В чёрной воде (джен)

Мне снились одинокие острова, оторванные друг от друга чьими-то грубыми руками. Их неровные края будили желание собрать воедино эти кусочки пазла, разбросанные на поверхности грязно-зелённого, поросшего плесенью стола. Вода, что разделяла их, отдаляя на многие километры, больше походила на бескрайнее болото, нежели на море или хотя бы на систему озёр. Цветущая на поверхности, непроницаемо-чёрная в глубине, она вызывала чувство тревоги и тщетности. Мне снились люди. Забытые, покинутые, медленно, но неуклонно теряющие свою человечность под натиском собственных страхов. Мелкие и ничтожные. Они жили сегодня, не помня вчера и не веря в завтра. Яркий пример бессмысленности бытия. Они цеплялись за жизнь, не чувствуя её вкуса, не осознавая её ценности, не понимая её значения.

Как раненные животные. Животные с фанатичной верой, разъедающей их выцветшие души. И с безграничной, противоестественной жестокостью, охотно проглоченной уже почти коллективным разумом. Мысли, чувства — всё будто одно для всех. И ничего для каждого. Мне снились храмы, с осуждением следящие со своих недосягаемых высот на разлагающийся мир. Заброшенные, ветхие, но не растерявшие своего величия, они взирали на людей с таким разочарованием, что оно оседало на коже тяжким грузом. Они высились над заблудшими душами, впервые стоя бок о бок, плечом к плечу, забыв о вековых разногласиях. Словно отцы и матери, учителя и наставники, нависая, требуя ответа, но не озвучивая вопрос. Мне снился мир, едва попав в который, испытываешь непреодолимое желание бежать. Тусклый серый мир, где сквозь свинцовые тучи не пробивается свет. Ни снаружи, ни внутри.

Ещё не открыв глаза, но уже явственно ощущая себя не в своей тарелке, я почувствовал сырость не только на своей коже, но, кажется, даже в лёгких. Я представил, как она плесенью забирается внутрь меня, и этого достаточно, чтобы поднять даже мёртвого, для которого такое положение вещей было бы естественным. Что уж говорить о вполне живом, хотя, судя по ощущениям, не совсем здоровом мне. Острая боль в плече и шее яркими белыми вспышками рассеивает уютную темноту, и следующую попытку пошевелиться я предпринимаю не сразу и куда деликатнее. Потолок, который попал в поле зрения первым, нависал слишком близко, чтобы гордо именоваться таковым. Если протянуть руку, её даже не придётся разгибать в локте, чтобы коснуться грязных, когда-то давно побеленных деревянных реек. Поверхность подо мной также не внушала доверия. Ломота во всём теле и мерзкий железный скрип от каждого моего глубокого вдоха вырисовывали крайне неприятную, но живописную картину вкупе с обшарпанными засаленными стенами, крохотным замызганным оконцем и повышенной влажностью.

За мою недолгую жизнь мне приходилось ночевать в самых разных, порой экстремальных условиях. И всё же желание поскорее покинуть этот запущенный клоповник становилось почти непреодолимым. Как и жажда узнать, как я, собственно, в нём оказался. Память, как назло, не подкидывала никакой достоверной информации. Словно предшествующие дни я наблюдал за кем-то очень похожим на меня со стороны. И сколько таких дней накопилось, было тоже не ясно. Всё так смешалось: глянцевый билет на утренний рейс кочует из моих пальцем в чужую холёную руку, заевшая молния на проверенной временем палатке, пустующий холодильник в дорогом номере отеля, мерный стук колес поезда, симфония птичьих голосов в осеннем лесу, увязшая по самые двери машина, слишком сильно растопленный камин, опять самолёт, снова палатка и пронизывающий холод, резко сменяющийся палящим зноем. Из этих мельтешащих, постоянно множащихся образов было никак не проследить мой путь сюда. Возможно, стоило на время отложить бесполезное занятие. Ничего, кроме головной боли, оно мне всё равно не приносило.

Постельное бельё, видавшее, кажется, не одно тело с сомнительными принципами личной гигиены раннего средневековья, будило доселе не проявлявшую себя брезгливость. Стараясь двигаться предельно аккуратно, сполз на пол, чтобы тут же вляпаться рукой во что-то липкое и крайне нелицеприятное. Слишком резкое движение — и боль во всей руке простреливает одной горячей пулей, но сразу по нескольким точкам. В глазах мгновенно потемнело. Кровь, прилившая к голове, заставила её пульсировать и кружится. Меня позорно вывернуло желчью. Спазмы прекратились не сразу. Всё в этом «жилище» будило во мне новые и новые. А боль не отвлекала, лишь усугубляла моё и без того незавидное положение. Хотелось лечь, упасть, отдышаться. Но от одного вида этого пола мне вновь стало не на шутку дурно. И пока не стало ещё хуже, я, борясь со слабостью, поднялся на ноги. Те еле держали. Сгорбившись, поплёлся к выходу.

Дверь я заприметил ещё до своей первой жалкой попытки подняться. Еле доковыляв до неё, насев всем телом, я буквально мешком вывалился в туман. Хотя нет, не туман. Но воздух вокруг такой затхлый и почти осязаемый, а небо настолько низкое, что в первое мгновение я с трудом смог разглядеть даже землю под ногами. Теперь же, отплёвываясь, я её очень чётко видел. Упал я, должен признать, удачно. Вовремя успел защитить повреждённую руку. Но только её. Повезло, что поверхность оказалась мягкой, мшистой, что само по себе странно. Я даже оглянулся, чтобы удостовериться. «Да, так и есть». Рыхлая нехоженая земля, поросшая густым высоким мхом, прямо напротив входа. Сложно не обратить внимания. Такого просто не ожидаешь увидеть, выбравшись за дверь. Ни одного следа. Но, признаюсь, это здорово отвлекло от неприятных мыслей о сомнительном положении дел и от собственной слабости.

Гадюшник, в котором я проснулся, снаружи оказался таким же неопрятным, как и внутри. На деле он больше походил на собранный из старых ящиков вагончик, но вместо колёс у него были где-то камни, где-то ржавые бочки. Выглядело пугающе не устойчиво. Будто в любой момент это жилище поглотит сырая земля. И я находился внутри без сознания. Прежде чем меня снова начало мутить, я зацепился за суть и, поднимаясь на ноги, пробежался взглядом по округе. Кто-то должен был меня туда затащить и, судя по всему, перевязать рану. Вокруг были только такие же лачуги и разномастная зелень. Она была здесь повсюду. Даже воздух, принятый мной ранее за туман, был каким-то бледно зеленоватым. Поросль, высокие и не очень деревья, пышные кустарники, высокая трава и, конечно, вездесущий мох. И ни одного цветка или плода. Людей, судя по всему, живущих в этих развалинах, тоже не было видно. Рубашка неприятно облепила тело. «Кто-то должен быть».

Не знаю, сколько я так блуждал в поисках хоть одной живой души, но самочувствие моё явно ухудшилось. Плечо беспокоило уже не так сильно, зато слабость во всём теле давала знать о себе всё отчётливей. Я был окружён водой. И ни одной лодки, плота. Хоть какого-то подобия посудины. Вдалеке были видны пара таких же маленьких островков. Там же угадывались силуэты ветхих построек, подобных той, в которой я очнулся. Но добраться до них было нереально. И дело тут даже не в травмированной руке. Я бы и под страхом смерти не сунулся в эту воду. Торф окрасил её в непроницаемый чёрный. Вот только, в отличие от кофе, на который она была так похожа, эта вода совсем не бодрила. Она навевала тоску, сонливость, апатию. И страх. Не уверен, что даже мне хватило бы природного любопытства и придури, чтобы проверять, что же там, в этой непроглядной темноте.

Пока я бродил, не заметил, как над поверхностью воды начал собираться туман. Прямо на глазах он стал сгущаться, принимая всё более жуткие формы. Думаю, тут немалую роль сыграло моё воображение. Однако легче мне от осознания этого факта совсем не было. Когда нервное напряжение достигло пика, я увидел, как огромные когти пронзили белую пелену и устремились к берегу, на котором я так и застыл, во все глаза наблюдая за развернувшимся действом. Когти оказались совсем не тем, за что я их принял, и это стало понятно уже через пару мгновений. Узкие лодки причалили к берегу.

