По ту сторону дневника (джен)

Хогвартс-экспресс, гремящий и пыхтящий, уносил ее прочь от сумбурного, но ставшего почти привычным быта «Норы», навстречу к месту, которое она знала лучше любого другого в этом мире, но в котором никогда не была. Она смотрела в окно на проносящиеся мимо зеленые холмы и чувствовала странную смесь предвкушения и ледяного спокойствия. Для сотен детей в этом поезде начинался новый учебный год. Для нее — новый этап большой и опасной игры.

В купе было тесно и шумно. Ей не удалось избежать общества Рона, который, к счастью, был слишком поглощен обсуждением квиддича с Гарри, чтобы обращать на нее внимание. Гермиона сидела напротив, уже погрузившись в «Теорию защитной магии». Присутствие Невилла Лонгботтома с его жабой Тревором и мечтательной Полумны Лавгуд, читающей «Придиру» вверх ногами, добавляло в атмосферу нотки уютного безумия.

Джинни выбрала себе место у окна, чуть в стороне от всех. Она не участвовала в разговорах, лишь изредка кивая или улыбаясь, когда к ней обращались. Она совершенствовала свой новый образ: тихая, наблюдательная девочка, все еще не до конца оправившаяся от травмы, но уже не сломленная. Этот образ позволял ей находиться в центре событий, оставаясь при этом в тени. Она слушала, анализировала, запоминала.

Она отметила про себя, как изменилась динамика между Гарри и Гермионой. Они стали чаще переглядываться, их разговоры текли более плавно, без постоянных прерываний и насмешек со стороны Рона, который, после нескольких холодных взглядов от сестры и матери, вел себя сдержаннее. Ее работа в Косом переулке принесла первые плоды. Гермиона чувствовала себя увереннее, а Гарри, кажется, начал замечать в ней не только ходячую энциклопедию, но и близкого человека.

Поездка шла своим чередом. Ведьма с тележкой сладостей, обсуждение летних каникул, споры о преподавателях. Джинни купила себе шоколадную лягушку, больше для вида, чем из-за голода. Ей выпала карточка с Альбусом Дамблдором. Она с холодным любопытством посмотрела на улыбающееся лицо волшебника на карточке, а затем, не моргнув, спрятала ее глубоко в карман мантии. Символично.

Именно в тот момент, когда поезд начал замедлять ход где-то посреди безлюдной сельской местности, она это почувствовала. Не как остальные дети, которые лишь недоуменно переглядывались. Она ощутила это как внезапное падение давления, как будто из воздуха высосали все тепло и радость. Холод. Но это был не физический холод. Это была абсолютная, всепоглощающая пустота.

Дементоры.

В купе погас свет. Поезд с лязгом остановился. За окном лил дождь, и в наступившей темноте и тишине стали слышны испуганные перешептывания из соседних купе.

— Что происходит? — нервно спросил Рон, пытаясь разглядеть что-то за стеклом.

— Не знаю… Может, авария? — предположила Гермиона, ее голос дрожал.

Джинни молчала. Ее взрослая душа, помнившая настоящие ужасы — не магические, а вполне человеческие, — не поддалась панике. Она знала, что такое отчаяние. Она знала, что такое горе. И этот концентрированный мрак, сочившийся сквозь стены вагона, не пугал ее. Он вызывал в ней глухую, ледяную ярость. Ярость на тех, кто использовал этих существ. На Министерство. На Дамблдора, который допустил их к детям.

Дверь их купе со скрипом отъехала в сторону.

В проеме стояла высокая фигура в черном развевающемся балахоне. Лица не было видно, лишь струпья серой, разлагающейся кожи виднелись из-под капюшона. Существо медленно, с хриплым, дребезжащим вдохом, повернуло свою голову в сторону Гарри.

Мир для Джинни сузился до этой сцены. Она видела, как побледнел Гарри, как его рука судорожно сжалась на сиденье. Она видела ужас в глазах Рона и Гермионы. Невилл тихо всхлипнул. Полумна смотрела на дементора со странным, отстраненным любопытством, словно это было редкое насекомое.

А потом раздался крик. Пронзительный, полный боли женский крик. Но его слышал только Гарри. Он затрясся, его глаза закатились, и он начал сползать на пол.

