Запертое Детство (джен)

Солнце спряталось, сдавленное набухшими свинцовыми тучами. Первые тяжелые капли дождя зашлепали по пыльным листьям клена над пустой школьной площадкой. Гарри сидел на корточках у стены спортзала, поджав колени. Холодный бетон леденил сквозь тонкую ткань штанов. Он машинально прикрыл ногой чужой портфель — черный, с оторванным ремешком, брошенный кем-то в спешке. В животе заурчало, долго и предательски громко.

Никогда. Гарри впился взглядом в трещину на асфальте. Никогда не жаловался. Жалобы — удел слабаков. Слабых, как Дадли, орущий из-за царапины. Слабых, как дядя Вернон, кряхтящий над счетами и орущий на телевизор. Слабых, как тетя Петуния, сжимающая кошелек в магазине, будто ее режут. Слабых, как та учительница искусства, миссис Пламмер... Гарри сжал кулаки. «Нарисуй друзей!» — ее дурацкое задание. Что он должен был изобразить? Пауков из чулана? Пустой лист был единственной правдой. А она — накричала. Орала про «асоциального», «трудного», «без будущего»... И тогда... тогда в нем что-то лопнуло. Вспышка гнева, горячая и щекочущая под кожей. Словно по телу пробежала волна тепла. Нет, ему показалось, просто показалось! Да... А после урока — скандал. Пламмер с волосами цвета василька, истерика, завуч... И гробовая тишина на кухне Дурслей, а затем разразилась тирада. Урод, ошибка, ненормальный, псих, которого они должны терпеть. Четвертый день пустая миска. Он ведь не имеет к этому никакого отношения! Или все же... Каким, интересно, был Геракл? Нет, не думай, не думай! Его отвлек звук — не урчание, а скрип подошвы по мокрому асфальту.

Он вновь бросил взгляд на чужой рюкзак. Есть хотелось невероятно, раньше его не лишали еды больше, чем на два дня, да и Дурсли прежде часто забывали закрывать шкаф, где хранилась хлебница и печенье. Теперь же... он не мог думать ни о чем другом, кроме как о еде.

— Дилемма, — прозвучало сзади. Голос низкий, но при этом глубокий, пропитанный насмешкой.

Гарри вздрогнул, как на взведенном курке, и резко обернулся. На него смотрел парень. Лет пятнадцать, не меньше. Каштановые волосы, коротко стриженные, но непокорно торчащие вихрами на макушке. Серые, холодные, как речная галька в ноябре, глаза. Лицо — обычное, забытое сразу, если бы не этот взгляд — оценивающий, цепкий, словно знающий цену всему. Он был выше Гарри на добрых две головы, плечи шире, в потертой темной ветровке. В животе Гарри снова заурчало, гулко и унизительно, будто киты запели оперу.

— Чего тебе? — Гарри вскочил, принял стойку — ноги чуть расставлены, вес на носках. Готов бросить в него рюкзак и бежать. Этот тип не выглядел как шайка Дадли, но в его спокойствии таилась другая, взрослая опасность. Как у дяди Вернона перед особо лютым наказанием.

— Я? — Парень усмехнулся, уголок рта дернулся. — Беспокоит не то, чего хочу я. Беспокоит то, чего хочешь ты. — Его взгляд, острый как лезвие бритвы, на долю секунды скользнул к черному портфелю под ногой Гарри. Дождь застучал сильнее.

Предательское движение глаз выдало Гарри с потрохами. Парень расплылся в широкой, неестественно белой улыбке — точь-в-точь Чеширский Кот, знающий нечто ужасное. Не спеша, он засунул руку в карман ветровки. Гарри напрягся сильнее, готовый рвануть с места. Но парень вынул не нож, а помятую пачку «Бенсона» и дешевую пластиковую зажигалку. Щелчок. Затяжка. Дым, резкий, едкий и горьковатый, смешался с запахом мокрого асфальта.

— Это... мой рюкзак, — пробормотал Гарри, кивнув на кожзам.

— Какой из двух? — Парень выпустил струю дыма, не сводя с Гарри ледяных глаз. Улыбка стала шире, почти до ушей. — Слабак, — бросил он через несколько секунд тишины, растягивая слово, будто пробуя его на вкус.

Жар ударил Гарри в лицо. — Я не слабак! — вырвалось у него, голос сорвался на визг. Руки сами сжались в кулаки.

— Ну, тогда трус, — пожал плечами парень, невозмутимо выпуская дымное кольцо. Оно поплыло в сыром воздухе и растаяло. — Одно из двух. Или... оба.