Люди в них были стремительны и скупы в каждом отработанном до автоматизма движении. Собраны и молчаливы. Они, словно призраки, проплывали мимо меня со своим скарбом, не замечая. Даже не касаясь. Я всё ещё стоял неподвижно, глядя вдаль, и уже почти ощущал себя неживым. Пока не почувствовал, что моей ноги что-то коснулось. Опустив ещё остекленевший взгляд, я увидел у своих ног женщину, спешно собирающую в корзину выпавшее из неё содержимое. Всего на одно мгновение наши глаза встретились, но и этого хватило, чтобы сбросить с себя оцепенение. Снаружи уже почти никого не было. Люди забивались в свои лачуги, как звери в норы, чуя приближение хищника. Той женщины уже и след простыл.

Я вновь посмотрел на воду, когда периферийным зрением уловил какое-то движение. Рябь на поверхности расходилась откуда-то издалека. Что бы ни было источником, оно было достаточно крупным и очень тихим. Во всяком случае, мой слух никак не мог уловить ни звука. Я было отступил назад, но тут увидел над водой огромный плавник. Он что-то всколыхнул в моей памяти, но я тут же отвлёкся, ведь рябь расходилась кругами не от него. Существо под водой двигалось ловко, но спокойно. Я и не заметил, как в пределах видимости возникло ещё два плавника. «Сколько же их?» И все они направлялись прямиком ко мне. Но волны всё же были не от них. Что это могло быть, я в кои-то веки решил не выяснять и рванул к ближайшему жилищу. Но дверь мне открывать никто не спешил. В лачуге будто вообще никого не было.

Я постучался в следующую дверь, стараясь не выпускать из виду потенциальную угрозу, как вдруг меня с ног до головы окатило водой. Плотным потоком откуда-то сверху. Задрав голову к небу, я ожидаемо увидел только густой туман и неразборчивое движение в его глубине. Словно где-то там, вдалеке, плотным потоком пролетела стая зловредных птиц с, судя по всему, вёдрами. К моей радости, облили меня всего лишь болотной водой. Прижавшись к шершавой поверхности двери всем телом, в безнадёжной попытке укрыться, я расслышал тихое: «Уходи. Пожалуйста, уходи». Если бы сам не был сбит с толку и, что таить, напуган, я бы просто вынес эту хлипкую дверь. Вместо этого бросил взгляд на тот самый «вагончик» в нескольких шагах от меня. В котором я так неудачно очнулся несколькими часами ранее.

Я уже стоял на пороге, но медлил. Часть меня сгорала от любопытства, наплевав на инстинкт самосохранения. Когда же плавники начали внезапно исчезать, резко погружаясь под самым берегом, и на смену им показалась первая, а затем и вторая, третья, сероватые руки, увенчанные угрожающего вида когтями, и оно капитулировало. Стоя вплотную к двери, я вслушивался в звуки, разносящиеся снаружи: тихий рокот или даже щёлканье, чем-то отдалённо похожее на пингвинье. Едва слышимые, они то отдалялись, то приближались, перемещаясь по острову, словно выискивая, изучая. Слабость напомнила о себе внезапно, что было ожидаемо для моего состояния. Не в силах больше бороться с усталостью, я заснул прямо там, под дверью, рассудив, что так незваные гости не смогут войти внутрь. Совсем позабыв, что дверь-то открывается наружу. И совершенно не задумываясь о хлипкости стен. Чтобы сдуть этот домишко, даже не было нужды звать злого и страшного серого волка. Он и сам развалится в любой момент от осознания собственной никчёмности.

Мне снились руки, изящные и тонкие, белые, как только выпавший снег. Мне снились глаза. Хищные, жестокие, но такие тёплые. Серые, волчьи глаза, что так внезапно поблекли, растеряли все оттенки чёрного. Осталась лишь ртуть. Она разлилась, потускнела. Серебро превратилось в жемчуг. Глаза. Хищные, жестокие. И такие холодные. Леденящий взор мертвеца.

Похоже, у меня был жар. Но всё было не так критично, как днём ранее. Вопросов и сомнений стало ещё больше с прошлой ночи. И если я хотел развеять хотя бы часть из них, мне стоило пошевеливаться. Небо было по-прежнему затянуто серыми облаками. Воздух был таким же густым, но кое-что всё же отличалось. Остров кишел народом. Хотя это громко сказано. Но сновавшие по крохотному кусочку суши люди, занимающиеся своими бытовыми делами так, будто накануне ничего сверхъестественного не произошло, здорово диссонировали с общей картиной происходящего. Я почти поверил, что накануне вечером ничего необычного не случилось. Что серые, даже с виду ледяные руки, цепляющиеся за прибрежную траву, мне привиделись. Если бы не глаза местных жителей. Точнее, страх, что въелся в них. Старый, изматывающий, словно хроническая болезнь, которую без воли к жизни ни одно лекарство не вытравит.

А они и были слабыми. Не физически, нет. Но духом. Это читалось в каждом быстром оборванном движении, в понурых головах, в устремлённых в землю взглядах. Каждый погрязший в безнадёге сломанный человечек безмолвно кричал о собственной незавидной судьбе. Совершенно не предпринимая попыток скрыть её принятие. И глядя на меня, они видели такого же оставленного всеми богами живого мертвеца, который просто пока этого не понимал. Но это простительно. Они ведь совершенно меня не знали. Потому, на время посадив под замок вздыбившее шерсть самолюбие, я поковылял к первому подвернувшемуся источнику информации.

Та самая женщина, что вчера уронила мне под ноги корзину, едва завидев моё приближение, тут же опустила голову и ретировалась в своё жилище. Странно. Что тут скажешь? Стоило мне окликнуть девушек, в компании которых та диковатая дама чистила грибы или что-то на них похожее, как они обе вскочили и, не оглядываясь, разбежались в разные стороны. Я даже сориентироваться не успел, за кем бежать и стоит ли их преследовать. Такое чувство, будто с моим появлением включался свет в наполненной тараканами комнате. К счастью ли, к горю, на меня тем временем надвигался довольно крепкий, высокий, заросший мужик неопределённых лет. Если бы не одежда, он бы походил на распиаренный образ канадского дровосека. Того самого, что, по рассказам, парой ударов разрубает стволы вековых секвой. Ну, может, несмотря на плотно сжатые кулаки и сдвинутые брови, он окажется сговорчивым, дружелюбным? На всякий случая аккуратно повёл, проверяя истерзанным плечом. Боль никуда не делась. И движения скованные. Как назло, ни одной палки, ни одного камня поблизости.

Мужик остановился в шаге от меня, и я приложил максимум усилий, чтобы не отступить и не отвести взгляд. Голос у него был низкий, грубый, под стать его внешности. Фразы короткие, отрывистые, больше похожие на обвинения, нежели на вопросы. Разве не очевидно, зачем я «полез к их женщинам»? И как я могу знать, каким образом здесь оказался? Я даже не имел ни малейшего представления, где это «здесь». Но очень хотел бы знать. И ещё интересней мне было, как выбраться с этого остова. Мужика, похоже, мои слова не зацепили. Он, как-то неопределённо хмыкнув, развернулся и, бросив напоследок предостережение, чтобы больше не совался к их женщинам, скрылся за деревьями.

«Да на кой чёрт мне сдались «их женщины»? Я хочу выбраться отсюда! Раз никто не питает жгучего желания мне в этом помочь, решу эту задачу по-своему. Путь потом не причитают». Лодки стояли там же, где их оставили вчера, чему я был безмерно рад. Вот только рядом с ними копошились сразу трое. «Незаметно «позаимствовать» вряд ли получится. Может, удастся уболтать как-то?» На плечо мягко легла чья-то рука, и я по возможности резко обернулся к её обладателю. Точнее, к обладательнице. Довольно миловидная в сравнении с остальными обитателями острова, совсем ещё юная девушка беззвучно отступала в заросли, прижав совсем по-детски палец к губам. Я с некоторым сомнением вновь посмотрел в сторону лодок и всё же последовал за ней. Девушка так нервно озиралась, будто собиралась толкнуть мне наркоту в ночном заведении определённого типа, а не просто перекинуться парой фраз, прояснить эту далёкую от нормальной ситуацию для меня.

