Улыбка судьбы (гет)

С самого утра, несмотря на непрекращающийся дождь и преотвратный кофе, поданный заспанными домовиками на завтрак, лорд Малфой пребывал в отличном расположении духа. Поднявшись, по своему обыкновению, на рассвете и поцеловав спящую жену в висок, он тихо выскользнул из спальни для того, чтобы едва слышным щелчком пальцев вызвать к себе самого расторопного из слуг и дать ему срочное поручение.

— Блюфус, — за месяцы заточения в поместье Люциус наконец-то выучил имена всех обитающих в мэноре эльфов и даже выделил среди них наиболее понятливого, которому и приспособился отдавать приказы. — В Серебряную гостиную подашь парочку… хотя нет — ящик Veuve Clicquot Ponsardin и хрустальные бокалы. Когда Драко проснется, передай, что я жду его.

Домовик, стоя навытяжку, жадно ловил каждое обращенное к нему слово, всем своим видом олицетворяя услужливость и готовность выполнить любое задание господина. Однако услышав последнее наставление, он внезапно сник, потупил глаза и, замявшись, словно желая оттянуть неизбежный нагоняй, неохотно выдавил:

— Сэр, молодой хозяин не изволил ночевать дома.

— Вот как? — равнодушным голосом переспросил Люциус, прикладывая массу усилий, чтобы стереть самодовольную улыбку с губ и не выдать слуге своего ликования. — В таком случае пригласишь его сразу, как только он появится.

Ушлый Блюфус смекнул, что новость не обескуражила хозяина и ожидаемый скандал не состоится, поэтому моментально обрел бодрый вид.

— Будет сделано, сэр! — подобострастно пискнул эльф и в тот же миг бесшумно растворился в воздухе.

Закрыв за собой дверь библиотеки и убедившись, что в помещении кроме него никого нет, Люциус не удержался и со свойственным ему изяществом изобразил на паркете сложное танцевальное па. Затем, круто развернувшись на каблуках, совсем не аристократично плюхнулся в кресло, попутно призвав из замаскированного под глобус бара пузатую бутылку огневиски. Привычки распивать спиртное в одиночку и тем паче ранее полудня у него никогда не было, но долгожданный радостный повод позволял сделать исключение.

Плеснув немного янтарно-желтого напитка в высокий серебряный кубок, Люциус откинулся на спинку кресла и блаженно улыбнулся своим мыслям, предвкушая радостные события наступающего дня, грозившего по всем его подсчетам занять особое место в хрониках семейства Малфоев. И если еще каких-то пару недель назад он сомневался в правильности собственных выводов, то сейчас получил неопровержимые подтверждения догадкам и был на все сто процентов уверен в своей правоте. Разрозненные кусочки мозаики как по взмаху волшебной палочки сложились в сознании в единое целое, и Люциус твердо убедился: его единственный сын, надежда и опора, был окончательно и бесповоротно влюблен.

Волшебник не мог не отдать должное своему отпрыску — держался тот превосходно, ничем не обнаруживая свое изменившееся внутреннее состояние. Внешне это был все тот же язвительный непробиваемый Драко: в меру учтивый с равными, презрительно-насмешливый с нижестоящими. Броня благородного воспитания надежно охраняла его внутренний мир от посторонних глаз.

Однако Люциуса было не провести: слишком хорошо он знал собственного сына и всегда поразительно точно улавливал малейшие колебания его душевных настроений. Кроме того, пожизненный домашний арест предоставлял опальному аристократу массу свободного времени для наблюдений и анализа.

Драко выдали не столько зачастившие в поместье незнакомые почтовые совы и постоянные ночные отлучки, сколько радостный огонек в глазах и совершенно несвойственная ему беззаботная мечтательная улыбка, которая все чаще озаряла доселе печальное лицо Малфоя младшего. Пожалуй, таким довольным Люциус видел сына только один раз: много лет назад, когда преподнес своему семилетнему наследнику в подарок первую метлу для квиддича.