Гнев, острый и знакомый, как удар ремня, хлестнул по Гарри. Этот тип... Гарри ненавидел себя в эту секунду — за визгливый голос, за дрожь в коленях, которую он изо всех сил сдерживал, за этот проклятый голод, сводивший живот судорогой. Он не трус! Он просто голоден! С яростным рывком он наклонился, схватил портфель и дернул молнию. Пальцы дрожали. Один карман — пуст. Второй... тряпка, сломанный карандаш, смятая тетрадка. Ни крошки. Ни пенни. Его взгляд упал на зеленую пластиковую авторучку с золотистым пером. Дешевка, но... красивая. Почти не думая, он сунул ее в карман своих мешковатых штанов. Пустота в желудке отдавала физической болью. Он швырнул портфель обратно на землю.

— Пусто, да? — констатировал парень. Его голос звучал почти сочувственно, но в глазах не было ни капли тепла. — Голод — сволочь. Сводит с ума. Заставляет делать... глупости. — Он кивнул в сторону кармана Гарри, где лежала ручка.

— Я мог бы тебе помочь, — продолжил парень, затягиваясь. — Научить добывать. Правильно.

— Мне не нужна твоя помощь! — выпалил Гарри, но в его голосе уже не было прежней силы, только усталая бравада.

— Думаешь? — Парень проигнорировал вспышку, как игнорируют писк мыши. Он окинул Гарри медленным, оценивающим взглядом — поношенные вещи, слишком большие, висящие на острых плечах, бледное лицо с резкими скулами и слишком ярким шрамом, темные круги под глазами. Взгляд задержался на потрепанных кроссовках. — Доли. Шестьдесят тебе, сорок мне. За риск и науку.

Гарри замер. Его ум лихорадочно заработал. Рискованно. Но если поймают... он свалит все на него. Скажет, что заставили. Ему поверят. Наверняка. Такому здоровяку заставить — как нечего делать. Или нет? Ну сколько его еще морить голодом будут?

— Нет, — он качнул головой, стараясь вложить в голос твердость. Он не станет вором, не хочет быть им! Мальчик замолчал. В голове пронеслась собственная мысль про четыре дня. Секунды тянулись медленно, словно нехотя. Спустя полминуты что-то словно надломилось внутри него. — Восемьдесят на двадцать.

Парень расхохотался, коротко и резко, как лай.

— Ого! Загнул, малыш! Семьдесят на тридцать. Моя последняя цена. — Он протянул руку. Ладонь была широкой, с короткими сильными пальцами. Ногти — несколько сломаны, под ними — черные, неухоженные полосы грязи. На костяшках — ссадины.

Гарри колебался. Рука мальчика висела в воздухе. В животе скрутило от голода. Он рванул свою руку вперед, едва коснувшись грязных пальцев, и тут же отдернул ее, как от огня.

— Как тебя зовут? — выпалил он, стараясь звучать твердо, но голос дрожал.

— Зови меня Гек.

— Гек... — Гарри кивнул, не в силах придумать псевдоним. — Тогда я... Том, — выдавил он, чувствуя, как лицо горит от стыда за эту плохую ложь.

— Не-а, — Гек покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то жесткое, окончательное. — Ты будешь... Малышом. Если, конечно, не предпочитаешь свое школьное прозвище? — Он намеренно сделал паузу, давая словам вонзиться.

Гарри сник. Маска сорвана. Он был разоблачен и загнан в угол голодом и насмешкой. Этот Гек знал все. С самого начала. Играл с ним. Он кивнул, коротко, опустив глаза. На душе было гадко, липко и мерзко, как подошва после дождя. Он украл. Он сдался. За кусок хлеба, которого еще даже не видел. Малыш. Унизительное, детское прозвище. Закрепляющее его место на самом дне.

Гек хлопнул его по плечу — жест якобы дружеский, но тяжелый, властный.

— Не кисни, Малыш. Завтра. После последнего звонка. Здесь же. Будем работать. И смотри... — его голос стал тише, но жестче, — никаких синих фокусов. Тихие руки. Быстрые ноги. Понял?

Гарри кивнул снова, не в силах вымолвить ни слова. Он отвернулся и побрел прочь, под холодным дождем, чувствуя на себе прилипчивый, тяжелый взгляд Гека. В кармане беззвучно жгла ручка. А впереди маячила только темнота.

* * *

Холодный ноябрьский ветер рвал последние листья с голых ветвей, завывая в щелях школьных построек. Гарри стоял у стены старшей школы, кутаясь в тонкую куртку, и пытался не дрожать. Перед ним Гек, закутанный в потрепанную кожаную куртку, невозмутимо раскуривал «Бенсон». Дым тут же уносило порывом ветра.