В своей скрытности аборигены дали бы фору даже масонам. То, что я на их остров не своими ногами добрался, я и сам понял. Но почему и каким образом меня выбросило на берег, откуда у меня эти рваные, если судить по ощущениям, раны, девчонка не знала. И если верить её словам, никто на острове не мог этого знать. Меня нашли ранним утром лежащим без сознания лицом вниз. Нехотя обработали рану и «поселили» в пустующем «доме». Это было четыре дня назад. Я узнал, что они редко покидают родной остров. Только для пополнения некоторых запасов и только все вместе. Возвращаются до наступления сумерек. Ночь — не их время, а «тех». На этом слове она разволновалась сильнее прежнего. Я видел, как тяжело ей даётся разговор. Но я должен был знать. Я и не заметил, как схватил её за локоть, чтобы она не сбежала. И прежде чем отпустить, узнал, что лодки мне не видать, как собственных ушей. И перевозить меня никто не станет. Они никогда не заплывают дальше двух соседних островов, очертания которых я почти смог разглядеть накануне. Никогда. Никто не согласится помочь мне. Я должен был «смиренно принять» действительность.

Пока я поднимал с земли обронённую в неверии челюсть, девчонка выскользнула из моей ослабленной хватки и убежала. «В каком смысле «принять»? Остаться в этом гадюшнике, в компании его трусливых обитателей? Они могут бояться и дальше, прячась в своих норах от явно недружелюбных соседей, трясясь в неизвестности. Это их выбор. Не мой. Раз говорить с ними бесполезно, я больше не стану спрашивать. И уж тем более не стану просить. Не будут же они постоянно торчать на берегу у лодок. Однажды они оставят их без надзора, тогда я и уберусь отсюда».

В целом задача была несложная: запастись скромным провиантом, выгадать время, которое должно было приходиться на дневные часы — и дело сделано. Мне оставалось надеяться, что остальные острова оснащены хоть каким-то подобием укрытия. Не хотелось бы стать ужином для прелестных созданий, обитающих в этой топи. Хотя, признаюсь, до зуда жаждал их увидеть. Я знал себя достаточно хорошо, чтобы не усомниться: если представится шанс это сделать без реальной угрозы для жизни, я непременно им воспользуюсь. Пока же стоило заполнить чем-то желудок, который от обиды начал со звериным рёвом пожирать сам себя. Тем более откуда-то разносился аромат еды. А общем-то, всё равно, какой именно, главное — еды.

Почти в центре острова, окружённая высокими деревьями и хижинами, раскинулась небольшая поляна. Оттуда и веяло чем-то съедобным. «Будет ли верным решение присоединиться к скромной общей трапезе? И, главное, как это воспримут местные? Не проверишь — не узнаешь». Да и питаться травой, пусть и такой сочной, не очень-то хотелось. Хотя я уже заприметил пару-тройку съедобных и относительно питательных сортов. Ужасно хотелось чего-то более весомого. Хотелось мяса. Но, судя по всему, на него рассчитывать не стоило в любом случае. Что-то я не видел кроличьих или хотя бы птичьих клеток. Для живности крупнее здесь попросту не было места. Быть может, они охотились на соседних островах. Но опять же, на что-то мелкое. В воде же явно жили куда более ловкие и опытные охотники, чем эти ширококостные угрюмые отщепенцы. Не думаю, что вопрос конкуренции здесь когда-либо поднимался.

Не успел я и пары шагов сделать в направлении общего очага, как в руки грубовато сунули старую деревянную плошку с мутным, но зато горячим и ароматным содержимым. Похоже, вопрос пропитания решился сам собой. Тот самый здоровенный мужик являлся кем-то вроде главного у них. После его своеобразного приветственного жеста окружающие не то чтобы оттаяли, но общее напряжение заметно спало. «Что ж, мне это только на руку. Если не стану провоцировать, очень скоро они перейдут от настороженности к игнорированию».

Суп почти болезненно, но приятно обжёг желудок, и я, наслаждаясь, не заметил, что все взоры пересеклись на моей скромной персоне.« Чёрт! Как меня угораздило потерять бдительность? Пока я думал, как облапошить их, они отравили меня! Но зачем? Почему сейчас?» Сидящий рядом парень придержал выпавшую из рук тарелку и прижал тряпку к моей шее. Я отшатнулся, инстинктивно намереваясь увернуться от руки, но упёрся спиной в ствол дерева, под которым сидел. Посуду у меня забрали. Давление руки усилилось.

— Рана опять открылась. — Парень вроде смотрел на меня, но говорил явно не со мной.

— Иди тогда, — пробасил уже знакомый голос.

Все вновь были поглощены брошенным занятием, и никто уже на меня не смотрел. Парень же помог мне подняться и повёл к моей хижине. «Нет! Не хочу её даже мысленно называть своей. Здесь нет ничего моего и никогда не будет. Я очень скоро выберусь отсюда и забуду, как страшный сон».

От накипевшей злости на самого себя я стряхнул чужую руку и метнулся в сторону. Но бледные пятна перед глазами не дали сделать и пары шагов. От падения меня удержали всё те же руки с зажатой в них тряпкой. Краем глаза я успел заметить выражение лица их обладателя. Такая вселенская усталость на таком молодом лице… Я видел девяностолетних стариков, одиноких и нищих, но с искрой жизни во взгляде. Этому же на вид едва перевалило за двадцать, а его безразличие, его внутренняя пустота за долю секунды выбила у меня почву из-под ног.

Пусть на мгновение, но я растерялся. И вот уже сидел на грязном полу и позволял себя перевязывать. Крови было не так уж и много, но рана, как я и предполагал, рваная. Да и находилась почти у самого горла. Неприятное открытие. Я думал, что повреждено плечо. С другой стороны, если я выжил с такой раной в отсутствии квалифицированной помощи — про стерильность я и вовсе не вспоминал — значит, причин для волнения не было. Я уже оправился от шока и от нелепых подозрений. В самом деле, о чём я только думал? Отрава в супе? Можно подумать, я не среди болот застрял в компании, странных отщепенцев в тряпье, а вдруг оказался неугодным при дворе Людовика XIV. Было бы даже забавно, не будь так печально.

Время и место были просто идеальные, чтобы выудить так необходимую информацию. Но каждый раз, наталкиваясь взглядом на отрешённое лицо, я проглатывал рвущиеся наружу слова. Мне всё сильнее хотелось просто бежать, может даже вплавь, если можно так выразиться. Я совершенно точно никому не желал такой участи, тем более самому себе. Мёртвая душа в пока ещё живом теле. «Интересно, сколько, по их мнению, должно пройти времени, чтобы и я стал таким же?» И ведь они не сомневались, что так и будет. Парень, собиравший окровавленные тряпки с пола, которые здесь служили бинтами, был в этом убеждён.

— Почему вы не уплывёте отсюда?

Он посмотрел на меня так, будто я сказал, что у меня на голове отплясывает диско розовый в зелёную крапинку карликовый енот. Так на безнадёжно больных смотрят. Крайне неприятное чувство. Но я знал наверняка, что умалишённый здесь точно не я, и терпеливо ждал. «Нельзя». Одно слово. Всё, что он сказал, прежде чем выйти за дверь, оставив меня в замешательстве сидеть на украшенном свежими пятнами полу.

Я так и просидел, пока не почувствовал неприятное покалывание в затёкшем теле. Возможно, виной тому была усталость и потеря крови, но это сказанное ровным тоном «нельзя» эхом звучало в голове, оставляя за собой рябь, расходившуюся кругами. Она искажала картинки моего будущего, рисуя новые: кривые, неправильные, нежеланные. Я не знал, как местные жители заселили этот остров, как давно это произошло и при каких обстоятельствах. Как и не догадывался, какие путы удерживают их от спасения. Но я знал точно, что сам лучше умру, пытаясь, чем буду жить смерившись. Оставалось надеяться, что ещё не стемнело, а на берегу никого уже не было.

И действительно, до ночи было ещё далеко. Не так уж и долго я медитировал над свалившейся на мою голову бедой. Вяло прогуливаясь по острову, я всем своим видом излучал ту самую сломленность, что от меня ждали. И, похоже, переиграл сам себя. Всё же, раздавленные или нет, дураками эти люди не были, и глаз они с меня не сводили, хоть и нацепили привычные им маски безразличия. Что уж говорить, актёр из меня так себе. Даже на школьную самодеятельность не тянет. Я сам бы у себя вызывал подозрение, если бы не знал наверняка, что стратег из меня ещё хуже, чем актёр. «Простая цель. Простой план. Почему же тогда всё так сложно?»