После знаменитой победы светлой стороны, суда и полугодового заключения в Азкабане лорд Малфой во многом пересмотрел свои жизненные приоритеты. Холодная продуваемая насквозь тюрьма; вопли обезумевших от страха и отчаяния сокамерников; ежедневная агония души и тела во время регулярных визитов вечно голодных палачей — все это в два счета поделило былое на правильное и неправильное; важное и никчемное; черное и белое; настоящее и искусственное. К сплохвосту летели культивируемые с детства ценности чистокровного магического общества; с грохотом рушились надуманные убеждения и таяли навязанные принципы; открывая мысленному взору то, ради чего на самом деле стоило жить и бороться. Тогда, катаясь по мокрому каменному полу камеры и до крови кусая кулак, чтобы не кричать от подступающего ужаса, Люциус лихорадочно копался в памяти, прокручивая в воспаленном мозгу жалкие остатки счастливых воспоминаний детства и юности. Невероятными усилиями воли он умудрялся «подсовывать» дементорам менее значительные, стараясь таким образом заслонить и спрятать более важные, без которых он уже не нашел бы в себе сил проснуться очередным промозглым утром. И только в моменты, когда ненасытные стражи бросались терзать другую жертву, Люциус на несколько секунд позволял себе извлечь из самых потаенных уголков сознания счастливейшие картинки своей прошлой жизни. В них ему улыбалась юная Нарцисса в подвенечном платье, или протягивал худенькие ручонки годовалый Драко, заливаясь счастливым звонким смехом.

Именно эти воспоминания помогли Люциусу не просто выжить в ледяных каменных мешках Азкабана, но и вернуться домой психически здоровым человеком. Его вытащили как раз вовремя: аккурат к тому моменту, когда силы были уже на исходе, и дементоры подобрались совсем близко к святая святых его душевных тайников.

Однако тюремное заключение не прошло для него бесследно. Первые недели после освобождения Люциус ходил сам не свой. Родное поместье, где каждый дюйм был знаком с рождения, казалось ему чужим и враждебным. Он практически не разговаривал с окружающими; много и жадно ел; шарахался от портретов, пытающихся завязать с ним беседу; сутки напролет отсиживался в библиотеке, уставившись пустыми, бездумными глазами на огонь в камине. Однажды Нарцисса застала его на полу в длинном коридоре, ведущем из спального корпуса левого крыла в хозяйственную часть правого. Люциус сидел, обхватив колени руками, прислонясь спиной к запертой двери одной из пустующих комнат. Взгляд его сухих горячих глаз был тревожен, если не сказать — затравлен.

— Милый, что с тобой? — сглотнув тугой комок, застрявший в горле, сдавленно спросила леди Малфой.

Услышав ее голос, Люциус вздрогнул и жалко улыбнулся.

— Со мной? — растерянно переспросил он, разрывая надтреснутым голосом душу волшебницы на куски. — Я… все в порядке. Я просто отдыхаю. Цисси, ты не могла бы проводить меня в спальню?

«Мерлин всемогущий, он потерялся! Заплутал в собственном доме!» — догадка полоснула сердце Нарциссы острым лезвием.

— Конечно, родной. Давай руку, — стараясь ничем не выдать свой испуг, вымолвила она, помогая мужу подняться с холодных каменных плит.

Этот крайне неприятный случай стал последней каплей: Нарцисса поняла, что адаптационный период затянулся и без помощи колдомедиков расшатанная нервная система супруга самостоятельно не справится с перенесенным стрессом. К счастью, целителям понадобилось не так много времени, чтобы вернуть лорда в прежнее адекватное состояние. Месяц интенсивной чаротерапии и банальные укрепляющие зелья не только прояснили его разум, сняв посттюремный синдром, но и вернули прежнее желание жить.

В один прекрасный день Люциус словно очнулся от затянувшегося тяжкого сна. Он брезгливо сорвал несвежую ночную рубаху и долго смотрел на свое отражение в зеркале: ощупывал дрожащими пальцами небритые щеки и подбородок; теребил неопрятные свалявшиеся пряди волос и ужасался:

«Неужели это я?..»

Спустя еще неделю лечения Люциус окончательно пришел в себя, чем несказанно обрадовал Нарциссу и Драко, который, к слову, крайне болезненно переносил отцовский недуг.

