Год Крысы. Дороги. Часть 2 (гет)

Читая в географических книгах про тсарство Холмогорцев, Альк представлял себе его по-другому: живописные холмы, вырастающие вдалеке пики с заснеженными шапками, зелёные долины, полные диких коз… Чёрные клыки островов он считал метафорой мрачного путешественника, записавшего свои воспоминания о тех местах. Однако метафоры оказались близки к реальности.

Когда в лунном полумраке Альк и Ждана поняли, что течение несёт их злосчастное судно прямо на скалистый мыс и рулевое весло уже никак не поможет его обогнуть, они только и успели что похватать заранее приготовленные деревянные лари: один с провизией и водой, другой — с кресалом и запасной одеждой.

Когда посудина налетела на первый же подводный риф, дала течь и стала крениться, они поскидывали с себя шубы, выбросили за борт лари и выпрыгнули сами.

Альк никогда не любил плавать. Умел, но не получал удовольствия от замедленного движения и неприятного ощущения, что поверхность так и хочет сомкнуться над твоей макушкой, а дно ждёт, чтобы тебя сожрать. Теперь вода ещё и обжигала холодом, но тёмный, неприветливый берег был достаточно близок, чтобы не дать окончательно закоченеть и сгинуть в безвестности. Держась за спасительные лари, они поплыли к берегу с риском пораниться о скалы, однако вскоре на мелководье обнаружилась небольшая расщелина, в которую удалось зайти.

Волны лупили о камни, разлетаясь тысячами брызг и окатывая с головой и без того замёрзших пловцов. Клацая зубами, они втащили за собой лари и выбрались на сухое место.

Погода не благоволила прогулкам в мокрой одежде. Кляня всё на свете, Альк вывалил содержимое одного из ларей на большой плоский камень — к счастью, за короткое плавание вода не успела проникнуть под крышку. Схватив наугад рубаху, штаны и шкуру, он скинул с себя всё, в чём плыл, краем глаза заметив, что тараканиха следует его примеру; мокрые вещи полетели в ларь.

Ждана потеряла свои сапоги во время заплыва и теперь мрачно топталась на месте. Альку повезло больше: вылив из своих сапог воду, он едва успел нацепить их обратно, как подло подкравшаяся волна чуть не сбила его с ног.

— Что за?.. — он громко выругался.

— Кажется, прилив, — проворчала Ждана, — сматываемся!

— Наверх! Бери второй ларь, — скомандовал он.

Море стало так стремительно подниматься, что им пришлось буквально спасаться бегством, забираясь вверх по выступам скалы. Босые, заледеневшие ноги Жданы соскальзывали с камней — чуть не упустив ларь с провизией, она громко ойкнула и смачно, по-пиратски, выругалась, помянув мачты и кили. Проклиная своё плохое ночное зрение, Альк мрачно карабкался вверх, слушая, как за спиной на всех известных ей языках бормочет проклятия тараканиха.

В конце концов они добрались до широкой расщелины, напоминавшей пещеру, и, поставив лари в глубину, уселись рядом вдоль стены, кутаясь в шубы и клацая зубами от холода.

— Надеюсь, сюда прилив не доберётся, — сказал Альк, тревожно вглядываясь в шумящую темноту.

Ему очень не хотелось вновь пускаться вплавь.

— Страшно? — съязвила тараканиха, поджимая под себя ноги.

Он фыркнул в ответ и умолк, дивясь тому, как распорядилась судьба в выборе дорог.

Луна спряталась за тучами, и они долго сидели в полном мраке, слушая плеск волн и напряжённое дыхание друг друга. Судя по звукам, прилив продолжался, не давая расслабиться и тем более заснуть. Однако через несколько щепок горизонт стал светлеть, тучи рассеялись, и рассвет вспорол новый день яркой горизонтальной полосой.

Альк глянул вниз на пенистые волны и успокоился: по его прикидкам до пещеры вода никак не могла подняться. Нескольких аршин, на высоту которых горе-пираты вскарабкались по скале, оказалось достаточно. Их судно то ли затонуло, то ли его обломки отнесло течением, но когда солнце поднялось над морем и осветило мрачного вида острые клыкообразные камни без признаков растительности, «Спрута» уже и след простыл.

