В чёрной воде (джен)

— Думаю, бо́льшую опасность представляют не те, что под водой, а тот, кто над ней.

Я отвлёкся. Но вроде суть не упустил.

— Им, похоже, рыбы хватает, поэтому и не нападают. Обычно. Просто шастают по острову, всё трогают, рассматривают, но в дома не лезут. Хотя, уверен, они знают, что за этими тонкими стенами спрятано мясо на ножках. Мы как деликатесы в подарочных коробках. «Не открывать до Рождества». Они и не открывают.

На мгновение на его лице отразилась непередаваемая гамма чувств. И пусть все они были далеки от радостных, человек, сидящий рядом со мной, оказался не безнадёжен, как мне думалось в начале.

— А вот Ему плевать и на наши укрытия, и на нас самих. С одной стороны, это хорошо. Ведь спрятаться от него было бы нереально. С другой — быть раздавленным, пусть случайно — удовольствие сомнительное, — в ровном голосе послышался истеричный смешок. Я не сразу сообразил, не сразу понял, о чём речь.

Почему-то я внушил себе, что основная опасность исходит от самопровозглашённого лидера этой коммуны. Что было бы совсем неудивительно. И думал, что меня-то эта проблема не коснётся. Я ведь не собирался свергать тоталитарный режим. Но, очевидно, на этих болотах обитал кто-то крупнее. Гораздо крупнее, если верить словам запуганного парня. И этот кто-то мог стать реальной помехой моему побегу. Нет, не так. Спасению. Пять лет. Чёрт, я столько не протяну. Почему же он не попытался уплыть с этого острова подальше от тех, кто может принять за закуску или за напольное покрытие?

— Пытался. В первые недели. В начале мне мешали местные, но как-то раз я смог умыкнуть одну из лодок...

Он замолчал, погрузившись в свои явно не самые приятные воспоминания. Я же, напротив, весь издёргался. Мне нужно было знать, что именно скрывается за этим молчанием. От этого в прямом смысле зависела моя жизнь. Тут уже было не до чужих переживаний, но и отпугивать его не стоило.

— Очевидно, попытка оказалась неудачной, — я старался, чтобы мой голос звучал ровно, а весь мой вид излучал спокойствие и понимание. Чего мне только это стоило!

— Очевидно…

«Да он явно издевается надо мной!»

— И что же тогда пошло не так? — тон мягкий, в глазах лишь капля любопытства в море сочувствия. В душе жгучее желание проломить ему череп.

— Мне повезло, что не успел далеко от берега отплыть. И что этих тварей забавляло играться с тонущей лодкой. Наверное, были сыты. Или ещё что. Я вообще не представляю, что у них в головах. Но ощущение такое, будто они как мы.

— В смысле разумные?

— В этом-то я не сомневаюсь. Я хочу сказать, их будто развлекает такое соседство. Словно они ждут, что ещё эти глупые людишки учудят. Лодки ведь для них всегда в свободном доступе. Каждую ночь. Но они им не интересны. А тут... Они с ней резвились, как с надувным плотом. На меня смотрели так… Будто им моя реакция была интересна. Не я сам. Мол, «смотри как забавно тонет». Глаза у них жуткие. Мне до сих пор временами кошмары снятся.

Я не видел их глаз, но мне этой ночью тоже снились. Не понял только, чьи. Но ощущение после пробуждения сложно назвать комфортным. Может, всё-таки успел что-то заметить, но за всеми страхами забыл. Хотя, разве же такое забудешь? Две-то пары «белёсых глаз, что, кажется, светятся в темноте». Именно такими их увидел неудавшийся студент в полумраке и густом тумане. Значит, находился он очень близко. «Стоп. В полумраке. Он что же, ночью решился на побег? Я на острове всего день, если не брать в расчёт тех, что был без сознания, но прекрасно понял, что ночью только безумец осмелится покинуть пусть и сомнительное, но всё же укрытие. Чем он думал, когда сунулся в охотничьи угодья к ночным хищникам после наступления темноты? Если бы он так поступил по прошествии всех этих лет, я бы подумал, что он так решил самоубиться от тоски и беспросветности существования. Но нет же!» Ладно. Не мне быть ему судьёй. Но насчёт уровня его интеллекта я всё же задумался. И мысли эти были далеки от обнадёживающих.

Для меня же это открытие значило, что спасение возможно. Всего один тонкий нюанс позволил воспрять духом, когда тот уже был готов весь выйти. Но от чего же никто не додумался покинуть остров в светлые часы? Не могли же все поголовно игнорировать столь очевидный факт?

— На тех двух пытались построить какие-то укрытия, но материалов было мало. Можно считать, что их не было. А остальные острова, по слухам, расположены слишком далеко. Даже если отчалить днём отсюда и сделать привал с ночёвкой на дальнем... Даже так, следующую ночь встретишь на открытой воде. В лучшем случае и трети пути преодолеть не успеешь.

Скверно. Но тогда откуда такая уверенность в наличии других островов?

— Там здания. Видны. Когда день относительно ясный, можно разглядеть крыши. Здания очень высокие, должно быть. Как-то мне показалось, что крыши блестят в тусклом свете. Но я даже не уверен, что это крыши были.

