Свет упавшей звезды (джен)

Дома он часто превращался, порой даже против своей воли, за что сестры и брат его презирали. “Ничтожество, даже каду не можешь держать в узде…” Он злился и обижался, и паразит, откликаясь на его эмоции, тут же выходил из-под контроля. Родственники высказывали ему все, что думали, порочный круг замыкался… и с каждым повторением Сальваторе все больше отдалялся от них, теряя шансы хоть когда-нибудь если не стать достойным своей родни, то хотя бы заслужить их благосклонность.

Здесь же — была ли тому виной живая вода, сам храм или то, что Теалор за эти недели не позволил себе ни одного грубого слова — паразит сидел тихо. Настолько тихо, что Сальваторе порой совсем забывал о нем, а иногда, как сейчас, чувствовал еле-еле, как сквозь толщу воды.

“Соберись. Все получится, ты не раз это делал…”

— Что там? — Теалор оставил стену в покое и приблизился, чуть прихрамывая. Сальваторе старался смотреть куда угодно, только не на его ноги — кислота превратила латные сапоги в искореженное и потемневшее неизвестно что, чудом держащее форму, и очень не хотелось представлять, что случилось с кожей и плотью.

— Здесь дыра в своде. Высоко, но я смогу нас поднять, только… мне придется обхватить вас. Вы не против?

— Почему ты спрашиваешь? Я разве похож на трепетную девицу, которая от мужских объятий лишится чувств?

— Н-нет, — Сальваторе нервно хихикнул: представить Теалора в образе трепетной девицы не получалось. — Вы немного похожи на моего брата… ему бы не понравилось.

— Ясно, — Теалор помолчал. — Нет, я не против.

Сальваторе прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Впервые за все годы после обращения он сам попытался дозваться до каду, более того — приказывать ему. И каду подчинился — не сразу и очень недовольно, но все-таки…

Искривились и увеличились в размерах кости, тело выше пояса обросло гигантской пастью, ноги же ссохлись и вместе с одеждой исчезли в складках кожи — вместо них появились мощные лапы и огромный рыбий хвост. Превращение стало делом привычным и почти безболезненным; небольшое усилие — и из спины вытянулись щупальца, бережно обвив Теалора и притянув его к усыпанному глазами загривку. Осталась самая малость — прыгнуть и удержаться наверху.

Сальваторе подобрал под себя лапы и хвост, готовясь к прыжку. Восемь метров — не так уж много, особенно когда телу не мешает вода; да и камень гораздо прочнее полусгнивших деревяшек, должен выдержать… Он набрал воздуха в грудь и на выдохе прыгнул.

Все-таки не рассчитал: прыгать с ровного пола оказалось не так удобно, как с какой-нибудь руины. Распластавшись грудью на полу верхнего зала и уперев хвост в свод нижнего, Сальваторе замер в неустойчивом равновесии: подтянуть слишком тяжелое тело наверх он не мог, а разжав лапы, тут же полетел бы вниз…

— Мы уже наверху? — подал голос Теалор.

— Почти… я не могу подтянуться.

— Если сможешь перенести меня на пол, я тебя вытяну.

Как именно он собирался вытягивать тушу размером с автобус, Сальваторе понятия не имел, но спорить не стал, только кивнул:

— Я попытаюсь.

Он даже зажмурился, чтобы ничто не отвлекало — никогда еще у него не получалось полностью взять каду под контроль, а сейчас требовалось именно это, чтобы осторожно, по сантиметру вытягивать щупальца и переносить их вверх и вперед через голову, рискуя потерять равновесие… К счастью, Теалор даже не пытался выбираться сам — он спокойно висел, держась за щупальца и ожидая, пока его поставят на твердый пол, и за это Сальваторе был ему очень благодарен. Одно резкое движение — и вниз полетели бы оба.