Альк высунулся из укрытия, чтобы получше рассмотреть скалу, и тихо прорычал. Лезть вверх не было никакой возможности.

— Мы тут в ловушке, придётся ждать отлива. Спустимся на берег и попробуем перейти на другую сторону острова, — сказал он.

— Острова? Похоже, это всего лишь утёс.

Альк нахмурился, продолжая надеяться, что скрытая от них часть суши окажется более дружелюбной, чем видимая.

Ветер задувал в пещеру, и Ждана, подтянув колени к подбородку, угрюмо смотрела в морскую даль и стучала зубами. Поверх рубахи и штанов на ней была драная оленья шуба; Альку же досталась прохудившаяся овчина — вонючая, но тёплая. Когда стук зубов тараканихи стал ритмично-музыкальным, она сильней прижала челюсть к коленям и закрыла глаза.

Альк, привычный к ночёвкам невесть где, почти не страдал от холода. Его одолевали противоречивые мысли: свобода радовала, место побега — не очень.

Продолжая дрожать, тараканиха прижалась спиной к изгибу в скале и вдруг, закрыв глаза, стала заваливаться на бок.

— Эй, — Альк повернулся к ней, — ты чего?

На её бледном лице губы казались неприятно синими. Он тронул её ледяные пальцы, затем осторожно похлопал по щекам. Тараканиха открыла глаза и вдруг отпрянула, ударилась головой о камень и, злобно выругавшись, попыталась отпихнуть его двумя руками.

— Отвали, видун...

Он фыркнул, отсел, насколько позволяло место, и, сложив руки на груди, стал смотреть в тёмно-зелёную морскую даль. Если бы не их неопределённое положение, суровым морским видом можно было бы залюбоваться, однако Алька больше интересовало, как выглядит остров по ту сторону скалы. Большой он или маленький? Может, они скоро выберутся к лесу или жилью? Ему очень не хотелось дождаться отлива, спуститься вниз и, обогнув скалу, увидеть, что кроме безжизненных камней вокруг ничего нет…

Ждана застонала и снова стала сползать по стенке.

— Здрасьте, — прошептал он, приглядываясь к ней.

Её дыхание стало неровным, тело забила крупная дрожь. Помянув Сашия, Альк придвинулся, распахнул свою шубу и, обхватив её тело двумя руками, крепко прижал к себе. Ждана чуть приоткрыла глаза, презрительно скривила губы и безвольно уткнулась носом ему в плечо.

Спустя пару щепок клацанье зубов прекратилось, дрожь унялась.

— Не вздумай окочуриться, — пригрозил он.

— Заткнись…

Её дыхание приятно грело его шею. Надеясь, что не проспит отлив, Альк закрыл глаза и задремал.

Когда он встрепенулся, солнце поднялось на три пальца над горизонтом и даже немного грело.

Он поднял голову, пошевелился и скривился: тело затекло от сидения на камне. Ждана, почувствовав движение, открыла глаза и опять попыталась отстраниться. Альк и сам уже отодвинулся и глянул вниз: вода схлынула, можно было спускаться.

— Как ты? — спросил он.

— Нормально, — просипела в ответ она, тоже оглядывая скупой морской пейзаж.

— Идём?

— Понравилось тут сидеть и лапать меня?

Альк сердито сплюнул и, прихватив ларь с мокрой одеждой, стал спускаться по уступам скалы.

Идти вниз при свете оказалось трудней, чем подниматься в темноте. Ждана пыхтела сзади. Спустя несколько щепок они оказались внизу, на чёрном песке.

— Налево или направо? — спросила она.

— Думаешь, я здесь бывал?

— Ты же видун.

Она каждый раз произносила это слово, будто выплёвывая.

— Налево.

— Так быстро пророчишь?

— Буду я пророчить всякую ерунду.