Джинни действовала инстинктивно, без раздумий. Ярость, кипевшая в ней, требовала выхода. В этот момент в купе ворвался сонный, но решительный профессор Люпин и выставил вперед палочку.

— Экспекто Патронум!

Серебристый туман ударил в дементора, заставив его отпрянуть и исчезнуть в коридоре. В купе снова стало немного светлее, хотя холод никуда не делся. Люпин склонился над Гарри, лежащим на полу без сознания.

— Он жив? — испуганно прошептала Гермиона.

— Просто потерял сознание. Вы все в порядке? — спросил Люпин, его взгляд обеспокоенно обежал остальных детей.

И тут все заметили Джинни.

Она не пряталась в углу. Она не плакала. Джинни стояла на ногах, ее маленькие кулаки были сжаты так, что костяшки побелели. Ее лицо было бледным, но не от страха, а от гнева. В карих глазах плескался такой лед, что Люпин невольно вздрогнул. Она смотрела не на него и не на Гарри. Она смотрела в темный коридор, туда, где исчез дементор. Ее взгляд был взглядом волка, выслеживающего добычу.

Ее реакция была абсолютно ненормальной. Джинни не соответствовала ни образу влюбленной фанатки, ни образу травмированной жертвы. Это была реакция воина.

Люпин, как человек, знавший толк в битвах и тьме, заметил это первым. Он нахмурился, его взгляд стал более внимательным, изучающим. Он был знаком с семьей Уизли, но эту девочку он видел впервые. И она его заинтриговала.

— Вот, возьмите. Съешьте, это поможет, — сказал он, протягивая всем по куску шоколада.

Пока остальные приходили в себя, а Гарри медленно открывал глаза, Джинни, не говоря ни слова, подошла к нему. Она опустилась на колени рядом с ним, игнорируя Люпина, Рона и всех остальных. Она разломила свою плитку шоколада и протянула ему половину.

— Держи, — ее голос был ровным, без тени дрожи. — Съешь. Тебе нужнее.

Гарри, все еще дезориентированный, посмотрел на нее. В его зеленых глазах стоял туман, но он видел ее лицо. Сосредоточенное, серьезное, без тени жалости, но полное какой-то мрачной решимости. Он машинально взял шоколад.

— Я… я слышал крик, — прохрипел он.

— Я знаю, — тихо ответила Джинни. И в этом простом «я знаю» было столько понимания и сочувствия, что Гарри вздрогнул. Она не стала спрашивать, что он видел. Не стала причитать. Она просто приняла его боль как факт. — Эти твари питаются счастьем. У тебя было тяжелое детство, Гарри. В тебе для них больше еды, чем в ком-либо другом. Это не делает тебя слабым. Это делает их ублюдками.

Последнее слово она произнесла почти шепотом, но с такой ядовитой ненавистью, что Рон поперхнулся шоколадом. Гермиона посмотрела на нее широко раскрытыми глазами. Люпин, делавший вид, что проверяет, как закрыта дверь, замер, прислушиваясь.

Это был поворотный момент. Джинни поняла, что ее маска треснула. Дальнейшее притворство было бессмысленным. Нужно было создавать новую легенду, объясняющую эту перемену. И она уже знала, какой она будет.

Гарри медленно сел, опираясь на сиденье. Он смотрел на Джинни так, словно видел ее впервые. Где была та застенчивая, вечно краснеющая девочка? Перед ним сидел кто-то другой. Кто-то, кто смотрел ему прямо в глаза и говорил о тьме так, будто был с ней на «ты».

— Спасибо, — прошептал он, откусывая кусочек шоколада.

— Не за что, — так же тихо ответила она. Затем, к всеобщему изумлению, она наклонилась и очень легко, почти невесомо, коснулась губами его холодного лба, прямо рядом со шрамом. Это не было похоже на поцелуй влюбленной девочки. Это было похоже на жест обещания. На клятву. — Мы не дадим им тебя в обиду.

Сказав это, она встала и вернулась на свое место у окна, снова уходя в тень. Но атмосфера в купе уже изменилась навсегда.