— Первый закон, Малыш, — начал Гек, его серые глаза впились в Гарри. — Невидимок не существует. Всех видят. Вопрос — кто и как смотрит. — Он ткнул пальцем Гарри в грудь. — Глаза вниз. Не в пол — на уровень пояса. Видишь ноги — знаешь, куда пойдет. Видишь руки — знаешь, куда сунутся. Головой не верти. Движения плавные... — Гек сделал плавное скользящее движение рукой — ...как вода. Не беги, иди размеренно. Не толкай — огибай. Понял?

Гарри кивнул, стараясь впитать каждое слово. Он попытался расслабить плечи, опустить подбородок, перевести взгляд с лица Гека на его потрепанные брюки. Мир сразу сузился до движущихся ног.

— Покажи, — Он схватил Гарри за плечо, развернул к двери, вытолкнул на пустырь, где по дороге к автобусу шла кучка старшеклассников. — Пройди сквозь них. К воротам. Обтекай как вода.

Сердце Гарри колотилось. Он сделал шаг, вжал голову в плечи, опустил взгляд на мелькающие ноги. Шаг влево, чтобы обойти громко спорящих. Легкий наклон корпуса, когда девушка с сумкой резко повернулась. Не встречаться взглядом. Смотреть на штаны, на асфальт под ногами. Он чувствовал скользящие взгляды, но никто не окликнул. Никто не толкнул. Он вышел за ворота, обернулся. Гек стоял в дверях гаража, дымил, наблюдая. Последовал короткий, едва заметный кивок.

— Сойдет. Для начала. Теперь замки. — Гек подошел, достал из кармана два тонких металлических инструмента. — Крюк и рэйк. Большинство замков — дерьмо. Люди экономят на безопасности. Кретины. — Он подвел Гарри к старому сараю на краю школьной территории. На ржавой скобе висел замок. — Чувствуй. Крюк вставляешь — нащупываешь штифты. Чуть натяг. Рэйком — скребущее движение вверх. Слушай щелчки. Пробуй.

Гарри кивнул, хотя мало что понял на самом деле. Он попытался расслабить кисть, затем вставил инструменты в замочную скважину. Металл был холодным. Он нажал крюком, почувствовал сопротивление, попытался скользнуть рэйком вверх. Ничего. Только скрежет и тупое сопротивление.

— Дыши, Малыш, — повторил Гек, но в голосе уже не было терпения. — Ты давишь, как баран на ворота. Чувствуй!

Гарри попробовал снова. Щелк! Но скоба не поддалась. Он дернул сильнее — замок заклинило намертво. Гек громко выдохнул, почти фыркнул.

— Вот и все. Обосрался. Засорил дерьмовый механизм. Теперь только ломом. Или внимательностью до того, как лезть. — Он выхватил инструменты. — Запомни: один косяк — сигнал. Два косяка — путь в исправилку. Три... — Гек не договорил, но его взгляд, скользнувший по Гарри, был красноречивее слов. — Завтра. Тот же сарай. Будешь открывать, пока не получится. Или пока замок не развалится от твоих потуг.

* * *

Гек стоял рядом, небрежно прислонившись к стене киоска, пока Гарри пытался подобрать кошелек из кармана рассеянно болтающего мужчины. Его пальцы дрожали. Он слишком долго копался.

— Легче! — прошипел Гек, не поворачивая головы. Голос был тихим, но резал как лезвие. — Не ковыряешься, сопляк! Касаешься! Мимоходом! Чувствуешь взгляд — отходи. Не получается чисто — не лезь! Позор.

Мужчина что-то почувствовал, обернулся, нахмурился. Гарри рванул руку, отскочил, растворился в толпе, сердце колотилось как молот. Гек исчез раньше него.

Успех пришел у автобусной остановки. Гарри, применив все, чему научился, слился с толпой заходящих. Кошелек торчал из заднего кармана джинс у мужчины, читавшего газету. Легкое движение, имитирующее толчок от соседа. Пальцы — бумажник. Отход. Ни взгляда, ни окрика.

В гараже Гек молча вскрыл кожаную обложку. Десять фунтов. Карточки, визитки. Он безжалостно разорвал пластик и бумагу, бросил клочья в буржуйку. Оранжевое пламя жадно лизнуло их. Деньги протянул Гарри.

— Документы — лишнее говно. Чистота — залог. В следующий раз доставай купюры и избавляйся от кошелька. Твоя доля. — Он отсчитал несколько купюр обратно себе. — Чуешь? Это не бумага. Это — еда. Это — не быть дерьмом под их каблуком.

Гарри сжал деньги. Они были теплыми от его дрожащей руки. Стыд отступил перед волной гордости и… восторга. Он сделал это! Он справился! Гарри купил горячую булочку и ел ее, прячась за углом, чувствуя, как тепло разливается по замерзшему телу. Сытость была сладкой.

* * *

Дождь сменился колючим, промозглым ветром, предвещавшим зиму. Гек привел Гарри на пустырь за старым заводом. Там их ждали трое.