— То есть там может быть обрыв, — заключила Ждана, тем не менее направляясь вслед за ним по берегу в левую сторону.

— Угу.

Они молча шли с пол-лучины, подставляя солнцу лица. Скалистый берег не кончался, и тараканиха не выдержала, проворчала:

— Надо было идти направо.

Альк остановился, развернулся и глянул ей в лицо.

— Хочешь показывать дорогу?

Ждана закатила глаза, обогнала его и продолжила путь в ту же сторону вдоль берега, усыпанного ракушечником и позеленённого водорослями.

Заметив, что она хромает на левую ногу, Альк спросил:

— Нога болит?

— Да.

— Подвернула?

— Похоже на то. Когда на скалу лезла.

— Давай сюда ларь.

— Ага, сейчас… Там еда, кресало и нож.

— Как знаешь.

Она пошла вперёд, сердито пыхтя и стараясь хромать поменьше. Наконец скалы завершилась отвесной стеной, обогнуть которую можно было только спустившись в воду. Ждана тихо прорычала. Альк, не обращая на неё внимания, снял сапоги и штаны, полностью оголившись ниже пояса, спрятал вещи в свой ларь, приподнял его в одной руке и осторожно вошёл в холодную воду. Стопы неприятно заскользили по грубым камням, и он пожалел, что не оставил сапоги — всё равно ж мокрые!

Она осталась стоять на берегу, не решаясь проделать то же самое.

— Жди здесь, — скомандовал Альк. — Я позову, если будет куда идти.

Ждана хмыкнула и глянула на свой ларь, словно намекая, что средства для выживания в дикой природе находятся у неё, поэтому ему не стоит глупить.

Он повернул за выступ и побрёл вдоль неровного скалистого берега, дальше и дальше, то погружаясь в воду по колено, то почти по пояс. Наконец выступ закончился, и Альк поднял глаза. За скалой простирался большой лесистый остров.

— Иди сюда! — громко крикнул он, надеясь, что шум прибоя не заглушит его голос.

Он успел выйти из воды и одеться, когда она появилась из-за уступа, глянула по сторонам и выдохнула с облегчением.

— Место что надо, — сказал Альк.

— Зато компания — нет, — ответила тараканиха, выходя из ледяной воды с намотанными вокруг шеи штанами, и быстро повернулась к нему голой задницей — надо сказать, весьма приятно округлой. Альк уже собирался деликатно отвернуться, но вместо этого удивлённо уставился на её ноги: на белых, крепких бедрах алели ужасные кровоподтёки — вероятно, полученные во время ночного инцидента на корабле. Левая лодыжка заметно посинела и опухла.

Ждана надела штаны и повернулась.

— Хватит зырить.

— Давай сюда, — сказал Альк, беря у неё второй ларь, за что получил недобрый взгляд. — В лес.

Она молча кивнула и поковыляла за ним в сторону желанной зелёной кромки.

Когда камни и песок под ногами сменила трава, Ждана одобрительно хмыкнула и даже ускорила шаг.

Редкий лес, поначалу состоявший из корабельных сосен, скоро стал радовать вкраплениями низких елей и берез. Добравшись до первых густых зарослей орешника и можжевельника, сквозь которые не продувал морской бриз, Альк опустил лари на землю и принялся собирать ветки для костра. Ждана взяла кресало и ловко высекла искры, от которых занялись и задымились собранные ею в кучу листья и прутики.

Огонь был настолько желанным, что они какое-то время молча сидели, протянув к нему руки. Затем, развесив мокрую одежду на рогатинах, уселись на траву, подставляя костру разные части тела.

Наконец Альк открыл ларь с провизией и пошуровал там рукой.

— Пить будешь?

— Да, — нетерпеливо сказала Ждана.

Он сделал несколько глотков, поморщился от несвежего вкуса и передал ей баклагу.

— Могла бы и побольше воды взять.

— Чтобы ларь утонул? Я лучше ручей поищу.

— А что ты взяла из еды? Сухари?

— Ещё солонину и сало.