А потом минуты будто остановили свой бег в пределах их фамильной усадьбы. Словно чья-то невидимая рука сломала причудливо изогнутую медную пружину в больших напольных часах каминного зала, погрузив обитателей дома в сладкое, тягучее безвременье. Страхи, тревоги, бешеная гонка на выживание, война — все это осталось за высоким каменным забором, укрепленным тройным кольцом заклятий старинной родовой магии. Малфои, отвыкшие за столько лет от благодатного одиночества, покоя и тишины, оказались как будто в персональном рукотворном раю, где им было суждено наслаждаться новой — неторопливой и размеренной — жизнью. Нарцисса всячески приукрашивала их уединенный досуг пикниками, вечерними посиделками у пруда, а то и торжественными ужинами, подготовка к которым, как в старые добрые времена, занимала у нее не один час. Люциус же целиком и полностью посвятил себя жене — своему настрадавшемуся светлому ангелу, сделавшему невозможное для его освобождения. Изредка он помогал Драко приводить в порядок финансовую отчетность, позволяя себе засидеться в кабинете допоздна с бумагами, но в основном дни и ночи напролет находился с Нарциссой, потакая любым ее прихотям, соглашаясь на каждую затею, любуясь и обожая… Будучи предоставленными исключительно друг другу, в отсутствие сына они снова становились молодыми страстными влюбленными и наверстывали упущенное не только в собственной спальне, чем приводили в неописуемое замешательство родовитых обитателей картин на стенах пышных гостиных, роскошных будуаров, прохладных галерей и других многочисленных укромных уголков поместья.

И все же иногда лорд Малфой хандрил. Происходило это в дни, когда Драко и Нарцисса отлучались по делам в Лондон. И дело было не в том, что Люциусу не хватало общения или не с кем было перекинуться словом. Как раз наоборот: такое благородное времяпровождение он давно научился ценить и находил в нем особую прелесть. Просто в такие моменты он все больше и больше задумывался о том, насколько бездарно была им прожита жизнь. Перед глазами вставали невеселые, а иногда и откровенно постыдные сцены прошлого, и тогда личные, неподвластные силам воли и рассудка дементоры начинали тянуть к нему свои ледяные лапы. Люциуса угнетало чувство вины перед женой и сыном — ведь именно их судьбы он поставил под угрозу, пойдя на поводу у собственной алчности и властолюбия. В душе он сто тысяч раз поклялся себе искупить вину перед ними, став тем, кем не был для своей семьи все эти годы: лучшим мужем, отцом, дедом…

Дедом. От этой мысли на сердце становилось томительно сладко и тревожно. Появление на свет внуков всегда казалось ему абсолютно естественной и вполне ожидаемой перспективой. Рождение сыновей (непременно сыновей!) у Драко стало бы великолепным финальным аккордом в завершении его, теперешнего главы рода, жизненного пути. Но, Мерлин, это должно было произойти так нескоро! Он ведь был еще молод и полон сил! После Азкабана Люциус навсегда лишился воспоминаний о своем деде — величественном и несгибаемом даже в самом преклонном возрасте. Возможно, это и стало причиной тому, что он бессознательно гнал от себя даже невинные размышления о подобном стечении обстоятельств, упорно соотнося слово «внуки» с глубокой старостью, дряхлением и немощью, которые, безусловно, на данный момент не имели к его состоянию никакого отношения. Классическая фигура умудренного жизнью седого старика в кресле-качалке никак не вязалась у него в сознании с собственным образом.

Поэтому изначально Люциус подумывал о новых маленьких Малфоях вскользь, как о событиях весьма далекого будущего. Но день ото дня идея крепла, и в один прекрасный момент неясные, затянутые дымкой младенческие лица обрели в его разбушевавшемся воображении вполне реальные черты. Пожалуй, именно тогда Люциус понял, что ужасно соскучился по звенящему детскому смеху в своем доме. Ему до дрожи захотелось ощутить кожей невесомую влажность крохотной ладошки; вдохнуть теплый, невинный запах детских волос и услышать в коридорах мэнора давно забытый топот маленьких ножек.