Я понимал, что необходимо как-то переломить ситуацию. От одной мысли, что придётся провести ещё одну ночь в замшелой лачуге, не способной укрыть даже от сильного дождя, не то, что от крупного хищника, мне становилось не по себе. Но как я мог быстро втереться в доверие теперь, когда на меня все косо поглядывали? Знали бы они, что весь мой коварный план состоял всего из двух довольно примитивных пунктов, наверняка на смех бы подняли. Если они вообще умеют смеяться. Моя нарастающая нервозность только усугубляла положение. С каждой пролетающей с бешеной скоростью минутой пружина внутри сжималась всё сильнее. И я ведь не мог самому себе объяснить, что именно так давит, так закручивает эту пружину. Конечно, я не хотел оказаться растерзанным обитателями здешних глубин. Кто бы хотел? Конечно, не желал ни минутой больше необходимого находиться в том дощатом клоповнике, который мне любезно выделили местные жители. С которыми, к слову, я не желал делить остаток своей жизни. Но все эти факторы были внешними и носили внешний же характер. Вполне осознанный. Было что-то внутри. В глубине моего подсознания таился какой-то непередаваемый страх, имя которому я никак не мог подобрать. Как за мелкой сочной зеленью, разросшейся на чёрной глади этих болот, скрывается нечто доселе неизученное, а потому не имеющее названия.

И всё же я не мог себе позволить ошибиться. Кто знает, что они делают с теми, кто отказывается принимать их устои. Лачуга, в которую меня заселили, могла пустовать не случайно. Жертвоприношения вообще весьма любопытная часть человеческой истории, конец которой, насколько мне известно, положили не так уж и давно. И не факт, что везде. Я, конечно, хотел бы войти в историю человечества, но только не в эту её часть. Собраться с мыслями было сложно, но необходимо. Я нашёл неплохое место для отдыха. Так это должно было выглядеть со стороны. Раскидистое дерево среди густой травы. Я был как на ладони. Но и тем, кто незаметно наблюдал за мной, было не скрыться от моих глаз. Казалось, я просто выдохся от переживаний, измученный глубокой раной и так и не утолённым голодом. Но я изучал. И ждал. И я дождался. Тот самый парень, что менял повязку, принёс флягу и тарелку. Фляга — это уже хорошо. От неё в данной ситуации толку больше, чем от чашки. Не думал я, что местные просто зачерпывают воду из болота для утоления жажды. Содержимое тарелки не сильно отличалось от утреннего супа, разве что выглядело гуще. Значит, надо было найти либо подходящую посуду, либо другую еду.

Что же касалось самого человека, проявившего заботу о страждущем, он довольно сильно отличался от остальных. На фоне массивных широкоплечих местных мужчин он выделялся, как случайно проросшая берёза в тени могучих дубов. Крепкий, но какой-то хилый. Черты его лица были тоньше и не имели ничего общего ни с кем. Ни среди мужчин, ни среди женщин. Он будто принадлежал другой расе в сравнении с остальными. Хотя, очевидно, это было не так. Это давало надежду, пока призрачную, что он не в родстве ни с кем из жителей острова. И возможно, он попал сюда так же, как и я. Если предположить, что это хотя бы отчасти правда, я бы мог этим воспользоваться. На мои выводы повлияло не в последнюю очередь отношение окружающих к моему потенциальному помощнику. А в том, что он поможет, осознанно или нет, я всё больше убеждался.

Обитатели острова почти не общались с ним. Не то, чтобы они вообще были болтливы. Они сторонились его не так, как меня, но всё же явно не считали его своим. Не исключено, что он не так уж давно «влился в семью». Мои шансы росли. Когда же он сам подошёл, я уже не сомневался. На этот раз стоило быть мудрее. И терпеливее. Что в моём положении было очень непросто. Но вариантов у меня не было. «Если придётся остаться здесь ещё на один день, что ж, это лучше, чем последствия спешки и необдуманных решений. Если за эти дни они мне не навредили, хотя возможностей было достаточно, значит, по крайней мере, пока они этого не планируют». Конечно, имелся шанс, что меня попросту было необходимо откормить, но эту не совсем здоровую мысль я решил на время забросить на самую дальнюю полку, к другим параноидальным идеям.

Завязать разговор в моей ситуации было не сложно, а вот поддержать его, вывести в нужное мне русло оказалось задачной не из простых. Но я был к этому готов. Отступать не в моих правилах. Да и некуда. Парень ожидаемо оказался не в восторге не только от собственного пребывания на крохотном острове вдали от остального мира, но и от сомнительного соседства. И это не говоря уже о жителях непроницаемых глубин, которые, как я понял, не прочь полакомиться человеченкой. Эта добыча, как известно, самая лёгкая и доступная. Хотя обычно они и не выказывали особой тяги к противостоянию с людьми, но всякое бывало. Тут взгляд моего собеседника упал на до моего появления пустовавшую лачугу. В подробностях необходимости не было.

Молчание затягивалось, и я, понимая, что могу упустить едва ли не единственную возможность расположить к себе хоть кого-то на чуждой мне территории, принялся расспрашивать о жизни до всех этих чудищ. Губы его болезненно скривились. Без малого пять лет. Долгожданное путешествие по миру! Чем не прекрасный подарок от любящих родителей за удачное поступление в университет? Наверняка, его искали они, друзья, все, кто знал его лично или просто хотел помочь. Уверен, новость о крушении того самолёта, пусть небольшого, пусть для коротких перелётов, освещалась на весь мир. Но прошло уже почти пять лет, а он всё ещё на этом острове. Я напрягся. «А кто знает, что меня нужно искать? При моём-то образе жизни? Никто. Никто не станет меня искать. Ведь никто не подозревает, что в этом есть необходимость». Я уже не раз думал об этом. Даже совсем недавно… Кажется. Я никак не мог вспомнить, но точно знал, что эта мысль тревожила меня раньше. Не в каком-то обтекаемом прошлом, а буквально пару дней-недель назад. Но в связи с чем?

— Думаю, бо́льшую опасность представляют не те, что под водой, а тот, кто над ней.

Я отвлёкся. Но вроде суть не упустил.

— Им, похоже, рыбы хватает, поэтому и не нападают. Обычно. Просто шастают по острову, всё трогают, рассматривают, но в дома не лезут. Хотя, уверен, они знают, что за этими тонкими стенами спрятано мясо на ножках. Мы как деликатесы в подарочных коробках. «Не открывать до Рождества». Они и не открывают.

На мгновение на его лице отразилась непередаваемая гамма чувств. И пусть все они были далеки от радостных, человек, сидящий рядом со мной, оказался не безнадёжен, как мне думалось в начале.

— А вот Ему плевать и на наши укрытия, и на нас самих. С одной стороны, это хорошо. Ведь спрятаться от него было бы нереально. С другой — быть раздавленным, пусть случайно — удовольствие сомнительное, — в ровном голосе послышался истеричный смешок. Я не сразу сообразил, не сразу понял, о чём речь.

Почему-то я внушил себе, что основная опасность исходит от самопровозглашённого лидера этой коммуны. Что было бы совсем неудивительно. И думал, что меня-то эта проблема не коснётся. Я ведь не собирался свергать тоталитарный режим. Но, очевидно, на этих болотах обитал кто-то крупнее. Гораздо крупнее, если верить словам запуганного парня. И этот кто-то мог стать реальной помехой моему побегу. Нет, не так. Спасению. Пять лет. Чёрт, я столько не протяну. Почему же он не попытался уплыть с этого острова подальше от тех, кто может принять за закуску или за напольное покрытие?

— Пытался. В первые недели. В начале мне мешали местные, но как-то раз я смог умыкнуть одну из лодок...

Он замолчал, погрузившись в свои явно не самые приятные воспоминания. Я же, напротив, весь издёргался. Мне нужно было знать, что именно скрывается за этим молчанием. От этого в прямом смысле зависла моя жизнь. Тут уже было не до чужих переживаний, но и отпугивать его не стоило.

— Очевидно, попытка оказалась неудачной, — я старался, чтобы мой голос звучал ровно, а весь мой вид излучал спокойствие и понимание. Чего мне только это стоило!

— Очевидно…

«Да он явно издевается надо мной!»

