия не была уверена, что сумеет не расплакаться от бессилия и усталости сейчас, если не сумеет настоять на своём. Нервы подводили её сейчас. Нервы и недостаток — признаться честно — академических познаний в этой области, что никогда прежде её не занимала.

— Это всё равно меня не убеждает! — возразила Гестия, нервно теребя в руках обложку тетради с конспектом. — Вы ставите и проклятия, и благословения на одну доску, как будто тот, кто их посылает, может быть одним и тем же человеком, но это ведь не так! Душевные силы мага очень важны. Известно, что невозможно использовать заклинания Тёмной пентады⁽¹⁾, если не захотеть этого, а что значит, "захотеть" — это значит, возненавидеть своего противника, желать ему боли, желать ему смерти! Что творится с душой такого человека, даже страшно представить! Но если постепенно обучать детей темной магии, даже азам, это откроет дорожку для разложения их сердец в первую очередь. И, начав вторую ступень с проклятий на "больной зуб", к четвёртой они вырастут в людей, способных убить человека.

— Но это две стороны одной способности! Прошу вас — почитайте об этом! — воскликнул Теодор, и голубые глаза его гневно сверкнули. — Никто не говорит учить их убийству. Человек, способный на убийство, всегда сумеет его совершить. Проклятьем, боевой магией, ножом, ложкой, голыми руками, если потребуется. Поверьте, с этим проблем не бывает! Вы вообще понимаете разницу между проклятьем и заклинаниями Тёмной пентады, о которых сейчас говорите? Я еще раз прошу вас почитать теорию о проклятьях. Возьмите книги по их общей теории хотя бы Артура Сангрэ — неплохие книжки, пусть и никакой конкретики там нет.

Гестия не знала, что возразить ему. И всё же — душа её была не согласна с его мыслями, с его идеями. Что-то внутри Гестии яростно противилось мысли, что проклятия могут быть магией, использование которой стоит поощрять и которой стоит учить детей, едва вышедших из возраста первой ступени...

— Вы говорите о душевных силах, Гестия, но...Нет ничего более непрочного, чем душевная система человека, подавляющего свои способности. Какими бы эти способности ни были, — сказал Теодор твёрдо после некоторого молчания, а потом вновь тяжело вздохнул. — Не думаю, что этот разговор нам следует продолжать, Гестия. Прошу меня простить.

И только когда двери класса захлопнулись за Теодором, Гестия позволила себе сесть — сползти прямо на пол у учительского стола. Дойти даже до своего стула не оставалось никаких сил.

1) Тёмная пентада — в Летхорне пять запрещённых боевых заклинаний, крайне негативно отражающейся на психическом состоянии использовавшего их мага

Вернуться к тексту

— Я с вами не согласна — и едва ли когда-нибудь буду, — однажды утром сказала Гестия Теодору, когда после их спора о тёмной магии прошло уже некоторое время, — но я хочу с вами помириться. Мне... тяжело быть с вами в ссоре.

С того тяжёлого для Гестии дня прошла ровно неделя — неделя, за которую Гестия успела познакомиться со всеми классами, которые ей предстояло учить, провести две вводные лекции для двух из них (для третьего курса второй ступени и для первого курса третьей) с перечислением основных тем, что Гестия планировала изучать с этими детьми до конца года и оглашением списка вопросов для триместровых и годового зачётов. Неделя, за которую Гестия не перемолвилась с Теодором и словом, если не считать пожеланий доброго утра или доброго вечера на кухне, если им доводилось встретиться в апартаментах. Неделя, которую Гестия чувствовала себя одновременно и правой, и неправой, и каждый день которой тяготилась молчания и отчуждения, возникших между ней и Теодором.

После этой недели мысль о том, что Гестии придётся ближайшие два года — оказывается, подписанный ею контракт был именно на этот срок — каждый день видеть этих детей, каждый день что-то им рассказывать, чему-то учить, не казалась больше такой пугающей. Зато всё более пугающей казалась мысль подолгу не видеть родное графство Мивь, вернуться куда с каждым днём хотелось всё сильнее.

Обратиться в Школьный совет с жалобой на сложившуюся ситуацию у Гестии не достало моральных сил, и она до сих пор чувствовала себя неловко, неуверенно при мысли о том, чему собирался учить детей — младшим из которых было по двенадцать лет — магии проклятий.

И каждый раз, стоило Гестии остановиться на мысли о Школьном совете и разговоре о методах преподавания (о предмете преподавания, если уж точнее), она казалась себе либо предательницей (если желание обратиться с жалобой перевешивало), либо трусихой (если это желание было слабее желания сохранить с Теодором подобие дружбы).

Оказаться трусихой в собственных глазах, как ни странно, Гестии казалось всё более предпочтительным с каждым новым днём, чем стать предательницей не начавшейся ещё дружбы и, вероятно, всё только испортить.

За эту неделю молчания — Теодор порой порывался что-то ей сказать, но каждый раз отступал, стоило Гестии проявить холодность, которая в их ситуации казалась ей единственно уместной — Гестия успела даже прочесть две книги по теории защитной и боевой магии — не Артура Сангрэ, конечно, ибо читать общую теорию проклятий (о, Гестия всё же из интереса нашла список его книг и убедилась, что писал Сангрэ в основном именно о проклятьях и о людях, что имели к ним склонность) Гестия не желала, словно опасаясь чего-то, чего она и сама толком не понимала (да и разве книга Сангрэ могла бы её переубедить?). Обе прочитанные книги были написаны видными магиеведами графства Мивь, одного из которых отцу Гестии доводилось знать лично.

Написанное в тех книгах только убедило её в собственной правоте — профессор Леон Мирнус считал магию ведьм⁽¹⁾ одной из самых опасных и губительных как для окружающих, так и для самого мага, и всячески противился даже светлой стороне использования этой магии, а профессор Паул Мозер, знакомый отца Гестии, пусть и был в своих суждениях несколько менее категоричен, но определённо не рекомендовал какое-либо использование магии ведьм раньше поступления в аспирантуру на научное направление, связанное с защитной магией.

— Мы разве ссорились? — тихо поинтересовался Теодор, а потом широко улыбнулся, словно между ними и вправду не было никаких разногласий. — Я думал — это было всего лишь дружеский спор!

Гестия улыбнулась ему в ответ. Ей почудилось, будто какой-то огромный камень упал с её души, уступив место странному спокойствию, вдруг охватившему всё её естество. Чуждому, непривычному спокойствию, какого Гестия, казалось, и не испытывала никогда прежде. И на мгновенье Гестии вдруг показалось, что все её убеждения о возможности использования тёмной магии — всего лишь мешающая жить чепуха. Всего лишь на какое-то мгновенье.

— Раз уж мы всё прояснили, может быть, составите мне компанию на фестивале трёх кровавых лун, который состоится через две недели? — насмешливо светским тоном осведомился у Гестии Теодор, и улыбка ни на мгновенье не исчезала с его губ. — Это большой праздник в Клерне — с маскарадом, фейерверками и, вероятно, неплохой музыкой. Его устраивает княгиня Ведара, и это одно из тех торжеств, на которое слетаются туристы со всей округи!

О, об этом фестивале Гестия была хорошо наслышана — о нём твердили во всех путеводителях (а путеводителей Гестия пролистала немало, когда начала сбываться её мечта о работе в Хенгло). И каждый обещал удивительные, незабываемые ощущения, которые останутся в памяти на всю жизнь. Буйство магии, буйство красок, бесплатное посещение любых музеев Клерна...

Фестиваль трёх кровавых лун проводился раз в пятьдесят лет (гораздо больше везло фестивалям двух кровавых лун и кровавой луны, ибо такие явления всё же происходили значительно чаще — но в целом, сути празднества это не меняло), и считался весьма знаменательным событием — на нём было принято одеваться в карнавальные костюмы, танцевать, петь хором прекрасные лунные гимны⁽²⁾... Такого в графстве Мивь никогда не бывало. Самым грандиозным праздником в графстве Мивь был «День основателей», и он отмечался довольно-таки скучно.

Единственное, что пугало Гестию настолько, что посещение фестиваля уже не казалось хорошей идеей — необходимость бродить по Клерну в одиночестве, ибо большинство взрослых обитателей Хенгло (ученикам покидать Хенгло без сопровождения учителей и особого распоряжения Школьного совета было запрещено — тем более ночью, тем более из-за фестиваля, куда слеталось так много народа), вероятно, имело возможность посетить сие знаменательное торжество — или его аналог с меньшим количеством лунных затмений — прежде.

Так что, предложение Теодора определённо было кстати. С ним, была почти уверена Гестия, будет не так страшно бродить ночью по узким улочкам Клерна, не так страшно сунуться в самую гущу событий и позволить веселью захлестнуть себя с головой. Теодор казался смелым человеком, смелым и от многого свободным, и иногда Гестия ему завидовала.

— Я с большим удовольствием посещу с вами этот фестиваль! Я давно мечтала на него пойти! — тут же согласилась Гестия, и в следующую минуту несколько устыдилась своей порывистости. — Только мне надо придумать, в чём я пойду — это ведь, кажется, карнавал? Пожалуй, будет неуважением к местным традициям прийти в чём-то повседневном...

Мысль о том, что у неё может не оказаться ни одного подходящего платья (пожалуй, то, в чём она ходила обычно, совершенно не годилось для столь торжественного дня — или, точнее, ночи), застала Гестию врасплох и довела её едва ли не до паники, хотя Гестия даже не могла понять, почему именно эта мысль так её пугает. Казалось — и пугаться-то тут было нечему.

Но в голове Гестии пульсировало набатом осознание, что до фестиваля трёх кровавых лун оставалось чуть больше двух недель, а за это время Гестии нужно было отыскать подходящий фасон платья, подобрать цвет, что шёл бы её лицу и рыжим волосам, найти хорошую маску, чтобы она не казалась слишком нелепой... На мгновенье Гестии вдруг стало вновь казаться, что посещение фестиваля было плохой — очень плохой — идеей. Что лучше уж вообще никуда не идти, чем потратить остатки и без того слабых нервов и крупиц свободного времени на поиски идеального наряда, в котором разве что удастся сделать несколько фотоснимков на память.

— Выдохните, Гестия! — рассмеялся Теодор, словно прочитав её мысли. — В Клерне есть магазин готовой одежды, в котором определённо найдётся что-нибудь к фестивалю. Да и магазин, где платье можно только арендовать — вы же не думаете, что туристы тащат с собой все те кринолины, фижмы или парики, чтобы часа три покрасоваться? Даже с чарами расширения пространства сундуков и саквояжей, всё это великолепие с трудом туда влезет!

— Вы полагаете? — слабо улыбнулась Гестия, заставляя себя дышать глубже, чтобы успокоиться.

Паника несколько отступала, и Гестия, вновь обретшая способность мыслить рационально, мысленно согласилась с Теодором. Во-первых, подумала она, многие из костюмов, напоминавших исторические, были малопригодны для наложения на них чар — одежда попросту портилась, приходила в никуда не годный вид, превращаясь в жалкие тряпки, которые после было никуда уже не надеть. Во-вторых, в местах, где проводились столь торжественные события, просто обязаны были найтись магазины или ателье, где можно было купить, пошить или арендовать нужный костюм. В-третьих, пусть этого Теодор вслух и не произносил, разве случилось бы что плохое, если бы Гестия заявилась на фестиваль в нарядном, но обыкновенном платье?

Гестия улыбнулась — на этот раз, вполне искренне. Всё было как нельзя лучше — сегодняшний вечер открывал перед Гестией самые радужные перспективы. В конце концов, она помирилась с Теодором (или — выяснила, что они, оказываются, даже не ссорились), была приглашена на фестиваль трёх кровавых лун, о котором мечтала последние несколько месяцев, с тех пор, как начала мечтать о Хенгло, и выяснила, что, скорее всего, сумеет найти красивое платье в одном из магазинов Клерна. Уже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя вполне неплохо.

И Гестия чувствовала. Впервые за последнюю неделю.

— Вы, кстати, не собираетесь сменить свои туфли на несколько более удобную обувь? — поинтересовался Теодор, открывая дверь в свою комнату. — Не поймите меня неправильно, Гестия, но наш предмет называется «Защитной магией», а это, пожалуй, куда более практический предмет, нежели всё остальное в Хенгло, даже если брать только лекции, а вы, признаться, совсем не похожи на некоторых моих знакомых дам, что могут превратить в оружие даже столь неудобную штуку, как обувь на высоком каблуке.

Гестия, немного подумав, согласилась — молча, ибо Теодор уже скрылся за дверью в свою комнату, — что в словах её напарника был резон. Должно быть, туфли на каблуках были несколько излишни в её ситуации, если она не желала когда-нибудь подвернуть ногу, бегая по этажам Хенгло.

— Скажите, вы всё-таки учите детей накладывать проклятья? — спросила Гестия робко спустя два дня, внимательно рассматривая пятнышки на кухонном столе в апартаментах.

Эти два дня мысль о проклятьях не выходила у Гестии из головы, и она даже открыла ещё одну книгу по теории общей магии — профессора Николаса Вейтеона, одного из представителей первого древа выпуска Хенгло ⁽³⁾, — чтобы окончательно утвердиться в своих взглядах или же подвергнуть их сомнению.

Язык Вейтеона оказался столь витиеват и сложен, что продираться через него было той ещё пыткой. В какой-то момент Гестия даже отчаялась — голова пухла от тех словосочетаний, что нравилось использовать Вейтеону, от того, как изменилось значение некоторых слов за то время, что прошло со дня написания книги — и решила, что, пожалуй, стоит почитать на первых порах что-нибудь более простое. А главное — современное, чтобы не продираться через конструкции, и не увязать на каждой новой странице по несколько часов.

Сегодня была суббота, один из двух выходных, когда Гестия могла провести день почти полностью в постели, не заботясь ни о внешнем виде, ни о том, как бы не опоздать к ученикам, ни о том, хватит ли у неё времени после уроков на проверку маленьких письменных опросов учеников (ибо Гестия решила давать маленькие тесты на каждом занятии, чтобы проверять усвоение знаний несколько чаще, чем раз в триместр). Гестия почти и провела день в постели — было уже далеко заполдень, когда Гестия Линдон, потягиваясь и зевая, выползла из кровати, накинула любимое летнее платьишко, носить которое теперь где-либо помимо дома (или апартаментов, в случае Хенгло) нельзя было из-за пятна, и заплела волосы в косу.

Теодор обнаружился на кухне под распахнутым окном — он сидел на полу, вытянув ноги, и что-то читал. Подойдя чуть поближе, Гестия увидела, что в руках у него какой-то детский приключенческий роман то ли о пиратах, то ли об охотниках на пиратов, то ли о рыцарях, то ли о драконах... Заметив Гестию, Теодор солнечно улыбнулся, а после снова уткнулся в книгу.

И когда Гестия задала вопрос, Теодор вдруг захлопнул книгу и расхохотался. Расхохотался во весь голос, так искренне и так заразительно, что Гестии едва самой не стало смешно от собственного вопроса. Или обидно — Гестия никак не могла понять, что конкретно она испытывала оттого, что Теодор так развеселился после её слов (и Гестия считала этот вопрос вполне обоснованным, учитывая их спор чуть больше недели назад).