На этот раз она сама залезла рукой в ларь и протянула Альку завёрнутый в тряпицу ломоть сала. Он достал нож, отрезал себе небольшой кусок, закинул его в рот и отстругал Ждане второй. Не выпуская ножа из рук, сел на овчину, медленно прожевал и, глянув на распухшую лодыжку спутницы, спросил:

— Подправить тебе дороги?

Та дёрнулась, роняя сало в траву и меча глазами молнии.

— Только попробуй!

Альк немного опешил от такой реакции.

— Я могу сделать, чтобы быстрее прошло.

— Не надо, — она глянула исподлобья.

— Любишь страдать?

Ждана подобрала сало и откусила кусок.

— Справлюсь сама. Бывало и хуже.

— Зачем хуже, когда можно лучше? Я тебя на горбу тащить не буду.

— Не сомневаюсь, видун.

Последнее слово прозвучало, как обычно, с издёвкой.

— Не любишь видунов? — он снова отхлебнул из баклажки и передал её Ждане.

— Видала я видунов и путников.

— Сколько?

— Достаточно.

— Мы бываем полезны.

— Для себя, не для других.

Солнце стало пригревать сильней, но холодный ветер компенсировал его старания.

— Послушай, девица. Ты участвовала в моём пленении, ты поила меня какой-то дрянью, я вступился за тебя и всё равно виноват?

— Вступился или воспользовался возможностью избавиться от идиотов?

— Одно привело к другому.

— Я бы сама с ними справилась, — заявила Ждана. — Ты их просто отвлёк. Пьяный сброд… Похотливые бараны без мозгов.

Альк умолк и отвернулся. Она вовсе не была ему симпатична — грубая и злющая тараканиха, которой наверняка приходилась убивать и до случая на корабле, — но воспоминание о насилии было ему противно.

Она встала и, стараясь не ступать на левую ногу, проверила сохнущие на ветру рубашки. Удовлетворившись их состоянием, сняла рубаху Алька и вдруг разорвала её быстрым движением.

— Что ты делаешь? — спросил он.

Не ответив, она рванула ткань снова, затем села и, распустив рубаху на полоски, стала накладывать повязку на больную лодыжку.

— Дай сюда нож, — попросила она.

Он неохотно послушался.

Стесав два куска коры с берёзы, она соорудила что-то вроде подошв и подвязала их остатками тряпок.

Альк молча наблюдал, не особо переживая из-за запасной рубахи. Он надеялся обойтись той, что была на нём, полагая, что вскоре им встретится жильё. А в какой стороне — дар подскажет. Вопрос направления нужно было решить незамедлительно…

Он опустил голову и закрыл глаза, погружаясь в себя. Ворот не появлялся, вероятности не проступали... Сосредоточившись как следует, он сделал несколько глубоких вдохов, как вдруг что-то тяжёлое налетело на него сзади, повалило в траву. Альк сгруппировался, не сразу сообразив, что произошло. Замахнулся, выбросил руку…

Затрещина вышла знатная, звук удара сочный. Ждана отлетела в сторону, ругаясь на лету. Скривилась и потёрла больную ногу, попыталась встать, но с оханьем осела.

— Ты что, идиотка? — воскликнул он, поднимаясь на ноги.

Она сердито зыркнула и процедила сквозь зубы:

— Не смей ворожить.

— Ворожить? Я что, бабка-гадалка? Я нам дороги смотрел!

— Не смей менять мои дороги, — она пошарила рукой и подобрала оброненный нож.

Это движение от Алька не ускользнуло.

— И не собирался. И вообще, если бы я хотел тебе навредить, то мне для этого и пророчествовать не пришлось бы.

— Не каждый видун готов своими руками свернуть кому-то шею. А вот наслать порчу — пожалуйста.

— Порчу? А ты в курсе, что видунам такое нельзя делать? От такого можно дар потерять. Ни видуны, ни путники не делают намеренных гадостей.

— Значит, ты встречал других видунов.

Он фыркнул.