— Знакомься, Малыш. Наша семья. — Гек махнул рукой. — Рысь.

Ирландец лет шестнадцати. Худющий, в поношенной армейской куртке поверх черного свитера. Темно-рыжие волосы торчали ежом на макушке. Лицо — острое, с хищным прищуром карих глаз. Он кивнул Гарри, оценивающе окинув его взглядом. Поттеру сразу вспомнились россказни об ИРА⁽¹⁾.

— Клык.

Парень помладше Гека, но шире в кости, с круглым лицом и маленькими, хитрыми глазками. На нем была клетчатая рубаха и потрепанная джинсовая куртка. Он лениво опирался о ржавую трубу, выпуская колечки дыма из дешевой сигареты. Клык ухмыльнулся, обнажив кривые, желтоватые зубы.

— И Штырь.

Третий парень, самый высокий и угловатый. Молчаливый. Лицо скрывал капюшон толстовки. Из-под него виднелись только жесткий, лишенный эмоций взгляд и руки, засунутые глубоко в карманы. Он лишь кивнул, едва заметно.

— Малыш, — представил Гек Гарри. — Наш новобранец.

Гарри молча кивнул, чувствуя себя букашкой под микроскопом. Они все были старше, больше, увереннее. Он подавил подступающую дрожь.

* * *

В гараже, что был штабом банды, пахло сыростью, старым машинным маслом, дешевым табаком и чем-то затхлым, как в чулане Дурслей, но гуще. Буржуйка на раскаленных углях пыхтела в углу, едва отгоняя промозглый холод. Гек сидел на перевернутом ящике, тыкая паяльником в клубок проводов, выдранных из какой-то магнитолы. Лицо в багровом отблеске огня казалось высеченным из темного камня.

У стола, заваленного тряпьем, инструментами и потрепанной картой района, сидел Рысь. В его тонких, быстрых пальцах вертелись отмычки. Он опустил их в банку с маслом, вытащил, протер тряпицей до блеска. Движения были точными, экономичными, без лишнего усилия. Он даже не поднял головы, когда вошел Гарри.

Клык громко жевал булку, крошки сыпались на карту, где Гек что-то отметил фломастером.

— Смотри, Малыш! — Клык махнул рукой с булкой, обсыпая карту новым дождем крошек. — Вот тут, у кинотеатра, ларьки — жирные! Хозяин — старый хрыч, полуслепой! — он повернулся к Геку. — Помнишь Тень? Вот тот давал жару! Помнишь, как он того бизнесмена в костюме...?

— Клык! Завали еб.....к! — Гек не отрывался от пайки, но голос его, резкий и холодный, как удар ножом, заставил Клыка вздрогнуть и подавиться крошками. — Тень — говно. Спалился по-дурному. За жадность. — Он наконец посмотрел на Рысь. — Дай Малышу потренироваться на тех пустых кошельках. Пусть набивает руку, пока не перестанет трястись.

В дальнем углу, у протекающей стены стоял Штырь. Он молча бил кулаком по погнувшейся петле гаража. Бам! Бам! Металл скрипел, но поддавался. Петля встала на место с глухим стуком. Гек кивнул в его сторону, не глядя:

— Штырь, взбодрись и течь заткни. Ручеек под правой стеной.

Штырь молча разогнулся, взял промасленную тряпку и пошел к указанному месту, его движения были тяжелыми, но не лишенными грубой эффективности. Тень от капюшона скользила по стенам, как призрак.

— Клык мать твою! Убери нахер чай, снова прольешь на мою карту! — крикнул Гек, оторвавшись от пайки.

* * *

На дело ходили не часто и постоянно в разные кварталы. Гек говорил, что в таком ремесле жадничать смертельно опасно. А может Гарри просто не доверяли.

Успехи окрыляли. Кошельки, плееры, другая электроника (которую Гек тут же разбирал на запчасти), даже пара дорогих часов с запястья пьяного бизнесмена, которого отвлек Клык, громко споря с воображаемым собеседником, тем самым заставив богача заозираться и упомянуть какую-то белочку.

Деньги текли рекой. Гарри мог позволить себе горячую еду каждый день. Он купил теплые перчатки и шарф — не новые, но чистые, с барахолки. Он даже припрятал немного денег под половицу в чулане.

Чувство стыда притупилось, забитое сытостью и ложным чувством собственной ловкости, неуловимости. Он учился у лучших. Он был «Малышом», но он был их Малышом. Это давало странное чувство защищенности, пусть и в этом грязном мире. Он ловил восхищенный (как ему казалось) взгляд Рыси, когда ловко снял бумажник у спешащей женщины, одобрительный кивок Гека, и это воодушевляло. Он даже позволял себе редкую улыбку.