“Еще чуть-чуть…”

Лапы и хвост онемели от напряжения, кружилась голова, даже глаза болели — так сильно он зажмурился. Наконец-то лязгнули о камень стальные сапоги, затем еще раз и еще, как-то нетвердо; Сальваторе приоткрыл глаза — все так же крепко держась за щупальца и шаркая ногами, Теалор медленно шел спиной вперед. “Ищет опору, — дошло до него через мгновение. — Если он найдет достаточно крепкий выступ, а потом я превращусь — тогда он и правда сможет меня вытащить…”

— Ты видишь рядом со мной выступы или крупные обломки? Что угодно, во что можно упереться, — спросил Теалор, подтверждая его догадку.

Их окружал грубо обработанный камень, будто в этой части храма строители не прорубали ходы, а воспользовались природными штреками. К сожалению, особо крупных выступов Сальваторе здесь не видел — стены галереи были довольно гладкими… вот разве что чуть дальше…

— Д-да… попробуем. Три шага назад… то есть вперед…

— То есть от тебя?

— Да, да, от меня. И еще шаг от меня. И влево… от меня влево, — быстро поправился Сальваторе.

К счастью, Теалор даже по этим путаным инструкциям нашел выпирающий из стены кусок породы — не слишком крупный, но, по крайней мере, в него можно было упереться плечом.

— Готово. Давай!

Легко сказать… Каду не хотел уходить. Он не мог приказывать напрямую, но цеплялся за неуверенность Сальваторе, его сомнения и страх — в тот момент, когда начнется обратная трансформация и его тело потеряет опору, но останется слишком тяжелым… что будет? “Так, нет, неправильно… как не потерять опору?” Он попробовал передвинуть ближе к разлому одну лапу, потом вторую. Вроде получилось. “А теперь дай мне их уменьшить… немного. Ну!”

Шаг лапой, шаг другой, немного уменьшить обе. Сдвинуть хвост, уменьшить и его. Снова шаг лапой, шаг другой… Никогда еще обратное превращение не отнимало у него столько времени и не забирало столько сил; вернувшись к своей обычной форме, он с трудом выполз из дыры да так и замер, хватая ртом воздух. Сил не осталось…

— Как ты? — Теалор, подойдя, слегка потряс его за плечо.

— Плохо, — прохрипел он. — Не могу идти…

— Тогда отдыхаем. Только недолго, хорошо? Нам еще нужно найти воду.

Но даже после отдыха — хотя Сальваторе почему-то был уверен, что Теалор дал ему больше времени, чем планировал поначалу — сил особо не прибавилось. И почти весь верхний ярус храма он проехал у Теалора на спине; снова он был поводырем, указывающим дорогу, только уже не мог направлять Теалора ничем, кроме голоса, а самому Теалору не на кого было опереться и нельзя было спотыкаться. Он шел медленно, шаркая ногами и ощупывая пол перед собой ножнами как тростью — просто на всякий случай.

— Вверх, э-э… пятнадцать ступеней. Теперь лестница вниз… — Сальваторе умолк: снизу тянуло прохладной сыростью, огоньки бесчисленных свечей отражались в гладкой, как зеркало, воде небольшого круглого бассейна, устроенного в центре зала. — Там внизу вода! Мы ведь можем… пить здесь воду, верно? Храм не рассердится?

— Что ты видишь? — Теалор, казалось, больше насторожился, чем обрадовался.

— Бассейн в полу, а вокруг свечи… на полу, на стенах, вдоль лестницы, везде…

— Нет, здесь пить нельзя. Это зал памяти, и не дайте боги нам коснуться этой воды или задеть хоть одну свечу.

“Будь предельно внимателен”, повисло в воздухе. “Будь внимателен за нас двоих, иначе случится нечто ужасное — и лучше тебе не знать, что именно”.

Сальваторе горестно вздохнул:

— Ладно… тогда чуть левее — свеча очень близко.

Они миновали зал памяти с его обманчиво безобидным бассейном, прошли еще одно разрушенное жилое крыло. В какой-то момент по коридору снова потянуло стылой сыростью, но Сальваторе уже не спешил радоваться.

— Дальше коридор затоплен, — доложил он, разглядывая насквозь пропитанные водой полусгнившие ковры. — Так и должно быть?