И теперь, когда увлечение Драко по всем признакам переросло в глубокое чувство, сокровенные надежды и чаяния получили шанс на воплощение в жизнь! Несколько недель лорд Малфой наблюдал за поведением сына и, наконец, выбрал, как ему казалось, самый подходящий момент для разговора «по душам». Все было подготовлено в лучшем виде: в меру торжественно и до крайней степени изысканно — Блюфус постарался на славу. Оставалось всего ничего — дождаться прихода Драко.

Виновник торжества появился в кабинете отца только к обеду. Люциус, стараясь не выдать свое нетерпение, жестом пригласил ничего не подозревающего Драко присесть в одно из массивных кожаных кресел у камина и протянул ему бокал с шампанским. Младший Малфой удивленно посмотрел сначала на отца, затем на ящик шампанского, стоящий у зачарованного под глобус бара, но ничего не успел сказать, так как в эту минуту в дверь постучали, и на пороге комнаты возникла Нарцисса.

— Я не помешаю? — спросила она, все еще не решаясь нарушить уединение своих любимых мужчин.

Люциус улыбнулся и мысленно поблагодарил жену за тактичность.

— Ну что ты, милая, я как раз собирался послать за тобой.

Леди Малфой ответила мужу нежным, полным тепла взором и невесомой походкой скользнула к камину, где сидел Драко.

— Сынок, ты был сегодня в Лондоне?

— Да, mama. Сначала плановый визит в министерство, потом в Гринготтс. А еще я был в офисе в Бристоле. Сэр Катсли прислал извещение…

Далее последовал крайне содержательный отчет о том, как обстоят дела семейного бизнеса в бристольском филиале фирмы. Нарцисса то и дело задавала Драко вопросы и неизменно получала подробнейшие ответы касательно сложнейших финансовых махинаций семейства, позволяя тем самым беседе все больше и больше отклоняться от нужного Люциусу вектора. Однако тот совсем не возражал. Лорд Малфой и сам с удовольствием слушал сына, потягивая из бокала прохладный напиток и поминутно поражаясь тому, как виртуозно умеет врать его единственный наследник.

Позволив Драко закончить рассказ, Люциус с невинным видом уточнил несколько интересующих его фактов и, незаметно подмигнув Нарциссе, решился сделать первый ход.

— Судя по всему, и ночевал ты тоже в Бристоле? — подавляя улыбку, спросил он невозмутимым тоном. — Причем три ночи подряд.

Вопрос произвел эффект Бомбарды Максима. Повисла долгая пауза. Драко вполне предсказуемо смутился, но почти сразу взял себя в руки.

— Нет, отец. Ночевал я не в Бристоле.

— А позволь полюбопытствовать — где?

Изначально Люциус был настроен крайне доброжелательно, но ему вдруг захотелось слегка пристыдить сына, за то, что тот столь невозмутимо пытался навесить им с матерью лапшу на уши по поводу своего отсутствия. Не отрывая глаз от растерянного Драко и наслаждаясь его неловким положением, он в упор не замечал, как мертвенно побледнело лицо сидящей рядом жены.

— Отец, мне совсем непонятна твоя ирония. Позволь тебе напомнить: я уже не в том возрасте, чтобы отчиты…

— А мы с матерью не в том возрасте, чтобы выслушивать откровенную ложь на самые безобидные вопросы о твоей личной жизни! — оборвал его Люциус и тут же отругал себя за то, что ответ получился чуть более жестким, чем хотелось. Его слегка удивило, что Драко не просто смутился — он явно нервничал. Реакция сына настораживала, поэтому Люциус решил остановить опасную игру.

— Сынок, мы волне в состоянии принять тот факт, что у тебя появилась избранница, — уже мягче произнес лорд Малфой и примирительно потрепал Драко по плечу. — Нам просто хочется знать, кто она?

На последнем слове Нарцисса, нервно теребившая оборки парчового домашнего платья, рывком поднялась из кресла и спешно подошла к окну. Тревожный взгляд был прикован к Драко, который застыл на месте мраморным изваянием, сжимая кулаки и даже не стараясь скрыть охватившее его раздражение.