Гарри сидел, ошеломленный. Прикосновение ее губ было теплым на его ледяной коже. Он был сбит с толку. Его всегда смущало внимание Джинни, ее покраснения и быстрые взгляды. Это было неловко. Но то, что произошло сейчас, было совсем другим. В ее действиях не было обожания. Была сила. И обещание защиты, которое прозвучало весомее, чем все заверения Дамблдора.

Гермиона смотрела на Джинни с восхищением и недоумением. Она всегда жалела младшую сестру Рона, считая ее слишком робкой. Но та девочка, которая только что холодно и точно проанализировала действие дементоров и поддержала Гарри так, как не смогли они с Роном, вызывала уважение.

Рон был просто в шоке. Его маленькая сестра, которую он привык считать чем-то само собой разумеющимся, вдруг проявила характер. Да еще какой! Она поцеловала Гарри! Прямо перед ним! Ревность и удивление боролись в нем, но он не знал, что сказать, и потому просто молча жевал свой шоколад.

А Люпин… Люпин все понял. Он видел много людей, сломленных войной. И он видел, как эта война меняла детей, заставляя их взрослеть за одну ночь. Люпин списал эту странную, пугающую зрелость Джинни Уизли на ее испытание в Тайной Комнате. Темный Лорд коснулся ее души, и это не могло пройти бесследно. Это оставило шрам, но, возможно, и дало ей силу, которой не было у других. Он решил присмотреть за этой девочкой.

Остаток пути прошел в напряженном молчании. Когда поезд наконец прибыл в Хогсмид, и они вышли под холодный дождь, Джинни держалась рядом с Гарри и Гермионой.

— Тебе нужно научиться защищаться от них, — сказала она Гарри, пока они ехали в карете к замку. — Нельзя позволять им так просто проникать в твою голову.

— Профессор Люпин сказал, что может мне помочь, — ответил Гарри, все еще не сводя с нее удивленного взгляда.

— Хорошо. Но этого мало. Защита должна быть не только внешней, с помощью палочки. Она должна быть и внутри, — она на мгновение коснулась своего виска. — Ты должен научиться контролировать свои мысли и воспоминания. Не прятать их, а упорядочивать. Строить стены.

Гермиона ахнула.

— Джинни, это же основы окклюменции! Откуда ты знаешь? Это очень сложная магия!

Джинни горько усмехнулась. Вот и готовая легенда.

— У меня был… хороший учитель, — тихо ответила она. — Том Риддл не просто управлял мной. Он был в моем сознании почти год. Он учил меня. Не специально, конечно. Я была его дневником, его хранилищем. Я видела, как он строит свои воспоминания, как защищает свои мысли. Я была внутри его разума. Когда дневник уничтожили, что-то… осталось. Не он сам. А его знания. Как эхо.

Она говорила это, глядя на темные воды озера. Ее голос был ровным, но в нем слышалась такая глубокая, застарелая боль, что у Гермионы навернулись слезы. Гарри почувствовал укол вины и сочувствия. Он спас ее тело, но ее душа, очевидно, была искалечена.

Это объяснение было идеальным. Оно объясняло ее зрелость, ее знания, холодную ярость и странное поведение. Джинни не была попаданкой из другого мира. Она была жертвой Темного Лорда, которая выжила и вынесла из своей пытки оружие.

— Джинни… это ужасно, — прошептала Гермиона.

— Это мой шрам, — просто ответила Джинни, проводя пальцем по воздуху, словно обводя невидимую отметину у себя на лбу. — У каждого он свой.

Она посмотрела на Гарри, и в этот момент между ними возникло новое, глубокое понимание. Он был отмечен Волдемортом при рождении. Она была отмечена им в детстве. Они оба были его жертвами. И это роднило их больше, чем любые слова.

Джинни больше не была для него просто «сестрой Рона». Она стала союзником. Товарищем по несчастью. Человеком, который, возможно, понимал его лучше, чем кто-либо другой.

Подъезжая к воротам Хогвартса, Джинни знала, что игра перешла на новый уровень. Она пожертвовала своей идеальной маскировкой, но взамен получила нечто гораздо более ценное: доверие Гарри и Гермионы и правдоподобную легенду, которая позволит ей действовать более свободно. Она больше не пряталась. Джинни выходила на свет. И пусть враги теперь тоже будут смотреть на нее внимательнее. Она была готова.