— Это закон, свойство дара. А законы не зависят от того, кто ими пользуется. Они просто есть. Хочешь бродить тут, пока медведя не встретишь?

— Уж лучше медведя.

Альк внимательно глянул на упрямую тараканиху.

— Да чем лучше? Ничего я тебе не сделаю, — он отошёл за кусты, снова сосредоточился, прогнал в голове замелькавшие вероятности. — За первым же холмом будет веска. Какая и обрадуются ли нам — не знаю. Идти… на юг. Вон туда.

Ждана с недоверием глянула в указанную им сторону.

— Холмов там не видно, сплошь ровный лес.

— Значит, будут.

Она обдумала его слова и вдруг заявила:

— Я пойду одна. Без тебя.

— Ага, и на одной ноге, — сыронизировал он и напомнил: — У нас один нож и одно кресало.

— И они останутся у меня. Ты же видун, знаешь, куда идти. До вески доберёшься и без них.

Альк опешил от такой наглости.

— Нет, я предпочитаю в такую погоду идти с огнём и ножом. Мало ли какие зверушки водятся в этих лесах.

Он снял с рогатины свои высохшие штаны и завязал каждую штанину узлом, соорудив дорожный мешок. Пошарил по ларям, положил в одну штанину кресало и флягу, в другую — провизию и приготовился идти в южном направлении.

— Ну? Ты идёшь или как?

Ждана вздохнула, заткнув нож за пояс, поднялась, сделала два шага, и её левая нога подкосилась.

— Какого Сашия ты меня шарахнул, скотина? — выпалила она, приземляясь в траву.

Он хотел сказать «ты первая начала», но передумал, смолчал.

— Знаешь что, видун… Я позже пойду. Оставь мне флягу и еду. И кресало, конечно.

— Ещё чего.

Ждана насупилась.

— Тогда вали отсюда, потому что если ты уснёшь, то я тебя прирежу.

— Спасибо, что предупредила, — съязвил Альк, всё же одолеваемый любопытством. — Но интересно, за что? Если я вмазал тебе на корабле, когда ты поила меня своим паскудным зельем, то вини себя сама.

Ждана ответила не сразу. Лицо её раскраснелось, глаза сверкнули нездоровым блеском.

— Ненавижу видунов. Продажные вруны, забивающие людям мозги…

— Послушай, обиженка. Ты кто сама по профессии? Пчёлка-фиалка? Или ты убиваешь по заказу?

Она плюнула в его сторону.

— Так было не всегда.

— Скажи ещё, что во всем виноваты видуны. Это они напророчили тебе успешную карьеру при дворе, но что-то пошло не так, и тебе пришлось сменить род занятий на более воинственный.

— При дворе? Может, и при дворе.

Она умолкла и отвернулась.

— Ладно, сиди тут, — сердито сказал Альк.

Развернулся, перекинув через плечо штаны-суму, и быстро пошёл прочь. Ему вслед понеслись ругательства, среди которых, к его удивлению, оказалась парочка незнакомых, где фигурировали предназначенные его шее швартовы и другим частям тела — гнутые фок-мачты.

* * *

Ждана сидела у берёзы, глядя вслед быстро удаляющейся в гуще леса фигуре, и ругалась от души. Когда стало очевидно, что она тратит вдохновение впустую и Альк её всё равно уже не слышит, она напоследок помянула имевшего Хольгу во все места Сашия и умолкла.

Мерзкая сволочь! А ведь это она сообразила заранее сложить самое нужное в особые деревянные лари, которым не грозило утопление. И почему она сразу не пырнула его, когда он начал пророчить?

У неё остались нож и ненужные теперь лари — их разве что на дрова можно пустить. Ни воды, ни еды, ни кресала… Подбросив в огонь несколько веток, она доползла на четвереньках до кустов. Отрезала два прута, подровняла длинную сторону на каждом и заново перебинтовала лодыжку, сооружая опору. Когда видун шарахнул её, нога неприятно хрустнула и теперь отдавала острой болью при каждом движении.