— И что же тогда пошло не так? — тон мягкий, в глазах лишь капля любопытства в море сочувствия. В душе жгучее желание проломить ему череп.

— Мне повезло, что не успел далеко от берега отплыть. И что этих тварей забавляло играться с тонущей лодкой. Наверное, были сыты. Или ещё что. Я вообще не представляю, что у них в головах. Но ощущение такое, будто они как мы.

— В смысле разумные?

— В этом-то я не сомневаюсь. Я хочу сказать, их будто развлекает такое соседство. Словно они ждут, что ещё эти глупые людишки учудят. Лодки ведь для них всегда в свободном доступе. Каждую ночь. Но они им не интересны. А тут... Они с ней резвились, как с надувным плотом. На меня смотрели так… Будто им моя реакция была интересна. Не я сам. Мол, «смотри как забавно тонет». Глаза у них жуткие. Мне до сих пор временами кошмары снятся.

Я не видел их глаз, но мне этой ночью тоже снились. Не понял только, чьи. Но ощущение после пробуждения сложно назвать комфортным. Может, всё-таки успел что-то заметить, но за всеми страхами забыл. Хотя, разве же такое забудешь? Две-то пары «белёсых глаз, что, кажется, светятся в темноте». Именно такими их увидел неудавшийся студент в полумраке и густом тумане. Значит, находился он очень близко. «Стоп. В полумраке. Он что же, ночью решился на побег? Я на острове всего день, если не брать в расчёт тех, что был без сознания, но прекрасно понял, что ночью только безумец осмелится покинуть пусть и сомнительное, но всё же укрытие. Чем он думал, когда сунулся в охотничьи угодья к ночным хищникам после наступления темноты? Если бы он так поступил по прошествии всех этих лет, я бы подумал, что он так решил самоубиться от тоски и беспросветности существования. Но нет же!» Ладно. Не мне быть ему судьёй. Но насчёт уровня его интеллекта я всё же задумался. И мысли эти были далеки от обнадёживающих.

Для меня же это открытие значило, что спасение возможно. Всего один тонкий нюанс позволил воспрять духом, когда тот уже был готов весь выйти. Но от чего же никто не додумался покинуть остров в светлые часы? Не могли же все поголовно игнорировать столь очевидный факт?

— На тех двух пытались построить какие-то укрытия, но материалов было мало. Можно считать, что их не было. А остальные острова, по слухам, расположены слишком далеко. Даже если отчалить днём отсюда и сделать привал с ночёвкой на дальнем... Даже так, следующую ночь встретишь на открытой воде. В лучшем случае и трети пути преодолеть не успеешь.

Скверно. Но тогда откуда такая уверенность в наличии других островов?

— Там здания. Видны. Когда день относительно ясный, можно разглядеть крыши. Здания очень высокие, должно быть. Как-то мне показалось, что крыши блестят в тусклом свете. Но я даже не уверен, что это крыши были.

И что теперь было делать? Не думаю, что ни один из населяющих этот остров людей ни разу не попытался убраться с него. Или хотя бы не выказал такого желания. Это могло значить лишь одно: всё, что пришло в мою голову и в их головах успело побывать. И, возможно, даже воплотилось в жизнь. Но они всё ещё оставались на острове. Обжились на острове. И сочли остров своим домом. Если обстоятельства складывались так, то куда уж мне? Пытаться, не имея сторонников, необходимых знаний, опыта жизни на этом острове, вблизи «тех»? Стоит ли? Да что там? Не имея даже лодки! Её-то я собирался угнать. Если лодки угоняют. Или их крадут? Транспорт всё же угоняют…Транспорт…Обломки самолёта!

— Где разбился самолёт? — Я чуть не подскочил от внезапного озарения. Лишь усилием воли выдержал заданный изначально тон. Во всяком случае, постарался.

— Самолёт? — Он указал в сторону бескрайних болот.

Да ладно? Мало того, что загорелся, потерял управление, так ещё и утонул? Прямо десять из десяти. Точнее, три из трёх. Бывает же такое! Хотя всё очень логично. И всё же. Зря я понадеялся отыскать в нём работающие детали. Если даже предположить, что он не так уж и глубоко ушёл, что само по себе невероятно, вода за эти годы не пощадила бы двигатель. Да и не успел бы я доплыть туда и обратно, по словам единственного выжившего в той катастрофе. О том, что собрать из двигателя самолёта, пусть и лёгкого, мотор для лодки я бы не осилил, даже имея доступ ко всем необходимым подробным чертежам, ко всем инструментам мира, размышлять я не стал. Искра угасла так же внезапно, как вспыхнула. О чём ещё тут думать? Всё возможно. Было бы желание. В конце концов, и самолёты, и катера собирают люди. Что-нибудь придумал бы. Если бы самолёт не канул в глубинах кишащего опасными тварями болота. Тогда вернее будет сказать: всё возможно. Было бы желание и детали самолёта. Что ж, можно попробовать ускориться за счёт совместной активной гребли. Но, думается, эта идея уже приходила в головы аборигенов.

За всё то время, что я сидел в своём наблюдательном пункте, от моего взгляда не укрылось отсутствие панического страха перед водой у местных. Страх был, но он носил общий характер. Просто въелся в саму их суть, являясь теперь неотъемлемой частью. Он не имел ничего общего с инстинктом самосохранения. Корнями он уходил в благодатную почву осознанной безысходности, сдобренной самовнушением. Каждый из этих людей верил всей душой или тем, что пака ещё от неё осталось, что выбраться с острова невозможно из-за существ, живущих в окружающем его болоте. При этом они так спокойно и безбоязненно набирают из него воду, моют в нём руки, часами что-то мастерят на самом краю берега. На том самом месте, где несколькими часами ранее нечеловеческие пальцы впивались в рыхлую землю. Пусть ещё светло, но мне бы в голову не пришло так испытывать судьбу, лишь однажды увидев множество ладоней вдвое крупнее моей собственной, подтягивающих своих таинственных и явно не маленьких обладателей на сушу. Львы тоже преимущественно ночные охотники, но хотел бы я взглянуть на того смельчака, что решит разбить пикничок между разомлевшими под ярким солнцем большими кисами. С местными определённо что-то было не так. Моя интуиция не просто так била тревогу с первых минут, как я с ними повстречался.

Немного поколебавшись, я всё же поделился своими сомнениями с разговорившемся парнем. И не слишком удивился, когда тот, стараясь не наговорить лишнего, подтвердил мои опасения. Сам он до ужаса, до тошноты боялся находиться близ воды. Даже по прошествии лет она одним своим видом заставляла держаться подальше. А вот остальным, казалось, всё было нипочём.

— Каждый раз, когда мне говорят: «Сходи за водой» или «Проверь лодки», я хочу на ближайшем суку повеситься. Ведь если просто проигнорирую, забьюсь в доме, меня оттуда достанут.

Я отчётливо видел злость, и это меня обрадовало. Всё складывалось лучше, чем я предполагал. Одному ещё и с временами кровоточащей раной, мне было бы тяжко. Но этот парень жаждет вернуться домой не меньше, чем я хочу просто убраться с этого острова. Он явно не привык, чтобы им помыкали. Но жизни порой нравится испытывать наши нервы на прочность. Я знал, что поступаю жестоко, но ему, если повезёт, это тоже пойдёт на пользу. Нужно всего-то раздуть крохотную искру, а пожар в высушенной душе разгорится сам.

И я сменил тему, вновь расспрашивая о его прошлом, на этот раз намеренно затрагивая самые эмоциональные моменты. Не то, чтобы мне вообще было дело до его замечательных, наверняка уже оплакавших его родителей, до компании весёлых, преданных друзей, до незаурядных успехов в учёбе. Но чем больше он рассказывал, тем ярче загорались глаза на осунувшемся сероватом лице. «Тем легче мне будет подтолкнуть к нужному мне решению». И чёрт меня возьми, если это не сработало! Я, помнится, упоминал, что из меня паршивый актёр и сомнительный стратег. Однако в экстремальных условиях, а это, безусловно, были именно они, что бы кто там ни думал, я очень быстро учусь.