— Так вот за кого вы меня принимаете, Гестия! За человека, способного учить проклятьям или опасной боевой магии детей, что с трудом понимают, какая нога и какой глаз у них ведущие? — отсмеявшись вволю, ответил, наконец, Теодор. — Я едва успел провести тестирование у всех классов, а у тех трёх, вторые занятия с которыми уже состоялись, мы пока учимся бегать на разные дистанции, правильно падать и уворачиваться хотя бы от летящего футбольного мяча — и ближайший месяц будем заниматься только этим.

Сказанное Теодором звучало совершенно не похоже на то, как должны выглядеть уроки по магии (какой угодно магии — необязательно защитной), подумалось Гестии. На уроках по магии, вероятно, следовало изучать заклинания или чары, что служили какой-то цели и в чём-либо могли помочь юному магу впоследствии. Следовало рассмотреть принцип работы того или иного применения магии, в конце концов — объяснить, почему столь важным изобретением, очень сильно поспособствовавшее развитию Летхорна, было создание направляющего энергетического амулета, позволяющего пользоваться магией с гораздо меньшими затратами энергии.

Странно было даже подумать о том, что вместо этого детям приходилось заниматься обыкновенной физкультурой! Интересно, Теодор собирался учить их прыгать через скакалку или что-то в этом роде или собирался ограничиться только тем, что успел перечислить в разговоре с Гестией?

— Разве это то, чему стоит учить на защитных заклинаниях? — неуверенно спросила Гестия, памятуя, что в прошлый раз спор с Теодором порядком измотал её. — Это ведь даже не магия!

Наверное, пришла Гестии в голову запоздалая мысль, её должно было радовать, что Теодор не пустился в подробное изучение детьми проклятий, принципов их наложения и всего такого, чего Гестия не смогла бы одобрить ни за что на свете. В конце концов, от занятий обыкновенной физкультурой не могло быть особого вреда детским душам — это, по сути, было обычное неприятное школьное занятие, с существованием которого стоило смириться.

— Гестия, поверьте, если они не будут уметь этой малости, в настоящем бою их не спасёт знание даже самых сложных заклинаний! — Теодор встал, снова раскрыл недочитанную книгу (и, кажется, прочёл пару строк, чтобы убедиться, что открыл её на нужном месте), после чего положил на стол корешком вверх и, сделав несколько шагов по кухне, вновь усмехнулся. — Нельзя слишком сильно полагаться на магию, Гестия. Боевому магу — совершенно точно нельзя.

На обложке книги — теперь Гестия могла разглядеть её во всей красе — был нарисован кораблик с золотым парусом. И Гестия вспомнила, что подобную, кажется, читали мальчишки из её класса, когда она сама, Гестия Линдон, училась то ли в первой, то ли во второй ступени. Выбор книги Теодором показался Гестии забавным, но она не знала, стоило ли говорить это вслух.

— Но мы ведь маги! — возразила Гестия не слишком убеждённая в собственной правоте. — Магия — это всё для нас! Если бы её не было, у нас ничего не могло бы работать, мы не могли бы защищаться от угроз со стороны природы, не могли бы комфортно жить! На что нам ещё полагаться как не на магию? На физическую силу и дубинку побольше как делали дикари?

Теодор улыбнулся вновь. Он достал из холодильника какой-то напиток бурого цвета и, вскрыв бутылку, отпил прямо из горла, что заставило Гестию поморщиться и отвести на несколько мгновений взгляд — только когда она услышала звук, с которым бутылка была поставлена на столешницу, Гестия вновь посмотрела на своего напарника. Теодор некоторое время молчал, но Гестия увидела, что лицо его на мгновенье или несколько мгновений приняло непривычно серьёзное выражение. И Гестии вновь вспомнилось, как он смотрел на неё во время того их спора.

Спорить с Теодором сейчас Гестии не хотелось. Не хотелось, чтобы взгляд его становился жёстким, чтобы в голосе звенела сталь или что-то очень на неё похожее. А главное — не хотелось чувствовать себя настолько вымотанной, настолько уставшей, что сил могло хватить разве что на то, чтобы доползти до кровати.

И Гестия просто молчала, боясь прервать повисшую в воздухе тишину, что казалась ей и гнетущей, и спасительной одновременно.

— Магия значит очень много, Гестия, — усмехнулся Теодор после долгого молчания, и голос его звучал так мягко, словно он говорил с больным или ребёнком. — Настолько много, что иногда дух захватывает. Но магия, поверьте мне, это ещё не всё. Иногда она не способна заменить ловкость, сноровку, интеллект или дружбу, или любимую женщину, или любовь матери... По правде говоря, магия вообще ничего не решает, если остального нет. Просто иногда это... не сразу понимаешь.

Только вот почему-то мягкость в голосе Теодора Гестию совсем не порадовала.

Следующая рабочая неделя для Гестии обернулась существенным испытанием для её нервов и выдержки — один из учеников, Джерри Берн, отпросился с её занятий, сославшись на боль после травмы на зельетворчестве. Разве могла Гестия его не отпустить? Джерри Берн тряс перебинтованной рукой, жалобно хлюпал носом и всячески показывал, что едва ли не умирает от боли.

Разве могла Гестия не отпустить его? Она была весьма напугана страдальческим выражением на лице Берна, полна сострадания к незадачливому ученику и посоветовала немедленно обратиться в лазарет, если Берн ещё этого не сделал. И, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы заставлять его писать тест по материалу новой лекции на следующем занятии... Остаток того дня Гестия то и дело вспоминала вид перебинтованной руки Берна, и даже передала через Джослин Морин, с которой столкнулась на лестнице, флакон с заживляющей ожоги мазью.

И когда выяснилось — на следующий же день ближе к обеду, — что никакой травмы у Берна не было и в помине, что всё это было придумано лишь для того, чтобы избежать плохой отметки за невыученный урок, Гестия почувствовала себя обманутой в самых лучших чувствах.

Остаток четверга она просидела как на иголках, совершенно не понимая, как ей стоит реагировать на эту возмутительную выходку. Больше всего на свете Гестии в первый миг хотелось рассказать обо всём Марилизе Стэнли, или, может быть, даже Школьному совету, чтобы добиться дисциплинарного взыскания по отношению к Берну. Что остановило её тогда от этого шага, Гестия и сама не знала. Но к вечеру четверга Гестию переполняло лишь одно желание — пожаловаться на всё Теодору, ибо он был, признаться, единственным человеком в Хенгло, не считая учеников, с кем Гестия за всё время своего пребывания в школе перемолвилась больше, чем парой фраз.

Однако в четверг вечером Теодора в апартаментах не оказалось — Гестия, отчаявшись дождаться его выхода на кухню, даже осмелилась, предварительно постучав, зайти в его комнату. В комнате Теодора тоже не оказалось, и Гестия, окинув царивший там бардак грустным взглядом, вернулась на кухню.

В ту ночь Теодор так и не объявился в апартаментах — не сумевшая заснуть Гестия не пропустила бы его приход, — и ситуация с Берном так и осталась словно подвешенной в воздухе.

В итоге пятница тоже прошла словно на иголках, и под конец рабочего дня Гестия была готова едва ли не рычать на детей, которые-то и не были перед ней виноваты. Кажется, Гестия даже принялась диктовать определения так быстро, что не все из учеников второй ступени, на уроки которых в итоге и обрушилось это раздражение, успевали за Гестией записывать.

— Я не знаю, что мне делать, — сказала Гестия Теодору, стоило тому только переступить порог апартаментов вечером в пятницу.

И это было единственное, что она сказала, прежде чем уткнуться лбом в свои скрещенные на обеденном столе руки и горько разрыдаться. Всё напряжение, скопившееся за эти два злополучных дня, выплёскивалось наружу вместе с этими слезами. Теодор присел на корточки рядом с Гестией и некоторое время молчал, пока у той не достало сил, чтобы, то и дело сбиваясь на рыдания, рассказать о случившемся с Джерри Берном. Теодор слушал внимательно, не перебивал, и Гестии казалось, что где-то в её душе прорвалась плотина, что позволяла ей сохранять хотя бы видимость самообладания.

— О, милая Гестия! Не расстраивайтесь так! — в голосе Теодора было столько сочувствия, что Гестия не сумела удержаться от новых всхлипов. — Дети — это всего лишь дети. И они иногда лгут. И взрослые тоже. Не стоит делать из этого трагедию.

— Я знаю, что дети лгут! — буркнула Гестия не слишком дружелюбно, размазывая слёзы по лицу. — Что не выполнили домашнее задание, так как лист сжевал кролик из живого уголка первой ступени, что лист с заданием остался в спальне, и обязательно-обязательно будет принесён в следующий раз, что опоздали на урок, потому что столкнулись с Марилизой, которая в это время вообще находилась в другом корпусе... Но обманывать в отношении собственного здоровья — попросту низко!

Теодор как-то неопределённо хмыкнул. Потом вздохнул. Заплаканная Гестия — подумать только, и ей ведь даже не стыдно было показаться перед ним такой — подняла на него взгляд, и увидела, что лицо у Теодора сделалось очень задумчивым, и подумала, что черты лица его стали гораздо мягче, чем тогда, когда он широко улыбался или шутил.

— Знаете, когда мне было восемь, я притворился, что сильно ушибся, чтобы отец меня пожалел, — улыбнулся Теодор, но голубые глаза его почему-то смотрели на Гестию почти что грустно. — И он пожалел. Он просидел со мной весь тот день, хотя я знаю, что у него всегда было много важных дел, гладил по голове и рассказывал всякие истории — а ведь никто в целой вселенной не рассказывал истории лучше, чем мой отец. А спустя лет пять или, может быть, чуть больше, я признался отцу в своём обмане, и по его глазам понял, что он давно про этот обман знал, пусть не упрекнул меня ни единым словом. И я тогда я спросил, почему он меня не отругал и не наказал тогда, а отец мне ответил, что я, должно быть, тогда сильно нуждался в его сочувствии и внимании, раз пошёл на такой шаг. И если для этого нужно было всего лишь притвориться, что он мне поверил, то это просто мелочи.

Гестия улыбнулась сквозь слёзы, почему-то представив Теодора маленьким — вероятно, с теми же светлыми донельзя растрёпанными кудрями и с озорным взглядом голубых глаз. Плакать ей больше отчего-то не хотелось.

— Это не кажется тем случаем, — буркнула неуверенно Гестия. — Берну не было нужно моё внимание, не была нужна моя забота — он просто хотел прогулять урок, на котором я собиралась провести тест по пройденной теме.

Задумчивое выражение исчезло с лица Теодора, и улыбка появилась и в его глазах тоже. Гестия же теперь не чувствовала себя такой несчастной, как последние два дня — и не чувствовала больше столь сильного разочарования от проступка Берна. Разговор с Теодором вернул ей подобие спокойствия, существовать в котором было значительно приятнее, чем давить в себе слёзы и срываться на ни в чём не повинных второступенцев.

— Знаете что? Не давайте Джерри тестов до конца сентября, — предложил Теодор вдруг, и голубые глаза его хитро сверкнули. — Раз уж вы обещали ему освобождение от следующего теста, и он знает о вашей осведомлённости о своём обмане — выполните обещание, а потом дайте контрольную в несколько раз сложнее, чем те, которые пишут остальные ребята.

1) В Летхорне ведьмами называют тех, кто способен насылать проклятья или благословения

Вернуться к тексту

2) На севере Летхорна почитается довольно большое количество лунных божеств, каждое из которых принято прославлять определённым гимном

Вернуться к тексту

3) Древо — принятая на севере Летхорна единица исчисления времени, равная приблизительно 150-200 годам, то есть, периоду, за который дуб растёт в высоту

Вернуться к тексту

Арендованное в одной из крохотных клернских лавочек маскарадное платье на Гестии смотрелось, пожалуй, неплохо — даже чересчур неплохо для платья, которое через некоторое время придётся возвращать. Платье состояло из довольно скромного короткого узорчатого лифа, украшенного рядом мелких пуговиц, длинных рукавов, спускавшихся где-то на полторы ладони ниже кончиков пальцев Гестии, украшенного вышивкой пояса и расширяющейся книзу юбки до самых пят.

Нужно было признать, что Теодор оказался вполне прав — поиск наряда на фестиваль трёх кровавых лун не стоил переживаний и волнений. Платье оказалось Гестии вполне впору, пусть и пришлось немного подправить наряд магией, чтобы он сидел чуточку лучше. Но в целом всё было просто чудесно.

Платья, подобные тому, в котором Гестия шагала по ночному Клерну — не сами по себе, конечно, а на прекрасных дамах из старинных замков, — нередко изображались на страницах весьма популярных в последнее время рыцарских романов, и Гестии, признаться, нравилась возможность почувствовать себя дамой из романа хотя бы на одну ночь — где ещё она могла вообразить себя леди из какого-нибудь старинного замка, как не рядом с Хенгло (пусть даже замков среди корпусов Хенгло больше не осталось)? В графстве Мивь замков никогда и не водилось — строительство этих романтично мрачных сооружений кануло в забвение задолго до того, как южные земли присоединились к Летхорнскому содружеству.

Для полноты картины не хватало только эннена — или атура, вроде, здесь, на севере, этот головной убор предпочитали называть так. Впрочем, возможно, эннен был бы и излишен — в конце концов, пусть подобные головные наборы на севере действительно когда-то носили, в современном мире вряд ли мог найтись ценитель этой красоты. Без эннена, с уложенными вокруг головы волосами, Гестия выглядела куда приятнее, чем могла бы выглядеть со столь невразумительной конструкцией на голове.

Ночной Клерн совсем не походил на тот приятный маленький городок, к которому Гестия за почти месяц своего пребывания на севере Летхорнского содружества успела несколько привыкнуть — казалось, не существовало больше уютных пекаренок и кафешек, узких пустых улочек, небольших магазинчиков, в которых можно было при большом желании отыскать едва ли не всё необходимое. Клерн днём или ранним вечером был уютным, приятным провинциальным городком, очень красивым, очень живописным и очень скучным одновременно — тут было приятно прогуляться после не слишком насыщенного событиями рабочего дня по пустым улочкам, выпить чашечку кофе с шапкой взбитых сливок и съесть какой-нибудь сэндвич, но больше заняться было решительно нечем.

Ночной Клерн казался иным — он был непривычно многолюден, загадочен и необыкновенно красив, и красив не той уютной тёплой красотой, а скорее необычайно ярок и богато украшен. В ночном Клерне было шумно до оглушительности — женщины и мужчины в исторических костюмах шагали по улочкам, пели (или орали — как подсказывали Гестии её уши, оказавшиеся несколько более чувствительными к шуму, чем она предполагала) лунные гимны и казались такими радостными, что веселье невольно передавалось и самой Гестии.

Повсюду горели фонари, старинные фонари, для которых помимо магии требовалось ещё достаточно зелья нескончаемого масла — и горели так ярко, что Гестия иногда беспокоилась, не виден ли этот свет из корпусов Хенгло несчастным ученикам, которым до окончания как минимум третьей ступени крайне не рекомендовалась посещать что-то подобное фестивалю трёх кровавых лун. Фонари должны были погаснуть в час по полуночи — когда начнутся лунные затмения. А после... Через полчаса — когда лунные затмения всё ещё будут наблюдаться на небосклоне — должны были грянуть фейерверки...