— Я не хочу сейчас это обсуждать, — глухо ответил он.

— Я настаиваю, — не унимался Люциус, жестом останавливая Нарциссу, готовую вмешаться в их напряженный диалог.

И снова в воздухе повисло молчание. Ситуация приняла самый что ни на есть неожиданный оборот: Драко не просто упрямился, он злился! Люциус в недоумении анализировал странное поведение сына, удивляясь, почему тот столь агрессивно воспринял его попытку узнать правду. Что-то было не так с ним или с девушкой… Догадка практически сформировалась в его мозгу, когда Драко резко заговорил.

— Это Грейнджер, отец.

Люциус, увлеченный своими мыслями, даже не сразу понял, о чем речь.

— Что «Грейнджер»?

— Ты спросил, с кем я встречаюсь. Просил назвать имя моей избранницы, — твердо чеканил тот, — ну так вот. Это — Гермиона Грейнджер. Грязнокровка. Подружка Поттера. Одна из тех, кто дрался с тобой в Отделе тайн. Продолжать?

Люциус неотрывно смотрел на сына. Пока тот говорил, облик его полностью переменился: замешательство сменилось отчаянной решимостью. В глазах зажглись нехорошие, упрямые огоньки, а в голосе зазвучал металл. Он весь подобрался, вытянулся, как тугая струна, показывая всем своим видом, что не отступится и будет драться за свое до последнего. Это был вызов.

Грязнокровка… Грейнджер… Слова как будто невзначай зацепились за краешек сознания Люциуса. Так вот откуда такая агрессия… Вот почему он скрывал… Лохматая гриффиндорская зануда, вечно таскающаяся за Поттером. Кажется, именно так Драко называл ее в своих школьных письмах? Девчонка без роду и племени, форменная оборванка и наследник старинной фамилии… Чудовищный мезальянс... Так она еще ко всему прочему и героиня войны, уже, наверное, без пяти минут мракоборец… Мерлин, а он-то думал, что ниже падать его семье некуда…

Люциус поднял глаза на стоящую рядом Нарциссу и обомлел: ее волшебная палочка была направлена прямо на него. Жена смотрела в его сторону с недоверием, готовясь в любую секунду отразить заклятие, которое по ее расчетам он мог бы запустить в сына. Драко, в свою очередь, вперил в него немигающий вопросительный взгляд, в котором читались отчаяние, опаска и, кажется, надежда. Лица у обоих были столь серьезны и напряжены, а сама ситуация так сильно напоминала фарс, что Люциус не выдержал и засмеялся.

Несколько секунд он трясся от беззвучного смеха, а затем и вовсе разразился истерическим лающим хохотом. Абсурдное положение, в которое он сам себя загнал своим любопытством, расцветало все новыми и новыми дикими подробностями в его голове.

Невестка — мракоборец! Ай да сын! Вот тебе и торжественный ужин… Вот тебе и Clicquot!... А через пару лет в поместье будут бегать ее выродки… Первые нечистокровные Малфои…

Эта мысль ошпарила Люциуса похлеще кипятка. Фальшивое веселье резко отпустило его, уступая место безудержной, нечеловеческой ярости. Вскакивая с кресла, он боковым зрением видел, как двинулась палочка в руке изумленной Нарциссы, но заклинание так и не слетело с ее дрожащих губ.

— Ты идиот! Самый натуральный законченный придурок! — с ревом накинулся он на побледневшего Драко. — Что? Скажи, чего тебе не хватало в этой жизни, что ты позарился на безродную, нищую потаскуху?

— Не смей…

— Молчать!!! Молчать, щенок, или я не посмотрю на присутствие матери в этой комнате и проучу тебя так, как ты этого заслуживаешь! — Люциус с трудом сдерживался, чтобы не запустить в сына хорошенькой порцией Круциатуса. Бешенство неистовым зверем колотилось внутри него, не давая ровно дышать, застилая глаза красной дымкой. — Плюешь на честь! Предаешь традиции, которые веками блюла твоя семья! И ради чего? Ради кого?? Ради смазливой мордахи никчемной гриффиндорской выскочки?! Это безумие, сын! Опомнись…

Выкрикнуть до конца последнюю фразу у него так и не получилось. Люциус внезапно почувствовал, что не может дышать. Острая, резкая боль запульсировала где-то около сердца и потекла горячими волнами от солнечного сплетения к ребрам. Судорожно хватая воздух посинелым ртом, он упал на пол, вцепившись пальцами в душивший шею воротник отглаженной рубашки. Захлебываясь в немом крике, он едва расслышал слова заклинания, которые шептал склонившийся над ним Драко.