Я понимал, что вопреки собственным желаниям, не должен спешить. Пара дней, неделя, и они перестанут следить за каждым моим движением. Тогда-то и можно будет действовать. Понимать-то я понимал. Но всё внутри меня переворачивалось от мысли, что я могу здесь застрять на неопределённое время. Где неделя, там и месяц. Где месяц, там и год. И вот я уже один из серых людей в серых одеждах, с серым же нутром. «Нет уж. Не сегодня, так завтра». Очень не хотелось быть съеденным. Но я всё же больше оптимист, когда дело касается собственных немного сумасбродных идей.

Если мои внутренние часы, ибо наружные с меня кто-то снял, не лгали, то день едва ли приблизился к обеду. Это значило, что времени у меня было как раз на то, чтобы всё распланировать, запастись едой, водой и всем необходимым. А так же проявить доселе не дававшие о себе знать лидерские качества. Оставалось надеяться на то, что людей я хоть и поверхностно, но читать могу и меня не отправят на корм очаровательным двухметровым рыбкам, едва услышав предложение.

Парень сразу меня сдавать не метнулся, но и желания поддержать не выказал. Он выслушал внимательно, не перебивая, до конца. Он не уточнял, не спрашивал. Просто слушал. А когда я с приглушённого тона постепенно перешёл на шипение, чтобы хоть как-то сдержать рвущиеся наружу эмоции, он просто встал, оглянулся на воду, развернулся и ушёл. Похоже, я всё-таки поторопился. Нужно было выждать, втереться в доверие. Но что уже об этом думать. «Значит, буду действовать один, по обстоятельствам. Главное — добраться до лодок как можно раньше, когда люди ещё спят, а нелюди уже уползли в свою топь. Едой теоретически можно было обзавестись на соседних островах, ведь именно там местные пополняют свои запасы. Правда, грести ещё и ударно с такой рукой будет весьма болезненно».

Но парня я не винил. Я очень рано осознал, что не все в этом мире готовы выбраться из пресловутой зоны комфорта, если она давала хоть какую-то стабильность, незаметно забирая в уплату порой самое ценное — достоинство и вкус к жизни. Я же к таким жертвам относился неприязненно. Я не любил сомнительный риск, но был готов рисковать, если это сулило мне ощутимую выгоду. Будь то знания, открытия, успех. Спасение. Даже мизерный шанс на спасение из этой ловушки стоил того, чтобы попытать удачу.

К моему удивлению, стоило мне добраться до лачуги, чтобы собраться с мыслями, как тут же раздался тихий стук. За дверью было тихо. Добрый знак. Можно было понадеяться, что, открыв её, я не столкнусь с разъярённой толпой с вилами и факелами. С некоторой настороженностью я приоткрыл дверь и в образовавшейся узкой щели узрел всего одного человека. Похоже, зря так сразу списал его со счетов. Едва дверь открылась, как он втиснул в помещение увесистую котомку, следом вторую, а затем прошмыгнул и сам. Его прерывистый, возбуждённый шёпот меня даже позабавил. Надо же, какие перемены! Стоило только помахать перед носом слабой надеждой вернуться к прежней жизни. Хотя, если судить по количеству припасов, он начал обдумывать побег задолго до моего появления здесь. А ведь с виду и не скажешь. Вспомнилось первое впечатление. Либо он, в отличие от меня, неплохо играет, прекрасно приспосабливаясь к любым обстоятельствам. Либо я настолько плохо разбираюсь в людях. Даже не знаю, что уязвило бы меня больше. И всё же я был рад, что ошибся. Получается, дважды.

Помимо продовольствия на первое время он прихватил с собой минимум посуды, лук и стрелы, которые смастерил ещё в первый год пребывания на остове. Неплохо, должен признать, смастерил. Его, везунчика, отец в детстве ещё научил. Ещё он достал нехитрый инструмент, вроде молотка и сапожного ножа. Оружием я этот нож при всём желании назвать бы не смог. Так же присутствовала импровизированная аптечка, за которую я его мысленно поблагодарил. В ней было слишком много повязок для простой походной аптечки.

— Есть кое-что ещё, — начало меня здорово напрягло, — я заметил где-то через полгода, наверное, что одна из построек, ну, та, к которой ведёт протока, не то чтобы охраняется. Скорее, наоборот, подозрительно игнорируется. Будто её и нет вовсе. Она стоит вплотную к дому старосты, между ними узкая протока. Перепрыгнуть можно, не напрягаясь особо. Окон у неё нет. А дверь слишком низкая и широкая даже для сомнительной местной архитектуры. Ещё расположена прямо напротив глухой стены с окном его дома. Я как-то пару раз слышал такой характерны рёв… Всего пару раз за эти годы. Но я думаю… Я думаю, там моторная лодка!

Последнее он так внезапно выпалил, что я даже подскочил. А затем его просто понесло, и он быстро затараторил, стараясь убедить то ли меня, то ли самого себя:

— Там точно моторная лодка. Я уверен! Звук такой… Ну, его ведь ни с чем не спутаешь. Не громкий. Но я могу определить?

Последнюю фразу он произнёс с таким сомнением, что я почувствовал непреодолимое желание сказать: «Конечно ты можешь определить». Я ощутил, как мышцы лица заныли. Давно я так широко не улыбался. Как безумный. Моторная лодка! Не хотелось думать, почему никто не использовал её для бегства с острова. Хватит ли топлива для того, чтобы добраться до Большой Земли? Как на шум двигателя отреагирует местная фауна? И насколько бдительно её охраняют? Если там и правда есть транспорт, способный вывезти меня из этих гиблых мест, я его заполучу любой ценой. Взгляд неосознанно упал на короткое и явно не очень острое лезвие, и я заставил себя резко отвернуться.

В мой план были внесены коррективы, что не пришлось по душе новому знакомому. Единственное время, когда можно было беспрепятственно влезть в тот сарай — предрассветные сумерки, то есть время болотных жителей и той громадины, что любит прогулки перед сном прямо по тем, кому не посчастливилось оказаться под её ногами. Безусловно, ход рискованный, но у меня были причины выбрать именно этот временной промежуток, и мне они казались достаточно очевидными и неоспоримыми. Однако животный ужас в глазах собеседника заставил усомниться не в выборе времени. Нет. Но в очевидности этого выбора.

Как можно защититься от плотоядных человекообразных не в меру любопытных рыб? Просто не попадаться им на глаза. Они не влезают в хлипкие домишки не по тому, что не могут, а потому, что не питают к ним интереса. Как можно спастись от многократно превосходящего тебя в размерах и массе существа, которому, по большому счёту, наплевать на тебя со своей немалой высоты? Верно, не путаться у него под ногами. Как можно сбежать от группы разъярённых — а они будут в ярости — довольно крупных мышцавитых людей с весьма сомнительными взглядами и подозрительными целями? Очевидно, не вступать с ними в открытую конфронтацию. За все годы изучения всевозможных существ, что создала природа, я ни разу не встречал зверя опаснее и кровожаднее человека. Хорошо бы и этому пацану осознать и принять этот факт как можно раньше. Потому что в любой момент может быть поздно. Я не являюсь человеконенавистником, вовсе нет. В конце концов, это было бы странно, будучи самому человеком. Но я точно знал, к чему вёл.

Со скрипом мы всё же сдвинулись с места в планировании, что не могло не воодушевлять. Мысленно я уже бороздил бескрайние чёрные просторы на пути к суше. Оставалось немного подождать. Пока один из нас успешно играл привычную роль живого трупа и прилежно выполнял ставшие рутиной распоряжения, второй, то есть я, здраво рассудил воспользоваться, вероятно, последней на неизвестно какой период времени возможностью как следует выспаться. Силы мне ещё должны были пригодиться, да и чувствовал себя я отвратно. Что неудивительно при такой кровопотере.

В удушающей сырости той ночи я явственно видел палящее солнце, немилосердно сжигающее мою облупившуюся кожу. Оно заставляло одежду липнуть к телу, лёгкие гореть, а разум — метаться в бреду. Я видел крохотные, но острые, как иглы, зубы, впивающиеся, разрывающие моё горло. Они отрывали маленькие куски плоти с такой лёгкостью, словно та, податливая, мягкая, сама стремилась слезть с костей.