Многие говорили (и писали в самых разных книгах и путеводителях, которые Гестия с недавних пор знала едва ли не наизусть), что таких грандиозных фейерверков, как осенью в Клерне, не бывало нигде южнее графства Норш, что располагалось чуточку южнее Клерна и княжества Ведара — и пропустить сие зрелище, находясь в Хенгло (то есть, едва ли не в минутной близости от места проведения фестиваля), было бы попросту непростительным упущением.

И Гестия чувствовала себя неимоверно, безумно счастливой, что сумела всё-таки не упустить такую возможность — и без Теодора Аркарта и его столь своевременного предложения ей, признаться честно, было в этом деле никак не обойтись. В конце концов, без него Гестия никогда не решилась бы покинуть Хенгло посреди ночи — только смотрела бы с грустью из окна своей комнаты на фейерверки, которые, вероятно, будут видны сегодня отовсюду.

И сейчас Гестия крепко держалась за руку Теодора, боясь выпустить даже на секунду — казалось, стоит только этому произойти, и толпа утянет её, Гестию Линдон, за собой. И что в таком случае ей делать дальше? Плыть по течению, не смея покинуть поток из разодетых в исторические платья людей? Пытаться выбраться из толпы, расталкивая людей? Поддаться панике и вообще ничего толком не делать, а лучше — забраться (да, прямо в арендованном длинном платье) на какой-нибудь фонарный столб?

Пусть люди вокруг совсем не казались Гестии настроенными враждебно — остаться без поддержки Теодора, к которому Гестия за прошедший месяц успела вполне привыкнуть, в казавшемся совершенно незнакомым ночном Клерне представлялось совершенно ужасным. Невозможным даже — Гестии казалось, что она умрёт от страха, если потеряет своего товарища из виду.

Теодор был единственным, наверное, человеком на улочках ночного Клерна, что не носил маскарадного костюма — он только сменил рубашку на белую и несколько иным образом повязал свой алый шарф, — и это, пожалуй, несколько выделяло его в толпе. И Гестия, наверное, упрекнула бы его за это, если бы Теодор не был её единственным шансом посетить фестиваль.

До самого фестиваля — с кратким поздравлением от кого-то из княжеского рода Ведара и концертом на главной городской площади, что, если верить рекламным брошюрам, начнётся, как только три луны разом окрасятся в алый цвет в небе над Клерном — оставалось ещё немного времени, и до той поры нужно, наверное, было каким-нибудь образом пробраться на площадь (или хотя бы куда-нибудь поближе к ней), чтобы иметь хоть какую-то призрачную возможность увидеть и услышать хотя бы что-нибудь, помимо того шума, который издавала сама толпа.

И пусть шанс отпраздновать ночь трёх затмений как полагается, признаться честно, не был лишён некоторой привлекательности, Гестии определённо не улыбалось пытаться протискиваться сквозь толпу, расталкивая всех — по правде говоря, необходимость непременно делать это, возводило желание Гестии Линдон увидеть концерт — или хотя бы малую его часть — в разряд несбыточных мечтаний, на которых, во избежание огорчений, не следовало долго задерживаться.

— Попрошу вас довериться мне, — шепнул Гестии Теодор, внезапно сворачивая на какую-то особенно узкую улочку и увлекая за собой и Гестию, что до сих пор не смела выпустить его горячую крупную ладонь из своих пальцев.

На улочке совсем не было людей (и никто из разноцветной толпы не спешил сворачивать с одной из более-менее широких улиц туда, куда повернули Теодор и Гестия), и Гестия успела подумать, что ей, Гестии Линдон, должно быть, стоит возмутиться внезапной сменой маршрута и не слишком впечатляющим видам вокруг. Но Теодор посмотрел на неё, улыбнувшись хитро-хитро, и Гестии почему-то и самой стало весело, и она, почти позабыв о тревогах, покорно шагнула вслед за Теодором.

Некоторое время они петляли по узеньким улочкам, на которых им вдвоём-то было тесно шагать рука об руку — немудрено, что толпа в красивых нарядах не спешила сворачивать со своего пути. Гестии было немного неудобно идти из-за длины её маскарадного платья, но она молчала и послушно шагала рядом с Теодором. Наконец, он остановился у одного из домов — небольшого каменного двухэтажного строения, построенного в северном стиле. Стены этого дома заросли плющом, а пристроенные к стенам ступеньки местами были покрыты мхом. Днём этот дом, должно быть, показался бы Гестии уютным и очаровательным, но ночью — тем более, в такую ночь — он представлялся ей несколько пугающим.

— Хозяйка дома милостиво согласилась пустить нас на крышу на время фестиваля, — широко улыбнулся Теодор, вероятно, уверенный в гениальности своей идеи.

Гестия не была столь убеждена, что подниматься на крышу незнакомого дома, пусть даже и заручившись согласием хозяйки, — хорошая идея в принципе. И всё же Гестия отчего-то не желала спорить с Теодором из-за такой мелочи. В такую прекрасную ночь спорить (с Теодором или кем-нибудь ещё) вообще не хотелось — хотелось только наслаждаться чудесными видами, хорошей погодой и красивым платьем, в котором Гестия чувствовала себя прекрасной леди из книг. И если для этого надо было подняться по пугающего вида лестнице — что же с того?..

Теодор помог Гестии взобраться на крышу — отсюда, как оказалось, прекрасно было видно главную площадь Клерна, и Гестия, признаться, чуточку изменила своё мнение на счёт идеи наблюдать за фестивалем с плоской площадки на крыше старинного клернского дома. Тут было вполне уютно — площадка была огорожена почти со всех сторон чугунной или вроде того оградой, вполне достаточной, чтобы не свалиться с крыши ненароком, посередине стояла деревянная скамейка с резной спинкой, а вид открывался просто чудесный — и Гестия улыбнулась.

— Знаете, Теодор, мне ведь всё ещё неловко, что хорошая комната в апартаментах досталась именно мне, — зачем-то сказала Гестия, устраиваясь на скамейке поудобнее. — Я ведь как-то вас искала, и зашла к вам — и в вашей комнате даже кровати не было.

Гестия оправила юбку своего платья, стараясь, чтобы оно не слишком-то помялось. На площади, видела она, уже собралось много народу, и Гестия подумала, что большинство из них много бы отдало за то, чтобы иметь возможность наблюдать за фестивалем вот так — сидя на скамейке на крыше и наслаждаясь одновременно шансом увидеть всё, что нужно, и не толкаться в толпе, отвоёвывая своё место. Наверное, и сама Гестия, окажись она там, на площади, среди всех этих людей, мечтала бы об уединённом и спокойном местечке на крыше.

— Только не вздумайте извиняться передо мной за моё же решение, Гестия! — рассмеялся Теодор, садясь на скамейку рядом с Гестией, но взгляд его был серьёзным. — Мне приходилось жить в разных условиях. Спать на полу в тёплой комнате, иметь при себе подушку, одеяло и кое-какой матрас — далеко не худшее, что можно представить.

Гестия промолчала, но улыбнулась. Она подумала вдруг, что это было, пожалуй, даже неплохо — что на должность учителя защитной магии взяли не только её, пусть это и показалось вначале существенным ударом по самолюбию Гестии. Находиться рядом с Теодором, улыбчивым, решительным и хладнокровным в тех обстоятельствах, что всегда приводили Гестию Линдон в состояние паники, было даже спокойнее. Представлять работу в Хенгло без него, без всех тех завтраков, что появлялись на столе каждое утро, без молчаливой поддержки в конце учебного дня, когда Гестия пристраивалась за кухонным столом проверять собранные у детей тестовые работы, было почти грустно.

Гестия оправила едва заметным движением пояс на своём платье и смахнула со лба выбившуюся из причёски рыжую прядь. Гестия глянула на Теодора — тайком, словно в этом взгляде можно было увидеть нечто предосудительное, неправильное, — и подумала вдруг, что стоило, возможно, как-нибудь присмотреть в одной из клернских лавочек шарф Теодору в подарок — может быть, другого цвета только. Не алого. И не бордового. Мысль эта почему-то отозвалась румянцем на веснушчатых щеках Гестии и участившимся сердцебиением в её груди.

Наконец, на сцене, сооружённой посреди площади, кто-то появился. Гестия заставила себя отвлечься от Теодора и его извечного шарфа и вернуться мыслями вновь к фестивалю трёх кровавых лун — самому грандиозному осеннему событию на севере Летхорнского содружества.

— Посмотрите на него, Гестия, — усмехнулся Теодор, легонько толкнув Гестию в плечо и показывая пальцем на высокого худого юношу в нелепом красном наряде, похожем то ли на кафтан, то ли на плащ, то ли на халат. — Это наследный князь Ведара — он называет себя Глоро, кажется.

Юноша, о котором шла речь, стоял посреди сцены, освещённый светом установленных над сценой софитов. Его светлые волосы, почти столь же кудрявые, как у Теодора, но существенно более длинные, были чем-то перевязаны (лентой какой-нибудь, должно быть — аристократы, кажется, любили ленты). Он казался — по принятой позе, по жестам, с которыми он переговаривался со стоящей рядом девушкой — словно уставшим — то ли от фестиваля, то ли и вовсе от жизни. Гестии подумалось вдруг, что юноша, о котором говорил Теодор, выглядел почти безжизненно — и только когда кто-то на сцене окликнул князя Ведара, и он обернулся, резко, порывисто, Гестия поняла, что, вероятно, на счёт безжизненности она ошибалась.

— Вы указываете мне на него только чтобы просветить меня, как выглядит аристократия Клерна? — хихикнула Гестия, сама не понимая, что именно заставило её пребывать в столь весёлом настроении.

Наследный князь Ведара продолжил о чём-то переговариваться со стоящей рядом девушкой, и Гестии было почти совестно обсуждать его — так, издалека, не давая возможности что-нибудь сказать в ответ, — но веселье, вдруг захлестнувшее Гестию было, пожалуй, сильнее.

У наследного князя Ведара в руках оказался микрофон, и он заговорил, обращаясь к собравшейся на площади Клерна толпе — бойко, пожалуй, чуть насмешливо и чуточку высокомерно. Гестия почти не вслушивалась в его слова — кажется, это была стандартная речь, пригодная для открытия всяких торжественных мероприятий, и это казалось Гестии не слишком-то интересным. И всё же голос у князя Ведара был, пожалуй, приятным.

— Не совсем, Гестия, — покачал головой Теодор и наклонился к Гестии так близко, что его дыхание защекотало её ухо. — Я хотел вам показать человека, магия проклятий в котором так сильна, что оказалась способна поддерживать в нём жизнь, несмотря на страшный родовой дар, впечатанный в слог его души — и сказать, что, хоть дар тёмной крови (там, откуда я, подобное назвали бы так) в Глоро сильнее, чем в ком-либо ещё, за свои двести лет он ни разу никого не убил.

Гестия вздрогнула при словах о проклятьях и нахмурилась. Спорить с Теодором о применении магии ей не хотелось — тот спор в начале учебного года ещё отзывался в душе Гестии некоторым недовольством. И всё же — Гестия не могла принять мыслей, идущих вразрез с тем, чему её учили с самого раннего детства. Не могла — даже если человек, считающий иначе, был ей очень приятен.

Фонари в Клерне вдруг все разом погасли, и наследный князь Ведара замолчал, отдал микрофон стоящей рядом с ним девушке и отошёл в сторону. Начиналось. Гестия подняла голову вверх, чтобы увидеть, как становятся красными все три луны на клернском небосклоне.

Сентябрь — достаточно тёплый ещё, чтобы не надевать пальто или тёплую куртку — подходил к концу, и Гестия, порядком напуганная тем фактом, что перед зимними каникулами Школьный совет Хенгло собирался провести публичную экзаменовку случайным образом выбранных детей, подумала, что весьма хорошей идеей будет провести первую более-менее крупную контрольную работу сейчас, не дожидаясь конца отчётного учебного периода. Заодно Гестия решила на выходные собрать на проверку тетради с конспектами.

Это, подумала Гестия, было вполне неплохой идеей в преддверии родительского дня, когда в Хенгло на выходные слетятся родственники всех или почти всех учеников. Во-первых, у Гестии будет что показать родителям своих учеников, помимо результатов маленьких тестирований, что проводились перед каждой лекцией. Во-вторых, Гестия успеет сориентироваться, в каких областях знаний у доверенных ей детей много пробелов — и, быть может, успеет хотя бы отчасти их заполнить. В-третьих, оценка за ведение конспекта (а это на взгляд Гестии было совсем уж просто) могла смягчить некоторые неудачи в написании контрольной работы, если кто-то перенервничает.

Результаты контрольной работы, надо сказать, привели Гестию едва ли не в отчаяние. Почти все определения (а Гестия перед каждым уроком сверялась со всевозможными учебниками и книгами, чтобы давать определения как можно точнее и проще) были перевраны или даны крайне неточно, схемы чар и заклинаний были составлены так небрежно, что хотелось разрыдаться. Знаки были совсем не на тех местах и выведены самым отвратительным образом, карандашные (а нередко — даже чернильные, что заставляло глаз Гестии дёргаться) линии — кривыми, и Гестии ужасно хотелось поинтересоваться язвительно, как эти люди собирались пользоваться магией на самом деле, а не просто чертить схемы на тетрадных листочках.

Чужая неаккуратность, как выяснилось, серьёзно раздражала Гестию. Приводила едва ли не в бешенство — ну или как минимум в подобие этого самого бешенства. Заставляла что-то внутри, о существовании чего Гестия до этого момента даже не подозревала, клокотать с такой силой, что впору было испугаться за собственное здоровье. Гестия едва не свихнулась к тому моменту, как закончила проверять последнюю из сданных ей контрольных работ.

Приступая к проверке конспектов, налившая себе чашечку кофе (без кофе мысль вернуться к проверке была почти невыносимой) Гестия подумала, что уж с этим точно не должно было возникнуть проблем — в конце концов, если на контрольной кто-то мог перенервничать, поторопиться, или попросту не подготовиться к несколько более сложным заданиям, чем на обычных тестах, то уж на обычных занятиях Гестия, если не считать того случая с Берном, всегда старалась диктовать как можно медленнее, как можно спокойнее, чтобы каждый из её учеников успел записать каждое из предлагаемых им определений и зарисовать каждую из начерченных на доске схем в тетради.

Но, вопреки всем надеждам Гестии, конспекты оказались ничем не лучше. Напротив — они приводили Гестию даже в большее отчаяние хотя бы по той причине, что в этом случае у учеников не было оправданий в виде волнительности мероприятия. Бесконечные зачёркивания, использование неправильного цвета чернил, неразборчивый до ужаса почерк — всё это безобразие царило едва ли не в каждой тетради, и Гестии почти неудержимо хотелось перечеркнуть написанное красными чернилами и, возможно, зашвырнуть весь этот ужас в огонь прямо на глазах учеников.

Едва ли не каждого из учеников второй и третьей ступени Хенгло можно было отправлять доучиваться в первую — чтобы поставить аккуратный почерк и научить писать хотя бы без орфографических ошибок, которыми страдал едва ли не каждый второй.