— Нет, этого быть не… Ай, чтоб тебя! — едва ступив в воду, Теалор покачнулся и рухнул на колени; Сальваторе кувырком слетел вниз, проехав горбом вперед по залитому водой полу.

Вода. Горькая и холодная, но самая настоящая; может быть, даже безвредная, хотя какая разница, он уже глотнул… и даже не один раз — сперва нечаянно, потом просто не удержался, — зато сразу стало легче.

Теалор между тем ковылял вперед, держась за стену.

— Как вы?

— В первый момент ноги обожгло… но сейчас гораздо лучше.

Кислота, сообразил Сальваторе. В сочленениях сапог, видимо, что-то осталось, и при контакте с водой реакция началась снова — но, с другой стороны, вода же и промывала раны, принося облегчение. Он взял Теалора под руку и потянул вперед, радуясь, что тот не может увидеть его лица. Хотя, возможно, Теалор и не рассердился бы, ведь главное — они нашли воду… и, возможно, почти нашли выход. Здесь было холоднее, чем внизу, а трупы встречались самые разные — не только кости жрецов и недавно убитые паладины, но и полусгнившие останки… сюда приходили многие, но вместо наживы или убежища от непогоды нашли только свою смерть.

Кое-как, опираясь друг на друга, они прошли затопленные залы — и действительно наконец-то вышли на свет; день, правда, был сумрачный и ветреный, но, во всяком случае, они встретили его вне стен храма.

На отдых остановились в старой сторожевой башне, полуразрушенной, но достаточно крепкой, чтобы выдержать непогоду. Убедившись, что в сторожке они одни, Теалор рухнул на единственную почти целую кровать:

— Придется тебе посторожить. Мне нужно выспаться, иначе я даже от паршивого скелета не отобьюсь.

— Конечно, как скажете. Скажите, а вы… вы ничему не удивились, пока мы добирались сюда?

Сальваторе сам не знал, что его дернуло вообще спросить об этом, особенно сейчас — тем более, он точно знал, что не хочет слышать ответ. Но было уже поздно — Теалор открыл глаза и очень внимательно посмотрел на него, будто видел насквозь:

— Меня трудно удивить, ученый. Да, у меня есть к тебе вопросы, но я полагаю, что получу ответы, когда прозрею или хотя бы высплюсь. А сейчас будь добр, дай мне отдохнуть.

— Конечно… извините.

Сальваторе опустил взгляд на свои руки. Склизкие, как у лягушки, неестественно-серого цвета, с длинными когтями и перепонками между пальцев… “Я не хочу, чтобы он получал ответы”, — мысль, едва мелькнувшая в подземных коридорах храма, оформилась и встала во весь рост.

Наверное, этого можно было избежать… Теалор не рассердился, получив кислотой по ногам, поскольку решил, что сработала ловушка; может, удастся провернуть этот трюк снова? Могут же быть ловушки в сторожевой башне, верно?

“Но как же… нет! Он не глуп. Он все поймет и возненавидит меня…”

“Прозрев, он тоже возненавидит тебя, потому что узнает, как ты омерзителен, — звучал в ответ голос, очень похожий на голос Матери. — А вот то, что ты глупец и ничтожество, неспособное пару часов посидеть тихо и распознать простую ловушку, его не удивит. К тому же, какая разница? Ведь оставшись без глаз, он не сможет вырастить их снова, а значит, не сможет обходиться без тебя. Он будет вынужден терпеть твое присутствие и со временем смирится. Но если ты дашь слабину и позволишь ему восстановить зрение… В самом деле, Моро, неужели ты думаешь, что такому человеку, как Теалор Арантеаль, будет хоть какое-то дело до твоих слез?”

“Но я не хочу ему вредить! Он был добр ко мне… и сейчас он мне доверяет…”

“Потому что не знает, как ты выглядишь! И может никогда не узнать. Давай же, хоть раз в жизни будь мужчиной, воспользуйся возможностью изменить свою жизнь! Ты и так упустил целое море, других может не подвернуться!”