Ждана села, вытянув ноги к огню, и крепко задумалась. В ларе осталась пустая кружка. Если пойдёт дождь, она сможет набрать воды…

Небо было чистым, как слеза младенца.

Можно ещё выпаривать солёную воду, но берег далеко, да и одной кружки для этого не хватит.

Придётся соорудить костыли и ковылять на юг, как сказал видун: раз он туда направился, жильё наверняка там… И лучше одной, чем в его компании.

Прежде чем сделать костыли, Ждана собиралась дать отдых ноге. Солнце поднялось высоко и стало тепло — невероятно тепло. Костёр казался ненужным, но как развести огонь без кресала? Решив подбрасывать ветки понемногу, просто чтобы поддержать пламя, она закрыла глаза и поняла, что её мутит. Стало ещё жарче, всё тело затрясло — это была вовсе не жара, а лихорадка. Она умудрилась простыть в холодной воде и продуваемой ветром пещере.

Подкинув в огонь последнее поленце, Ждана собрала волю в кулак, доползла до куста и стала ломать ветки, помогая себе ножом. Если ей придётся отлёживаться, то дров понадобится много, а ночь тёплой не будет.

Оглядевшись, она вдруг заметила неподалёку высохшую сосну, качавшуюся на ветру, как полумёртвая старуха. Ждана подползла к сосне, встала, обхватила ствол руками, попробовала наклонить. Дерево отозвалось сердитым скрипом, но поддалось: вероятно, оно и так собиралась вот-вот упасть. Её усилий хватило на то, чтобы повалить сосну на землю, но не на то, чтобы подтянуть к костру. Соорудив ямку и распалив костёр возле корней, Ждана с удовлетворением улеглась на оленью шубу. Она верила, что не пропадёт, хоть жажда и давала о себе знать.

Если бы не простуда, она бы прошагала на костылях до вечера, а потом собрала бы росу, отыскала ручей, нашла жильё или попробовала бы выгнать березовый сок — ну и что, что для него рановато? С кружкой не пропадёшь… Снова застучали зубы, и Ждана свернулась клубком на шкуре.

Почти утро, небо едва начинает сереть. Всполохи огня, стук ставень… Первая весенняя гроза. Ей страшно спать одной. В десять лет стыдно бояться такой ерунды, как гроза, но в ней просыпается какой-то неуправляемый собачий страх: даже их бесстрашный Буян в такую погоду скулит и прячется в конуру. Она встаёт, чувствуя, как пол холодит стопы. Мамы нет дома — она, как назло, уехала на несколько дней проведать бабушку.

Нужно идти к Асте. Сестра, может, и посмеётся над ней, но не выгонит, пустит под бок, не даст разгуляться суеверному ужасу.

Отчим спит в левом крыле дома. Его она не хотела бы разбудить.

Ждана ненавидит отчима. Странный он, как все видуны. Уж лучше бы он почаще ездил зарабатывать своими пророчествами: когда его нет, дом становится уютней. Стараясь идти тихо, чтобы не скрипнуть половицей, она пробирается к комнате сестры. Гром бухает совсем рядом, катится по двору, стихает у ворот, и это её подгоняет. Быстрые, лёгкие прыжки… На мгновенье Ждана замирает у двери. Не может быть, чтобы Аста спала: от такого грохота даже покойники на жальнике просыпаются! С этим и связан её суеверный ужас.

Она напрягает слух. Из-за двери доносится тихий стон. Перерастает во всхлип. Ждана ждёт и слышит писк, стуки, шорохи, снова всхлип. Аста тоже боится? Её смелая тринадцатилетняя сестрёнка тоже не любит грозу, хотя всегда хорохорится и посмеивается над ней…

Ждана вдруг понимает, что видит сон, и начинает ему противиться. Тот самый сон, которого она не ждёт. Уже не боится, нет, но переживать всё это снова так же мерзко, как и в первый раз. Тело лихорадит, сознание плывёт.