— Это какой-то кошмар! — поделилась Гестия своей бедой с вышедшим на кухню Теодором. — Если по справедливости, на все классы, которые у меня есть, я могу поставить лишь две отметки «превосходно», три «хорошо» и пять «посредственно», а остальные заслуживают лишь отметки «неудовлетворительно» — и это я ещё говорю о контрольных работах — в конспектах почему-то всё ещё хуже!

Гестии хотелось разрыдаться. Или побиться головой об стену. Или накричать на каждого из нерях, что смел сдавать своему учителю на проверку тетради с жирными пятнами на страницах или разрисованными кое-где полями. Или лечь на кровать и больше никогда не подниматься. Последний вариант, надо сказать, был заманчивее всего. И, возможно, первый, если надеяться на то, что Теодор приготовит что-нибудь вкусное и способное заглушить горечь от педагогического фиаско Гестии.

— Могу я взглянуть? — мягко спросил Теодор, присаживаясь на корточки около обеденного стола, и Гестия протянула ему стопку контрольных работ.

Некоторое время Теодор внимательно — и молча, и это заставляло Гестию едва ли не ёрзать от нетерпения — вчитывался в ученические работы, иногда поворачивал их или наклонял голову, если нарисованная — Гестия отказывалась называть эти недоразумения «начерченными» — схема оказывалась повёрнута в другую сторону, и лицо его с каждой минутой становилось всё более весёлым. Какие-то из листов Теодор возвращал на стол, какие-то — оставлял у себя в руках. И Гестия могла только молчать и внимательно следить за тем, как на лице её напарника проступает улыбка.

— Чем вам не нравятся эти работы? — насмешливо и словно бы чуточку растерянно поинтересовался Теодор, показывая на те листы, что не вернул на кухонный стол. — Не могу сказать наверняка, ибо вашими амулетами-посредниками я не пользуюсь (а использование амулетов даёт некоторый отпечаток на магии), но, на мой взгляд, вот в этих схемах нет явных логических ошибок — заклинание в целом подействует и даже наверняка подействует как нужно.

Гестия посмотрела на эти исписанные корявыми буквами страницы и не сумела удержаться от тяжёлого вздоха. На некоторые из листов было сложно смотреть без слёз и содрогания — множество зачёркнутых слов (и ладно бы — аккуратно зачёркнутых, но большинство зачёркиваний были сделаны так интенсивно и небрежно, что Гестия была готова завопить от злости), неровные линии на схемах, не те символы по углам, перепутанный порядок действий.

— Они кривые и ужасно небрежно сделанные, — буркнула Гестия уже несколько неуверенно, тыкая пальцем в недочёты, найденные ею в ученических работах. — Посмотрите — вот эти линии никуда не годятся, а ведь это всего лишь карандашом (или чернилами, как у Морин, например), а воспроизвести их вживую, в воздухе, всегда гораздо сложнее! К тому же, некоторых линий вот здесь и вовсе не хватает. А вот тут заклинание может трактоваться двояко. А тут...

Теодор сначала смотрел на Гестию внимательно и словно терпеливо, а потом расхохотался, не давая своей напарнице по должности даже возможности договорить претензии к ученическим работам. Расхохотался громко, заливисто и совершенно искренне. Это было почти обидно (или скорее — очень даже обидно), и порядком уязвлённая Гестия буркнула что-то не слишком вразумительное и уткнулась в очередной отвратительный конспект.

— Милая Гестия, но магия ведь не математика и не черчение, чтобы быть везде точной и не допускать двояких трактовок! — воскликнул отсмеявшийся Теодор, и выражение лица его снова стало раздражающе снисходительным. — Конечно, если речь идёт о чарах, каждый взмах рукой или даже каждый вздох имеет смысл — но это обычное заклинание, для воплощения которого порой вполне достаточно просто держать в голове нужный результат.

Гестия посмотрела на него и вздохнула. Она снова вернулась к отложенным Теодором работам. Внимательно прочла первую попавшуюся из них и, тяжело вздохнув из-за неаккуратности ученика, нерешительно зачеркнула «неудовлетворительно», чтобы вместо этого написать — так же нерешительно, как мгновением раньше зачёркивала предыдущую отметку — «посредственно» под работой.

— Но я не требую от них ничего, что им не под силу! — слабо возмутилась Гестия, взяв в руки следующую из работ, ту, на которой красовалось имя ученицы первого курса третьей ступени Джослин Морин. — Только внимательности и аккуратности — уж это-то несложно!

Эти слова отчего-то снова заставили Теодора расхохотаться. Он поднялся на ноги, сделал пару шагов по направлению к окну, потом вернулся, чтобы взять со столешницы графин и налить себе в стакан воды. Теодор отпил из стакана, одним глотком почти полностью осушая его, явно стараясь успокоиться, а потом зачем-то вылил остатки воды в раковину.

Гестия следила за ним внимательно, не забыв при том исправить отметку «неудовлетворительно» на «посредственно» ещё нескольким школьникам — кажется, повезло любознательному Джиму Джеральдсону и язвительной Корнелии Мендора.

— О, Гестия! Но ведь как раз это многим из них и не под силу! — сказал Теодор, всё ещё продолжая смеяться. — И, боюсь, у меня было бы «неудовлетворительно» по любому из школьных предметов, если бы вы были моей учительницей. Даже если бы я в целом этот предмет знал хорошо.

Гестия нахмурилась, снова буркнула что-то невразумительное — она и сама мгновение спустя не разобрала бы, что именно сказала — и вернулась к исправлению отметок в той стопке, что была отложена Теодором. Слова Теодора показались ей вдруг даже более обидными, чем его смех сегодня, и Гестия, признаться, довольно-таки нервно зачёркивала отметку «неудовлетворительно» в работах учеников, да и отметку «посредственно» ставила словно со злостью.

Теодор, знала Гестия, разбирался в магии куда лучше самой Гестии — однажды ей приходилось видеть, как он колдовал, даже не используя энергетический направляющий амулет, и зрелище это было довольно-таки увлекательное. Гестия тогда почувствовала зависть, ибо у неё самой никогда не получалось пользоваться магией столь непринуждённо и просто. И подумать о том, что сам Теодор мог бы получить на уроках Гестии только отметку «неудовлетворительно», означало для Гестии признаться в собственной несправедливости к ученикам. А признать это было... неприятно, пожалуй. И особенно неприятно было то, что Гестия так и не могла полностью согласиться с тем, что те работы, которые она сейчас перепроверяли, действительно заслуживали хотя бы «посредственно».

Гестии показалось на миг, что Теодор обвиняет её в непрофессионализме. В недостатке гибкости — после некоторых уроков он иногда посмеивался над её желанием держать всё под контролем, и Гестия всякий раз боялась, что когда-нибудь он может сделать это при их учениках. В недостатке опыта и знаний — ибо он вполне мог счесть желание Гестии видеть схемы заклинаний и чар идеально соответствующими представленным в учебнике и на лекциях всего лишь неумением её видеть шире.

Теодор вздохнул, отсмеявшись наконец, и неторопливо подошёл к кухонному столу, вновь опускаясь перед ним на корточки. Некоторое время он молчал и лишь смотрел за тем, как меняется отметка в отобранных им работах.

— Вы слишком аккуратная, Гестия, слишком прилежная, слишком ответственная и слишком правильная — но многие дети совершенно не такие, и, пусть я не говорю, что нужно непременно снизить планку, вам придётся так или иначе с этим считаться, — спустя какое-то время сказал Теодор мягко, словно разговаривал с ребёнком. — Вы видели когда-нибудь мой почерк? Он куда неразборчивее почерка любого из ваших учеников, и был ещё хуже, когда мне было лет двенадцать! И требования соблюдать правила по оформлению чего-либо для меня до сих пор — сущая пытка, а тогда и вовсе казалось чем-то бесчеловечным.

Гестия почувствовала, что сердце её смягчилось. Она больше не испытывала той обиды — странной, на самом деле, детской обиды, за которую теперь было немного стыдно — из-за смеха Теодора и его слов. А раздражение от его мягкости... Оно было, пожалуй, гораздо более слабым. Едва заметным, на самом-то деле. Незначительным, чтобы обращать на него внимание.

— Вы считаете, что я не права? — спросила Гестия тихо. — Что я слишком строга к ним? Что требую слишком многого?

Теодор замялся. Посмотрел на Гестию внимательно, спокойно, словно думая над тем, как именно сообщить ей эту неприятную правду. Рассматривал едва ли не каждый волос в её растрепавшейся за вечер причёске. Едва ли не каждую веснушку — ту ещё напасть, из-за которой Гестия иногда чувствовала себя неловко. В любом случае, Теодор определённо не торопился давать ответ, и Гестия вновь занервничала.

— Я думаю, что вы — настоящая чаровичка, Гестия! — прервав повисшее в воздухе молчание, улыбнулся Теодор, неторопливо проводя пальцем по обложке одной из тетрадей. — А большинство чаровиков (да, я припоминаю, что, кажется, говорил вам, что магия не зависит от темперамента или характера — но зависимость тут не слишком прозрачная, так что от своих слов я всё ещё не отказываюсь) до болезненности аккуратны, точны и могут довольно болезненно воспринимать любые отклонения от придуманного ими сценария — это весьма полезная особенность вашей магии, с которой нужно уметь взаимодействовать. Уверен, что вы даже ребёнком были такой — аккуратной маленькой девочкой, которая скорее умрёт со стыда, чем запачкает чулки с туфельками или не выучит урока! И это, поверьте, незаменимые качества для любого чаровика — но так себе для, например, боевого мага. Просто не судите всех по себе, Гестия, и учительница из вас, убеждён, выйдет прекрасная.

Гестия сумела улыбнуться в ответ. Теодор был прав, наверное, во всём — в конце концов, чары действительно всегда влекли её, и казались едва ли не самыми чудесными уроками, когда Гестия сама училась в школе. И Гестия почти хихикнула — если можно было так назвать то тихое хрюканье, за которое мгновение спустя стало очень стыдно, — вспоминая, что она действительно была той маленькой девочкой, что бежала домой в панике едва ли не всякий раз, стоило появиться пятну на её платье.

— А каким ребёнком были вы? — поинтересовалась Гестия, пытаясь представить Теодора ребёнком. — Про меня вы, пожалуй, угадали.

Он был старше её, подумала вдруг Гестия. Уже давно считался взрослым к тому времени, как родилась Гестия — возможно, ему было где-то столько же лет, как и Глоро Ведара, которого они видели неделю назад на ночном фестивале. Может — ещё старше. И, возможно, было что-то чуточку неправильное в том, чтобы представлять его ребёнком. Но всё же это казалось почти милым.

— Я был несносным — если одним словом. Невыносимым, гадким, очень любознательным мальчишкой с шилом в... одной части тела, а может, не только в ней, — рассмеялся Теодор. — Готов побиться об заклад, что, попадись вам ученик наподобие меня в детстве, вы бы молились о возвращении в Летхорнские школы телесных наказаний. А в азартных играх я обычно выигрываю.

Гестия попробовала представить себе ребёнка, которого ей захотелось бы ударить, но так и не сумела этого сделать — Джерри Берн мог сколько угодно врать (а врал и притворялся он, как оказалось, довольно-таки часто), Бэзил Ильтун или Джослин Морин могли сколько угодно болтать на уроках (эту сладкую парочку, вечно переругивающуюся, можно было сажать только рядом, ибо в противном случае они могли обмениваться оскорблениями довольно-таки громко), Корнелия Мендора могла сколько угодно подвергать едва ли не каждое из слов Гестии сомнению, Грэйс Клот могла сколько угодно краситься на уроках (и это обстоятельство заставляло Гестию каждый раз отсылать девочку к Марилизе), но даже подумать о том, чтобы кого-то из них ударить, было дико. Гестия, пожалуй, скорее разрыдалась бы, если один из них посмел бы совершить что-то всерьёз плохое.

В то что Теодор, довольно-таки учтивый и почти всегда жизнерадостный и готовый прийти на помощь, мог оказаться сильно несноснее, Гестии, пожалуй, верилось слабо.

— Я против телесных наказаний, — тихонько пробормотала Гестия.

— Я, пожалуй, тоже! — вновь рассмеялся Теодор, состроив Гестии уморительную гримасу, и Гестия вновь смогла улыбнуться.

В тот вечер — это произошло как раз накануне родительского дня в Хенгло — Гестия решила, что стоит задержаться ещё на один урок в лекционной аудитории, а не возвращаться в апартаменты сразу же после окончания занятий — ей нужно было успеть заполнить до конца дня таблицу с отметками для всех своих классов, а заниматься этим скучным делом в пустых апартаментах (у Теодора как раз в этот день было на один урок больше, чем у Гестии, так что его нужно было ждать ещё как минимум час) совершенно не хотелось. Таблицу с отметками стоило успеть поместить до конца сегодняшнего дня в специальный артефакт, позволяющий родителям обучающихся в Хенгло детей посмотреть, насколько хорошо успевают их дети по различным школьным предметам.

Такие таблицы перед родительским днём заполнялись всеми учителями, чтобы отцы и матери обучавшихся в Хенгло сорванцов могли понять, какие области знаний вызывают у их наследников наибольшие трудности, а где можно ожидать успехов. Нечто подобное было и в школе, в которой когда-то училась сама Гестия — отличием было лишь то, что родная школа Гестии никогда не была пансионом, и потому ознакомиться с отметками родители учеников могли в день получения тех самых отметок, не дожидаясь родительских дней и бесед с учителями, а потому необходимости в сводных таблицах успеваемости за целый месяц, вроде, никогда не возникало.

Таблица, отметила Гестия со вздохом, получалась не слишком-то радостной. Гестия могла отметить только троих учениц — и это на все её классы, — напротив имён которых стояли только «превосходно». Это были Нина Ильтун, староста первого курса третьей ступени, Либби Абрамс, третьекурсница второй ступени, и Марина Клайт, шестикурсница третьей ступени.

Конечно, были ещё некоторые ученики, у которых в основном стояли отметки «хорошо», но огромный список тех, кому достались только «посредственно» и «неудовлетворительно» наводил на Гестию тоску.

Гестия чувствовала свою вину в том, что не сумела донести до учеников необходимые знания, несмотря на все свои усилия, в том, что этих усилий всё равно оказалось недостаточно, и от этого опускались руки. Казалось, она совершенно не справлялась с возложенной на неё миссией — и это было очень стыдно, будто бы Гестия обманула чьи-то ожидания, заняла не своё место. Гестия не знала, что ей ещё стоит сделать, чтобы усвоение знаний у учеников проходило успешнее.

Сопровождать рисование схем и изучение специализированных символов пением, как иногда делали учителя первой ступени? Выдавать наклейки и рисовать смешные рожицы, если ученик правильно выполнял задание? Попросить у кого-нибудь из учителей первой ступени прописи и давать домашнее задание по чистописанию, чтобы почерка стали хотя бы читаемыми? Впрочем, после проверки конспектов и контрольных (выдаваемые прежде тесты подобной проблемы не выявляли), Гестия уже не была так уверена в том, что первая ступень Хенгло отличалась очень хорошим образованием.