И это было правдой. Он упустил море возможностей, хуже — он сам, своими руками разрушил свою жизнь. Сам, чтобы не ссориться с родителями, выбрал медицину, хотя душа к ней не лежала. Сам, едва утихла “испанка”, пошел на поклон к Матери. Сам ставил опыты на деревенских, из раза в раз безнадежно и глупо пробуя одно и то же, но добиваясь только больших жертв… сам сделал все, чтобы родственники перестали его уважать. И вот теперь у него есть последняя возможность изменить свою жизнь, и он будет последним ничтожеством, если упустит ее!

“Ну и ладно”.

Его снова вырвало, но Сальваторе не бросился искать, куда бы собрать кислоту до поры — так и остался сидеть на старом сундуке, глядя, как его рвота просачивается сквозь камни, разъедая цемент. Он в самом деле был ничтожеством, глупым, трусливым и бесполезным — но, по крайней мере, ему хватало честности в этом признаться.

* * *

Сторожевая башня сохранилась совсем неплохо: отдохнув и придя в себя, Теалор снова обследовал ее — на сей раз тщательнее, не готовясь отбиваться от хозяев или других гостей, а выискивая полезные вещи, — и остался доволен. Металлический кувшин, целый котелок, очаг — правда, с забившейся трубой, но Сальваторе ее любезно прочистил, — и достаточно деревянных обломков для растопки, пусть даже прогнивших и промерзших. Не так уж плохо.

Мелкие хлопоты помогали отвлечься от боли в обожженных с трудом заживающих ногах и появившегося некстати чувства голода. Пока он спал, ученый выходил на разведку и в последний раз даже вернулся с рыбой, но рыбу эту, плохо почищенную, обгоревшую до углей снаружи и сырую внутри, есть было невозможно; не помогла и привычка к грубой пище, полученная в походах — может, когда-то у Теалора и были луженые внутренности, но только не после двадцати семи лет поста.

— Даже не знаю, что мне теперь первым восстанавливать — желудок, чтобы есть твою стряпню, или глаза, чтобы учить тебя готовить, — невесело усмехнулся он, убирая с пола желчь и остатки рыбы. — Хотя мне казалось, что уж тебе-то сами боги велели уметь…

— Почему? — казалось, ученый искренне удивился.

Теалор выбросил испорченную рыбу за порог и вернулся на свое ложе:

— Ты не похож на дворянина или богатого наследника, значит, готовить тебе некому — раз. Второе — я много раз слышал, как тебя рвет, даже когда выходить нечему. Стало быть, у тебя больной желудок и дрянные зубы, которые не всякую пищу пережуют. Я слышу хрипы в твоем голосе и дыхании — полагаю, из-за горба ты не в состоянии выпрямиться и как следует раздышаться, но это же может быть причиной рвоты, если грудной купол не может правильно закрыться. Судя по худобе, болеешь ты давно…

— Подождите, как вы узнали про горб? Вы ведь…

— Слепой, но не более того. Я слышу, откуда доносится твой голос, я подстраивался под твои шаги, я нес тебя на спине и держал за руки. Для карлика у тебя слишком длинные кости.

Ответом ему было хриплое дыхание и отчетливое хлюпанье носом.

— Только не плачь, — поморщился Теалор. В самом деле, сколько можно?

— Н-не буду… я сейчас успокоюсь, — Сальваторе длинно шмыгнул носом, втягивая воздух, но потом и впрямь задышал ровнее. — Знаете… вы правы, но это еще не все.

— Догадываюсь. Но об этом, как и о твоих способностях, мы поговорим позже… а сейчас, если ты не возражаешь, я посплю.

Силы нужно было беречь хотя бы до возвращения магии.

Второе пробуждение оказалось таким же бесплодным, как и первое, и его снова довольно скоро потянуло в сон — без пищи и живой воды тело пыталось восстанавливать силы как могло; Теалор чувствовал, что так надо, и не сопротивлялся. Он знал — в некоторых случаях правильнее довериться собственному телу, чем сражаться с ним.

