Сложности семейной жизни Северуса Снейпа (гет)

Гермиона вдруг остановилась.

— Дорогой, мы забыли про презерватив!

— Не забыли. Я его просто не надел.

— Говорит ли это о твоей готовности стать отцом?

— Да, говорит.

— А со мной ты это обсудил?

— Нет.

— Слезь с меня, пожалуйста.

— Прости... Я должен был догадаться, что ты просто не хочешь от меня ребенка, когда говорила «давай поживем пока только вдвоем»...

— Ты должен был поговорить об этом со мной! Вне зависимости от моей позиции по вопросу наших с тобой детей, это было недопустимо — отказаться от предохранения в одностороннем порядке.

Северус встал, ушел из спальни, понурый и как-то вмиг постаревший.

Она больше не говорила об этом. Он спал в своем кабинете. Он думал, что это, наверно, конец.

Она ждала, когда по-нормальному о ребенке заговорит он. Но он молчал.

Она вела себя, как обычно. Никаких даже намеков на то, что он уже которую ночь проводит не с ней. Целовала утром при встрече и вечером после работы, пыталась обсуждать за завтраком планы на день, вечером или впечатления дня, или книги, или еще что (если они умудрялись пересекаться вечером, это случалось нечасто при их образе жизни). Когда-то они любили разговаривать друг с другом, если у них было время. Но сейчас он не отвечал ей. Слушал молча.

И слушал ли?

Однажды он увернулся от поцелуя. Она не отреагировала никак. Просто перестала его целовать.

А однажды Северус Снейп не пришел домой.

Здоровался безмолвным кивком, когда они сталкивались в Министерстве.

Когда их приглашали куда-то вместе, Гермиона Грейнджер-Снейп шла одна.

В день зарплаты в ящике стола, где лежат наличные на повседневные расходы, появилась его обычная доля. Счета он тоже оплатил, как обычно.

Он пришел через три месяца в воскресенье утром.

Встал в дверях кухни, где она в пижаме пила кофе, стоя у плиты, и пекла оладьи.

Спросил:

— Могу я зайти?

Гермиона молча налила ему кофе и передвинула на ближний к нему конец стола тарелку с оладьями.

Он подошел, сел.

Поел. Сказал «спасибо, вкусно».

После сходил в душ и надел домашнюю одежду. Нашёл жену уже в комнате.

— Могу я остаться?

Молча кивнула.

Ему показалось, что в мире стало больше света и воздуха от этого ее кивка.

Она разрешила ему остаться. Это было главное. Она разрешила ему остаться, и значит, прощение возможно.

Подошел к ней почти вплотную. Заглянул в глаза. Провел ладонями по ее рукам от плечей к кистям. Прошелся пальцами по ее волосам, щеке, шее.

Она не откликалась на его ласки. Но и не противилась им. Он сказал осторожно: «Ты можешь в любой момент остановить меня». Она ответила: «Я знаю».

Он подождал несколько мгновений и начал раздевать её.

Она сделала шаг к кровати, потянула его за собой.

И только по тому, как она выдохнула и как еле слышно застонала, когда он надел презерватив и вошел в неё, такую любимую и такую ему нужную, как положила на него руки, он понял, что она тоже соскучилась, что ей тоже было плохо в эти месяцы, когда они по его дурости не были вместе.

— Как ты дорога мне... — прошептал он.