В какое-то мгновенье Гестии показалось, что любых её усилий будет недостаточно. Всегда будет недостаточно. Что бы она ни делала, что бы ни пыталась придумать.

Гестия помассировала свои виски, чтобы справиться с подступавшей головной болью. Гестии казалось, что ещё немного — и она позорно разрыдается от бессилия и досады, орошая слезами заполненные таблицы. Голова гудела, и перед глазами всё расплывалось. И на душе было, по правде говоря, довольно-таки паршиво.

Гестия вздохнула, встала из-за учительского стола — заполнить оставалось совсем немного, но на это уже не хватало моральных сил — и подошла к окну. Ей хотелось вернуть себе хотя бы немного хорошего настроения, хотя бы часть тех надежд, что питали её сердце, когда Гестия только мечтала о преподавании в Хенгло. Теперь от этих надежд, казалось, оставались лишь осколки.

За окном пока ещё было светло — и пусть Теодор говорил, что уже совсем скоро в это время суток за окном уже будет стоять темень, думать об этом «скоро» совсем не хотелось, — и Гестия подумала, не стоит ли ей, завершив выставление отметок, попросить Теодора сходить с ней в Клерн — до дня матери оставалось всего ничего (всего лишь на пару дней больше, чем до родительского дня в Хенгло), и Гестия хотела успеть выбрать подарок для своей мамы, чтобы отправить посылку в графство Мивь почтовым артефактом, а не заморачиваться с почтовыми чарами, которые, может, и действовали быстрее, но обладали рядом побочных эффектов, ограничивавших выбор пересылаемого объекта.

Возможно, прогулка по клернским улочкам — тем более, в компании Теодора, если тот согласится сопровождать Гестию — немного её утешит. Приведёт мысли в порядок и подарит хоть какое-то успокоение — может быть, после чашечки кофе к Гестии даже вернётся способность чему-то радоваться. Да, должно быть, всё будет именно так, подумала Гестия, и желание расплакаться постепенно отступило.

Стоило только поскорее заполнить таблицы, подумала тут же Гестия, кинувшись обратно к учительскому столу — чтобы не заниматься этим до полуночи и не трястись от возможности что-нибудь всё равно не успеть, за чем, должно быть, последует язвительная отповедь Марилизы Стэнли. Язвительных отповедей Гестия, к своему стыду, боялась так сильно, словно всё ещё была всего лишь ученицей.

От списка фамилий и цифр уже кружилась голова. Гестия подумала, что когда-нибудь сойдёт с ума, если подобная повинность будет постоянной (а она, вероятно, будет, ибо родительские дни случались где-то раз в месяц, и каждый раз, если верить снисходительному тону Марилизы, Хенгло едва ли не с ног на голову переворачивался). И определённо свихнётся, если результаты контрольных работ, написанных учениками, не будут становиться лучше от раза к разу. Гестия в очередной раз подавила в себе желание расплакаться от досады и бессилия.

Наконец, последняя из таблиц оказалась заполнена, и Гестия Линдон, тут же вложившая листы в предназначенный для этого артефакт, встала, оправила юбку и принялась собирать вещи, чтобы покинуть поскорее аудиторию.

Завтра здесь должно было состояться три урока прежде, чем в Хенгло начнут съезжаться родители учеников (пару дней назад Марилиза, нахмурившись, предупредила Гестию, что после обеда заставить детей даже усидеть на месте будет весьма непросто, и потому лучше отложить на некоторое время прохождение новых тем), а оставшуюся половину дня Гестия будет совершенна свободна, ибо общение с родителями по просьбе Марилизы должен был принять на себя Теодор.

Звонка ещё не было, и Гестия подумала, что, вероятно, урок Теодора ещё не был окончен — следовало немного подождать его у дверей класса, чтобы спросить, пойдёт ли он в Клерн. Идти одна Гестия немного опасалась, ибо к тому времени, как она доберётся до города, скорее всего уже стемнеет, и возвращаться одной станет слишком страшно, чтобы было возможно на это решиться.

Гестия достала зеркальце, чтобы удостовериться, что выглядит прилично — что волосы не растрепались после рабочего дня, что на вязанной белой кофте за время заполнения таблиц не появилось чернильных пятен, что воротник блузки лежит вполне ровно и тоже лишён каких-либо пятен — и выдохнула с облегчением, убедившись, что всё в полном порядке.

Гестия погасила свет в аудитории, оглянулась, чтобы убедиться, что в ничего не осталось забыто на столе или рядом с ним, и вышла, захлопнув за собой дверь.

До класса, где занимался Теодор от аудитории Гестии, нужно было пройти всего несколько шагов — это был один из двух классов, что были обустроены школой по просьбе Теодора перед началом учебного года, и прежде Гестия никогда сюда не входила, пусть и знала, где эти кабинеты располагались. Дверь класса была приоткрыта, и из-за неё слышались голоса. Гестия встала рядом с дверью, не зная, впрочем, стоило ли ей отойти в сторону и подождать в другом месте или можно было не бояться подслушать то, что происходило на уроке у её коллеги.

— Иначе, Джерри, «богатый жизненный опыт» можно именовать «последствиями проявлений крайней степени идиотизма», — услышала Гестия весёлый голос Теодора и смешки детей. — Уж поверьте мне — я всё-таки отношусь к тем, кто этим богатым жизненным опытом обладает.

Кто-то рассмеялся, и Гестия с сожалением подумала, что, пожалуй, завидует Теодору, способному общаться с учениками столь непринуждённо. У неё самой подобного не получалось, пусть она, Гестия понимала это, не слишком-то и стремилась к непринуждённому общению с детьми.

Объявление результатов контрольной работы — и этого следовало ожидать — было встречено первым курсом третьей ступени без особенного восторга. Сразу по нескольким причинам — во-первых, результаты были мягко говоря не слишком хорошими, и это само по себе, должно быть, не могло быть приятным поводом для обсуждения, а во-вторых, сегодня вечером в Хенгло приезжали родители учеников, которым на руки должны были выдать сводные таблицы успеваемости, в-третьих, в совокупности предыдущие две причины, вероятно, грозили недовольством тех самых родителей.

Выдав ученикам на руки контрольные работы и конспекты, Гестия вернулась к учительскому столу, но не нашла в себе сил, чтобы занять своё место и сесть. Сил на то, чтобы взять в руки мел и начать разбирать найденные в контрольной работе ошибки, тоже не было. Это и напрасно было бы в преддверии приезда родителей, подумала Гестия как-то отстранённо, и повернулась лицом к классу.

Гестия смотрела на лица учеников, и не видела ни на одном раскаяния или сожаления. Джерри Берн, снова перебинтованный, казался нимало не расстроенным заслуженным «неудовлетворительно», Джослин Морин витала в облаках и что-то рисовала в тетради (и Гестия с большим трудом сумела уговорить себя не повышать на неё голос за это занятие), Бэзил Ильтун то ли спал, то ли делал вид, что спит, уронив голову на скрещенные на парте руки, Тимоти Ричардсон шептался с Тедди Ливано, а Сэм Клайт, младший брат умницы-Марины, зевал и смотрел куда-то в окно... Многие ученики — в том числе Ева Стэнли, внучка Марилизы — казались умеренно раздосадованными неудачей и равнодушно вялыми.

Сидели ровно и внимательно слушали Гестию разве что Нина Ильтун, к работе которой у Гестии не было никаких нареканий, и Густав Рейнбе. По лицу Нины нельзя было толком понять, что именно она думает — выражение её лица, как подметила Гестия за прошедший месяц, менялось крайне редко и, чаще всего, после какой-нибудь из выходок Бэзила или Джослин. Густав же казался озадаченным и очень напряжённым. На Гестию он смотрел мрачно — так, словно почти ненавидел.

Взгляды тех, кто всё же смотрел на Гестию, а не считал ворон, казалось, выражали неодобрение — Гестия не была уверена в этом наверняка, но с каждой секундой пребывания в аудитории мысль об этом неодобрении лишь утверждалась в её голове. И справиться с этим словно повисшим в воздухе неодобрением с каждым мгновением становилось всё труднее и труднее.

Гестия чувствовала, как скапливается в груди раздражение, как на глаза едва не наворачиваются слёзы. Ей хотелось повысить голос, может быть — даже хлопнуть ладонью по столу, заставив... Она и сама толком не понимала, видеть какое поведение класса ей сейчас хотелось больше всего.

И Гестия мучилась от необходимости сдерживать свой гнев, от необходимости делать вид, что ей вовсе не хочется расплакаться от какого-то огромного нервного напряжения, с которым у Гестии с каждым мгновением оставалось всё меньше сил справляться.

— И всё же я не понимаю, что сделал не так, кеннари Линдон, — обратился к Гестии бледный, словно мел, Густав Рейнбе, и в голосе его Гестии тоже послышалось некоторое неодобрение, почти вызов, заставившие Гестию внутренне сжаться. — Я уверен, что приведённая мной в контрольной схема — вполне правильная.

Гестия вздрогнула, дёрнулась, повернулась к Густаву всем корпусом. Ей показалось, что ещё немного — и она задрожит от того волнения, что сейчас её переполняло. Или повысит голос. Или сделает ещё что-нибудь, за что будет ругать себя оставшийся месяц до осенних каникул.

— Поднимайте руку, прежде чем обратиться, — отозвалась Гестия, вероятно, несколько более раздражённо, чем следовало. — Ваша работа, мистер Рейнбе, выполнена так небрежно, что мне стоило бы поставить вам «неудовлетворительно», а не «посредственно», даже если все ваши схемы можно было бы назвать безупречными. Это попросту неуважение — сдавать учителю лист, полный клякс и помарок.

Шёпот на галёрке стих, и теперь на Гестию смотрели почти все ученики первого курса третьей ступени. Поднявшийся было со своего места Густав Рейнбе вновь сел, и взгляд его стал ещё более тяжёлым. Гестия видела, что Джослин Морин отвлеклась от рисования в тетради и казалась весьма озадаченной происходящим, а Сэм Клайт перестал пялиться в окно. Джерри Берн, сидевший прямо за Джослин, как-то странно усмехнулся, и Гестии почти нестерпимо захотелось как-то стереть с его лица эту усмешку, Ева Стэнли недовольно поджимала губы...

Даже Бэзил Ильтун приподнялся над партой и смотрел на Гестию сонным недовольным взглядом. А Нина Ильтун — почему-то взгляд Гестии то и дело останавливался на ней — словно не сдвинулась с места — и Гестия на мгновенье едва не обиделась на неё за то, что Нина, будучи старостой класса, не сделала замечание Рейнбе — и сидела, сверля Гестию непроницаемым взглядом светло-голубых глаз.

— Каждый из вас получил то, что заслужил за свою работу на занятиях! — твёрдо сказала Гестия, стараясь выглядеть спокойной, а не разгневанной или взволнованной, и сама удивилась тому, как уверенно прозвучал её голос. — Я не буду обсуждать с вами выставленные отметки. Более того, скажу, что многим из тех, у кого стоит «посредственно», я собиралась поставить «неудовлетворительно», и теперь думаю, что возможно вы больше заслуживали именно этой отметки.

Гестия прошла за учительский стол и села. Потянувшись за своим конспектом, лежащим в сумке, Гестия почувствовала, что пальцы её едва заметно дрожат. Кое-как Гестия сумела взять себя в руки. Выдохнула — как всегда старалась делать при любых стрессах, — выпрямила спину и постаралась вернуть себе видимость самообладания.

Гестия, пребывая словно бы в каком-то тумане, продиктовала классу тему нового занятия и принялась диктовать определения из конспекта, торопливо и нервно. И диктовала, и диктовала до тех пор, пока не прозвенел звонок, заставивший Гестию вздрогнуть и отшатнуться от конспекта так, словно тот был пропитан ядом.

Гестия сбивчиво продиктовала тему следующего занятия — она собиралась разобрать сигнальные заклинания и чары, которые в графстве Мивь считались одной из самых важных тем в изучении защитной магии и проходились каждый год, начиная с третьего курса второй ступени — и после этого отпустила первокурсников третьей ступени.

Потихоньку аудитория пустела. Гестия следила за этим почти безразлично, как будто находилось где-то далеко-далеко — не с ней. Будто бы сама Гестия находилась где-то в графстве Мивь, а о Хенгло, об учениках и контрольных читала из каких-нибудь книг или статей в журнале.

Подняв голову спустя какое-то время — вряд ли могло пройти много, — Гестия заметила, что в классе осталась только Нина Ильтун, староста класса. Эта худенькая девочка с туго заплетёнными тёмно-каштановыми косичками и словно ледяным взглядом светло-голубых глаз не заслужила ещё ни одного нарекания — всегда была собранной, вежливой, аккуратной и хорошо готовилась к любому занятию. И пусть Гестию иногда пугало выражение её лица — почти всегда неизменное, удивительно спокойное, что бы ни обсуждалось — Нина никогда не давала повода для упрёков.

— Вы что-то хотели, мисс Ильтун? — спросила Гестия Нину, и та, поправив чуть сползшую с плеча сумку, кивнула и шагнула вперёд к учительскому столу.

У Нины, подумала Гестия с надеждой, не должно было быть каких-либо претензий — у девочки не стояло даже отметок «хорошо» в табеле по защитной магии, так что она попросту не могла быть чем-то недовольной. Нина была аккуратной, старательной и, кажется, отличалась неплохой памятью. С братом, Бэзилом, лентяем и большим любителем говорить сестре и одноклассникам всякие колкости, Нина никогда не казалась особенно близкой. Да и помогать Бэзилу — или Джослин, с которой Нина была неразлучна — в учёбе Нина, казалось, никогда не спешила.

— Извините за прямоту, кеннари Линдон, но я считаю, что вы несправедливо поставили Рейнбе «посредственно», — сказала Нина Ильтун так спокойно и твёрдо, что Гестия почувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитывает кто-то старший. — Густав — очень умный парень, и знает предмет на «превосходно». В защитных заклинаниях он понимает куда лучше меня, и это нечестно, что у меня стоит отметка выше, чем у него.

— Попрошу вас не говорить со мной в таком тоне, мисс Ильтун! — вспыхнула Гестия, сама не зная, почему среагировала именно таким образом (и при чём здесь был вполне спокойный тон Нины Ильтун), и подскочила со своего места. — И попрошу вас передать Густаву, что он сможет рассчитывать на более высокую оценку своих работ, если будет аккуратнее!

Нина Ильтун посмотрела на Гестию словно свысока — и это при том, что была ниже Гестии больше, чем на голову — и бесцветно извинилась за грубость, и Гестии почему-то показалось, что равнодушный тон Нины, когда она приносила свои безупречные по форме извинения, был хуже любого открытого противостояния, которое могло случиться на уроке у первого курса третьей ступени.

Нина, помолчав немного и, вероятно, что-то обдумав, пообещала больше не беспокоить Гестию этим вопросом — тем же спокойным и бесцветным тоном, которым мгновением раньше извинялась за грубость — и неспешно, словно прогуливаясь, направилась прочь из аудитории, и некоторое время был слышен лишь звук соприкосновения низеньких каблуков фирменных туфель Нины.