Но страх никуда не делся. Он трансформировался. Теперь Гарри боялся не только Дурслей или банды Дадли. Он боялся Гека. Этот страх был глубже. Гек знал все. Он знал, где Гарри живет. Знал про Дурслей (хотя никогда не говорил о них прямо, но его намеки были прозрачны). Знал про школу. Он появлялся как тень, когда Гарри меньше всего его ждал — по дороге из школы, у магазина, даже раз, казалось бы, случайно, прошел мимо Тисовой улицы. Гарри ловил его взгляд — все тот же оценивающий, всевидящий. Он слушал каждое слово Гарри с каменным лицом, а потом мог ввернуть его же фразу неделю спустя, заставив вздрогнуть. Откуда он знал? Следил? Или просто был настолько проницателен? От мысли, что Гек знает всё — про школу, про Дурслей, про чулан — по спине бежали ледяные мурашки. Как будто Гек был тенью, которая всегда рядом. И Гарри ничего о нем не знал. Где он жил? Зачем ему всё это? От этого незнания становилось еще страшнее. Гек держал его на крючке, а он даже не видел удочки.

Как-то раз, греясь у буржуйки в «штабе» после удачного дела (Гарри снял золотую цепочку с шеи зазевавшейся девушки, пока Рысь пристально «спрашивал дорогу»), Клык, жонглируя яблоками, разболтался:

— А помнишь, Гек, того лоха в костюме? У лимузина? Месяц назад? Вот это был круто! Я из его машины тогда произведение искусства сделал за считанные минуты — он загоготал, изображая нанесение граффити. — Штырь тогда здорово его «придержал» в переулке, аккурат возле твоего…

— Заткнись, Клык, — резко оборвал его Гек. Его голос, обычно ровный, стал опасным, мрачным. — Не при новичках. — Его взгляд скользнул по Гарри, и в нем было предупреждение. И страх. Впервые Гарри увидел в этих серых глазах не расчет, а настоящий, животный страх. Миг — и он исчез, снова заместившись ледяной маской. Но Гарри запомнил. Граффити. Лимузин. Переулок. Где-то там живет Гек? Или учится? Поттеру казалось, что он должен узнать о своей новой семье все, чтобы от него не избавились, как только он станет ненужным.

* * *

Цель была выбрана не случайно. Гек заметил их днем в центре города — мужчину и женщину, выходящих из дорогого бутика. Они излучали такую волну превосходства, что ее можно было пощупать. Одежда безупречна, движения плавны, лица — маски холодной вежливости, под которой сквозило глубокое безразличие ко всему окружающему. Они смотрели на окружающих, как американцы на чернокожих еще столетие назад.

— Лохи в шелках, — прошипел Гек, сплюнув окурок в лужу. — Слепые как кроты. Считают себя выше грязи, таких, как мы. Чистим бабу. Клык, Штырь — гам на перекрестке через пять минут. Малыш, твой выход. — Его серые глаза впились в Гарри. — Не обосрись.

Сердце Гарри бешено колотилось. Это был не просто кошелек. Это был первый, почти наверняка, куш. Он влился в поток людей, двигаясь к выходу из бутика, где пара остановилась, ожидая такси. Дама держала в руке не только сумку от бутика, но и изящный клатч, притянутый к груди. Гарри применил все, чему научился: взгляд вниз, на уровень ее пояса, плавные движения, полное отсутствие спешки. Он стал частью потока, огибающего их. Ветер дул ему в спину, подталкивая. Дождь стекал по его капюшону. Он почувствовал запах ее духов — дорогих, цветочных, чуть удушающих. Он сблизился. Один шаг. Два. Его пальцы, тонкие и ловкие, скользнули к клатчу. Не хватать — коснуться. Легкое движение, имитирующее толчок от проходящего человека. Клатч был на замке-кнопке. Один точный щелчок ногтем — и он открылся. Его пальцы погрузились в шелковистую подкладку. Нащупал толстый бумажник. И что-то твердое, прямоугольное — футляр? Он вытащил бумажник, оставив футляр. Не жадничать. Клатч мягко щелкнул, закрываясь. Гарри уже отходил, сливаясь с толпой, когда услышал громкий крик и визг тормозов на перекрестке — Клык и Штырь делали свое дело. Никто не смотрел на даму, которая только сейчас, с опозданием, вскрикнула, обнаружив пропажу.

Он свернул в условленный переулок, дрожа от адреналина. В руке был кожаный бумажник малинового цвета. Гек вышел из тени, как призрак.

— Дай сюда, — приказал он. Гарри протянул. Гек быстро вскрыл бумажник. Купюры. Много. И все по десять и больше фунтов. Он отсчитал несколько крупных банкнот, сунул их в правый карман, а остальное не тронул и выбросил бумажник в ближайшую лужу.