И в третий раз он проснулся с почти забытым чувством — будто встала на место шестерня, которую давным-давно извлекли из механизма. Под веками, как и прежде, плескалось море возможностей. Бесконечное множество реальностей окружало его, и в самых близких — только руку протянуть — он, лежа на той же дряхлой кровати в той же башне, видел все вокруг и ему не нужно было закрывать глаза. Только протянуть руку и взять…

Это оказалось сложнее, чем он помнил — не то просто отвык, не то сил не хватало, но сейчас отступить было уже нельзя. Теалор понимал: недолгий отдых не даст ему восстановиться в полной мере, а прерванный процесс придется начинать сначала… и пытался снова и снова, пока не провалился в сон.

В четвертое пробуждение, открыв глаза, он увидел размытое светлое пятно над собой и движение руки у лица, но не позволил себе долго праздновать победу — слишком многое еще нужно было сделать, а сил осталось лишь на один, последний, бросок. Изо всех сил хватался он за реальность, в которой его глаза не знали многолетней темноты — до боли, раскаленной иглой прошивающей череп, до бессилия и беспамятства. До рези в глазах при пятом пробуждении, когда свет, льющийся из маленького окна над головой, показался Теалору слишком ярким, а море возможностей потускнело и отдалилось, будто говоря — все, дальше сам.

Кое-как проморгавшись и привыкнув к свету, он сел и оглядел комнату — ничего особенного, случалось жить в местах и похуже. Сальваторе обернулся на звук:

— Вы проснулись? Я уже начал… — и вдруг, осекшись на полуслове и осознав, что на него не просто смотрят, а рассматривают, отвернулся. Поздно — Теалор успел увидеть и широкий, как у жабы, рот с торчащими гнилыми зубами, и отвратительного вида наросты на шее.

— Не старайся, я уже все увидел.

— И что теперь? — от глухой тоски, прозвучавшей в голосе ученого, Теалору стало паршиво. Хотя и понятно, обладай он сам такой образиной — тоже, пожалуй, не ждал бы ничего хорошего…

— Твои опасения понятны, но я говорил — меня трудно удивить, — усмехнулся Теалор. — А вызвать отвращение еще труднее. Лучше скажи, чем ты там занимаешься?

— А, это… я с рыбалки, огонь развести хотел…

И в самом деле, его одежда вся промокла, а возле очага лежало несколько хороших рыбин. Теалор встал, держась за стену, и подошел ближе:

— Давай помогу, — с огнем, пожалуй, стоило повременить, а рыбу разделать можно было и сейчас.

Сальваторе оказался хорошим учеником, пусть и с необычной привычкой сжирать рыбьи потроха.

— Так значит, тебе просто не нужно готовить — ты ловишь рыбу и сразу ешь?

— Да, я ведь сам что-то вроде рыбы… или жабы, — пожал плечами Сальваторе. — Но человеческую еду я могу есть, мне вкусно.

— Не знаю, насколько это будет вкусно, но ничего другого все равно нет, — Теалор с сомнением покосился на котелок с талым снегом и кусками рыбы, щелчком пальцев разжег огонь. — И ты можешь стать чуть больше рыбой или жабой, как тогда, в храме — правильно? Причем тебе для этого не нужно море возможностей…

— Что? — ученый вздрогнул и как-то съежился.

— Я имею в виду магию. Магия тебе для превращений не нужна?

— Нет, — с облегчением выдохнул Сальваторе. — Не нужна. А почему магия — это море возможностей?

— Не сама магия. Море возможностей — это множество реальностей, существующих одновременно с нашей; скажем, в каждой реальности существует точно такая же сторожевая башня, такой же котелок и очаг, но где-то в очаге горит огонь, а где-то нет. Магия — это способность увидеть огонь в очаге одной из реальностей, взять его и перенести в свою собственную… Но вообще-то, чем больше колдуешь, тем меньше задумываешься об этом — просто делаешь, особенно в бою.

— В бою… — повторил ученый и надолго замолчал, уставившись на огонь. Теалор не торопил — ждал, к каким выводам придет человек, всего несколько дней назад пребывавший в уверенности, что магия невозможна. — А это обязательно?