— И всё же — вы не правы, кеннари Линдон, — спокойно и словно бы как-то холодно (будто до этого льда в голосе Нины Ильтун было мало) сказала Нина, уже шагнув за дверь, но в последний момент обернувшись к вновь успевшей сесть за стол Гестии. — До свидания, кеннари Линдон.

Дверь захлопнулась за Ниной, и Гестия почему-то снова вздрогнула. Ей казалось, что голова её вот-вот разлетится на множество мелких кусочков — так запульсировало вдруг в висках. Гестия обхватила голову руками и поймала себя на мысли, что никогда прежде не мечтала так о школьных каникулах.

Остаток дня Гестия, освобождённая от необходимости беседовать с родителями учеников и от оставшихся уроков, которые, по случаю родительского дня отменялись, провела в Клерне, прогуливаясь по пустынным улочкам и пытаясь прийти в себя после урока с первокурсниками третьей ступени и разговора с Ниной Ильтун, который, казалось, вымотал Гестию даже сильнее предшествующего разговору урока. И Гестия не чувствовала в себе сил хотя бы зайти в кофейню, чтобы заказать кофе и сэндвич, а, может, и пару пирожных — разговаривать ни с кем не хотелось, даже с приветливой хозяйкой клернской кофейни.

И Гестия брела по улочкам, рассматривала кружащиеся в воздухе жёлтые опавшие с деревьев листья и старалась не думать о том, как сильно ей хотелось домой — кинуться в объятия родителей, что наверняка рады будут увидеть её, даже если для этого Гестии придётся совершенно по-детски бросить свою работу, как иногда бросала каникулярные подработки, и признаться себе в том, что справиться с первыми же трудностями у неё не вышло.

Старалась не разрыдаться от стыда за свою некомпетентность, неопытность, слабость и трусость, которые Гестия с каждым мгновеньем ощущала в себе всё сильнее. Старалась не поддаваться порыву всё немедленно бросить — и саквояж с одеждой, и книги, и конспекты — и уехать домой, ни с кем не попрощавшись и не объяснившись, в родное графство Мивь, где сейчас только начинали цвести сады...

— Тема сегодняшнего занятия — сигнальные заклинания, — бодро объявила Гестия первому курсу третьей ступени на следующем занятии, которое стояло в расписании спустя четыре дня после предыдущего, и взяла в руки мел.

В то утро Гестия пребывала в довольно хорошем настроении — приготовивший им обоим завтрак Теодор рассказывал всякие небылицы из своей, как он пытался убедить Гестию, жизни, погода оказалась весьма благосклонна, дождя сегодня не ожидалось, и над Хенгло сияло солнце, Марилиза Стэнли вчера вечером отбыла из школы на некоторое время, а занятия с четверокурсниками и третьекурсниками второй ступени прошли вполне неплохо, учитывая, как старательно дети из этих двух классов теперь пытались набрать хороших отметок. К тому же, класс заклинаний, который планировалось разбирать ближайшую половину месяца, был одним из любимых классов защитных заклинаний Гестии. Одним словом — красота.

Возможно, не будь Гестия столь погружена в свои мысли, она обратила бы внимание на то, что никто из учеников не встал, когда она вошла в аудиторию, что на партах у большинства из них не лежало ни единого предмета — исключением можно было считать лишь Нину, перед которой лежала раскрытая где-то на середине книга, и Еву, что обмахивалась каким-то модным журналом, — что выглядели первокурсники третьей ступени сегодня как-то неуловимо иначе.

Но Гестия впорхнула в аудиторию, мимоходом поздоровалась с учениками и, не дождавшись внятного ответа схватилась за мел, чтобы записать тему занятия и тут же приступить к рисованию схемы-классификации сигнальных заклинаний, которую Гестия собиралась привести для лучшего запоминания.

Написать на доске тему занятия у Гестии не получилось. Что-то мешало ей это сделать — мел попросту не желал писать, и в какой-то момент растерянная и порядком раздосадованная Гестия бросила попытки. За её спиной уже слышались смешки — сначала приглушённые, но потом всё более громкие. Но когда Гестия обернулась — смешки стихли словно по команде, и в аудитории стало так тихо, что можно было услышать собственное дыхание.

— Запишите тему урока, пожалуйста, — пробормотала Гестия, стараясь не выдать ничем своего смятения и волнения, и только тогда сумела, наконец, заметить странную картину, что должна была насторожить её с самого начала.

На партах было пусто. Почти у всех — кроме книги, лежавшей рядом с Ниной и журнала, которым обмахивалась, словно веером Ева. Ученики сидели ровно и прямо, никто не вертелся, не смотрел в окно, не лежал на парте. Все как один смотрели на Гестию — или почти все, ибо Нина Ильтун, казалось, была куда больше увлечена книгой, нежели происходящим в аудитории — и едва не усмехались ей в лицо. Одеты первокурсники третьей ступени тоже были крайне странно.

На ком-то не хватало сюртука, кто-то прицепил воротник другого цвета — чаще синего, как у учеников второй ступени, но попадались и зелёные, и, неожиданно, жёлтые, и чёрные, и фиолетовые — кто-то прикрепил к сюртуку пару десятков металлических значков... Банты — совершенно не по возрасту для третьей ступени, — небрежно повязанные в волосах, какие-то разноцветные шарфики... Одетыми по форме сегодня можно было считать, пожалуй, лишь двоих — Нину и Густава.

Гестия почувствовала, что голова у неё закружилась. Ей почти невыносимо захотелось присесть — но казалось немыслимым сделать сейчас хотя бы шаг. И потому Гестия просто продолжала стоять около доски и смотреть на класс. Она чувствовала себя удивительно беспомощной сейчас — и бессилие в день, когда пришлось выступать перед Школьным советом, пожалуй, было попросту смешным.

— Нам не в чем, кеннари Линдон! — ответила Ева Стэнли самым невинным тоном и беспомощно развела руками.

Ева Стэнли сегодня и не пыталась спрятать накрашенные ярко-голубым ногти — насколько Гестия знала, ученицам было запрещено использовать любой лак, кроме прозрачного, и обычно Ева старалась прятать от учителей свои руки или красить ногти персиковым или нежно-розовым, что куда меньше выделялось. Длинные светло-русые волосы Евы были распущены — это тоже было запрещено, и, насколько Гестия знала, за это можно было отправить на взыскание к Марилизе — а на сюртуке красовался голубой — такого же цвета, как и ногти — блестящий бант вместо воротника. Ева неторопливо обмахивалась журналом, на обложке которого был нарисован клернский дом моды, и очень ласково улыбалась.

— У нас нет ни тетрадей, ни ручек, кеннари Линдон! — радостно отозвался Сэм Клайт. — Мы всё-всё сегодня забыли, кеннари Линдон!

Сэм Клайт был в числе забывших сегодня надеть свой сюртук и причесаться. Лицо его сияло так, словно он выиграл в какой лотерее, а сам он сидел неожиданно близко — обычно Клайт выбирал место у окна, желательно не ближе третьего ряда, но тут вдруг сел поближе к середине аудитории, на второй ряд.

Гестия окинула класс беспомощным взглядом, убеждаясь, что ни у одного из учеников сейчас на столе не было ни тетрадей, ни ручек, что по форме оделись — действительно, и это не показалось растерянной Гестии — только двое, что на лицах у многих застыло то довольное, почти наглое, выражение, которое у Гестии, пожалуй, не доставало сил вытерпеть спокойно. Это всё выглядело так, будто происходило в каком дурном сне. Только вот проснуться у Гестии никак не получалось.

Джерри Берн, показалось Гестии, улыбался особенно открыто и особенно нагло. Он сидел за своей партой так вальяжно, что можно было подумать, он находился в гостиной собственного дома, а не на уроке. Джослин Морин старалась сдерживать улыбку, но взгляд у неё был пронзительный, выжидающий, она словно пыталась следить за каждым шагом Гестии. Густав Рейнбе, заметила Гестия, держал руки перед собой и, казалось, тоже чего-то ждал, пусть, в отличие от многих других, не улыбался даже в глубине своих тёмно-зелёных глаз. Нина Ильтун что-то читала — спокойно, открыто, словно в чтении посторонней литературы на уроке не было ровным счётом ничего предосудительного, — а её брат Бэзил, обычно довольно-таки вялый и сонный на занятиях, чуть ли не впервые не лежал, уронив голову на скрещенные на парте руки, а сидел вполне ровно.

Ну, хорошо, подумала Гестия, пытаясь взять себя в руки — раз класс сделал, вероятно, всё, чтобы не писать сегодня новую тему, то у неё, Гестии, ещё остались в столе варианты контрольной работы для шестого курса третьей ступени, стопка листов и упаковка карандашей. Если не хотят писать конспект по сигнальным заклинаниям, подумала Гестия, то пусть тогда напишут ещё одну контрольную — а Гестия посмотрит потом, насколько хорошо они сумеют с этим справиться.

— В таком случае, думаю, у меня найдутся листы и карандаши, чтобы вы написали одну контрольную работу — раз уж не хотите заниматься, — обратилась Гестия к классу вроде бы даже твёрдо.

Дети молчали. Нина Ильтун, видела Гестия, отвлеклась на мгновенье от книги, и посмотрела на неё, на Гестию, холодным и безжизненно спокойным взглядом светло-голубых глаз. Из-за этого взгляда Гестии пришла в голову мысль, что, должно быть, в сегодняшнем безобразии была виновата именно Нина — староста, обиженная на учительницу из-за недавнего разговора, в котором, возможно, Гестии следовало лучше сдерживать своё раздражение.

Гестия, стараясь выглядеть не слишком уязвлённой сегодняшним поведением первокурсников третьей ступени, прошла неторопливо к своему столу, открыла ящик, чтобы достать листы, и едва не умерла на месте от ужаса — в ящике сидела крыса. Самая настоящая живая крыса, которых Гестия Линдон с детства панически боялась.

Сначала Гестия замерла, забыв на несколько мгновений, что нужно дышать, а потом, чуть придя в себя, громко взвизгнула и отпрыгнула в сторону, едва не подвернув ногу из-за не слишком удобных туфель. Сидящий перед ней класс засмеялся, и Гестия почувствовала некое оцепенение, не позволявшее даже сдвинуться с место. Ей хотелось разрыдаться, и Гестия даже вполне готова была себе это позволить, но только слёзы почему-то не шли, и Гестия могла лишь беззвучно открывать и закрывать рот, не в силах ни сдвинуться с места, ни сказать что-то осмысленное.

В аудиторию вбежал Теодор, вероятно, услышавший визг Гестии, и только тогда она смогла отвести взгляд от сидевшего в ящике животного. Только тогда Гестия словно несколько отмерла.

— Там крыса! — только и сумела выдавить из себя перепуганная Гестия, показывая на ящик своего стола.

Теодор прошёл к столу, присел перед ним на корточки и заглянул в ящик. Гестия не могла видеть лицо Теодора в этот момент, но почему-то ей показалось, что он улыбнулся, и из-за этой улыбки — которой, может, и не было в помине — Гестия на него почти разозлилась. Но Теодор быстро встал — и он всё ещё был к ней спиной, — и замершая Гестия тут же позабыла об этой злости.

— Ну как же так! — весело, словно речь шла не о сорванном уроке и перепуганной почти до сердечного приступа Гестии, протянул Теодор, обращаясь к классу. — И вам не стыдно, господа мои? Мало того, что напугали вашу учительницу и Гюнтера, так ещё и повторяетесь с розыгрышем! Нехорошо!

Как же Гестии захотелось в этот момент чем-нибудь Теодора ударить! И, не увидь Гестия, что Теодор взял в руки крысу и посадил это страшное животное себе на плечо, Гестия, наверное, сделала бы это. Даже несмотря на то, что подобное публичное проявление гнева определённо не вязалось с тем, как следовало себя вести взрослому человеку — особенно учителю.

Крыса вовсю обнюхивала Теодора. И Гестия, сердце которой колотилось так, словно было готово выскочить из грудной клетки в любой момент, почувствовала, что ещё немного, и она сползёт по стеночке от страха.

Класс молчал. Все эти дети смотрели на Теодора внимательно и словно оценивающе. А Гестия только прижималась к натёртой чем-то доске и молилась, чтобы всё это побыстрее закончилось. А главное — чтобы Теодор убрал со своего плеча эту крысу, смотря на которую Гестия от страха даже не могла вновь закричать.

— В чём дело, господа мои? — поинтересовался Теодор, и в тоне его определённо поубавилось веселья, и в голосе послышались, как показалось не слишком соображающей от страха Гестии, металлические нотки. — Я жду объяснений вашему поведению. Иначе заберу Гюнтера себе, буду его кормить, лелеять и всюду носить на плече. Ну!

— Теодор, мы считаем, что оценки за контрольную работу были выставлены несправедливо, — ответила через некоторое время Нина Ильтун, отвлекаясь от чтения книги и откладывая эту книгу в сторону.

Голос Нины был — как и обычно — очень спокойным и холодным. И Гестия вновь успела подумать, что, возможно, сегодняшний бедлам был делом её рук — во всяком случае, именно она, вероятно, была вдохновительницей этого кошмара. Класс одобрительно загудел. Каждый говорил что-то, и это сливалось в ужасную какофонию, которую Теодор почему-то никак не пресекал, а Гестия была не в силах пресечь.

— Мы не хотим, чтобы она вела у нас защитную магию! — выкрикнул кто-то с задней парты, и Гестии показалось, будто бы её ударили.

Она вздрогнула. Гестия даже не могла бы сказать, кто именно выкрикнул те слова — класс теперь сливался перед ней в одно большое пятно, и выцепить из этого пятна отдельные голоса и лица не казалось лёгкой задачей.

— Мы хотим, чтобы кеннари Павен вернулся! — крикнул кто-то другой.

Снова поднялся гул, в котором было ничего не разобрать — и прижавшаяся к доске Гестия почувствовала, что силы вот-вот покинут её. Голова её кружилась, дышать получалось через раз, и в груди сидел тугой и крупный комок, что то и дело отзывался болью. Гестия боялась крысы, боялась этого класса, который теперь казался ей злым, неприятным, с которым, она была уверена, невозможно будет дальше работать.

— Все высказались? — поинтересовался Теодор, присаживаясь на краешек стола, и дождавшись утвердительного ответа, добавил гораздо тише — так, что в другой раз Гестия непременно поразилась бы, что кто-то вообще сумел его расслышать. — Тогда замолчали все.

Класс стих в одно мгновенье. Некоторое время Теодор молчал, поглаживая пальцем сидевшую на плече крысу, а потом вдруг повернулся к Гестии, словно вспомнив внезапно, что она ещё находится в аудитории.

— Гестия, я попрошу вас сейчас куда-нибудь сходить, — сказал Теодор, и по голосу его Гестия поняла, что назвать просьбой его слова было никак невозможно.

Гестия на едва гнущихся от страха ногах молча покинула класс и аккуратно затворила за собой дверь. Она пошла куда-то вперёд, не особенно думая о том, куда идёт. Теперь её вдруг сильно затрясло, и Гестия обняла себя за плечи в защитном жесте. В какой-то момент Гестия оказалась перед дверью в женский туалет и, не раздумывая ни мгновенья, зашла туда, прошла в одну из кабинок и заперла ту на задвижку.

Дрожащими руками Гестия закрыла крышку унитаза, села на неё и горько-горько разрыдалась.