— Что… зачем? — выдохнул Гарри, глядя на деньги, исчезающие в грязи.

— Если возьмут с таким количеством налички или чужими документами, то мало не покажется. А так, можно выкрутиться. — Гек усмехнулся. — Все должно быть чисто. Как будто ничего и не было. — Он сунул несколько купюр Гарри в руку. — Твоя доля. Чисто. Чуешь? Это власть. Свобода от их «нельзя». А эти синекровые... — он сплюнул, — даже не почувствуют. Для них — мелочь. Для нас — жизнь. Запомни, Малыш, деньги... они правят миром!

Гарри сжал деньги. Они были теплыми от его дрожащей руки. Стыд отступил перед волной гордости и… восторга. Он сделал это! Под носом у этих высокомерных слепцов! Он был невидимкой. Он был лучше их. Сильнее. Умнее. Свободнее. В этот момент голос дяди Вернона, кричащий о «паршивом мальчишке», казался жалким писком где-то очень далеко.

* * *

Гарри с интересом разглядывал купюры из кошелька, что стащил. Он никогда вживую не видел доллары, а точнее семь долларов — две купюры с Джорджем Вашингтоном и одна с Авраамом Линкольном. Может ли он расплатиться ими в магазине? Возможно, но вдруг у них возникнут вопросы. Идти к Геку? Тоже так себе вариант, он не слишком одобрит самостоятельные вылазки. Гарри презрительно фыркнул. Может Гек и не хотел, чтобы кто-нибудь из них попался, но тех двадцати фунтов, что «зарабатывал» Гарри в неделю, ему не хватит на то, чтобы отъесться. Мальчик провел по своему боку, чувствуя, как палец проваливается в ямочки между ребрами. Кожа да кости. Чертовы бродячие псы выглядят более сытыми, чем он! Ладно, похоже ему нужно в штаб...

— Держи, Малыш, — Гек протянул ему пятифунтовую бумажку.

— Почему так мало? — нахмурился мальчик.

— Ого! У Малыша режутся зубки! Чтоб ты знал, мелкий, семь долларов это шесть фунтов. — Увидев удивленное выражение лица Гарри, парень усмехнулся. — Иногда я забываю какой ты еще сосунок! Как черт возьми можно знать о Линкольне и Вашингтоне, но не... а-ах — он махнул рукой.

— Просто мне нравится история... — пробормотал Гарри, чувствуя, как краснеет. — Эй, а еще один фунт?

— Еще один за то, что я был твоим чертовым почтальоном! В следующий раз сам топай к Джону — парень подошел к карте. — Смотри куда, второй раз показывать не буду...

Внимательно слушая Гека, Гарри думал, что ему нужно получше разобраться во всем этом. Ведь деньги решают все.

* * *

Февраль выдался очень холодным. Вечера в гараже пахли жженой древесиной, дымом и алкоголем. Гарри сидел на своем ящике, потирая запястье. Синяк под рукавом свитера горел тупой болью — подарок от Дадли. Слишком поверил в себя и свою «водную» способность и на перемене наткнулся прямо на здоровяка. Хорошо банды кузена рядом не было. Гек, разбирая украденный плеер, заметил движение.

— С рукой что, Малыш? — спросил он, не отрываясь от микросхем. Голос был ровным, но в гараже внезапно стало тише. Клык перестал грызть ноготь. Рысь приостановил чистку ножа.

Гарри вздрогнул, как на взведенном курке.

— Н-ничего, — буркнул он, засовывая руку поглубже в карман. — Просто ударился.

Гек хмыкнул, коротко и безо всякого юмора. Он встал, отшвырнул тряпку с ножом на верстак.

— «Ничего» до первой серьезной потасовки. А она будет. Всегда бывает. — Он подошел ближе, заставив Гарри невольно откинуться назад. — Ты щуплый. Меньше, чем даже Рысь в твоем возрасте. Кулаками против здоровяков не выстоять. Значит, надо бить умнее. И грязнее.

Он встал в стойку, небрежную, но устойчивую.

— Забудь про челюсти и ребра. Ростом мал. Твои мишени — вот. — Он ткнул пальцем себе в пах, затем в коленную чашечку. — Или сюда. — Пальцем скользнул по задней поверхности лодыжки, чуть выше пятки. — Ахиллово сухожилие. Хороший пинок туда — и здоровяк запляшет на одной ноге. Колено — тоже вариант. Но пах надежнее. Там болит так, что забываешь, как звать.

Гек показал движение — не размашистый удар, а резкий, короткий толчок снизу вверх. Потом — удар ребром ладони или локтем в то же место. Быстро. Жестко. Без предупреждения.

— Не замахивайся. Не предупреждай. Бей сразу, со всей дури, и беги. Цель — не победить, а свалить и смыться. Понял?