Едва с воды потянуло сыростью, я, уже будучи на грани сна и яви, почувствовал, как всё вокруг, даже шелест деревьев, стихает. Тишина звенела в воздухе. Любой шорох воспринимался чужеродным, настораживающим. Собственное дыхание звучало будто и не своё вовсе. Открыв глаза, я понял, что был не далёк от истины. Дыхание действительно принадлежало не мне. В углу скорчилась тёмная фигура. Наивно зажав уши и зажмурив глаза, в глупой попытке отгородиться от окружающей действительности, в которой монстры реальны, а мама с папой не спасут, зажигая ночник и заглядывая под кровать. Я почувствовал себя мудрым, всезнающим. Я почувствовал себя взрослым. Хотя разница в возрасте у нас была смехотворной, если подумать. Я не могу назвать себя безрассудным храбрецом. Нет. От каждого звука, что заполняли тишину за стенами нашего убежища, у меня холодок пробегал по спине. Но одно дело скрываться от чудовищ, чтобы выжить, и совсем иное — прятаться от собственного страха перед ними, чтобы не растерять остатки разума.

Рокот раздался слишком близко. За грязным оконцем мелькнула тень. «Явно больше, чем я себе представлял». Если всё сложится удачно, они уже начнут возвращаться в естественную среду обитания, когда для нас придёт время вылезать из укрытия. Во всяком случае, остров был густо заросшим кустами и порослью. Пробраться к сараю незамеченными не должно было составить труда. Ожидание оказалось изощрённой пыткой похуже многих. В какой-то момент я сполз на пол, стараясь не потревожить царящую в лачуге тишину. Железный скрип каркаса кровати, а затем и душераздирающий стон досок под моим весом заставили меня оцепенеть. Не знаю, что пугало больше: внезапно стихший рокот на улице или пара округлившихся в ужасе глаз? Я так и застыл в незаконченном движении, страшась даже собственного дыхания.

Шелест за дверью прозвучал, как оглашения смертного приговора. «Не может моя жизнь так глупо закончится! Не в этой гнилой лачуге и не из-за такой нелепой оплошности!» Мне всегда везло, когда вставал вопрос жизни и смерти. Даже не верилось, что удача отвернётся от меня в такой момент. Неприятный звук. Кто-то будто гладил ветхие доски. Кажется, в моей шевелюре появились первые признаки ранней седины. Мягкий стрекот, пронзивший не только мёртвую тишину, но, похоже, и меня. На моём застывшем в сомнениях сердце появился свежий шрам.

Из недалека раздался схожий звук, но более требовательный. И в этот раз мне вновь повезло. Я всё-таки спустился на пол, ловя обвиняющий взгляд. «Можно подумать, я специально!» Я сосредоточился на движении снаружи. Жаль, я не мог незаметно разглядеть Их. Но, возможно, шанс ещё представится. Я уже знал, что строением их руки очень похожи на наши. Если не брать в расчёт когти. Прямые и слишком длинные, чтобы использовать их в охоте или в бою. И перепонки очень тонкие, почти прозрачные. Сами ладони минимум вдвое больше ладони взрослого мужчины. Кожа жемчужно-серая, покрыта мелкой чешуёй, но в этом я уверен не был. Ещё плавники. Достаточно длинные. Не исключено, что они шли от самого основания позвоночника, если вспомнить увиденное мной движение под водой. И эта сжавшаяся в тени фигура поведала, что у них по четыре глаза. Как он сказал? Две пары белёсых глаз? Что-то я такое видел. Вспомнить бы что. Жаль, у меня не было ничего из личных вещей.

За раздумьями время пролетело не то чтобы незаметно, но ожидание стало не таким изматывающими. То, что оно подходит к концу, я понял, услышав плеск воды. Похоже, ночным гостям приелось бесцельное плутание по «спящему» острову, и они начали возвращаться домой. Всё же любопытно, зачем они выбираются по ночам на сушу? Ведь не в поисках пропитания? Очевидно , нет. Момент был удачный, его нельзя было упустить. Стараясь не издавать ни звука, я подобрался и плавным текучим движением приоткрыл дверь, так и не поднимаясь в полный рост. В лицо мне ударила сырость. Я и думать забыл про густую молочную пелену, окутывающую ночной пейзаж, не позволяя ничего разглядеть в радиусе метра. Думается, предположение, что это послужит нам неплохим подспорьем, было не слишком самонадеянным.

Оглянувшись на трясущийся в страхе ком лохмотьев, я уже было собрался уходить один. В конце концов, может, для него так было даже лучше. Сиди себе тихо, не высовывайся, не раздражай местных — и проживёшь длинную, пусть и тусклую жизнь в страхе и печали. Зато проживёшь. Со мной же он мог распрощаться и с таким беспросветным существованием ещё до наступления рассвета. Я уже перебрасывал мешок через плечо, когда заметил, как с самоубийственной решимостью груда тряпья распрямляется, расправляет плечи, чтобы через секунду вновь прижаться ближе к земле от неожиданного шороха неподалёку. «А ты думал, я ради забавы тут чуть ли не на четвереньках ползаю?» Парень быстро, явно боясь передумать, перехватил вторую котомку и на этот раз, пригнувшись, подкрался к выходу.

Вновь выглянув и не заметив движения, мы выбрались из хижины и по возможности беззвучно стали красться к сараю, где, как я надеялся, скрыт от посторонних глаз ключ к нашему спасению. В душе я порадовался, что был не один. И не только потому, что так легче справится с собственными страхами, но не в последнюю очередь и потому, что я совершенно не разбирал дороги. Кажется, на половине пути я ощутил, как почва плывёт под ногами. Нервно заозиравшись по сторонам, я ничего не увидел. И когда уже был готов двигаться дальше, перед носом у меня выросло дерево. Слишком гладкое, ровное, молочно-белое. Оно появилось в нескольких сантиметрах от меня. Я просто не мог бы не заметить! Не успел я протянуть к нему руку, как по стволу прошла вибрация. И уже через пару мгновений он скрылся в тумане у меня над головой вместе с двумя такими же, как же сразу мной незамеченными.

Это не деревья. Ноги! Или нет? То, как они ушли вверх, как выглядели за секунду до исчезновения — это пальцы. Разумные человекоподобные амфибии и исполин, скрытый в тумане. Множество мелких, отдалённых, никак не связанных островов, затерянных среди бездонных чёрных вод… Я уже догадывался, что это за место, хотя всё ещё не имел ни малейшего представления, как оказался посреди гиблых болот. Главное, теперь я точно знал, что спасение реально, как и то, что моторная лодка действительно была. Я даже знал, откуда она здесь. Осталось тихо взломать замок, который смог бы вскрыть даже ребёнок, и отплыть с острова незамеченными. И только тогда завести двигатель.

Мысленно ликуя, я наблюдал, как ловко расправляются чужие руки с затвором. Я уже чувствовал за всей этой сыростью запах свободы, которая теперь, кажется, всегда будет у меня ассоциироваться с невесомым флёром бензина. Это был, конечно, не катер, но вполне вместительная, даже с виду прочная рыбацкая лодка, которых я видел немало. Помимо неё в сарае было несколько канистр, две из которых были почти полные. И консервы. Немного, но их мы тоже решили сгрузить в лодку. Мельком глянув на не вышедший срок годности на одной из банок, я противненько ухмыльнулся: «Похоже, теперь местный лидер будет лишён особых привилегий, как и возможности регулярно пополнять запасы в тайне от остальных». Если это вообще было секретом для кого-то, кроме парочки пришельцев, против своего желания оказавшихся на этом острове.

Стараясь не шуметь, мы выпихнули гружёную лодку в протоку между двумя строениями, положили в неё вёсла, чтобы не цеплялись за стены, и уже обирались забраться в неё сами, когда увидели в воде огромный плавник. Как каменные изваяния, мы наблюдали за удивительной картиной: в клубах белого тумана, стелящегося над чёрной водой, возвышалась довольно широкая с виду мужская спина с плавником по позвоночнику. Плавник, ранее вздыбленный, плавно опустился, и существо, поигрывая мышцами, распрямилось, демонстрируя слишком длинную и слишком мощную для человека шею, которая заканчивалась… Ничем. Головы будто не было вовсе. Острые шипы на жилистых длинных руках двигались, повинуясь воли своего обладателя. Я уже знал, что дальше увижу: длинный мощный хвост и длинные же ласты на сильных, но стройных ногах.