— Скажите честно, что учительница из меня вышла ужасная, что дети меня ненавидят и мне нужно поскорее уходить из Хенгло, чтобы не быть никому помехой, — буркнула не слишком дружелюбно Гестия, приподнимаясь на кровати, когда Теодор принёс ей тем вечером чашку какао.

Выглядела Гестия, должно быть, ужасно — зарёванная, растрёпанная, с растёкшимся макияжем, в измятой одежде. Сил после сегодняшней истерики в туалете хватило только на то, чтобы тихонько проскользнуть в апартаменты, надеясь, что никто из учеников или других учителей не увидел её покрасневших глаз и потёкшей туши, а после — забраться, скинув только туфли, на кровать и завернуться в одеяло, чтобы продолжить реветь уже так. И реветь довольно-таки долго и самозабвенно.

К тому моменту, как в апартаменты вернулся Теодор, Гестия уже отплакала своё, и просто лежала, уткнувшись в подушку и накрывшись одеялом. Слёз больше почти не осталось, и Гестия только тёрла упрямо глаза, не особенно думая о том, что от этого, должно быть, становилось лишь хуже.

Теодор присел на краешек кровати и протянул Гестии чашку с ароматным какао. Один этот запах, подумала Гестия, способен был кого угодно привести чувство. Гестия взяла чашку в руки и осторожно отхлебнула из неё. Потом сделала ещё один глоток. И ещё один. Не сказать, что настроение Гестии сильно от этого улучшилось, но во всяком случае, она определённо стала чувствовать себя хотя бы чуточку менее несчастной.

— Скажу честно — на мой взгляд, вам не хватает умения слушать, Гестия, и некоторой гибкости в принципах, — задумчиво проговорил Теодор. — И, согласитесь, что стальных нервов, необходимых для того, чтобы противостоять толпе рассерженных детей, у вас тоже нет.

В сердце Гестии с каждым следующим словом Теодора всё прочнее селилось чувство досады. И Гестии хотелось рассердиться — за то, в чём её упрекают, — не согласиться, поспорить... В следующее мгновенье Гестия подумала со стыдом, что, наверное, будет чёрной неблагодарностью сердиться сейчас на Теодора — бросившегося ей на выручку в тот момент, когда Гестия от паники совсем потеряла голову и была на грани того, чтобы разрыдаться прямо в классе. На Теодора — сейчас ещё сделавшего Гестии какао, чтобы утешить.

Нет, если Гестии и стоило на кого-то сердиться, так это на себя — и пусть она не знала, что сделала не так, чем заслужила подобное обращение (а если и знала, то не могла в этом признаться даже самой себе), винить-то следовало именно себя. Не Теодора же — пусть даже он оказался лучшим учителем, чем она. Пусть даже оказался куда успешнее, пусть куда лучше поладил с детьми — теми, что смотрели на Гестию нагло, почти ненавидяще. Гестия не имела права винить за это Теодора. Не могла, даже если ей сейчас того очень хотелось.

Гестия сделала последний глоток и поставила чашку на тумбочку рядом с изголовьем своей кровати. На кружке, заметила она только сейчас, красовался трёхглавый дракон — кажется, подобный везде встречался в Клерне. Забавно, подумала Гестия словно отстранённо, как сильно в Клерне были привязаны к образу этих созданий — тогда как в графстве Мивь о драконах никто и не слышал особенно.

— Иными словами, так вежливо вы говорите мне, что учитель из меня никудышный, да? — сиплым голосом поинтересовалась Гестия, всё ещё не сводя взгляда с чашки. — Потому что ваше воспитание не позволяет вам выразиться более жёстко и прямо?

Теодор крайне резво вскочил с кровати и расхохотался, словно сумасшедший — и это было довольно-таки обидно. Теодор подскочил к окну, похлопал себя по карманам брюк, выудил оттуда пачку сигарет и уже достал одну, как одёрнул себя, повернулся к Гестии, вернул сигарету в пачку, а пачку в карман брюк.

— О, Гестия! Разве я это только что сказал вам? — поинтересовался Теодор, кажется, никак не в силах перестать смеяться. — И я вовсе не считаю вас никудышным учителем, Гестия! С чего вы вообще так решили? В конце концов, это не у вас за какой-то месяц на уроках случилось пять переломов и двадцать вывихов, несмотря на все попытки сделать место занятий безопасным! Это было бы вполне нормально там, где когда-то учился я сам, но здесь, думаю, со мной контракт не продлят — если не выставят за порог раньше окончания срока. Впрочем, думаю, что Школьный совет сам в этом виноват — они могли просто взять меня на ту должность, на которую я просился, а не делать из меня учителя.

Гестия слушала Теодора с удивлением, но как-то рассеянно, пропуская, вероятно, целые слова или даже фразы из его речи. По правде говоря, она сейчас совсем не могла найти в себе сил, чтобы сосредоточиться как следует хоть на чём-то, кроме того, что произошло на уроке у первого курса третьей ступени.

Между тем, Теодор повернулся к ней спиной, уставившись в окно. В окно комнаты Гестии порой стучала веточка клёна — уже пожелтевшего, покрасневшего. Его красивые листы было приятно разглядывать — и, в конце концов, в графстве Мивь у Гестии не было возможности сделать это, ведь там клёны не росли. И иногда Гестия распахивала окно и, дотянувшись до одного из листов, осторожно проводила пальцем по неровной кромке. И загадывала желание. Почему-то этот маленький ритуал родился в голове Гестии сам собой, когда она впервые заметила, как клён стучит в её окно.

Теодор стоял, уперевшись руками в подоконник, и, когда перестал смеяться, вдруг совсем затих. Гестия смотрела на его худую спину, и ей хотелось думать о фестивале трёх кровавых лун, на котором она чувствовала себя такой счастливой, но мысли то и дело возвращались к злополучной крысе, к смешкам, к голубому банту вместо воротника на шее Евы Стэнли, к немигающему ледяному взгляду голубых глаз Нины Ильтун...

— Они меня ненавидят, — вздохнула Гестия, сев на краешке кровати и поставив ноги на пол. — А я не знаю, смогу ли я им теперь доверять или буду вынуждена постоянно ждать новой крысы в ящике. Или чего похуже — а ведь я панически боюсь крыс, и это для меня ой как плохо!

Теодор резко повернулся лицом к Гестии. Посмотрел внимательно, цепко, словно пытаясь уличить её во лжи или каким-нибудь образом вывести на чистую воду — во всяком случае, на ум шло только такое сравнение. Пару мгновений спустя взгляд Теодора смягчился, и он, похлопав себя по карманам, но потом резко одёрнув руки, медленно подошёл к Гестии, остановившись у её кровати. Некоторое время Теодор стоял молча, а потом мягко усмехнулся и заговорил.

— Гестия, это ведь всего лишь дети, — мягко произнёс Теодор, опускаясь на корточки рядом с кроватью Гестии, — а дети — поверьте человеку, выросшему в большой и, чаще всего, более-менее дружной семье — время от времени бывают теми ещё мелкими чудовищами. Совсем не обязательно потому, что действительно вас ненавидят — почти у любого ребёнка найдётся вдоволь причин для дурного поведения вне зависимости от ваших или моих педагогических талантов!

Снисходительность его тона Гестию почти разозлила — как злила, признаться, всегда, ибо снисходительность эта всякий раз напоминала Гестии, что она сама, юная выпускница педагогического института, ещё ни на что не годилась. Что ей всё равно чего-то не хватало, чтобы иметь право чувствовать себя полноценным человеком — то ли знаний, то ли опыта, то ли способностей...

Порой Гестии хотелось закричать, когда Теодор принимался говорить с ней так — словно с больной или словно с ребёнком, без привычной насмешки, что обыкновенно сквозила в каждом его слове. И иногда это желание становилось почти что нестерпимым.

— И что мне делать с этими детьми? — поинтересовалась Гестия несколько более раздражённо, чем следовало говорить с человеком, который бросился сегодня к ней на выручку. — Снизить планку и ставить им «отлично» за любую верную мысль в задании?

Теодор улыбнулся — опять очень мягко, очень тепло, словно разговаривал не с какой-то коллегой, вечно вляпывавшейся в неприятности, а с кем-то близким. И, наверное, в другой момент, Гестия задумалась бы об этом. Возможно, ей даже польстило бы это. Но сейчас у Гестии не оставалось ровным счётом никаких сил, чтобы быть внимательной, чтобы подмечать всякие мелочи, чтобы действительно чему-то обрадоваться.

— Возможно, обсудить с ребятами, что их возмутило, и извиниться за это? И обсудить то, что возмутило вас — например, небрежное ведение конспектов, которые, как вы считаете, станут существенным подспорьем для них при подготовке к экзаменам, — предложил Теодор, чуть наклонив голову влево. — А затем принять извинения за сорванный урок (извинения с их стороны я вам обеспечу, обещаю) и обсудить с ними правила, которые нужно соблюдать, чтобы занятия были в меру приятны всем участникам процесса?

Некоторое время Гестия молчала. Думала. Пыталась облечь мысли в нечто сколько-нибудь определённое — в слова, в фразы, в целые предложения. Но почти всё, что хотелось сказать Гестии, после некоторого обдумывания, выходило таким жалким, что произносить это вслух совсем не хотелось.

— Их возмутило, что я выставила им честные отметки за контрольную и конспекты! — несколько нерешительно и вместе с тем обиженно пробормотала Гестия, чувствуя, как запылали её щёки. — И вы видели — я честно проверяла и контрольные, и конспекты! И поставила «посредственно» за те работы, за которые думала ставить «неудовлетворительно»! И этих работ было довольно-таки много!

Гестия едва не задохнулась от возмущения, пока произносила это — и устыдилась своей горячности мгновение спустя. Но было уже поздно что-либо менять — слова успели слететь с её губ. И Гестия чувствовала себя довольно жалкой, нелепой и словно маленькой, словно ребёнком — она будто бы стояла приблизительно на одном уровне с теми детьми, у которых проводила занятия, и никак не могла подняться хотя бы на одну ступеньку выше, чтобы хотя бы в душе чувствовать себя именно учительницей, а не самозванкой, занявшей учительский стол.

Теодор не ответил сразу. Он посмотрел на Гестию с сочувствием, что едва не заставило Гестию подняться рывком с кровати и попытаться выставить Теодора за дверь — и только благодарность за сегодняшнюю помощь не могла, пожалуй, позволить взвинченной донельзя Гестии решиться на этот шаг, способный воздвигнуть стену ещё и между ней и соседом по апартаментам.

О, Гестия ни за что не могла пойти на это! Достаточно и того, какой одинокой она себя чувствовала в Хенгло, оказавшейся далеко не той школой мечты, какая представлялась Гестии дома. Достаточно и того, что Гестия больше не могла чувствовать себя спокойно на уроках — и не только на уроках у первокурсников третьей ступени. Гестия была почти уверена, что отныне она не сможет чувствовать себя спокойно ни на одном из уроков в страхе, что сегодняшний кошмар может повториться.

— О, Гестия! Я почти убеждён, что их рассердило вовсе не это, — вздохнул Теодор, снова мягко улыбнувшись. — Мне кажется, они обижены, что вы выставили эти не слишком приятные отметки прямо перед родительским днём, не дав им возможности, времени хотя бы мысленно свыкнуться с вашими требованиями, если не начать им соответствовать. Возможно, если бы вы выставили отметки хотя бы на неделю позже, они бы отнеслись с большим пониманием к тому, чего вы от них хотели.

— Вы действительно думаете, что это что-нибудь изменило? — спросила Гестия, и голос её дрогнул.

Ей показалось вдруг, что ещё одно слово, ещё какое-то жалкое мгновенье — и она снова расплачется. Расплачется словно маленькая девочка, которой, вероятно, она всё ещё являлась, несмотря на все попытки это изменить.

— Понятия не имею, на самом деле, но мне кажется, что изменило бы, — сказал Теодор задумчиво. — У меня другие требования к ученикам, Гестия, и я по-другому бы вёл занятия, если бы надумал читать теорию, и оценивал бы тоже иначе, и потому едва ли могу давать вам в этом деле какие-то советы, но, думаю, что вам в любом случае стоит обсудить с учениками — и это касается не только первого курса третьей ступени, — как вы оцениваете работу: за что засчитываете задание как правильно выполненное, а за что можете снять баллы.

Гестия подняла на Теодора взгляд, отчего-то задержалась на мгновенье на упавшем на лоб завитке. Гестии хотелось возразить Теодору — она и сама не знала, почему не чувствовала в себе сил согласиться с ним, — но возразить ей было нечего. Хотелось сказать, что в родной школе Хенгло учителю бы и в голову не пришло, что то, каким образом будут выставляться оценки, следует обсуждать с учениками. Гестия не помнила, чтобы с ней или с её соучениками когда-либо обсуждали — были ли то критерии оценивания работ, необходимость ношения школьной форме или нормы поведения в классе.

Гестия подумала вдруг, что в школе, где училась она сама, она и её одноклассники могли тайком обсуждать своих кеннари и профдомари, могли говорить за спиной всякие глупости (по большей части — действительно глупости, как понимала Гестия теперь, будучи взрослой), могли быть недовольными полученными отметками, но открытого противостояния никогда и не случалось...

Гестии вспомнилось, что, хоть родители её всегда утешали из-за любой, даже самой крошечной неудачи, никогда не было и речи о том, чтобы обвинить в плохом результате учителя или экзаменатора. Виноватыми всегда, кажется, назначались слабые нервы Гестии — но никогда не выставивший отметку учитель.

— Для того, чтобы говорить с позиции силы, Гестия, — сказал Теодор серьёзно, словно отвечая на её мысли, и Гестия заметила, как сверкнули его голубые глаза, — этой силой надо обладать и быть готовым её применить при неповиновении. Давайте признаем честно, что ни вы, ни я не готовы к этому в данный момент, и будем рассуждать уже именно с этой точки.

Его тон почти заставил Гестию вздрогнуть. Гестия глянула на него почти испуганно, но почти тут же досада от сегодняшнего унижения вновь всколыхнулась в её душе, заставив сжаться и выпустить иголки, подобно ежу.

Гестия чувствовала почти физически, как сильно ей хотелось закричать. Возможно даже ударить Теодора — или разбить что-нибудь, или приняться вытаскивать из шкафа собственные платья и свитера, раскидать их по полу и, вероятно, притопнуть ещё ногой. Только вот — и от этого уже хотелось плакать, ругаясь на себя и весь мир за собственное бессилие — Гестия ведь не была пятилетним ребёнком, для которого подобное поведение ещё простительно...

— Легко вам говорить! — не слишком любезно буркнула Гестия, взяв в руки пустую чашку, в которой когда-то было какао. — Они вас слушаются. У вас с ними прекрасные отношения. Они вас уважают...

Теодор вновь рассмеялся. Он уткнулся в скрещенные на кровати Гестии руки и почти всхлипнул от смеха. И Гестии, глядя на него, почему-то самой вдруг стало смешно — не настолько, чтобы тоже расхохотаться, но вполне достаточно, чтобы уголки губ немного поднялись.