Гарри кивнул, глотая комок в горле. Мысль о том, чтобы намеренно причинить такую боль, вызывала у него тошнотворную волну сопротивления.

— Понял — не значит умеешь, — констатировал Гек. — Покажи. Встань.

Гарри медленно поднялся, ноги словно ватные. Он принял неуверенную стойку, которую только что видел.

— Не так, — резко поправил Гек, схватив его плечо, заставляя расставить ноги шире, согнуть колени, опустить центр тяжести. — Устойчивость. — Он встал напротив, слишком близко. — Я нападаю. Ты бьешь в пах. Локтем. Как учил. Ну, — он усмехнулся — или пытаешься меня ударить.

Адреналин ударил в виски. Гарри замер. Он не мог. Просто не мог нанести удар. Даже во время тренировки. Его руки дрожали.

— Я… я не… — начал он.

— Сейчас! — рыкнул Гек, его рука молниеносно потянулась, чтобы схватить Гарри за горло. Выражение его лица стало таким, будто он действительно хотел задушить Поттера.

Весь внутренний протест, вся мораль, вся боязнь навредить — сгорели в одно мгновение под напором чистейшего, животного страха. Гарри рванулся назад, пытаясь вырваться, но железная хватка Гека уже сжимала его куртку у плеча. Паника ослепила. Его тело действовало само.

Он резко развернулся на захваченной руке, выскальзывая из захвата словно змея, и, вложив в движение вес всего тела и накопившееся отчаяние, вогнал локоть точно туда, куда учили.

Гек, надо отдать ему должное, не закричал. Он лишь резко выдохнул, и его железная хватка на миг ослабла. Его лицо исказила гримаса боли, глаза расширились от шока — не столько от удара, сколько от неожиданного успеха подопечного.

Этого мгновения хватило. Гарри не видел одобрения, не слышал ничего, кроме бешеного стука собственного сердца в ушах. Он только почувствовал ослабление хватки. И рванул. Выдернул руку, оттолкнулся от осевшего Гека и помчался прочь из гаража, не оглядываясь. Он бежал сквозь промозглый мартовский сумрак, спотыкаясь о камни, задыхаясь, чувствуя, как по щекам течет что-то соленое. На него в одночасье навалились страх и стыд, паника из-за ощущения беспомощности и эйфория, что хоть что-то вышло с первого раза. Он ударил. Он смог ударить.

В это время Гек, согнувшись, опираясь руками о колени, с трудом переводил дыхание. Боль постепенно отступала, сменяясь холодной ясностью. Он поднял голову, глядя в темный проем двери, куда исчез Малыш. На его обычно каменном лице мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее уважение. Он медленно, с усилием выпрямился. Один короткий, почти незаметный кивок в сторону убегающей тени. Ему в голову пришла фраза о загнанной в угол крысе, но этот зеленоглазый мальчик казался опаснее. Его моральные принципы слишком легко гнутся.

Гарри влетел в чулан, захлопнул дверь так сильно, что с потолка посыпалась серая пыль. Он прислонился к двери спиной, дрожа всем телом. Сердце колотилось как бешеное, в ушах стоял звон. Рука, ударившая Гека, горела. Он сжал ее в кулак, чувствуя, как дрожь переходит в судороги. Он ударил. Он ударил Гека! Мысль была одновременно ужасающей и опьяняющей. Адреналин лихорадочно пульсировал в висках, смешиваясь с паникой: «Что теперь будет? Он придет? Отомстит? Или он сделал все правильно?»

Он шагнул к своей раскладушке, споткнулся о ножку, которой тетя Петуния запихнула сюда на прошлой неделе, чтобы подпереть постель, и ударился плечом о стену. От толчка с верхней полки соскользнула одна из его драгоценных ручек... а следом за ней еще несколько. «Нет! — мелькнуло в голове с чистой, животной силой. Не сейчас! Не этот звук! Они услышат! И все поймут!»

И время... остановилось. Вернее, ручки остановились. Замерли в воздухе, в сантиметре от пола, словно врезалась в невидимую подушку. Гарри застыл, не веря глазам. Он моргнул. Ручки все еще висели. Не падали. Он осторожно, как во сне, протянул руку и подхватил первую, вторую, третью... Холодный пластик был реальным в его пальцах.

«Я... я сделал это? Сознательно?» Шок сменился ледяным ужасом. Они.. правы... Они узнают! Гек... Дурсли... все! Он судорожно огляделся, прижав ручку к груди, словно улику. Чулан был пуст и тих, лишь его собственное прерывистое дыхание нарушало тишину. Внутри разразилась буря эмоций, в которой звучали голоса Дурслей, Гека, всех тех, кто называл его ненормальным. Он быстро задышал, голова закружилась. Он сидел так десять минут, а может час, трудно сказать. Затем выровнял дыхание и попытался мыслить рационально, как взрослый.