* * *

Перенести сердечный приступ лорду Малфою оказалось легче, чем смириться с мыслью о том, что в его семью войдет грязнокровка. Пусть невероятно умная и трижды одаренная, но грязнокровка.

Несколько недель после злосчастного вечера, столь эффектно завершившимся его сердечным припадком, Люциус не разговаривал с Драко. Тот же, в свою очередь, ходил мрачнее тучи, но, тем не менее, все так же позволял себе ночные отлучки и длительные отъезды из поместья.

Ситуацию не могла спасти даже Нарцисса, всеми силами пытающаяся погасить разразившуюся в семье холодную войну. Не помогали ни уговоры, ни мягкие внушения, ни осторожные угрозы — Люциус был непреклонен. О прощении не могло быть и речи. Как ни старалась леди Малфой заставить мужа если не принять, так хотя бы понять поступки сына, все ее усилия были тщетны.

В день, когда Люциус пришел в себя после приступа, между ним и сыном состоялась коротенькая беседа, подлившая масла в огонь непонимания и положившая начало затяжному бойкоту, объявленному разгневанным родителем неблагодарному чаду.

— Ну зачем? Зачем она тебе? — слабым голосом, полным горечи и искреннего недоумения спросил тогда Люциус.

На что Драко просто пожал плечами:

— Я ее люблю.

— Ты ошибаешься, сын. Нельзя полюбить неровню. Пусть она умна, пусть сильна и талантлива, но эти качества никогда не заменят врожденного благородства, не скроют отсутствие изящества и грации. Мы из другого мира, и девчонке нет в нем места.

— Ты не знаешь ее, отец. Гермиона совершенна.

— Олух! — застонал Люциус в ответ. — Попомни мои слова: через месяц-другой, когда ты наиграешься в великую любовь, а грязнокровка покажет тебе свое истинное неотесанное рыло, ты сам сбежишь от нее куда подальше! Мужчины твоего круга ценят утонченность и женственность, а не упрямство и умение швыряться боевыми заклятиями!

От этих слов на лице Драко задвигались желваки. Держать себя в руках ему явно стоило неимоверных усилий.

— Не надо решать за меня, — гневно отрезал он, всем своим видом давая понять, что разговор окончен, — если ты все сказал, то мне лучше уйти.

— Не смею задерживать, — ядовито процедил Люциус.

С тех самых пор они не перемолвились ни словом. Молча кивали друг другу по утрам, столкнувшись в гостиной, молча встречались в обеденном зале за трапезой, молча расходились вечерами по комнатам, в случае если Драко вообще оставался ночевать дома. Прежний Люциус, не знающий страшных часов в каменных стенах Азкабана, несомненно вел бы себя жестче и циничнее. Он бы не оставил Драко в покое и не побрезговал бы никакими средствами (вплоть до отворотного зелья и порчи), чтобы выбить убийственную во всех отношениях дурь из головы настырного мальчишки. Он не позволил бы себе взорваться при первом разговоре в кабинете, не опустился бы до истерики и уж точно не довел бы себя до инфаркта. Но сейчас все было по-другому. Теперешний Люциус, побывавший на самом краю и вкусивший страх потери близких, боялся разрушить болезненно-хрупкий мирок, который с великим трудом по кирпичикам собрала для них из развалин после войны Нарцисса. Тонкие нити доверия, начавшие было вновь сближать его с сыном, грозили окончательно и бесповоротно лопнуть, не дав Люциусу столь желанной возможности искупить грехи. Именно поэтому лорд Малфой, призвав на помощь всю природную выдержку и силу воли, подавил зудящее желание немедленно расправиться с бунтующим отпрыском.