— Поясни.

— Я просто подумал — можно ведь вообще не доводить до боя. Например, найти ту реальность, где ваши враги мертвы или вообще не родились… Простите, я, наверное, глупость сказал.

— Да, это глупость. Но такие же глупости порой высказывают и ученики в Святом ордене в начале обучения… Я отвечу тебе то же, что когда-то сам услышал от магистра: найти такую реальность, может, и получится — если постараться и заглянуть очень далеко, рискуя сохранностью своего разума, — но это ничего тебе не даст. Потому что пламя, охватившее тело твоего недруга, сковавший его лед, бьющую в него молнию можно ощутить, а значит, можно перенести в свою реальность. Жизнь можно ощутить, и нет ничего проще, чем внушить мертвому побуждения живого. Свет, воздух, течение времени, здоровье — все это можно ощутить, пусть даже, привыкнув к ним, мы первым делом замечаем их отсутствие… Но не получится ощутить и взять в руки то, чего уже нет или никогда не существовало.

— И поэтому нельзя, например, оказаться в прошлом? Ну, потому что его уже нет?

— Верно рассуждаешь, ученик, — Теалор прикрыл глаза. Будь у него такая возможность, он бы…

“Ты бы что?” — свистом ледяного ветра прозвучал в голове голос Наратзула.

А в самом деле — что? Не вышел бы на битву, избежав поражения и плена, но предав и обесценив свои клятвы? Невозможно. Рассказал бы Рожденным светом о планах Наратзула? Не имея доказательств, он был бы вынужден начать расследование и наверняка своими действиями спугнул мятежников; Наратзул изменил бы планы, выводя из-под удара свое дело и людей, но стало бы меньше жертв? Теалор не знал. Что еще он мог сделать — воспротивиться решению магистров принять Наратзула в ряды ордена? Не в его власти было тогда принимать решения, и ему бы об этом немедля напомнили… Задушить в колыбели?

“Я никогда не желал тебе смерти, — как будто Наратзул мог слышать его признание. — Я лишь хотел, чтобы ты мне не мешал”.

Казалось, что Наратзул в самом деле рядом — Теалор как наяву слышал его голос, легко мог представить недобрую кривую усмешку:

“Даже теперь не желаешь? Мы оба знаем, что в случае чего у тебя рука не дрогнет…”

“Даже теперь. Ты прав — мечом или магией, в поединке или во главе армии я готов сразиться с тобой и исполнить приговор, положенный за твои преступления… но не скажу, что меня это радует”.

Наратзул вырос в достойного противника, возможно, самого достойного из всех, с кем Теалору случалось биться; однажды он уже одержал победу — и даже окажись Теалор в прошлом каким-то неведомым чудом, память о той битве останется с ним. Убивать своего врага, пока он еще не вошел в силу — недостойный поступок, хоть прикрывайся благими намерениями, хоть нет. Да и правосудие гнилое, ибо нет суда, что казнит за несовершенные преступления… кроме того, нашлись ведь у Наратзула сторонники; возможно, умри он в безвестности, мятеж бы начал другой смутьян? Как обернулось бы тогда? Теалор знать не мог; в море вероятностей он видел только бесконечное множество настоящих, не меньше, но и не больше. А здесь и сейчас была все та же башня и Сальваторе, ожидавший продолжения лекции.

— Извини, я задумался о своем… Кстати, раз уж мы на уроке — может, представишься полностью? Есть у тебя фамилия, родовое прозвище или еще что-нибудь?

Сальваторе несмело улыбнулся:

— Моя фамилия Моро.

— Сальваторе Моро, значит… Будем знакомы.

Незнакомое имя, не из этих мест, но человеку-рыбе, явно пришельцу издалека, оно вполне подходило. А вопросов сегодня было и без того задано достаточно — сейчас стоило уложить новые знания в голове… и подумать, как их применить.

Теалор Арантеаль был слишком молод, чтобы не бороться за жизнь, и слишком стар, чтобы упускать открывшиеся возможности.