Она открывает дверь, и в то же мгновенье молния полосует небо за открытым окном. Комната освещается всполохом. Ждана не сразу понимает, что происходит. На кровати сестры две фигуры. Глаза Асты широко открыты, в них ужас и отчаяние. Её рот зажат чужой рукой. Подсвеченная молнией картина быстро исчезает, но её отпечаток остаётся в голове Жданы. Небо за окном уже не чёрное, а серое, спальня тонет в полумраке. Аста всхлипывает, но не во сне. Пытается вскрикнуть. Со стороны кровати доносятся стуки, копошение, тихая ругань. Ждана подходит ближе и слышит голос, от которого мурашки бегут по телу.

— Уйди.

Она отступает.

— Быстро закрыла дверь.

— Нет, — шепчет Ждана, — это вы уходите.

— Если не выйдешь, через неделю сдохнешь от холеры.

Она верит. Знает, что зараза ходит по вескам и призвать её видун может запросто. Она отступает, закрывает дверь, бежит на кухню. Сердце бухает в груди.

Она уже не маленькая и отлично понимает, что происходит. Серый рассвет позволяет найти то, что нужно... Зажав нож, Ждана на цыпочках возвращается к спальне сестры. Слышит сдавленный крик и влетает, не задумываясь. Замахивается с разбегу, но одеяло не даёт ей ударить куда следует. Сильная рука отклоняет удар, и Ждана падает вперёд, изо всей силы сжимая нож в руке.

Она кричит во сне, но не просыпается.

Аста не успевает вскрикнуть — лишь дёргается, удивлённо открыв глаза, и замирает. Мокрое пятно расплывается по её груди, по подушке, по рукам Жданы… Она вскакивает, отчим тоже. Он отвратительно наг, но это не имеет значения. Аста лежит неподвижно. Ждана бросает нож и замирает в немом ступоре.

— Ты что наделала, идиотка? На голову стукнутая…

Он наклоняется над кроватью, но всего лишь на несколько мгновений. Отступает, голышом садится на пол и — Ждана это понимает — начинает пророчить. Она стоит, глядя на него с надеждой, зная, что ни один видун не может никого вернуть с Хольгиных дорог, и всё же…

— Дура. Мерзкая дрянь…

Он замахивается, но она выворачивается и падает, натыкаясь коленом на нож. Берёт его дрожащей рукой. Мужчина хватает её сзади за плечи, приподнимает, шипя от ярости, и Ждане кажется, что она сейчас полетит в стену. Она разворачивается и бьёт его ножом в живот. Нож входит легко, как в масло. Отчим глядит с недоумением, и ей становится страшно. Что, если видуна так просто не убить? Что, если он сейчас вытащит нож из своего тела и направит в неё? Но отчим валится кулем на пол. Ждана отпихивает тело, бросается к кровати.

— Аста?

Она трясёт сестру, всё еще надеясь, что проклятый видун напророчил ей спасительную дорогу. Может быть, Аста поправится? Но сестра лежит неподвижно и не дышит.

Бежать, бежать! Что с ней теперь будет? Сердце заходится, когда Ждана выбегает из дома, мчится в серую промозглую хмарь весеннего утра, бежит к реке. Она плохо плавает и сможет утопиться — главное, добежать до реки…

Ждана проснулась и села, пытаясь справиться с дыханием. Солнце опускалось за лес. Она провалялась в лихорадке слишком долго! Ей едва хватило сил, чтобы отползти в сторону от шкуры, стянуть штаны и помочиться. Вернувшись назад, она вытерла пот со лба и сглотнула. Ветер приятно холодил тело. Ей по-прежнему было жарко, пить хотелось нестерпимо. Ствол сосны всё ещё тлел, но огонь нужно было передвинуть. Решив, что займётся этим позже, она снова закрыла глаза.