«Длинные». Так я назвал этих существ, впервые взглянув на наброски моего стареющего, но всё ещё крепкого предка. Слушая удивительную историю о молчаливом гиганте с множеством глаз и головой, так похожей на шляпку гриба, что ночами рассекает густой туман над чёрной топью, в которой живёт сказочный и не в меру любопытный народ. Нет, они не питались людьми, но это вовсе не значило, что они не представляли опасности. Эти когти не смогут разорвать добычу на части. И правда, слишком прямые и слишком длинные. Они разят, как копья. Заплатка в борту лодки возродила в памяти с лёгкой усмешкой брошенное: «Не думаю, что они напали с целью убить. Нет. Полагаю, это была демонстрация силы». Прадед тогда выбрался вместе со своей небольшой командой на второй лодке, оставив бо́льшую часть снаряжения в быстро тонущем судне. Выходило, инцидент не прошёл незамеченным.

Создание плавно выбралось на берег, совсем близко со мной. Но смотрело куда-то вдаль. К счастью, не обращая на случайных свидетелей никакого внимания. С неподдельным восхищением я наблюдал, как крохотные чешуйки вздыбливаются у основания шеи и гладко ложатся, волной проходя по спине до кистей рук и ступней. Перепонки на конечностях стягиваются, значительно уменьшаясь в размерах. Особенно это было заметно на ногах, которые теперь не были похожи на ласты. Они потрясающе приспособились к жизни в обеих средах обитания. Мой предок был прав, называя их восхитительными созданиями.

До этого дня я и не подозревал, что способен испытывать такую гамму чувств. Меня просто распирало от восторга. Я всегда хотел найти в этом неизученном мире что-то своё, не наживаясь на достижениях предшественников. Я жаждал признания без неприятного налёта чужих побед. Но, стоя в шаге от уже кем-то виденного ранее чуда, я не мог думать о сомнительной истории успеха, которую так подробно и часто писала моя фантазия. Глядя на показавшуюся, наконец, плоскую, небольшую относительно шеи, морду, по-рыбьи смакующую тонкие ветки, деликатно зажатые в сильных пальцах, я как никогда понимал нежелание старика превращать свои находки в достояние общественности.

Серая кожа сверкнула серебром. Туман начал рассеиваться. Нам было пора уходить, но сдвинуться с места, когда позади стена, а впереди хищник, не представлялось возможным. Создание не спешило возвращаться в родную стихию. С видимым удовольствием перебирая ветки, наклоняя, но не обрывая понравившиеся к внушительному рту. Я хаотично искал и отсеивал всевозможные способы отвлечь его. Мпугнуть, если это возможно. Но при этом наслаждался каждым мгновением, что мог лицезреть собственными глазами нечто поистине волшебное. Я впитывал эти мгновения, собирал их в сосуд, непроницаемый, как эта вода, чтобы они не поблекли, чтобы после открывать их снова и снова, влекомый удивительными воспоминаниями.

Где-то в тумане послышался рокот, достаточно громкий. И мне показалось, ответ, последовавший за ним почти у самого моего лица, содержал столько недовольства и даже обиды, что впору посочувствовать расстроенному созданию. Подводный житель нехотя развернулся к воде и тут наткнулся взглядом своих молочных глаз на меня. Я затаил дыхание, не представляя, что может последовать за таким пристальным взором. Отсутствие зрачков не позволяло даже распознать, видит ли существо меня, или же просто задумалось о чём-то своём. По всему выходило, что видит. Оно приблизилось к самому лицу, и тут меня спас злобный, почти шипящий звук. Всё оттуда же, из тумана. Плечи и плавники создания опустились. Я и не заметил, когда он успел их воинственно поднять. Голова же, наоборот, поднялась надо мной. Он глянул на застывшего в паре шагов парня, снова уставился на меня. Затем будто тяжело вздохнул, прежде чем потерять ко мне интерес, и беззвучно нырнул в воду. Выглядел и вёл он себя совсем по-человечьи. Или мне хотелось в это верить. Возможно, однажды в глубокой старости я буду вспоминать это приключение с улыбкой. Но чтобы это однажды наступило, было необходимо убраться с этого острова.

Я влез в лодку, так и не распрямляя спины, чтобы не быть замеченным в маленькое окошко в стене. Однако, чтобы мой спутник последовал моему примеру, пришлось несколько раз его дёрнуть за рукав. Когда это не возымело успеха, я весьма болезненно сжал его предплечье и потянул на себя. Не настолько, чтобы он с грохотом рухнул в лодку, но достаточно, чтобы его мозги встали на место. Когда мы едва отплыли от сарая, послышался жалобный скрип двери. Чем не веский повод ускориться? С трудом орудуя травмированной рукой, я начал устанавливать вёсла. В этот момент парень окончательно пришёл в себя и куда ловчее управился с этой задачей.

Я надеялся, что туман ещё хоть как-то скрывает нас, но сам уже видел сквозь него движущиеся силуэты. Мы ещё не вышли из протоки, когда послышался чей-то грубый окрик. Ну вот и приплыли! Я сжал здоровой рукой рукоятку молотка. Ещё в лачуге я понял, что от него будет больше прока, чем от того крохотного ножичка. Лодка резко дёрнулась, и меня откинуло назад. «Может ведь, когда хочет!» Когда голоса слышались уже с нескольких сторон, а их обладатели неуверенно перешли на бег, мы уже прилично отплыли.

Взглядом уловив мелькнувшее движение под самой поверхностью, я немного поколебался, но всё же развернулся к двигателю. «Заводись! Заводись! Заводись!» — как мантра звучало в моей голове, пока я на грани нервного срыва дёргал шнур, а вёсла неустанно толкали воду. Мотор задымил, и я успел испугаться не на шутку, прежде чем он забурчал. Сначала неровно, с хлопками и хрипами. Затем у него проснулась совесть, и он перестал ввергать меня в предынфарктное состояние.

— Убери вёсла! Быстро!

Дважды повторять не пришлось. Преследователи уже вовсю гребли за нами, при этом не издавая ни малейшего звука. Их сосредоточенные лица не предвещали ничего хорошего. Я же не боялся подводных обитателей. Не теперь. Стараясь действовать не слишком резко, как меня учили когда-то, я плавно повернул рукоять и, глядя только вперёд, спиной ощущал, как остаются далеко позади странные пустые людишки.

Привал я решил не устраивать до тех пор, пока не буду уверен, что до нас не доберутся. Я знал, куда направляюсь. Я уже видел золотистый блеск вдалеке.

— Выходит, все эти годы я зря боялся? Я мог уже давно выбраться. Я их так боялся… А им всё равно. Я зря потратил столько лет...

Что я мог ответить на этот крик души? Если бы он уплыл с острова раньше, не было бы ни этой лодки, ни человека, который обработал бы мою рану, когда я сам этого сделать никак не мог. Не было бы того, кто помог мне сбежать. Я вполне мог бы умереть от потери крови или заражения. Меня могли вообще оставить умирать в воде, там, где нашли. Вместо всего этого я почему-то сказал:

— Не зря. Может быть, есть тебя бы и не стали. Но более чем вероятно, утопили бы.

Сквозь облака солнце сложно было разглядеть. Но когда оно должно было уже оказаться в зените, на горизонте замаячили полуразрушенные здания. Подойдя к ним ближе, я разглядел в них заброшенные храмы. Сразу пяти недружественных по отношению друг к другу конфессий. Странное место. Пожалуй, куда более странное, чем утреннее приключение. Они располагались на равном расстоянии друг от друга, достаточно близко, чтобы, проплывая между ними, можно было ощутить себя мелким и ничтожным. И всё же я решил, что до ближайшей земли с укрытием мы до ночи можем и не успеть добраться. А тут хоть стены и крыша над головой. Пусть местами и повреждённые, но всё лучше, чем тот клоповник. Хотя сравнивать церковь с клоповником даже мне показалось кощунством.

Было что-то жуткое в том, как они нависали, подпирая низкое небо. Но я, едва увидев их, сразу для себя решил эту загадку оставить для кого-то другого. «Мы просто переночуем здесь, чтобы с рассветом отправиться в путь». Парень в лохмотьях, нервно озирающийся по сторонам, вернётся к любящей семье. И, если осилит, не станет замыкаться в себе, к разгульной студенческой жизни. Я был уверен: он никому никогда не расскажет, где провёл последние пять лет. А я вернусь на привычный для меня путь. Где за каждым поворотам могут скрываться поистине фантастические открытия. Той ночью под сводами разрушенной церкви мне не снилось ничего.