И что теперь было делать? Не думаю, что ни один из населяющих этот остров людей ни разу не попытался убраться с него. Или хотя бы не выказал такого желания. Это могло значить лишь одно: всё, что пришло в мою голову и в их головах успело побывать. И, возможно, даже воплотилось в жизнь. Но они всё ещё оставались на острове. Обжились на острове. И сочли остров своим домом. Если обстоятельства складывались так, то куда уж мне? Пытаться, не имея сторонников, необходимых знаний, опыта жизни на этом острове, вблизи «тех»? Стоит ли? Да что там? Не имея даже лодки! Её-то я собирался угнать. Если лодки угоняют. Или их крадут? Транспорт всё же угоняют…Транспорт…Обломки самолёта!

— Где разбился самолёт? — Я чуть не подскочил от внезапного озарения. Лишь усилием воли выдержал заданный изначально тон. Во всяком случае, постарался.

— Самолёт? — Он указал в сторону бескрайних болот.

Да ладно? Мало того, что загорелся, потерял управление, так ещё и утонул? Прямо десять из десяти. Точнее, три из трёх. Бывает же такое! Хотя всё очень логично. И всё же. Зря я понадеялся отыскать в нём работающие детали. Если даже предположить, что он не так уж и глубоко ушёл, что само по себе невероятно, вода за эти годы не пощадила бы двигатель. Да и не успел бы я доплыть туда и обратно, по словам единственного выжившего в той катастрофе. О том, что собрать из двигателя самолёта, пусть и лёгкого, мотор для лодки я бы не осилил, даже имея доступ ко всем необходимым подробным чертежам, ко всем инструментам мира, размышлять я не стал. Искра угасла так же внезапно, как вспыхнула. О чём ещё тут думать? Всё возможно. Было бы желание. В конце концов, и самолёты, и катера собирают люди. Что-нибудь придумал бы. Если бы самолёт не канул в глубинах кишащего опасными тварями болота. Тогда вернее будет сказать: всё возможно. Было бы желание и детали самолёта. Что ж, можно попробовать ускориться за счёт совместной активной гребли. Но, думается, эта идея уже приходила в головы аборигенов.

За всё то время, что я сидел в своём наблюдательном пункте, от моего взгляда не укрылось отсутствие панического страха перед водой у местных. Страх был, но он носил общий характер. Просто въелся в саму их суть, являясь теперь неотъемлемой частью. Он не имел ничего общего с инстинктом самосохранения. Корнями он уходил в благодатную почву осознанной безысходности, сдобренной самовнушением. Каждый из этих людей верил всей душой или тем, что пака ещё от неё осталось, что выбраться с острова невозможно из-за существ, живущих в окружающем его болоте. При этом они так спокойно и безбоязненно набирают из него воду, моют в нём руки, часами что-то мастерят на самом краю берега. На том самом месте, где несколькими часами ранее нечеловеческие пальцы впивались в рыхлую землю. Пусть ещё светло, но мне бы в голову не пришло так испытывать судьбу, лишь однажды увидев множество ладоней вдвое крупнее моей собственной, подтягивающих своих таинственных и явно не маленьких обладателей на сушу. Львы тоже преимущественно ночные охотники, но хотел бы я взглянуть на того смельчака, что решит разбить пикничок между разомлевшими под ярким солнцем большими кисами. С местными определённо что-то было не так. Моя интуиция не просто так била тревогу с первых минут, как я с ними повстречался.

Немного поколебавшись, я всё же поделился своими сомнениями с разговорившемся парнем. И не слишком удивился, когда тот, стараясь не наговорить лишнего, подтвердил мои опасения. Сам он до ужаса, до тошноты боялся находиться близ воды. Даже по прошествии лет она одним своим видом заставляла держаться подальше. А вот остальным, казалось, всё было нипочём.

— Каждый раз, когда мне говорят: «Сходи за водой» или «Проверь лодки», я хочу на ближайшем суку повеситься. Ведь если просто проигнорирую, забьюсь в доме, меня оттуда достанут.

Я отчётливо видел злость, и это меня обрадовало. Всё складывалось лучше, чем я предполагал. Одному ещё и с временами кровоточащей раной, мне было бы тяжко. Но этот парень жаждет вернуться домой не меньше, чем я хочу просто убраться с этого острова. Он явно не привык, чтобы им помыкали. Но жизни порой нравится испытывать наши нервы на прочность. Я знал, что поступаю жестоко, но ему, если повезёт, это тоже пойдёт на пользу. Нужно всего-то раздуть крохотную искру, а пожар в высушенной душе разгорится сам.

И я сменил тему, вновь расспрашивая о его прошлом, на этот раз намеренно затрагивая самые эмоциональные моменты. Не то, чтобы мне вообще было дело до его замечательных, наверняка уже оплакавших его родителей, до компании весёлых, преданных друзей, до незаурядных успехов в учёбе. Но чем больше он рассказывал, тем ярче загорались глаза на осунувшемся сероватом лице. «Тем легче мне будет подтолкнуть к нужному мне решению». И чёрт меня возьми, если это не сработало! Я, помнится, упоминал, что из меня паршивый актёр и сомнительный стратег. Однако в экстремальных условиях, а это, безусловно, были именно они, что бы кто там ни думал, я очень быстро учусь.

Я понимал, что вопреки собственным желаниям, не должен спешить. Пара дней, неделя, и они перестанут следить за каждым моим движением. Тогда-то и можно будет действовать. Понимать-то я понимал. Но всё внутри меня переворачивалось от мысли, что я могу здесь застрять на неопределённое время. Где неделя, там и месяц. Где месяц, там и год. И вот я уже один из серых людей в серых одеждах, с серым же нутром. «Нет уж. Не сегодня, так завтра». Очень не хотелось быть съеденным. Но я всё же больше оптимист, когда дело касается собственных немного сумасбродных идей.