Только бы не вернулся сон…

Мутный холод, идущий от реки. Она заходит в воду по колено, долго стоит и смотрит на светлеющую рябую поверхность. Где-то рядом громко плюхается рыбина, выводя её из ступора. Нужно всего лишь нырнуть и доплыть до стремнины, а дальше течение сделает своё дело. Ждана опускается в воду, ночная рубаха пузырем надувается вокруг тела… Она плывёт по-собачьи, слыша мальчишеский крик с берега. Кто-то её зовёт… Вот и хорошо, пусть знают, куда она пропала. Не оглядывается, сливается с быстрым потоком, несущим вперёд. Ей казалось, утонуть просто, но это не так — тело сопротивляется, барахтается, чувствует холод, хочет дышать…

Она выбирается на песок ниже по течению на противоположном от вески берегу и видит старую лодку, привязанную к валуну. Отвязывает лодку, толкает, ложится на пропахшее рыбой дно. Она убийца, и назад ей дороги нет. Но, может, есть дорога вперёд? Не зря же ей попалась на пути эта лодка…

Ждана открыла глаза и сразу почуяла опасность.

Дикие звери… Здесь могли быть дикие звери.

Стемнело не полностью, но ночью они стесняться не будут. Кое-кому и костёр не помеха. Сжав в руке нож, Ждана села и резко повернулась. Прищурилась… Это был не зверь. Между сосен маячила знакомая беловолосая фигура.

— Видун?

Альк подошёл и спросил без предисловий:

— Пить будешь?

Она кивнула.

Он сел рядом, приложил к её рту баклагу, и Ждана стало жадно пить, захлёбываясь холодной свежей водой. Напившись, с огромным облегчением откинулась назад. Он наклонился, быстрым движением вынул нож из её руки, молча потрогал её лоб. Они посмотрели друг другу в глаза.

— Жилья не нашёл, а до ручья часа три ходьбы. С моей скоростью. Завтра придётся идти вместе. Сможешь?

— Постараюсь.

Он глянул на тлеющее сосновое бревно, одобрительно поцокал языком и с трудом его передвинул, чтобы усилить огонь.

Ждана закрыла глаза. Её больше не трясло, но кожа всё ещё горела. Она проклинала своё тело за слабость, за то, что оно подвело в самый неправильный момент. И ведь чувствовала простуду ещё на корабле, но не обратила внимания… Нестерпимо хотелось помочиться.

— Отвернись, видун.

С трудом встав, Ждана, хромая, отошла к кустам и чуть спустила штаны, но в глазах вдруг снова потемнело, и она позорно завалилась под куст, чувствуя, как сучья колют оголённый зад. Почти сразу пришла в себя от того, что её приподняли сильные руки, но штаны уже стали неприятно мокрыми. Она тихо выругалась и попыталась их натянуть обратно, однако у неё не вышло: Альк с силой стянул штаны, оставив её лежать на траве в ужасно неприглядном виде... Давно Ждана не испытывала такого унижения, такой досады и ненависти. Опершись рукой о землю, она села так, чтобы рубашка прикрыла бёдра.

Альк бросил мокрые штаны на куст для просушки и принёс запасные.

— Сама наденешь?

Она молча протянула руку. Он не отвернулся, будто это было бесплатное представление, цирк с уродами. И Ждана решила не стесняться. На полпути подняла на него полные злобы глаза. От слабости тело не слушалось. Альк с беспристрастным видом наблюдал, стоя в двух шагах. Ей очень хотелось сказать что-нибудь едкое, но в голову ничего не приходило. Одна штанина была почти на месте. Забытьё…

Когда Ждана очнулась в следующий раз, ущербная луна висела прямо над головой. Она лежала на боку лицом к костру на своей шкуре, штаны были на месте. Видун спал рядом, перекинув руку через её талию. Их прикрывала вторая шкура. Было тепло и почти хорошо… Всё тело взмокло, жар спал, мысли прояснились, но снова ужасно хотелось пить. Она пошевелилась, собираясь встать и отыскать баклагу, но та лежала прямо перед ней на траве. Осторожно приподнявшись, Ждана отпила, стараясь экономить драгоценную влагу.

Альк не проснулся. Она бы с удовольствием отодвинулась от него подальше, но ей требовалось тепло, а безоблачная ночь была ветреной и холодной. Преодолев брезгливость, она легла видуну под бок и накрылась краем его шубы.