— Гестия, некоторое время назад этот же класс подкинул Гюнтера — крысу, что так вас напугала — мне! — протянул Теодор, не в силах, кажется, сдерживать смех. — Потому что части класса не понравилось, что я гоняю их больше остальных — и я даже знаю поимённо тех, кому пришла в голову гениальная идея притащить в класс бедного Гюнтера! Они таким образом — нелепым и неправильным, согласен — стараются бороться с тем, что кажется им несправедливым. И, если уж мериться тем, кто из нас хуже — согласитесь, что лидирую я, ведь мне Гюнтера подкинули раньше! Ну улыбнитесь же, Гестия! Хватит столь сильно переживать из-за всего, что идёт не так!

И Гестия всё-таки улыбнулась. Слова Теодора почти успокоили её, привели в чувство, погасили несколько горевшую где-то в сердце обиду на учеников — на Джерри Берна, на Нину Ильтун, на Густава Рейнбе, на Джослин Морин, на Еву Стэнли... И на всех остальных тоже. Теперь обиды почти не было — на место этого пришло спасительное спокойствие, почти равнодушие, в которое хотелось завернуться с головы до ног.

Гестия почувствовала себя несколько лучше. Она по-прежнему не могла найти в себе достаточно сил, чтобы даже подумать о том, что скоро ей предстоит вновь столкнуться с не принявшим её классом — снова учить их, продолжить выставлять отметки, проводить контрольные и опросы, — но на душе почему-то стало легче. Она больше не чувствовала себя такой несчастной, такой маленькой и беззащитной. Словно упал какой-то страшный, огромный груз, который Гестия никогда не смогла бы поднять.

Теодор снова поднялся на ноги. Подошёл к окну, на этот раз встав к нему спиной, и снова достал из кармана сигарету, которую принялся нервно крутить в пальцах. Гестия следила взглядом за перемещениями Теодора, но отчего-то молчала. Слова теперь, когда она чувствовала себя лучше, казались излишними.

— Знаете, своего наставника я боялся. Видят боги — как сильно я его боялся! — вздохнул Теодор, усмехнувшись как-то очень грустно и вместе с тем очень жёстко одновременно, — а ведь я не из пугливых, Гестия!.. И, быть может, он был лучшим учителем из всех возможных для меня — возможно, я в то время не понимал ничего, кроме животного страха, но... Я не думаю, что это всегда хороший путь. И я не хочу верить, что это единственный путь.

Взгляд у Теодора был почти пустым. Страшным почти. Гестии было непривычно видеть Теодора таким, и она могла лишь — снова — промолчать, удивлённо глядя на него. Теодор тоже молчал. Думал о чём-то, словно смакуя какие-то горькие воспоминания, словно растравляя какие-то старые раны.

Гестии показалось, что треснула маска — та маска, что заставляла Теодора вечно находиться в приподнятом настроении, улыбаться широко и радостно по всякому поводу и без поводу, и неустанно шутить... Но теперь Гестия, кажется, видела не маску — и от этой мысли становилось неловко и страшно.

— Давайте попробуем с ними иначе? — попросил Теодор у Гестии, и в голосе его слышалась надежда.

Незажжённая сигарета выпала из его пальцев и покатилась по ковру. Гестия только и смогла подумать о том, что отказать она сейчас не посмеет.

Листья на деревьях в Хенгло, Клерне и окрестностях практически полностью исчезли ко второй половине октября. Для Гестии это, признаться, было в новинку — видеть голые ветки деревьев так рано, и, наверное, только это спасло её от особенной хандры по тому поводу, что зарядили дожди, а скоро снова должна была начаться зима. Тёмное, недружелюбное время года, когда нельзя было носить на улице лёгких платьев, туфель на тонкой подошве...

Зиму Гестия никогда особенно не любила даже в родном графстве Мивь — в это время года было так мало солнца, что с тоски хотелось взвыть. Тут же, зима обещала быть ещё менее солнечной, чем на родном юге — во всяком случае, если верить Романо Гальярдини, преподавателем зельетворчества, что тоже оказался южанином, — зато более холодной и ужасно снежной, что от снега, выпадение которого можно было считать праздником, почти что чудом на юге, за несколько месяцев станет просто тошно.

С момента того злополучного урока прошло уже чуть больше недели, и Гестия, обсудившая в присутствии Теодора произошедшее с учениками, принёсшая извинения и получившая их в ответ, по правде говоря, всё ещё боялась лишний раз встречаться с кем-то из первокурсников третьей ступени в коридоре, и с большим трудом уговаривала себя приходить на их занятия — всякий раз это было серьёзным испытанием для бедных нервов Гестии.

И всё же... Пока было тихо. Спокойно почти. Гестия сошлась с учениками на том, что часть контрольных мероприятий будет проведена в устном виде — чтобы позволить тем, кто хорошо знал предмет, но не отличался требуемой Гестией аккуратностью, всё-таки набрать хороших отметок. На контрольных Гестия пообещала снижать только один балл за небрежность и грязь в листах, тогда как за ведение конспектов строгость выставления отметок осталась неизменной.

Гестия не была уверена, что всё действительно наладилось — но за прошедшие дни со стороны первокурсников третьей ступени больше не было каверз, и Гестия, как бы это ни было для неё тяжело, надеялась, что сумеет когда-нибудь позабыть об этом прискорбном инциденте.

Сегодня, в свой законный выходной, Гестия имела возможность прогуляться по Клерну — в сопровождении Теодора, который вновь нацепил на себя маску неукротимой весёлости. Только вот теперь Гестия всё чаще замечала, что это, кажется, всё-таки была именно маска — очень старая, привычная маска, за которую Теодор никого не желал пускать. Или почти никого — и из-за этого Гестии было и приятно, и стыдно одновременно.

— Вы сами учились в пансионе вроде Хенгло? — поинтересовалась Гестия у Теодора, когда ей уже надоело идти молча. — В графстве Мивь нет пансионов, так что, мне не довелось получить такого опыта!

Тот повернулся к ней, почему-то коснулся левой рукой своего алого шарфа, что не снимал даже в апартаментах. Гестия смотрела на то, как сверкнул в слабом свете осеннего солнца рубин в его тяжёлом старинном перстне и не могла думать ни о чём другом. Перстень словно завораживал, и только усилием воли Гестия сумела заставить себя отвернуться.

— Да, и я был приблизительно в том же возрасте, что самые младшие ученики первой ступени Хенгло, когда поступил туда, — усмехнулся Теодор, а потом вздохнул и вмиг посерьёзнел. — Знаете, у меня ведь есть сын. Он далеко отсюда сейчас. Уже взрослый. И я далеко не всегда был ему хорошим отцом — если когда-нибудь вообще был ему хорошим отцом. Но своего отца я упросил не отправлять моего мальчика в пансион, пока ему не исполнилось восемь.

Взгляд Теодора снова казался пустым и тяжёлым одновременно, и Гестия поёжилась, словно ей было действительно уже холодно в том зимнем пальто, которое она привезла из дома — о том, что в пальто Гестия замёрзнет в Хенгло, её уже предупредил Романо Гальярдини, посоветовавший купить какую-нибудь более тёплую одежду в одном из магазинчиков Клерна.

Слушать о сыне — о взрослом уже сыне — Теодора Гестии было странно. Она вдруг — впервые с того дня, как увидела Теодора впервые — задумалась над вопросом — сколько же ему было лет? Иногда, когда Теодор смеялся, шутил и что-то выдумывал, он казался Гестии едва ли не моложе её самой — пусть она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что это просто не могло быть так. Иначе Школьный совет просто не мог счесть бы его более опытным.

— Радуйтесь, что вы сами не были вынуждены учиться в пансионе, Гестия, — сказал Теодор очень серьёзно, вытаскивая из кармана сигарету. — И пусть я теперь понимаю многие из решений своего отца, я до сих пор иногда представляю, как рос бы рядом с ним, рядом с матерью, не вздумай он отправить меня учиться так рано. Может быть... Я был бы другим человеком?

Он уже щёлкнул пальцами, чтобы зажечь сигарету, но взглянул на Гестию и тут же потушил, подняв руки в извиняющемся жесте. Подумав немного, Теодор раздражённо бросил сигарету в ближайшую урну.

Некоторое время они снова брели по улочкам Клерна молча — маска весёлости Теодора, как видела Гестия, вновь пошла трещинами, и в этом состоянии он готов был подолгу молчать и, кажется, очень хотел курить, чего при Гестии себе не позволял, вероятно, памятуя об их самом первом разговоре. А сама Гестия всякий раз терялась и не знала, что она может в такой ситуации сказать.

— Знаете, Теодор, я, наверное, скажу это, раз у нас с вами выдался день тяжёлых признаний, — пробормотала Гестия, поплотнее заворачиваясь в недавно купленный в Клерне огромный шерстяной шарф. — Я теперь не уверена, что преподавание — это моё. Признаюсь вам честно — учиться самой оказалось куда интереснее, чем учить. И, к тому же, гораздо... безопаснее?..

Они остановились. Теодор вздохнул и повернулся к Гестии. Посмотрел вновь серьёзно, едва не потянувшись руками к её лицу. И Гестия почему-то замерла, застыла, словно вкопанная в землю. Ей почему-то показалось вдруг, что она вполне может почувствовать дыхание Теодора — хотя он стоял достаточно далеко от неё, чтобы Гестия вообще могла это дыхание ощущать. В слабом свете осеннего солнца светлые кудрявые волосы Теодора, казалось, нимбом обрамляли его худое лицо, и Гестия не могла даже пошевелиться.

В какой-то момент, наваждение рассеялось — внезапно, как и пришло. И Теодор вновь натянул на себя свою привычную маску. Он улыбнулся — открыто и уверенно — и вложил руки в карманы своего потрёпанного тёмного плаща, глядя на который Гестии всё сильнее хотелось укутаться в свой тёплый шарф.

— Если вдруг надумаете покинуть преподавание, доработаете отмеренный нам договорами срок? — поинтересовался Теодор, усмехнувшись. — Боюсь, только с моим подходом к магии и её изучению — каким бы действенным я его ни считал для тех, кому реально придётся с кем-то сражаться — ученики попросту не сдадут ни одного экзамена.

— Я обещаю, — улыбнулась в ответ Гестия.

В небе закружились в своём причудливом танце снежинки. Белые ледяные мухи — как вспоминалось из одной детской сказки, которую Гестия когда-то давно (теперь это казалось почти невыносимо давним событием) слушала, забравшись на колени к отцу. Красивые, в отличие от настоящих живых мух, и холодные белые мухи. Гестия Линдон вытянула ладонь перед собой, и одна из снежинок коснулась её кожи, почти тотчас растаяв, превратившись в капельку воды.

Гестия грустно улыбнулась — вспомнилась старая примета, популярная дома, говорящая, что если снежинка не растает в ладони в течение пяти минут, можно загадывать желание, что обязательно сбудется. И пусть верить в приметы было, пожалуй, глупо, иногда Гестии ужасно хотелось, чтобы они сбывались... Чтобы каждая мечта могла стать явью — как по щелчку пальцев.

Впрочем, мечта Гестии о Хенгло ведь сбылась — только вот теперь это не казалось такой уж большой радостью. Теперь Гестия уже не была так уверена, что сбывающиеся мечты — это всегда хорошо. Преподавание больше не казалось ей тем самым заветным желанием, ради которого она способна была бы пойти на всё — или хотя бы решиться на отказ от спокойного, размеренного существования, по которому Гестия ужасно скучала. Во всём этом оказалось куда больше забот и проблем, чем Гестия способна была предположить будучи всего лишь выпускницей педагогического института.

Гестия шагала по мощёным дорожкам Хенгло — шагала в сторону парадного корпуса, от которого за какой-нибудь час можно было добраться до основной пристани, от которой ходили паромы. Гестия хотела прогуляться по Клерну, раз уж завтра был выходной. На Гестии было тёплое клетчатое бело-голубое пальто и белый пуховый платок — обе вещи Гестия купила неделю назад в Клерне, и теперь собиралась отыскать подходящий шарф для Теодора, которому хотелось сделать подарок.

На дворе стоял самый конец октября — до ноября оставалось всего лишь пару дней, — но снег уже кружился в воздухе, оповещая всех и каждого — зима уже начиналась, уже стучалась в двери, напоминая о своём присутствии, что скоро станет ещё более явным. Снег припорошил деревья, газоны, многочисленные мощёные дорожки в Хенгло, и южанка Гестия, даже предупреждённая Романо Гальярдини о количестве снега на севере Летхорнского содружества, не могла не счесть эту картину почти что сказочной. Чудесной картиной, которой хотелось любоваться и любоваться — даже если спустя некоторое время припорошённые снегом деревья станут лишь вызывать раздражение от того, что до очередного лета ещё нужно ждать слишком долго...

И Гестия вдруг подумала, что школа Хенгло, когда по ней не носились толпы крикливых, шумных детей, пожалуй, вообще сама по себе казалась сказочной — даже теперь, когда Гестия уже больше двух месяцев имела возможность каждый день ходить по мощёным дорожкам, видеть высаженные кем-то давным-давно старые деревья, каменные стены учебных и жилых корпусов, каждый из которых был едва ли не отдельным произведением искусства... Архитектурный ансамбль школы Хенгло сам по себе был ожившей сказкой, к которой приятно было прикоснуться.

Гестия не знала, что с ней будет дальше. Не знала, куда ей двигаться теперь, когда мечты обратились лишь дымкой, миражом, а реальность оказалась куда менее приятна, чем воздушные замки. Сейчас Гестия не была так уверена, как была убеждена этим летом, что стоит продолжать свой путь как учительница — возможно, следовало поискать какую-нибудь интересную специальность в аспирантуре, подготовиться к экзаменам и поступить туда, как только закончатся те два года, на которые Гестия Линдон подписала трудовой договор.

Может быть, подумала Гестия, стоит пойти по маминым стопам и стать искусствоведом, раз уж с преподаванием не заладилось?.. Изучать какие-нибудь витражи, направления в творчестве мастеров каких-нибудь стран Летхорнского содружества... Впрочем, вздохнула Гестия и улыбнулась, для окончательного решения у неё было ещё почти целых два года, и следовало, пожалуй, не торопиться, чтобы в этот раз не ошибиться с выбором жизненного пути.

Показался парадный корпус Хенгло, и Гестия шагнула внутрь, чтобы пройти его, не удостоив огромные витражные окна и взглядом — теперь, спустя два месяца Гестия уже могла шагать спокойно по мозаичному полу и не обращать внимания ни на причудливые колонны или высокие окна, так восхитившие её в самый первый день.

Ещё несколько десятков шагов — и Гестия оказалась на выложенной белым камнем дороге, ведущей к пристани. В этот раз Гестия просто шла по этим белым камням, ставшим вдруг довольно скользкими от снега, и думала лишь о кружащихся в воздухе белых мухах, шарфе для Теодора и жизненной дороге, что оказалась не такой прямой, как Гестия Линдон предполагала несколько месяцев назад.

Первая осень Гестии к Хенгло заканчивалась — вот так быстро, всего лишь в конце октября, не дав как следует насладиться золотом пожелтевших листьев и нежарким, но ещё тёплым солнцем. Начиналась зима. Долгая северная зима, что была первой из тех двух, что Гестии предстояло провести в Хенгло.