Со временем гнев тоже поутих, оставив в душе горьковатый осадок обиды и недоумения. Люциус действительно не понимал, как мог Драко — его воспитанный, безупречный Драко — остановить свой выбор на такой неподходящей девушке?! Да, умна, да, самобытна, да, отважна, пикси ее покусай, но это ведь не достоинства! Это не те качества, которыми должна гордиться настоящая леди! Высший свет испокон веков ценил в женщинах совершенно другое — то, чего у грязнокровки нет и быть не может по определению: такт, выдержка, грация, утонченность… Продолжать можно было до бесконечности.

Ночами и днями Люциус мучился, силясь понять логику сыновней влюбленности, но неизменно заходил в тупик. Разговоры с Нарциссой тоже не давали объяснений и не приносили желанного облегчения. Должна была быть веская причина — серьезная и безоговорочная — для того, чтобы Драко отдал свое сердце этой простушке. Однажды ему даже захотелось произнести одно чертовски сложное темномагическое заклятие и заглянуть сыну в самую душу, чтобы наконец получить желанные ответы на вопросы… Заглянуть… И вот тогда-то у Люциуса созрел план.

* * *

— Цисса, любовь моя, мне нужна твоя помощь. Ты не могла бы отправить от своего имени одно мое письмо? — лучезарно улыбаясь жене, спросил однажды утром Люциус.

— Конечно, дорогой. Я сегодня как раз собиралась в Косой переулок, — пропела в ответ та, протягивая руку к продолговатому желтому конверту с яркими треугольниками марок и фамильным вензелем Малфоев в правом верхнем углу.

Волшебница собиралась продолжить рассказ о своих планах, но тут ее взгляд скользнул по имени адресата, аккуратно выведенному рукой мужа. В момент лицо ее посерело от нахлынувшего ужаса.

— Ты не посмеешь, — хрипло прошептала она, — ты не посмеешь причинить девочке зло! Я не позволю тебе, слышишь?!

Люциус не сразу понял причину столь резкого выпада, поэтому на мгновение оробел.

— Милая, о чем ты?

— Не смей прикидываться, Люц! Я не вчера родилась на свет! — закричала в ответ Нарцисса, указывая пальцем в адрес на злополучном конверте.

И только тогда ему стало понятно, что так расстроило супругу.

— Мерлин, Цисса! Ты неправильно все поняла! Я не собирался просить его об этом!!

— Я не верю…— глаза Нарциссы сверкали яростью. — Ты лжешь!

— Я могу поклясться чем угодно, что не собирался причинять зло девчонке! Мне просто была нужна помощь! — оправдывался он что было сил.

— И поэтому из всех волшебников на свете ты выбрал именно его?

— Это совпадение, не более того! Просто то, что мне нужно, я могу достать только в России. В Европе сейчас очень жестко отслеживается незаконный оборот артефактами, а в этой варварской стране все решают исключительно деньги.

— Почему нельзя было обратиться к кому-нибудь другому? — ее голос дышал ледяным ветерком недоверия. — Поклянись. Поклянись, Люциус, что вы не тронете ее, иначе я…

Он не дал Нарциссе договорить, подойдя ближе и взглянув ей прямо в глаза.

— Я клянусь, что с головы вашей драгоценной Грейнджер не упадет ни волоска! Я просто должен кое-что узнать, Цисса! Просто должен узнать…

* * *

О том, что его личная и деловая корреспонденция будут подлежать вскрытию и тщательной проверке в мракоборческом отделе министерства, лорда Малфоя уведомили в письменном виде сразу же по возвращении домой из тюремного заключения. Подобное решение суда, к великой радости заваленных работой секретарей вышеупомянутого отдела, никак не подстегивало Люциуса к написанию писем. А вот переписку леди Малфой миновала такая участь. И будь сотрудники министерства чуть более принципиальны и гораздо менее коррумпированы, они обязательно отреагировали бы на тревожный сигнал, присланный им бдительными сотрудниками почты — по поводу внезапно изменившегося почерка леди Малфой на одном из писем, прошедших через их отделение.