Его тут же охватила странная смесь восторга и ужаса. Контроль. Пусть крошечный, шаткий, но он это контролировал! Он захотел и все получилось! Гарри вспомнил синие волосы, затем чудесное выздоровление. Его снова бросило в озноб, он попытался успокоиться. Вдох, выдох. В голове прояснилось. Наверняка, так себя чувствовал Архимед, когда кричал: «Эврика!» Он не урод. Не ошибка, которую Дурсли вынуждены терпеть. Он — особенный. Сила, живущая в нем, была реальна. Особенный. Как Геракл.

Дыхание выровнялось. В голове возникло больше вопросов, чем ответов. Интересно, насколько он особенный? Может, читать мысли? Или двигать предметы когда захочет, а не только в ярости? Заморозить взглядом? Или... выстрелить лазером и поджарить себе сосиску? Мысль о теплой, жирной пище заставила сглотнуть. Было бы здорово припечь этим лучом задницу Дадли... Это была сила, которую можно было... направить сознательно? Страх сменился осторожным, трепетным любопытством. Как? Он посмотрел на ручку в своей руке. «Могу ли я... еще раз?»

Он поднял дрожащую руку, уставившись на ручку. «Вверх...» — подумал он, сосредоточив всю волю, весь остаток адреналинового тремора на этом одном желании. Ничего. Ручка лежала тяжело и неподвижно. Разочарование кольнуло. Но она же висела! Он закрыл глаза, вспоминал тот момент паники, свою отчаянную мольбу о тишине, о том, чтобы никто не услышал. Он представил это чувство — чистый, неконтролируемый страх разоблачения и желание предотвратить шум. Он снова открыл глаза, глядя на ручку. Не падай. Не шуми.

И она... дрогнула. Не взлетела, нет. Но явно, ощутимо приподнялась на миллиметр над его ладонью, зависла на долю секунды и мягко упала обратно. Этого было достаточно. Внутри снова забушевал ураган. Он прав! Он, Гарри, прав, а Дурсли нет! Он научится это контролировать, он докажет им. Не важно сколько это займет. Неделю, месяц, год. Научится, обязательно.

Луч слабого солнца пробился сквозь щель в двери чулана, упал ему на ноги. Теплое пятно. Он замер, глядя на него. Послышалось чириканье птиц. На миг стало... тише, спокойнее, светлее.

* * *

Март 1990-го принес новости из Никарагуа, которые Вернон встретил с редким одобрительным хрюканьем: «Контра» при поддержке США взяли Манагуа, и многолетний конфликт закончился поражением сандинистов. «Вот как надо с красной нечистью разбираться!» — бубнил дядя за завтраком. Гарри, глотая безвкусную овсянку, мысленно отмечал поражение СССР в этом далеком уголке мира. Но месяц спустя пришло известие, заставившее даже дядю почуять подвох: Йемен объединился и присоединился к ДН⁽²⁾. Южный Йемен, бывший верным союзником Москвы, просто… ушел. Еще одна проигранная позиция на большой шахматной доске. Гарри разглядывал карту в библиотечной книге, его палец скользнул от Адена⁽³⁾ к Багдаду⁽⁴⁾. «Они уходят, — подумал он без особой радости или огорчения, констатируя факт. — Как Ирак. Им не нравится быть пешками». Он вспомнил свое правило: Слабость = поражение. СССР терял союзников. Значит ли это, что он слабеет? Или просто меняет тактику?

Гарри продолжал откладывать деньги на будущее, невольно отмечая странный факт, что его еще ни разу не уличили ни в чем. Даже ни разу не останавливали под предлогом подозрительности. Хотя, конечно, сказочного везения тоже не было. Несколько раз «клиент» оказался бдительнее и пришлось отступить, разок охранник обернулся слишком не вовремя, но Гарри успел скрыться. И это только за последний месяц.

Он вспомнил свои практики по «воспарению» предметов. Гарри тогда пытался вспомнить свой первый опыт, изрядно напрягая мышцы, слово поднимал тяжести или пытался сдвинуть диван с мистером Дурслем. И однажды, спустя целый месяц попыток, все вышло. Теперь он мог это делать практически свободно, но мальчику было мало. Он хотел научиться свободно двигать их, а не только вверх и вниз, или вовсе притягивать предметы, например кошельки. Именно сильное желание, как ему казалось, было катализатором успеха. Что если с его незаметностью то же самое? Может ли он так же... захотеть стать невидимкой?

1) Ирландская Республиканская Армия

Вернуться к тексту

2) Движение неприсоединения

Вернуться к тексту

3) Столица Южного Йемена.

Вернуться к тексту

4) Столица Ирака.

Вернуться к тексту